Малыш, который меня погубил

Этой ночью мне приснился Герман. Я брал его с неистовой страстью, растворяясь в ощущениях без остатка. Наши тела пылали. Стоны сливались в едино. Мир вокруг нас ходил ходуном. И ни что на свете не заставило бы меня остановиться, оторваться от него. Я казался себе таким «голодным», что насыщения и не предвиделось вовсе. И лишь движения… жаркие и яростные. Его хрупкое тело рядом, капли пота, растрепанные волосы, приоткрытые губы… И меня не осталось. Я кончился, весь. Словно в воздухе растворился. Удовольствие невероятной силы поставило жирную точку на моем существовании. Я в ужасе открыл глаза. За окном ночь. Я в поту, словно в горячке, лежу на кровати, сжимая в кулаки скомканную простыню. Тело все еще немного подтрясывает. Бог ты мой, какое позорище – ночная поллюция. В моем-то возрасте, это просто неприлично. Герман - ангел мой… Мой хрупкий, ранимый, нереальный мальчик… За что ты так со мной? Ну что мне сделать, чтобы заслужить тебя? Что? Я согласен на любые жертвы… на все, только скажи. И хочется выть от безысходности, рычать, кусаться и разбрасывать мебель. Наверное, это и называется ликантропия, когда зверь в тебе берет верх над человеком. Это ж надо так вляпаться. Отдышавшись и успокоившись, я торжественно пообещал себе, что этого больше не повторится. Чрезмерная занятость и отъезды немного облегчили мою жизнь последние дни. Времени гонять тяжкие мысли о неразделенной любви почти не осталось. А еще, меня по-прежнему раздражал Максик, а особенно - его суетливая задница, постоянно мелькающая в кабинет Матвеева. Но даже будь Герман геем, он не позарился бы на такого, как Макс, в том я был уверен, потому еще не убил его. Это пестрое пятно с противным голосочком никогда бы не прельстило его романтичную душу. Но мне было неприятно, что парнишка из вредности трется рядом с ним. И если мне когда еще попадется его задница в руки, уж я ему за все отомщу… вприпрыжку ходить будет. Я проснулся от утомительно-долгого гудка в дверь. Перевернулся на другой бок, но гость не унимался. - Какого черта? Выходной же… Неохотно поднявшись с кровати, я шел к двери с полной уверенностью в том, что если это окажется очередная «милота» с розовыми щечками, желающая продать мне кофеварку, убью на месте. Открыл и обомлел. Гера… Стоит за дверью и призывно улыбается. Я не поверил своему счастью. Осмотрелся по сторонам и уж было хотел пригласить его войти, как тот заговорил: - Ты чего на телефон не отвечаешь? Спал? - Ага, - конечно спал, что за вопросы? - А мы с Максом тебя ждем. Он сказал, что ты – соня. - Что? – спросони я туго соображал. - Ты едешь с нами? Конезавод, помнишь? - Оий, - точно. - Давай умывайся и в машину. По пути где-нибудь перекусим, - призвал он, явно собираясь «смыться». - Да ты чего? – его утреней бодрости я прям позавидовал. – Погоди. Меня контролировать надо, а то усну. Тот нехотя прошел, заинтересованно разглядывая мою берлогу изнутри. По-правде говоря, она у меня просторная, современная и светлая, стыдиться нечему, разве что бардаку. - Ты здесь один живешь? - Нет, у меня есть рыбка – Жорик, знакомься. Эта наглая рыбина жила у меня уже почти год. Я завел ее в числе других, но те, не прижились. Часть из них пожрал сам Жорик и теперь единолично владел аквариумом на 15 литров. Красноперый яркий «петушок» напоминал мне меня самого, сытого, независимого, но по сути одинокого. Порой я болтал с ним, особенно спьяну и тот молчаливо меня «поддерживал», какую бы чушь я не молол. Как-то плеснул ему в аквариум коньяка. Выжил. Свой чувак. - А-а-а? – Герман указал на аквариум. - Остальных он схавал. - Петух? - Что? Ах, да… Символично, да? – пошутил я, удаляясь в ванну. – Слушай, Гер, будь другом, приготовь кофе. Мылся я быстро и уже через несколько минут, привел себя в надлежащий вид. Красавец! Ален Делон. - А ты вообще