дышу;

— Четыре. — М? — Их уже четыре. Родинки на лице. Тэхён опускает руку с небольшим зеркальцем на колени, прикрывает глаза и выставляет лицо чуть вперёд, вытягивая шею, будто протягивая себя на ладони, доверившись полностью. Смотри, мол, любуйся, делай со мной, что хочешь — атомная бомба для богатой фантазии. Чонгук приближается, затаив дыхание, внимательно вглядывается в аккуратные и пока еще совсем светлые коричневые точки: на нижнем веке и нижней губе. Ох, боже, эти губы. Розовато-персиковые, слегка припухлые и мягкие, словно сотканы из хлопка умудрёнными опытом руками, едва-едва приоткрыты, так, что тёплое дыхание слегка щекочет кожу… как же провокационно. Прошлый поцелуй был слишком внезапен даже для самого инициатора, и при мысли о таком безумии каждый волосок на теле встаёт дыбом. Не больше двух сантиметров, чуть-чуть податься вперёд и снова потерять дыхание и распрощаться со спокойным пульсом. — И правда, теперь четыре, — парень сглатывает и отсаживается, не в силах отвести взгляд от злополучной родинки. Интересно, а значит ли поцелуй для Тэхёна то же, что и для Чонгука, или для него это просто непонятное соприкосновение губами? Когда-то Тэхён был человеком. Сам он того не помнит, может удивляться вполне обычным повседневным вещам или действиям, но при этом помнить весьма специфические. Например, не так давно они с Чонгуком обнаружили, что Тэхён мастерски умеет складывать оригами, и не только примитивные самолётики, да кораблики. Несколько дней подряд Чонгук находил по всей комнате бумажных бабочек, кошечек и других интересных животных. Но Тэхён сразу же забросил это хобби, когда миссис Чон обнаружила розочку из недавно подписанного договора с работы. Чонгук тогда кое-как оправдался, внутри сгорая от умиления. Иногда невнятные фрагменты прошлой жизни врезаются в память запутанными кадрами с огорчающей чёткостью. Обычно такое происходит, когда Тэхён прикасается к предметам, к которым, вероятно, имел сильную эмоциональную привязанность. После таких проделок памяти владелец самых уникальных в мире глаз проваливается в недолгий сон. Да, раньше его сон длился не дольше пары часов раз в несколько суток, а теперь он может немного дремать днём, а ночью же спать полноценные восемь, совсем как человек. Чонгуку время от времени удаётся просыпаться немного раньше и некоторое время наблюдать за спящим Тэхёном, задыхаясь от избытка нежности, с упоением прислушиваясь к тихому сопению, улыбаться каждому подрагиванию густых ресниц (ему тоже сняться сны?), снова и снова дотрагиваясь взглядом до каждой самой крошечной морщинки любимого лица. И, кстати, да, родинок, их не четыре. Ещё одна, едва заметная, на правом виске. Чонгук заметил её ещё на прошлой неделе.

