Табличка с названием пригорода постепенно уменьшалась в зеркале заднего вида, пока не пропала вовсе, а пейзаж за окном резко сменился с однообразных сооружений из серого кирпича на густо посаженные ели, тянущиеся макушкой к неприветливому осеннему небу, затянутому грозными бурыми тучами. Синяя ящерка в кармане — теперь любимый талисман — плотно сжата в ладони, а Чонгук, прислонившись щекой к холодному окну, подавляет зевок. Дождь, который точно обратится ливнем, не заставляет долго ждать. Стекло постепенно покрывается крупными прозрачными бусинками, усеивая ели, что с такого ракурса кажется, будто это ёлочные игрушки в виде прозрачных шаров.
— Скоро рождество.
— Дурачок, еще три месяца, — добродушно отзывается Хосок, переключая подряд больше двадцати композиций (Чонгук начал в какой-то момент считать, ага), и, наконец сделав выбор, довольно поджимает губы, сходу подвывая Курту Эллингу, напевающему из колонок о горечи расставания, на взгляд Чонгука, уж слишком энергично, словно в расставании есть что-то весёлое.
Совсем ведь нет, и сам ты дурачок.
Дурачок в это время продолжает настукивать мелодию указательным пальцем по рулю и умудряется даже слегка пританцовывать, заставляя тёмные волосы с обесцвеченными кончиками, собранные в небрежный хвост-петлю на затылке, пружинить из стороны в сторону. Многочисленные серёжки, коих слишком много на два уха, пускаются в пляс вместе с довольным хозяином. Завершает образ тёмно-оливковая олимпийка с вырвиглазными малиновыми вставками по-настоящему гигантского размера, застёгнутая по самое горлышко. И вот так выглядит человек, недавно защитивший кандидатскую, в теме которой говорится что-то про гистоноподобные белки HLp и еще бог знает, о чём — Чонгук бы не запомнил и при всём желании. Любимый кузен появился в дверях нежданно-негаданно, ослепив семейство Чон широкой улыбкой в форме сердца, стоя наперевес с огромными пакетами, не имеющими счет, и как только умудрился дотащить. Чонгук почти вопил от радости, встретившись с любимым братом спустя почти полтора года — Хосок усердно стачивает зубы о гранит науки, занимаясь самыми настоящими научными исследованиями заграницей, не имея возможности часто навещать родственников, но услышав из телефонной трубки встревоженный голос миссис Чон, вырвался при первой же возможности. А стоило только случайно упомянуть во время ужина о необходимости поехать в столицу, Хосок без лишних слов сразу предложил свозить туда обратно на следующий же день. Иногда Чонгуку кажется, что он не заслуживает таких людей рядом с собой, а иногда и не кажется.
— Черт, я безумно соскучился по сеульскому стрит-фуду, ты не представляешь, сколько недель подряд мой кишечник отказывался продуцировать что-то гуще манной каши или абсолютно противоположного.
— Неужели еда в Вагенингене настолько плоха? — хохочет шатен, складывая руки на груди.
— Это больше чем просто название города, Гу. Корейскую пищу я вообще вижу только на фотках в инсте и во сне, — Хосок театрально всхлипывает, — я питаюсь сплошными булками! Иногда между ними зажато мясо, иногда овощи какие или сосиски.
Парни смешливо переглядываются.
— А в редкие моменты удаётся умять гюцпот*, но только если куда выползаю.
— В следующий раз закупись рамёном на год вперёд.
— Ох, да, в следующий раз чемодан будет забит исключительно пачками лапши, — брюнет окидывает брата взглядом и удовлетворённо хмыкает, — ты, кстати, сильно повзрослел. И как же мне теперь продолжать называть тебя Гу, если ты теперь настоящий Чонгук-щи, а?
Чонгук в ответ лишь усмехается, подавляя зевок уже в неизвестно который раз. Если бы только Хосок его видел во время активного посещения спортзала, то «сильно повзрослел» наверняка трансформировалось до «знатно возмужал». Конечно, сейчас он похож на болезненную тростинку: дунь — и переломится. Но Хосок так умеет — подметить хорошее, не заострить внимания на плохом и остаться при этом максимально искренним.