в курсе, что у тебя в холодильнике из непросроченного только лед? - услышал я, не успев высунуться. Это правда, я дома почти не питаюсь, но раз в неделю стабильно хожу в магазин за продуктами. - Хотел сделать тебе бутерброд, - пояснил тот и развел руками. – Сделал яичницу и умоляю, быстрее. Макс уже заждался. По пути снимая полотенце, я прошествовал в спальню. У двери развернувшись в профиль, спросил, - а может на моей поедем? У меня ж все-таки внедорожник. Понимаю – Макс пригласил, но… - И что, это на кого-то действует? – вдруг спросил он, не особо выдавая эмоции, но легкое смущение все же было заметно. - Ты это? – я не сразу понял о чем. - О твоих эксгибиционистских наклонностях. - Да, подумал, увидишь меня во всей природной красе и-и-и… забудешь свою Галюню, накинешься на меня, прямо с разбега, валяя в дверях, - я наиграно улыбнулся, поиграв бровями. - Чтоб такого лося завалить мне от Парижа разбег брать нужно, - это было правдой. Я заржал как конь и скрылся за дверью спальни. На ходу покидав все в рот и запив уже остывшим кофе, я, в сопровождении Матвеева, отправился к скрипящему от злости зубами Максику. Он недолго повозмущался, но согласился на мою машину, а потом всю дорогу рассказывал, какой я соня и некудышный наездник. Припомнил, как я на встречу с конкурентами опоздал, потому что проспал, как с коня упал, как боялся его прикармливать и как с девчонкой-инструктором поругался. А заодно и то, как я по-свински себя с ним вел: опаздывал на свидания, кокетничал с другими, забыл про день рождения, мерзко шутил, был резок и груб. Но, похоже, Германа эта моя сторона не особо интересовала. Сам он вспомнил пару сюжетов из общего институтского прошлого и я даже удивился, что он помнил это… помнил меня. - Я тоже хорошо тебя запомнил, хотя мы и небыли дружны, - признался я. - Ты всегда был каким-то особенным, словно с другой планеты. Хотя, знаю, многие тебя недолюбливали. - Да, - согласился тот, - пару раз мне морду били. - Я этого не знал. - А что знал? – с иронией в голосе. - По правде говоря, из-за твоей неординарности, боялся наводить про тебя справки. Ты был похож на девчонку… Ты и сейчас на нее похож. - Кто бы мог подумать, да? Да. Я – качок брутальный, гей. Он – хрупкий и слащавый, натурал. - А ты вообще не боишься, что работники нашего офиса могут понять нашу вылазку по своему. Ты в компании двух геев выехал на природу. Максик небось уже похвалился, что едет, у него ж мозг редкостной величины, умещается в скорлупку грецкого ореха. Не боишься разговоров? - Нет. Мне плевать. Какая кому разница – кто я? Хоть зоофил. Если моя собака не против, их это касаться не должно. Я округлили глаза, - логично. Но не верно. Это – Россия, друг. Здесь все всех касается. Мы добрались без происшествий и весь день, благо он был теплый и солнечный, провели на свежем воздухе, наслаждаясь обстановкой. Мы вкусно поели, покатались (я снова чуть не упал с лошади), погуляли, инструктор забил нам мозги по правилам поведения, облазили все конюшни, приобрели устойчивый запах деревенских конюхов. Макс потом долго брызгал себя духами во всех местах, ругая нас за чрезмерное любопытство и стремление Германа погладить каждого жеребенка. И это было чудесно. Герман влился в этот мир на удивление гармонично. Животные любили его, слушались. Он здорово смотрелся в седле. Я балдел, глядя на него. И откровенно потешался над Максом, который умудрился влезть в лошадиное дерьмо и теперь ругал весь свет и усиленно оттирался. А еще ему обслюнявили руку и чуть не зажевали шарфик. Вот же ужас. Но даже при этом, мы ни разу не поругались. Этот день был каким-то особенным. Я знал, что запомню его, как запомнил тот, когда почувствовав мой пристальный взгляд, из-под огромных ресниц, на меня взглянул молодой гитарист на институтской вечеринке. Он задержался на несколько