***

Как думаете, Чонгук уже оставил попытки найти для Тэхёна то, что придётся тому по вкусу? Ха-ха. Пакет, заполненный самыми экзотическими продуктами, какие только удалось найти в гипермаркете, исполняет свою шуршащую песенку, пока Чон поднимается на третий этаж. Пешком и без всяких противных одышек, ага, теперь даже так. Парень довольно насвистывает под нос мелодию, ведь он пока не знает, что Тэхён снова забракует все его подарки. Чонгук и сам не может толком объяснить, почему настолько одержим этой идеей, но вышагивать меж многочисленных рядов по продуктовому, гадая, что же может всё-таки понравится Тэхёну стало своего рода традицией. — Не стоит так утруждаться, мне ведь не нужно принимать пищу. — Еда — это может быть очень вкусно, и я обязательно помогу тебе об этом узнать. Да почти для всего населения планеты она как смысл жизни! Тэхён отрывает взгляд от страницы очередной книги и несколько секунд безмолвно и очень пристально смотрит Чонгуку в глаза, словно пытается в них что-то найти. И будто бы даже находит. — У меня уже есть смысл жизни. Вот вечно он как снег на голову со своими заявлениями. — Ну, я о другом. К тому же, я-то не съедобный и не могу быть вкусным, — щеки наливаются румянцем от собственных слов, заставляющих мыслить совсем не в том направлении. — Разве? Ответ заставляет резко вскинуть голову и застыть в лёгком ступоре, и зачем Чонгук только поднял глаза. Взгляд Тэхёна отражает нечто, доселе ни на что не похожее, наполняясь трепещущим блеском, очерчивает подбородок, неспешно скользит по оголённому участку шеи, кадыку, сползая всё ниже и ниже. Обстановка с каждой секундой становится всё более напряжённой, а температура в комнате будто подскакивает на пару десятков градусов. Чонгук чуть оттопыривает ворот футболки и гулко сглатывает. — Чонгук-и, иди ужинать! — голос матери доносится из кухни как никогда вовремя. — Приятного аппетита, Чонгук. Иди, кушай свою вкусную еду, — добавляет Тэхён со взглядом непонятного Чонгуку цвета и возвращается к книге. — Спасибо, — неразборчиво мямлит тот в ответ и покидает комнату на заплетающихся ногах. Тэхён же сейчас над ним издевался, да? Флиртовал? Или что это вообще было? Сердце снова мечется по грудной клетке, словно пойманная перепуганная птица. Чонгук бы с большим удовольствием ужинал, да и обедал и завтракал вместе с Тэхёном, но родители и так обеспокоенно поглядывают на сына, который со стороны походит на настоящего хиккикомори, поэтому парень выползает из комнаты настолько часто, насколько может себя заставить. Сегодня стол кишит обилием всяких закусок и всевозможных блюд, и Чон на нервах накидывает в желудок всё, что только попадается под руку. Непонятное предчувствие заставляет тело перейти на автопилот, и после беспорядочного ужина, Чонгук возвращается в комнату, садится за компьютер, с головой погружаясь в учебу и сам не замечает, как отрубается прямо в кресле, откинувшись на его спинку. Щекочущее чувство в уголке губ заставляет поморщиться и приоткрыть веки, после чего тут же отшатнуться, вдавив затылок в мягкую обивку. — Прости, я тебя напугал? — Тэхён немного отстраняется и смотрит слегка обеспокоенно, но при этом как-то… томно. Вот никак и не назовёшь по-другому. Его лицо всё ещё непозволительно близко. В голове не находится ни одного слова, и парень лишь отрицательно вертит в ответ головой. — Этот запах, — Тэхён чуть наклоняет голову вбок и жадно тянет носом воздух, снова приближаясь. Его движения напоминают хищного зверя, внимательно изучающего свою добычу, пребывающего в полной уверенности, что она никуда не сбежит. И не зря. Чонгук при всем желании не смог бы взять и подскочить, сорвавшись с места, мозги перемешиваются в такую кашу, не рождая ни единой здравой мысли. Кончик носа Тэхёна легонько, изучающе касается чонгуковой щеки и скользит ниже к подбородку, посылая по спине табун мурашек. Кровь гулко пульсирует в висках, на