— О ля-ля, сейчас всех мух в салоне проглотишь.
— Так хорошо же.
— А может я их здесь развожу!
— На деньги? — Чонгук негромко усмехается. Это не он сам, это всё Джин виноват, честно.
— Вздремни-ка лучше пока, я думаю, стоит, — хихикает Хосок и сбавляет громкость, — ехать еще прилично, так что давай, закрывай глазки. Там в бардачке есть плед, если ножки мёрзнут.
Чонгук и не думая возразить выуживает пропахший нафталином плед и кутается в мягкой пахучей ткани, мгновенно проваливаясь в сон, пока ливень за окном грозится смыть дорогу.
Столица поприветствовала кошмарным порывом пронизывающего ветра, пробирающегося под несколько слоёв одежды, включая и тот, что натянут на кости; лицо Чонгука искажает недовольная гримаса, и парень борется с диким желанием нырнуть обратно в прогретый солон машины.
— Давай, шуруй, Чонгук-щи, как верный пёс, жду тебя тут! — отчеканивает Хосок с широкой улыбкой. Чонгук в ответ неохотно кивает, поворачивается и поднимается по мраморным ступенькам, сунув руки в карманы толстовки.
Величественное здание главного университетского корпуса тянется вверх высокими колонами, не переставая поражать своим видом каждый раз. Фасад удачно объединяет в себе сразу несколько стилей: готические элементы эпохи ренессанса, ритмично расставленные классические колоны заставляют здание больше походить на оперный театр или какой-нибудь королевский замок, никак не ассоциируясь у Чонгука с местом, в котором замученные студенты отчаянно борются с желанием сомкнуть веки на первой паре после очередной вписки, затянувшейся до самого утра. Возможно, отучись он здесь все пять положенных лет, то его мнение бы изменилось.
Немного откашлявшись в кулах, Чонгук потянул массивную дверь на себя и шагнул внутрь, оказавшись в почти пустом помещении. Ну, не удивительно, время 11:20 — вовсю идут занятия, и парень мысленно выдыхает, ведь желание встретить кого-то знакомого полностью отсутствует. Конечно, Джин и Чимин были уведомлены о приезде Чона, и они как раз собираются встретиться, как только Чонгук управится с делами, но то совсем другое дело.
Поднявшись на второй этаж, парень немного замедлился, чтобы не дать шанса одышке нарасти. Неспешно вышагивающего вдоль длинных мрачных коридоров с высокими потолками парня провожали укоризненные взгляды профессоров с портретов, словно они догадались о небольшой задумке Чонгука, и нисколечко не одобряют. «Не ваше это дело! Весите и весите себе дальше» так и просится с языка. Парень отворачивается и останавливает взгляд напротив ещё одной массивной двери из красного дерева. Только сейчас Чонгук прочувствовал, насколько они все тяжеленые. Тихонько постучал в нужный кабинет, и, услышав сбивчивое и очень знакомое «войдите», он нырнул во внутрь.
— Здравствуйте, я по поводу заявления…
— Чонгук-и, сколько лет сколько зим! Как твоё здоровье? Уже возвращаешься к нам? — женщина чуть старше сорока в попытках выровнять постукивала стопкой документов по столу, одаривая парня тёплой улыбкой, образующей маленькие морщинки вокруг губ и в уголках глаз. С госпожой Юн Су Чонгук был в достаточно тёплых отношениях, ведь будучи активистом приходилось частенько наведываться в этот кабинет.
— Спасибо, всё хорошо. Мне это, на почту недавно пришло письмо, — парень неловко улыбнулся только сейчас жалея, что не удосужился прихватить коробку конфет, которую вечно сидящая на всех диетах подряд Юн Су принимала с щенячьим восторгом и блеском в глазах, по традиции утягивая парня на чай. Чонгук по несколько раз и большим удовольствием за чашкой травяной, обжигающей язык, жидкости пересушивал истории об её муже альпинисте и дочери на сначала четвёртом, потом пятом и шестом месяце. Но о том, какого это стать наконец бабушкой, Чонгук, наверное, спросит в следующий раз.
