Обмануть человека

      Голова гудела. Тело ощущалось ватным, подрагивало от ужасной слабости, которая накатила на него, как только он пришел в себя. Казалось, стоило ему вспомнить, как перекладывать руки и ноги и встать, и его тут же повело бы резко в сторону на ослабевших, растренированных конечностях, лишив чувства равновесия, будто он долгие месяцы провел в космосе и отвык от гравитации. Следующее, что он почувствовал, были невообразимый жар и тяжесть, что придавливала его к кровати (он думал, что лежит все-таки на кровати, а не на полу в туалете, хотя бы это ему может быть позволено, ладно?..) и после некоторого раздумья показалась толстым, грузным одеялом.       Ван Ибо очень хотелось разочарованно взвыть и попросить кого-нибудь убрать с него жуткое одеяло, что не давало дышать (кто вообще додумался так укутать его в начале ноября, когда их город все еще заливало ясное солнце?). Он попытался сделать пару осторожных вдохов-выдохов, чтобы восстановить дыхание и успокоить бешено стучащее после пробуждения сердце, но понял, что что-то мешает. Тогда-то до него и дошло, что основное неудобство заключалось в боли, которая пронзала его, стоило сделать одно неловкое движение.       Лицо… Его бедное лицо так болело, что хотелось просто снять его и надеть новое, словно маску (на самом деле было бы здорово, на взгляд Ибо, это лишило бы его многих проблем). Он чувствовал себя так, словно по нему проехалась многотонная фура, а потом, коряво развернувшись, еще и придавила его своим весом, и наверняка выглядел ничуть не лучше. Глаза открывать не хотелось: в них будто песок насыпали. Он сильно зажмурился, чтобы прогнать это ощущение, но тяжелые веки никак не желали разомкнуться и хотя бы дать ему посмотреть, где он находится.       Единственное, что он мог в таком состоянии, — слушать. Он различал тихие мерные шаги, которые то отдалялись, то приближались. Приближаясь, они затихали у его кровати. Слышался глубокий вздох, в котором ему чудилась какая-то беспомощность. А, может, эта была его беспомощность — он сам не знал… Может, у него мозги уже набекрень, — конечно, его ведь так побили! — вот и слышится всякое… И видится тоже. Гэгэ в туалете универа ему точно привиделся: откуда ему там взяться? Он уже много лет живет в Германии. Эта мысль всегда заставляла его чувствовать себя самым настоящим неудачником, поэтому он был даже рад, когда она прервалась благодаря заигравшей мелодии входящего звонка на чьем-то телефоне. Мелодия закончилась так же неожиданно и быстро, как и началась, а в следующий момент Ибо, тихо сходя с ума, слушал родной приглушенный голос: — Да… Нет, еще в больнице… Ох, по-твоему, я знаю? Доктор попросил сказать контакты родственников, но ты думаешь, кто-нибудь дозвонился до его матери? Она даже трубку не подняла… — Тяжелый вздох. — Мне разрешили остаться в виде исключения и… О, боги, этот парень меня в могилу сведет. Ну, это где видано? Наконец-то заявился, и в первый же день его избили так, что он отключился. Я уже боюсь оставлять его одного: мне сюрпризов хватило на полгода вперед… А если сбежит? Мне его потом как вылавливать?.. Нет… Конечно, нет, о чем ты вообще? Ему нужно пройти лечение. Я его сюда еле живого притащил, и он до сих пор без сознания… Наверное… Я не знаю?.. Его осматривали, но он же не мог ничего сказать… Надеюсь, что хоть ноги и руки целы, а то он так вскрикнул, когда оперся на руку, что я сам чуть сознание не потерял… Я сначала подумал, что ему вообще ребра переломали, боялся, что легкие задело: кровь ртом пошла. Бедный мальчик…       Голос, в котором отчетливо слышалась усталость, — такой знакомый и одновременно чужой, и далекий — затих, и Ван Ибо попытался незаметно выдохнуть. Голова, казалось, скоро взорвется от мыслей и вопросов, нахлынувших на него, словно водой окатили. Он не был уверен в том, что хотел открыть глаза и