кончиках пальцев и внизу живота, а разум заполняется дурманом, обостряя ощущения. Когда нос Тэхёна касается правой мочки уха, а горячее дыхание лижет шею, Чонгука словно прошибает разрядом тока в пару тысяч вольт. — Тэхён, — сбивчиво и хрипло. Чонгук впивается вспотевшими пальцами в ручки кресла, отодвигаясь как можно дальше, — не стоит этого делать, иначе… — Иначе? — бархатный шёпот у самого уха. — Я снова поцелую тебя. — Нет, Чонгук. В этот раз моя очередь, — лёгкая, но совсем не невинная улыбка уголками губ. Сверкающие серебром глаза околдовывают и завлекают. Оттолкнуться и прыгнуть, нырнуть и захлебнуться, не пожалев ни о чём. Сердце заходится в бешенном ритме, когда Тэхён подаётся вперёд, касаясь губами деликатно и нежно, Чонгук податливо приоткрывает рот, теряясь в ощущении запредельной мягкости на губах. Трепетно, плавно и осторожно, но спустя несколько секунд уже настойчиво, рвано и глубоко, до помутнения рассудка. В голове — сплошной вакуум. Руки сжимают уже не подлокотники, а ткань рубашки на тэхёновых плечах. Мокро и терпко, разнося пошлые причмокивающие звуки по пустой комнате. Жар опускается к низу живота, выворачивая наизнанку. Горячий язык хозяйничает во рту Чонгука слишком искусно, что вызывает миллионы вопросов, но все они быстро растворяются в нарастающем желании, заставляющим ткань боксёров с домашними штанами натянуться и начать доставлять ощутимый дискомфорт. Всё это для Чонгука слишком неожиданно, слишком горячо, слишком… слишком. Если от поцелуя можно сойти с ума, то Чонгук как никогда близок к этому. Парень кое-как отстраняется, ловя ртом воздух, ставший обжигающим, тяжёлым и вязким, как нагретый мёд. — Тэхён, мне нужно… нужно отойти, — выдавливает парень, не находя смелости смотреть Тэхёну в глаза. — Ты можешь сделать это здесь. — Что? — Я могу видеть не только то, что происходит в твоей комнате. Поэтому нет смысла для этого уходить в ванную. А? Конечно, из-за наличия соседа, Чонгук сдерживался и никогда не «помогал себе» в своей комнате, пользуясь ванной, как в лихие общажные времена, но мысль о том, что Тэхён за ним наблюдал... А, разрешите поинтересоваться, специально?! Или у него не было выбора? — Прости, я не знал, что… ох, чёрт, — лицо готово сползти от количества прилившей к нему крови (если бы только к нему), и парень натягивает футболку на пах как можно ниже, — э-это скоро пройдёт, само пройдёт… — Не нужно за это извиняться, — голос звучит чуть ниже, будто бы мурча, — кажется, что тебе очень приятно этим заниматься, но… немного больно? Когда ты быстро-быстро двигаешь рукой, то морщишься и странно хрипишь, после чего- — Нет, не из-за того, что больно, — выпаливает Чонгук, лишь бы не слушать подробности того, как он выглядит со стороны во время мастурбации. — Тогда почему? — Потому, что слишком приятно. Твою мать. Мать твою, твою жеш мать. Тихо шифером шурша едет крыша не спеша? Да какой, нахуй, не спеша, она буквально слетела на сверхзвуковой, совершила квантовый скачок, нырнула в кротовую нору, навсегда затерявшись в беспроглядном черном космосе. — Хочу попробовать. — Ну, я могу выйти, если- — Нет. Тебе. Да ты, чёрт побери, шутишь. Бусинки пота в одно мгновение покрывают лоб и виски. — З-зачем? — Хочу сделать тебе «слишком приятно». — Я не думаю, что, — голос слегка срывается, то ли от предвкушения, то ли от страха, то ли от болезненного ощущения внизу, а скорее от всего сразу, — это хорошая- Тэхён даже не делает вид, что слушает, аккуратно, и в то же время настойчиво накрывает руку Чонгука и немного сжимает, чтобы тот ослабил хватку и давит пальцами на тыльную сторону ладони, убирая её вовсе. Теперь сам Чонгук как на ладони, в самом откровенном и беззащитном виде. Ткань штанов оттопыривается сильнее, а парень сглатывает слишком вязкую слюну, когда Тэхён присаживается перед креслом, и, чуть разведя колени Чона в стороны, внимательно рассматривает сильно выпирающий