— А, да-да-да-да-да, мой хороший, секундочку! — суетливо тараторит женщина, начиная копошиться в шкафу с документацией, — у нас тут проходила небольшая перестановка, поэтому кое-какие оригиналы канули в лету, — Юн Су заливисто смеётся и, наконец выудив нужный лист А4, кладёт на стойку, поправляя слегка задравшуюся насыщенно-фиолетовую шёлковую блузку, а следом очки, — вот здесь и здесь нужна твоя подпись, а вот на этом чистом листке нужно будет заново написать заявление.
Чонгук пробегается по документу беря ручку и чуть зависает, склонившись над листом, — а.. ачжума?
— Да, дорогой?
Парень внимательно смотрит на ровненькие буквы бегая глазами по знакомым строчкам, пару раз кивает сам себе и поднимает взгляд, полный решимости.
— На самом деле я пришёл, чтобы…
***
— За Чонгу!
Три кружки с разным содержимым встречаются с характерным звоном. Чонгук делает медленный глоток остывшего зелёного чая, пока Джин и Чимин закусывают креплённый напиток тыквенным пирогом. Приглашать к себе после внезапного обнаружения Тэхёна он пока передумал, поэтому встретиться в излюбленном месте было замечательной альтернативой.
— Почти как в старые добрые, — Чимин лениво жуёт кусочек, роняя на коленки крошки и тихо всхлипывая. Он пошатываясь тянет руку к Чонгуку и несколько раз проходится ладонью по его плечу, всхлипывая ещё раз, — мне тебя так не хватает, Гу-у-ук, — Пак едва не падает, быстро выставляя вперёд руку, удерживаясь за стол, и снова усаживается, вытирая нос длинным рукавом. Чонгук вымученно улыбнувшись стряхивает крошки с черной толстовки всё же немного умиляясь пьяному расчувствовавшемуся другу.
— Чи, жуй эту тыквенную прелесть, а не сопли, — заплетающимся языком ворчит Ким, — и кто бы мог подумать, что так хорошо под егерь пойдёт, — брюнет с любовью разглядывает кусочек, после чего отправляет его в рот, — и никаких тебе апельсинов не нужно.
Чонгук не берётся судить, насколько тыквенный пирог его матери и егермейстер удачное сочетание, предпочитая на сегодня обойтись без спиртного. Конечно, идея придаться ностальгии и, как в самые старые и, конечно же, самые добрые, так и не закончив ни одной партии в «Дурака» пуститься обсуждать с натягом философские темы звучит очень соблазнительно, но… но. Много же этих «но» в последнее время.
— А твой брат чего стесняется, мы б его не покусали.
— Да он не из стеснительных, по делам своим поехал, через пару часов подвалит и развезёт всех.
— Мне бы такого, эх, — Чимин грустно вздыхает, отхлёбывая воду из стакана. Поддерживать водный баланс во время выпивона — штука важная, ага, Чимину ли не знать.
— А уверял, что по девочкам.
— Блять, ударь сам себя, у меня уже нет сил на это, честное слово.
— Но мне нравится, когда это делаешь ты, — после чего Джин всё-таки получает втык под рёбра, и, закусывая губу, томно добавляет, — ага, вот так…
— Конченный, — бросает блондин и укладывает подбородок в ладонь, — курить хочу.
— А я бы не отказался проветриться. Не против, если мы выйдем и…
— Ну, мне, конечно, будет сложно остаться одному на целых пять минут, но я сделаю всё возможное, чтобы не сойти без вас с ума, обещаю.