удостовериться в том, о чем отчаянно вопил его мозг. Возможно, все его чувства игрались с ним прямо сейчас, а поверь он им и открой глаза, — мигом разочаруется в реальности. Ведь этого не могло быть. Это было просто смешно! До слез! До мучительно сжимающегося в разочаровании сердца смешно! Гэ, его опора и надежды, не здесь. Если он когда-нибудь и вернется в Китай, то точно не ради Ибо. Ибо с горем пополам привык к мысли, что ему не позволено видеть этого человека. Было проще думать, что он какое-то недосягаемое божество, сокрытое от взора простых смертных, и Ибо был слишком грязным, слишком порочным, чтобы прикоснуться к нему, а уж само его божество без всяких сомнений не захочет дотронуться до него по своему желанию.       Он едва ли не вздрогнул, когда на его лоб легла рука. Опустилась так неожиданно мягко, что, не решив он притвориться спящим, глаза непременно бы в удивлении распахнулись. Кожа была прохладной, а Ибо было так жарко под тяжелым одеялом, которым его укрыли, что он, сам того не осознавая, чуть повел головой, ластясь к чужой руке. Вдруг человек отдернул ладонь, и парень почти готов был расплакаться.       Еще сильнее ему захотелось плакать, когда чужая рука снова коснулась его лба. Пальцы зачесали наверх его челку, погладили по голове, и Ибо почувствовал себя котом. Тем котом, которого он вчера заметил на какой-то детской площадке. Худющий — одни кости торчат, — он подошел к рассевшемуся на асфальте, скрестив ноги, Ван Ибо и потерся головой о его рваные джинсы, умоляюще заглядывая в глаза. Голодному Ибо, вгрызшемуся в купленную на углу баоцзы, даже стыдно стало, поэтому поужинали они вместе с котом, после чего тот благосклонно позволил ему гладить себя. Никуда не сбегал, мурча, ставил передние лапы на его колено и терся о руку; припадал к земле, сощурив желтые глаза, и вдруг переворачивался на спину, выпячивая пузо. Ибо хмыкал, чесал кота за ухом, разглаживал грязную шерсть на животе, втайне завидуя расслабленному мурлыканью животного. Теперь он, кажется, понял, каково это, когда тебя ласково гладят. Приятно. Он бы сам с удовольствием замурлыкал, если бы умел. Он совсем расслабился, поэтому, когда человек снова подал голос, убрав руку с его головы, еле сдержался, чтобы не вскочить и не вернуть его руку на место. — В любом случае, мне потом придется отчитываться за него в университете и писать объяснительную. Завтра еще инспектор заявится. Я подожду, когда Ибо проснется, а потом приеду. Просто забери Янь-Янь и отвези ее домой, ладно? Ужин в холодильнике, разогреете и поешьте. Я позвонил воспитательнице и предупредил, что ты приедешь. Мгм. Да, хорошо. Спасибо. Пока.       Ван Ибо, вслушиваясь в слова и изо всех сил пытаясь понять, уловить еще хоть что-то знакомое, в напряжении сглотнул и закашлялся. — Ван Ибо! — На этот раз он отчетливо расслышал в голосе волнение, поэтому бездумно приоткрыл глаза, поздно спохватившись, что вообще-то хотел лежать и притворяться бессознательным. — Ибо, как ты?       Молодой, красивый мужчина склонился над ним, снова провел ладонью по лбу, отодвигая с глаз непослушные пряди прожженных краской волос, и Ван Ибо на пару мгновений завис. Возможно, это были далеко не пару мгновений, потому что Сяо Чжань, перепугавшись, потянулся к кнопке у кровати Ибо, чтобы вызвать медсестру. Ибо, сам не зная, что делает, перехватил его руку, игнорируя тянущую боль в конечности. И снова завис. На его лице растерянность сменялась недоверием, он то бледнел, то краснел, а потом и вовсе стиснул зубы до скрежета, вперив в Сяо Чжаня пронзительный взгляд. — Ты… — Прохрипел парень. — …Мне нужно сообщить, что ты очнулся. — Медленно произнес мужчина, осторожно отводя руку от кнопки, но не пытаясь вырвать ее из хватки Ибо. — Тебя должны осмотреть, понимаешь?       Ибо захлопал глазами, мол, понял. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю (ох, знал бы он, как Ибо хотелось рассмеяться и сказать: «Как ты можешь что-то мне сделать? Очень мило с твоей стороны, но я более чем уверен, что ты и муху не обидишь»). Просто вызову медсестру, ладно?       Мужчина говорил мягко, и у парня создалось впечатление, что он будто бы пытался лаской приручить дикое животное. Все его движения были плавными, хорошо обдуманными, словно он не желал спугнуть зверя, который мог сбежать, а то и вовсе накинуться на него в любую секунду. Он не отрывал взгляда от Ибо точно так же, как и сам Ван Ибо смотрел на него в упор. — Ох, я забыл представиться.       Ибо нахмурился, и в его взгляде застыло недоумение.       «Да уж обойдусь как-нибудь, — нервно подумалось ему, — ты же…».       Лицо мужчины украсила кроткая улыбка, и внимание Ибо привлекла милая родинка под губой. И если до этого он еще сомневался в реальности происходящего, то, увидев до боли знакомую родинку, окончательно убедился в том, что крыша у него не поехала. Дурацкое сердце забилось с новой силой, кровь прилила к лицу, и он отвел взгляд, смутившись своей реакции. Ну, не мог он на него смотреть: слишком красивый. Ослепительный. Яркий и вместе с этим такой теплый, что можно растаять под одним его взглядом; уютный: Ибо сразу подумалось о залитой утренним солнцем комнате, белых простынях, синих чашках дымящегося кофе, розовом свитере крупной вязки и мягких кошачьих лапках.       В голове была каша: это лицо сводило его с ума. Ибо казалось, что он проваливается куда-то, и живущие внутри него растерянность и непонимание, делящие место со скромным смущением, обидой и злостью, после недолгой борьбы уступают место сжигающему все на своем пути опустошению. — Меня зовут Сяо Чжань. Я твой преподаватель академической живописи в этом году.       Вот тут Ибо, забыв о неловкости, вытаращился на него так, что сам Сяо Чжань почувствовал себя неудобно и, кашлянув, все-таки аккуратно разомкнул пальцы на своем запястье и нажал на кнопку вызова медперсонала.       Ван Ибо даже не помнил, что с ним делали. Врач и медсестра обступили его с двух сторон, а он пытался выцепить взглядом Сяо Чжаня, который скрылся за спиной врача. У него спрашивали о чем-то, а парень лишь шипел и морщился каждый раз, когда касались его левой руки или носа, и на секунду отвлекался от разглядывания мужчины, чтобы смерить уничтожающим взглядом того, кто сделал больно. Ему вкололи обезболивающее, снова промыли и обработали раны, сделали перевязку, наложили компресс на многострадальный нос и заставили откинуться на высокие подушки.       Медсестра все еще порхала вокруг него, успокаивающе улыбаясь его хмурому взгляду, который Ибо задерживал на ней, если она перекрывала ему обзор на разговаривающего с врачом Сяо Чжаня. Он хотел было возмутиться: мужчины говорили слишком тихо, стоя в сторонке. Ибо фыркнул. Имел он, в конце концов, право знать, что с ним собираются делать, или не имел? Он был уже достаточно взрослым, чтобы участвовать в разговоре (он совсем не думал о том, что пять минут назад отказывался выдавить из себя хоть слово, чтобы облегчить процесс осмотра: сейчас говорил Сяо Чжань, и ему тоже хотелось), но те двое совершенно не обращали на него внимание, а медсестра начала сюсюкаться с ним, словно ему не двадцать лет, а пять. Он, казалось, каждой клеточкой тела ощущал, как внутри него уровень раздражения с каждой секундой поднимался все выше и выше. — В любом случае, сегодня пусть останется. С утра сдаст общеклинические анализы, а сейчас, по возможности, все остальное. — Все, что он услышал, когда врач уже стоял у выхода из палаты. — Ху Синь, проводи господина Сяо и нашего пациента на рентген. Посмотрим, что у мальчика с руками и ребрами. Пусть и пазухи носа сделают заодно.       