стояк. Чонгук едва не давится, когда Тэхён накрывает ладонью затвердевший бугорок. — Кажется, ты делал как-то… так. Когда тэхёнова рука усиливает хват, Чонгук едва ли успевает заглушить стон, закусывая тыльную сторону ладони. Тэхён несколько секунд внимательно смотрит сначала Чонгуку в глаза, а затем на свою руку, сжимающую плоть через ткань. Спустя пару мгновений он нетерпеливо стаскивает штаны вместе с трусами, высвобождая набухший член. Прозрачная капелька естественной смазки тянется ниточкой с налившейся кровью подрагивающей головки, опускаясь на тёмную ткань обивки кресла, пока Чон сгорает от стыда и желания одновременно. Тэхён не спеша наклоняется к поблёскивающей головке, обдавая её тёплым дыханием, на что член в нетерпении дёргается. Этослишкомэтослишкомэтослишком. Чонгук начинает ёрзать на кресле, на что его мучитель тут же реагирует, опуская горячие ладони на внутреннюю сторону бедра. Ногти слегка впиваются в молочную нежную кожу, а пронизывающий взгляд, забирающийся в самое нутро, будто приковывает к креслу, приказывая не двигаться. И Чонгук слушается. Смазка крупными каплями стекает вниз, огибая выступающие венки, и Тэхён несколько секунд (минут? часов?) провожает её изучающим взглядом, после чего плавно подбирает её подушечкой указательного пальца, нежно ведя им вверх и размазывая прозрачную липкую жидкость по сверхчувствительной горячей плоти. Чонгук с силой жмурится, запрокидывая голову назад, с шипением выдыхая иссушающий горло воздух, а Тэхён не торопится, издевательски медленно водит всё тем же кончиком пальца вокруг головки, превращая это в настоявшую пытку. Член во всю пульсирует и подрагивает, обильно истекая смазкой от нестерпимой жажды более решительных прикосновений, а Чонгук буквально на грани того, чтобы окончательно потерять связь с реальностью. Внезапно пальцы обхватывают налитую головку и мучительно медленно двигаются вниз по стволу, вырывая из Чонгука сдавленные мычания. Дойдя до основания, рука, наконец, начинает совершать неторопливые и тугие движения, плотнее сжимая возбужденный орган, а Чон накрывает рот обеими руками, чувствуя, что может кончить прямо сейчас. Чувствительность нарастает, а кисти начинают неметь от сковывающего возбуждения и слишком быстро подбирающейся разрядки. «хватит, остановись! быстрее... сильнее... хватит!» — калейдоскоп из противоречивых чувств доводит до исступления. — Тэхён, это… это для меня, — последнее слово превращается в протяжный стон, когда Тэхён надавливает на уздечку большим пальцем. Чонгук с трудом остаётся в сознании, огромными шагами направляясь прямиком к самой грани, теряясь в слишком умопомрачительных сахарно-острых ощущениях, непроизвольно толкаясь в чужую руку. Парень почти скулит, кусая пересохшие губы, то наклоняясь вперёд и впиваясь пальцами в тэхёново плечо, то снова откидываясь на спинку кресла. Мокрые хлюпающие звуки разносятся по всей комнате, а Чон сам не знает, от чего свихнётся окончательно: если Тэхён продолжит или если резко остановится, — это для меня слишком... — Мне прекратить? — в голосе звучит ощутимое напряжение; рука уверенно наращивает темп, вторая же с силой требовательно мнёт нежную кожу на внутренней стороне бедра. И ведь даже если Тэхён услышит положительный ответ, то не похоже, что послушается. — Если н-не прекратишь, то я сойду с ума. — Сойди. Надсадный стон разливается по комнате, спина прогибается до хруста в пояснице, а Чонгука накрывают ошпаривающие волны невообразимого удовольствия, заставляя тело захлёбываться в сладкой болезненной истоме. От крышесносного оргазма глаза застилает пеленой слёз, сердце пропускает пару ударов, пока белёсая жидкость толчками брызгает вперёд, пачкая рубашку Тэхёна и его руку. Несколько капель попадает на шею и подбородок, но Чонгук этого не замечает, подрагивая всем телом и полностью растворяясь в послеоргазменной неге, бесформенно растекаясь по стулу. Сошёл. И уже давно.