Джин в ответ отправляет шатену воздушный поцелуй и, прихватив куртку, утаскивает себя и Чимина на улицу. Чонгук провожает ушатанных друзей взглядом и пускается рассматривать детали интерьера бара, в котором ещё с прошлого года ничего не изменилось, включая персонал и посетителей. Всё те же поплывшие лица, застланные алкогольной поволокой глаза, заливистый смех без причины, звон стаканов и какой-то дурацкий ремикс на песню, не покидающую чарты всю последнюю неделю. Каждая деталь на своём месте. Один лишь Чонгук никак не вписывается в общую картину со своим зелёным чаем и через чур глубоким взглядом, будто бы познавший тайны бытия и самую глубокую печаль в свои жалкие девятнадцать, словно затерявшийся кусочек мозаики, который по ошибке положили не в ту коробку. Взгляд цепляет знакомый брелок в виде маленького белого котёнка, повешенный на замочек кожаного рюкзака, который, кстати, тоже выглядит очень знакомо. Да, Чонгук хорошо помнит эту побрякушку, и рюкзачок, и эту блузку цвета слоновой кости с пуговицами в виде жемчужин. И тонкие запястья, одно из которых украшает изящный браслет из белого золота с крошечными камешками. Еще бы не помнить, он ведь сам лично шарил сайты в поисках, а потом краснел щеками, неловко мямля какие-то банальные слова поздравления, параллельно мучаясь в попытках застегнуть слишком крошечную застёжку.
Браслет скатывается по запястью и скрывается за рукавом, когда Хвамин заворачивает прядку чернильных волос за ухо, смотря вперёд себя и улыбаясь также нежно, как когда-то улыбалась глядя Чонгуку в глаза. Парня, сидящего напротив, разглядеть не удаётся, шатен рывком натягивает капюшон, встаёт и выходит в туалет. В голове густая горькая каша, а парень поражается её составу. Он многократно представлял себе, как некто сжимает маленькую ладонь, переплетая пальцы и просто сгорал от ревности и бессилия, но сейчас всё, что чувствует Чонгук — это стыд. Стыд за испытываемое облегчение от увиденного. И почему жизнь, за возвращение к которой Чонгук ещё в начале лета был готов продать душу, сейчас будто бы вообще потеряла всякий смысл? Рука заторможено ныряет в карман, нащупывает угловатую игрушку и сердце тут же пропускает удар. Вот и ответ.
Когда Чонгук возвращается, столик, за которым сидела Хвамин, уже пустует, зато в перепонки мгновенно врезается звонкий голос, который не способна заглушить даже громко играющая музыка. Хосок уже сидит между Джином и Чимином, увлеченно о чём-то повествуя, пока последние с неподдельным интересом только и успевают кивать, разинув рты.
Время летит необычайно быстро, Чон старший успевает получить целый вагон комплиментов, пока подвозит парней к общежитию, конечно же, обменявшись на прощание контактами.
— Твои друзья настоящие милашки, Чонгук-щи.
— Кажется, теперь уже твои, — Чонгук усмехается, пробегаясь взглядом по только что полученному сообщению от Джина с самым откровенным каминг-аутом.
— Не-е-е. Пока ты на фаянсовом друге восседал, они только про тебя и говорили, — Хосок поворачивает руль, сдавая назад, — сказали, что ждут не дождутся, когда ты вернёшься, а Джин совсем поплыл и выпалил, что считает тебя младшим братиком. Тут я даже как-то приревновал!
Чонгук не нашёлся, что ответить. О том, что пару часов назад он подписал заявление об отчислении, парень тоже скажет как-нибудь в другой раз. Всю обратную дорогу он делает вид, что спит, пока всякие противные мысли потихоньку пожирают изнутри, сомнения проглатывают нервные клетки гигантскими порциями, но ровно до того момента, пока нога не переступает порог родной комнаты. Ровно до того момента, когда тело опускается рядом с кроватью на корточки, а рука становится слишком смелой, забыв обо всех страхах, наконец-то касается крошечной родинки под левым глазом, стирая все тревоги и лишние мысли одним этим движением.
— Я скучал, Чонгук.
В первый раз по имени.
Никак не удержаться. Тэхён, прости.
Лёгкое касание к мягким губам своими, сорвавшийся выдох — слишком горячий — заставляет тонкую кожу пылать, мгновенное опьянение от ответного поцелуя разливается по каждой клетке и едва ли позволяет удерживать равновесие на мысках, а душу в теле; поцелуй, в который вложено слишком много: любовь и вся жизнь, целиком и не меньше. Будь у Чонгука ещё хоть что-нибудь — отдал бы не задумываясь.
Пока заклинание не рассеется, пожалуйста, будь рядом.