Сяо Чжань хотел что-то сказать, но доктор добавил: — После снимка просто подойдете к травматологу — медсестра все покажет — и он скажет, что нужно делать. Раз вы говорите, что ему было больно опираться, — перестрахуемся. Ничего серьезного быть не должно, не переживайте. — Да, конечно. — Сяо Чжань натянуто улыбнулся и кивнул, обняв себя руками и съежившись, будто ему было холодно. — Спасибо. — Вам спасибо, что тратите время. — Хмыкнул доктор. — Честно говоря, мало я повидал таких ответственных преподавателей. Было дело, дочка моя в школе перелом лучевой кости заработала — уж не знаю, что они на той физкультуре делали, — так даже в лазарет не сразу отправили… Ну, да не о том речь. — Мужчина перевел взгляд на лежащего Ван Ибо, все это время вслушивавшегося в их разговор, потом снова взглянул на Сяо Чжаня с неловким выражением на лице. — Мы попробовали еще раз дозвониться до родственников, чтобы они взяли все заботы по лечению на себя, но… — Я понял. — Сяо Чжань покачал головой. — Неважно. Просто скажите, что нужно сделать, я оплачу все услуги. — Что? — Ван Ибо впервые подал голос, вскочив с подушек и сбросив с носа компресс.       Повязка мешала, и он хотел уже было сдернуть и ее, но медсестра Ху зашикала на него и велела снова откинуться на спину. Сяо Чжань повернулся к парню, вопросительно вскинув брови. — Не надо ничего оплачивать за меня. — Прогнусавил Ибо, снова нахмурившись, когда компресс приложили на место. — Я верну деньги за осмотр, но даже не думай…те платить за меня еще что-то. — Я у тебя пока что не спрашивал, что мне делать. Лежи и выздоравливай, а со всем остальным я как-нибудь сам разберусь. — Не нужно мне дальше лечиться. — Упрямо стоял на своем Ибо. — Прямо сейчас могу уйти. Я в норме. — Несколько часов назад ты потерял сознание у меня на руках, истекая кровью. — Сяо Чжань скептически склонил голову набок. — И тебе сломали нос, если ты не заметил. Так что помолчи и позволь мне помочь тебе сейчас. — Но!.. — Ван Ибо, тема закрыта. Мы поговорим обо всем позже, когда врачи мне скажут, что ты можешь быть свободен, а не когда ты сам решишь, что можно сбежать.       Он отвернулся от надувшегося парня и поклонился доктору, извиняясь за сцену. Тот понимающе улыбнулся и, попрощавшись, вышел из палаты.

***

      Сяо Чжань спиной чувствовал взгляд Ван Ибо. Странные ощущения. Парень будто изучал его, раздумывал, можно ли доверять Сяо Чжаню. На какие-то пару мгновений он ловил себя на мысли о том, что чувствует нетерпеливость и замешательство Ибо. Возможно, парню было просто неуютно в присутствии преподавателя, и он ждал, когда Сяо Чжань, наконец, уйдет.       Они стояли в коридоре больницы, дожидаясь, когда Ибо позовут в рентген-кабинет. Вообще-то Сяо Чжань мог уже давно уйти, предварительно оплатив все, что было назначено пройти Ибо, но он не хотел, чтобы парень сбегал из больницы необследованный (а в том, что он наверняка думал об этом, Сяо Чжань не сомневался). Он переживал, что у того могут быть какие-то травмы, которые при очном осмотре невозможно заметить, и, хотя, Ибо вполне мог ходить без посторонней помощи, он все еще кривился от боли и не мог делать резких движений: вот только что у лифта Сяо Чжаню пришлось ловить его, когда неугомонный ребенок резво крутанулся, чтобы оглянуться на преподавателя, отчего у него закружилась голова.       Нет уж. Лучше он проследит за тем, как это чудо уляжется в кровать и заснет, чтобы посреди ночи не думать о том, где в случае чего искать его, такого побитого, на утро.       Хайкуань отписался ему еще полчаса назад и прислал фотографию: малышка накормлена, и они весело проводят время, играясь в игрушки. От делового стиля его друга ничего не осталось, потому что принцесса Янь-Янь приказала своему любимому дяде, который, конечно же, выполнит любой каприз девочки, переодеться в дракона (они стащили из спальни пижаму Сяо Чжаня, которую тот купил, потому что Сяо Янь затребовала для игр в «принца и принцессу» большого злого дракона, от которого ее непременно нужно будет спасать).       