Малыш, который меня погубил

Не успел я насладиться субботним утром, как снова звонок в дверь. С порога мне прямо и прилетело. И уже чрез мгновение, не успели искры в глазах потухнуть, увидел своего дорогого-любимого друга, он зло потирал ушибленный кулак. - Герман, - воскликнул я наиграно радостно. – Вот же болтливая баба… И тут мне прилетело с другой стороны. Челюсть-то у меня конечно крепкая, но не так чтобы за зря подставлять. - Ладно, виноват, - я поднял руки, - хватит махать кулаками, давай поговорим. - Давай! Ну и как это было? – заорал он. – Я тебя другом считал, а ты… - Может, пройдешь, а? – предложил я, когда заметил развесившую уши соседку. Тот прошел и сразу ткнул меня в грудь, словно пытаясь свалить. - Ты же сам ее оставил, - напомнил я, - а я утешил. В чем беда? - Я бы слова тебе не сказал, если бы это было по любви… если бы страсть, желание… - он выругался на французском (не знаю, что сказал, но точно оскорбление), - но ты… Ты же даже не натурал… Она не нужна тебе. - Ну и что? Я ей тоже не нужен. Мы просто переспали. Два одиноких человека. Он снова махнул кулаком, но я увернулся и тот, попав в стену, громко завопил. - Гер, успокойся, - призвал я. - Ты… - он выпалил несколько слов по-французски прямо мне в лицо, потом, видимо опомнившись, что я не знаю его, ткнул мне в грудь пальцем, - ты сделал это, чтобы мне отомстить. Это подло, гадко, отвратительно. - Нет. Нет. Я – гад, конечно, но не настолько. Не мстил я никому. Это случайно вышло. Она сама виновата – завела меня разговорами о близости… с тобой. Не планировал я никакой мести. Не хотел я с ней спать. Мы просто напились. Не нужно было ее бросать. - Я не бросал. Я просто взял время, чтобы все осмыслить. Принять решение. - Вот я тебе и помог его принять, - я развел руками. – Посуди сам, на кой тебе девка слабая на передок. Кажется у того глаза кровью налились. Он кинулся на меня с грозными воплями, но на сей раз, я решил не стоять столбом и заломав руку, повала буяна на диван, навалившись сверху, прижавшись грудью к его спине. Тот подергался, поорал на французском, поматерился на русском и успокоился, шумно сопя. - Ну подумай сам… На кой она мне? Никто этого не планировал. Мы просто были расстроены и виноват в этом ты. Ведь мы с ней – идиоты в одного человека влюблены. А человек этот не любит ни ее, ни меня. Он вообще по жизни еще не определился, в какую сторону грести. - Пусти, - прошипел Герман, но я не послушал. - Вот уж нет. Лежи, слушай. Я же тебя слушал. - Ни черта ты не понимаешь, - заключил он. - Да куда уж мне, идиоту, дойти своим неразвитым умом… Что у тебя там? Кого ты оставил в Париже? Жена? Дети? Бой-френд? Все разом? Я чувствую, что кто-то есть... якорь какой-то. Понять не могу, кто? И я тебе руку сломаю, если ты мне сейчас не скажешь, - пообещал я. - Слезь с меня! - Нет. Мне нужны ответы. - Да пошел ты… - Грубо, Леголас, эльфы не матерятся, - я знал, что это его заденет. - Это светлые не матерятся, я темные очень даже, - пояснил он. – А за пакость твою, из принципа поимею Макса. - Я бы не связывался, он и сам может, - соврал я. - Да кого ты лечишь? Он – пассив. - Но вот мы и разобрались, что склонность имеется. Теперь поработаем над тем… Но тут он просунул между нами свободную руку и так сжал мое «хозяйство», что я аж побелел. Выпустил пленника. Заслужил. А потом мы сидели оба на полу у дивана и молчали. Прошло минут 5-7 прежде чем я спросил, - кофе будешь? Тот отрицательно покачал головой. - Прости, Гер. Но он даже головы в мою сторону не повернул. Помял недавно вывернутую мной руку, медленно поднялся и ушел. Это был наш с ним личный «конец». Конец дружбе и вообще каких-либо отношений. Галочка, девочка красивая, но не шипко умная, сболтнула кому-то на работе о том, что мы переспали и теперь, ни я, ни сам Герман не могли пройти мимо скопления работников без сопровождения взглядами. О нас шептались все. Кто-то предполагал, что я оклеветанный натурал и давно влюблен в свою секретаршу, чувства к которой не смог сдерживать, когда та закрутила роман с нашим французским другом. Другие считали, что я сделал это из вредности. Были и те, кто в своих предположениях почти коснулись истины, они предполагали мой интерес к Матвееву и инцидент с Галей был ни чем иным, как попыткой разбить их пару. Даже шеф на оперативке странно на нас поглядывал, но при этом ничего не сказал и спасибо ему за это. И без того невеселая Галя стала еще мрачнее и теперь я точно знал, что утешитель из меня никакой. Герман ходил стороной. Он непринужденно общался с другими, а вот я… Со мной он сухо здоровался и прощался, отвечал, если того требовало общее дело, только по существу. Макс, которого я встретил, выходя из курилки, демонстративно закатил глаза и прошипел что-то о том, что убить меня мало. Я и сам знал, что поступил плохо. Но еще я знал то, что не знал никто из всех этих сплетников – Герман никогда не любил ее. И она не любила, раз позволила себе лечь под другого. Между ними была общая симпатия, секс, легкость отношений. Они не выдержали минимальной нагрузки – этого простого слова «люблю». И это было мое главное оправдание самому себе. Хотя отчасти мне было стыдно, ибо я был доволен, что они расстались. С Галей я на интересующею общественность тему даже не поговорил. Подошел к ней единожды, но она дала мне понять, что тема закрыта. Меня она не винит, хотя явное недовольство в мою сторону было. Вся эта ситуация не нравилась мне ужасно, а еще положение осложнял тот факт, что суд у Матвеева был назначен на ближайшую пятницу, как я помнил, и больше всего боялся, что как только решатся все вопросы с наследством, он растворится утреней дымкой, уйдет и даже не попрощается. Произошедшее довлело над ним и это было заметно. Я даже начал сомневаться: а не влюбился ли он взаправду в Галочку. Может я и впрямь нанес ему травму своим недостойным поведением?