секунд, словно осознавая предмет моего интереса, и снова вернулся к своему занятию. Длинные пальцы скользили по аккордам, губы тихо нашептывали незатейливый текст. А я стоял и смотрел. Я тоже не был одним из толпы. Он знал меня. Помнил. По пути обратно мы наткнулись на группу хиппи на привале, у них сломался автомобиль, если таковым можно назвать то корыто отечественного производства, на котором они, неизвестно каким способом, сюда добрались. Я помог, чем мог. Как-никак, отец – механик. Доедут. Макс с удовольствие погрелся у костра, рассказывая о своих злоключениях на конюшне, ему предложили водки. Бедолага согласился. Удивительно быстро окосел. Герман подключился к компании и что-то исполнил на гитаре. Когда вся толпа понеслась купаться, причем прямо в нижнем белье, мы даже думали поучаствовать, но потом Макс снял штаны и его лазурные, в цвет шарфика, стринги, привлекли местных гомофобов. На него начали наступать и мы решили спасать друга, а заодно и себя. Затолкав его в машину, мы сорвались с места и еще долго не могли унять смех. Макс быстро заснул. На улице давно стемнело и мы ехали почти молча. Уже когда показались огни большого города, я заговорил: - Гер, ты не спишь? – я знал, что он не спит, просто смотрит в боковое окно, склонив голову, о чем-то тяжело вздыхая. Он повернулся. - Ты извини, если что, но я спросить должен… У тебя с мужчинами было? - Тебе зачем? - Ты мне нравишься, - решил я сознаться. – Ты не слушай, что говорил Макс. Просто там чувств не было, были только эмоции и желания. Он сам знает. Я ему ничего не обещал. - А ко мне, значит, чувства есть? - Есть… и не думай, что мне это нравится. Быть влюбленным, это быть слабым, в моем случае. Будь ты геем, я бы уже нашел способы и слова. Ты бы не устоял. Я свое дело знаю, - даже сам улыбнулся. – Но у тебя девушка. Есть ли у меня шансы, я не знаю, вот и спрашиваю. - То есть, если с мужчиной был, стало быть - есть? – уточнил он. Я кивнул. - Не факт! – заключил он. - А может я любил его, как никого другого, как никогда не полюблю тебя. И решился на эту греховную связь от тоски и отчаянья. Сломал в себе то, что называется мужчиной в угоду его прихоти и низменным желаниям, - он говорил так тихо, но его слова барабанами стучали в ушах. - Может я позволил себе эту слабость единожды, и не хочу так больше…Что тогда? Оцени шансы? - Это правда? - Это пример! – резко. – Нет никаких шансов. Я – натурал, прости, я не стремился разжечь в тебе интерес. - Кто он был? – мне вдруг захотелось убить то чудовище, которое отравило в нем всякое желание на отношения такого рода. - Никто! Его не было, - он снова отвернулся к окну. Эти его слова меня словно в жар бросили. Я скользнул взглядом по его хрупкой фигуре и аж руль сильнее сжал от мысли, что кто-то мог обидеть его, причинить боль. Мог воспользоваться его чувствами и его привязанностью, чтобы утолять свои потребности и желания. Мы остановились у его дома. Я уже предвкушал, как буду затаскивать пьяного, храпящего Макса в лифт, но планировал это сделать самостоятельно. Видел, что Герман уже устал и морально и физически, потому решил завести его первого. - Ты уверен? – спросил он, показывая на заднее сиденье, где храпело тело. - Да, не впервой, - и когда тот уже открывал дверь, добавил, - я бы сказал, что я ни такой, но это неправда. Я – хам и грубиян и… вот он лежит, один из мною обиженных, - указал на Макса, - но за тебя я убью. И если дашь мне шанс, поймешь, что я умею быть и нежным, и верным и любить умею так, как никто из тех, кого ты знал. Он ничего не сказал, бросил на меня взгляд и вышел. Потом я тащил Макса до его квартиры. Тот матерился на телемилитрямском и лез целоваться. Не прельстил. Я еще долго сидел в машине и думал о Германе. Взвешивал, решал. Пришел к выводу, что сделал правильно, открывшись. Только вот чем мне это станется?