Сяо Чжань с нежной улыбкой разглядывал фотографию, в то время как Ибо исподлобья разглядывал его самого. Он кусал губы, теребил в пальцах ткань больничной рубашки и морщился, когда проходящие мимо люди решали, что им нужно остановиться прямо перед ним: так он не мог видеть Сяо Чжаня, что отошел к противоположной стене. Наверное, его взгляд был слишком пугающим вкупе с разукрашенным лицом и в принципе хулиганским видом, потому что, когда он зыркнул на паренька, разговаривавшего по телефону и так некстати остановившегося перед ним, тот сглотнул и, заикаясь в трубку, поспешил убраться из коридора.       Сяо Чжаня, кажется, мало волновало все, что происходило вокруг. Ибо очень хотелось узнать, что он там разглядывал в своем телефоне с таким мягким выражением на лице, светящемся любовью, но парень понимал, что не может спросить об этом преподавателя: как минимум — это странно…       Он хмыкнул.       «Странно… Не страннее того, что он здесь…». — Думал он, вперив взгляд в Сяо Чжаня.       Чем больше Ибо изучал его, тем больше ему хотелось побезобразничать. Сорваться, поорать, попсиховать, подразниться — все, что угодно, лишь бы не забивать голову мыслями. Но сильнее всего хотелось прижать к стенке и спросить: «Что ты творишь? Как ты здесь оказался?». Он ничего не понимал, и это бесило его. Бесил и гэгэ, который молчал и не узнавал его (Ван Ибо очень хотелось, чтобы это было плохой, совершенно дурацкой шуткой или его собственной безумной фантазией), с первой же секунды лишив Ибо возможности спросить, ограничив его и припечатав этим чертовым «преподаватель».       А к преподавателям Ибо обязан был относиться с должным уважением. Даже когда идиотка Су Ли украла его проект для представления в агентство, а куратор с нахальной ухмылочкой доказывал ректору, что Ибо — бесстыжий обманщик, который решил спастись от незачетов, присвоив себе трудоемкую работу умницы Су Ли, которую ждет великое будущее, даже тогда Ибо вынужден был закрыть рот и униженно вымаливать прощение у преподавательского состава, потому что трижды клятое высокомерие старых глупцов уважение к старшим. Он смолчал о том, что придурок Ан вообще-то спит с «умницей» Су Ли. Смолчал, потому что ему позарез надо было доучиться. Начни он бушевать, куратор точно выжил бы его из университета в ближайшие месяцы, и его выгнали бы взашей с еще большим позором, чем тот, который он уже взял на себя. Вот только…       Ван Ибо цыкнул и подумал: «Да к черту!», после чего, растянув потрескавшиеся губы в улыбке, пропел: — Сяо Лаоши~… Давно вы преподаете в нашем университете? — Если бы ты ходил на мои занятия, то знал бы. — Сяо Чжань хмыкнул, обратив на него свое внимание и спрятав телефон. Ибо ухмыльнулся. — Хотите отчитать меня за прогулы? — А есть смысл? — Преподаватель пожал плечами. — Вряд ли после хорошей взбучки ты с большой радостью придешь ко мне. — Не хотите проверить? — Он облизнулся, не отводя взгляда от мужчины. — Не испытываю удовольствия от наказаний.       Ухмылка Ибо стала шире, и его глаза сверкнули, когда Сяо Чжань укоризненно покачал головой, мол, я знаю, что ты вредничаешь. — Не придерживаетесь традиционных методов… воспитания? — Так хочешь получить наказание?       Ван Ибо хохотнул и качнул головой. — Если Сяо Лаоши будет тем, кто накажет меня…       Сяо Чжань прищурился, не отводя взгляда от парня. Тот смотрел на него в ответ, нагло улыбаясь. Преподаватель не знал, как долго длился этот цирк с безмолвным разговором «ни о чем», в продолжение которого в его голову медленно закрадывалась мысль о том, что они явно думали о разных вещах, и мужчина на самом деле понятия не имел, почему парень смотрел на него так и нес какую-то околесицу про наказания (справедливо будет заметить, что Ван Ибо сам этого не знал и в полной мере осознал себя полным придурком, когда слова уже сорвались с его губ; просто молчать рядом с Сяо Чжанем, который столь безразличен к Ван Ибо — именно к Ван Ибо, а не к своему студенту — было для него настоящим мучением). Складывалось ощущение, что Сяо Чжань что-то недопонял.       Их переглядывания прервались, когда дверь в нужный кабинет с грохотом открылась, и Ибо пригласили внутрь. — Лаоши дождется меня? — Ибо смешливо фыркнул, прежде чем скрыться за дверью, внутренне взвыв из-за того, что язык его не слушался и рот вместо чего-то дельного выдавал полную чушь.       Сяо Чжань задумчивым взглядом уставился на закрытую дверь. Фыркнул в тон Ибо и склонил голову набок, силясь понять, что за странное впечатление у него сложилось о собственном студенте. Колючий. Осторожный. Подозрительный и недоверчивый. Язвит, огрызается с незнакомцами, ехидничает и наверняка любит словесно поизмываться. Но в то же время он — оглушенный смятением и не знающий, что делать. Очнувшись, он выглядел, словно потерявший хозяина щенок, который получил пинков от злых прохожих, радостно помчавшись им навстречу. Да и в бессознательном состоянии тоже…       Сяо Чжаню от вида его изувеченного бледного лица становилось дурно. Хотелось сделать что-нибудь такое, что смягчит и его дурноту, и боль от множества синяков на теле мальчишки, поэтому он, не выдержав, погладил его по голове, словно тот действительно был маленьким ребенком. Как его Сяо Янь, которую нужно было успокаивать ласковыми словами и нежными поглаживаниями после того, как она разбивала коленки, мчась сломя голову по улице. На секунду Сяо Чжань подумал, что, почувствуй Ибо эти поглаживания, ему бы тоже стало легче. Конечно, Ван Ибо не его малышка и не плакал бы из-за разбитых коленок (потому что позорно), но кому, как не Сяо Чжаню знать, как иногда рыдает душа, даже если на лице дерзкая ухмылка.       После всех обследований, когда Сяо Чжань лично проследил за тем, чтобы Ибо прошел все, что требуется, он отправил парня в палату, предварительно заказав для него еду. — Это все мне? — Ибо ошарашенно переводил взгляд с увесистого пакета, пристроенного на полку у кровати, на преподавателя, стоящего рядом (п/а: обычно питание в услуги больниц в Китае не входит). — И чтобы все съел. Завтра приеду и проверю. — Сяо Чжань взглянул на часы. — Мне пора: часы посещений уже заканчиваются. Отдыхай.       Он развернулся, чтобы выйти из палаты, но остановился, когда услышал бурчание со стороны Ван Ибо: — Почему вы так внимательны ко мне? — Конечно же, он хотел спросить совершенно другое, но понимал бесполезность затеи.       Похоже, Сяо Чжань не помнил его: для него он был обычным студентом университета, а не его диди, с которым он проводил время в детстве. Горькая обида на такую несправедливость сдавила его горло, и глаза увлажнились, поэтому он отвернулся к окну, когда Сяо Чжань снова посмотрел на него.       Мужчина какое-то время молчал. Честно говоря, ему было сложно объяснить Ван Ибо причину. Он не хотел говорить ему, что она заключалась в жалости к парню, до которого нет дела даже собственной матери. Само собой разумеется, причина была не только в этом. Сяо Чжань не мог выносить саму мысль, что он когда-нибудь пройдет мимо того, кто действительно нуждается в помощи. Наконец, он вздохнул и тихо произнес: — Просто я знаю, что такое равнодушие к чужим страданиям. И поверь, нет в этом знании ничего хорошего. Чертовски отвратительное чувство.       Последнее прозвучало более эмоционально, чем Сяо Чжань мог себе позволить перед собственным учеником. Он еще раз окинул взглядом Ибо, на лице которого застыло непонятное выражение: он как будто на что-то обиделся, но обида постепенно уступала место задумчивости, которая появилась после слов Сяо Чжаня. Парень не сказал больше ни слова, и поэтому Сяо Чжань неслышно выскользнул из палаты. Похоже, им обоим было над чем поразмышлять этим вечером.