Малыш, который меня погубил

В пятницу, как я и подозревал, Герман не появился на работе. В кадрах мне сказали, что он взял отгул. Будучи ему не самым близким, но при этом не самым далеким человеком, я решил позвонить и справиться о его делах, а заодно узнать, не нужна ли помощь. Дозвониться не смог, что не удивительно. Спросил у Гали, не в курсе ли она. Та, с деловым видом мстителя, заявила, что суд состоялся и тот, немного расстроенный, звонил Максиму Таболину, так что поддержкой сейчас обеспечен. Оказалось, что Макс тоже отпросился и тут я напрягся по-настоящему. Тоже мне, помощник. Да для этого поганца нет ничего святого. Он же испортит моего мальчика. Не в плане секса (Германа так просто на отношения не раскрутишь), а в плане круга общения, в который может его затащить. Потому я решил попытаться достучаться до него, но тоже потерпел провал. После работы я заехал к Матвееву домой. Постоял у квартиры, позвонил, постучал. Никого. Я, наверно, несколько минут простоял там, припав лбом к прохладной двери. Меня обуревали сомнения и тяжкие мысли. Захотелось остаться там, под дверью и дождаться его. Отчего-то было неспокойно. Некоторое время я провел на стоянке возле дома, ожидая его. А потом просто взбесился, от душащей безысходности и волнения, которых за свои 28 лет не знал никогда. Я смеялся над людьми, которые любили, страдали и плакали. Такие чувства казались абсолютным безумием, а само зрелище унизительным. Я всерьез считал, что смогу не допустить такого в себе. А теперь… я люблю и знаю это точно, как и то, что не способен это контролировать. Мне бы забыться, одеть привычную маску цинизма и отпустить ситуацию. Найти смазливого мальчонку, отвести душу, получить удовольствие. Хотя настоящего удовольствия я уже давно не получал. Ибо в мыслях моих лишь ОН. Его улыбка самая обаятельная, взгляд – самый добрый, мысли – самые чистые. Ни такой как все… потому что любимый. Еще три месяца назад, когда впервые переступил порог нашего предприятия, он был лишь желанным, а теперь… он все для меня… целый мир, который с каждым днем все более хрупкий. Я постоянно боюсь его потерять… даже из виду. О его отъезде мне даже слышать неприятно. Я согласился бы на любые условия, даже не стал бы претендовать на секс, хотя не знаю, как бы я это выдержал, лишь бы быть рядом… Просто видеть его, дышать одним воздухом, слышать его голос. Сейчас я согласен на все. И ловя себя на этом, я понимаю, насколько ничтожен перед чувством, над которым смеялся. Дома Жорик – бестолковая рыбка с участием выслушала мои жалобы и наевшись до отвала, спряталась под водоросли. Мне же кусок в горло не лез. Долго засыпал под старый советский фильм, а когда в три часа ночи раздался телефонный звонок, вскочил, словно ужаленный. В трубке Макс, на ломаном текилой языке попросил приехать в клуб «Дикая лошадь» и забрать пьяного в дугу Геру, пока его не поимел кто-нибудь в кабинке туалета. Я летел пулей. Нашел их сразу, словно чувствовал, в какую сторону идти. Таболин, крутя меж пальцами дамскую сигарету, заискивающе разговаривал с парнякой чем-то смахивающим на меня. Герман же мирно спал за столом, уронив голову на сложенные руки. Я сгреб его в охапку и озвучив Максу, что жду его в машине, пошел к выходу. Матвеев досыпал на саднеем сиденье, когда мы ехали в направлении дома Максима, которого ну очень хотелось задушить ремнем безопасности. Все это время, мы, не переставая, орали друг на друга. Тот высказывался за свободу выбора и действия, я грозился выбить зубы, если кто-то или что-то навредит Герману, открыто запрещая им общаться без каких-либо прав на это. - Мальчишку тебе надо, хорошего, - заключил Макс, когда машина остановилась у его дома. – Чтоб любил тебя, дурного, терпел и прощал. А этого ты хоть усынови, он твоим не будет. И от меня это не зависит. Мы с ним друзья и общаемся по-простому. Тебе ж нужно больше. Увидел красивую игрушку – под себя, разорвать, помять, испачкать… как ребенок. А он… он не такой. Он светлый. Он верит в добрых людей и в верных друзей... Не трогай его, не пачкай. - А то место, куда ты его затащил, чистое? – его затянувшийся монолог стал меня раздражать. – А сам-то чистый, ты – пафосный педик? Макс взглянул на меня так, словно хотел убить взглядом, - а ты, с Галочкой переспал – натуралом что ли стал? - Пошел вон! – прошипел я. - Да с удовольствием, - он выскочил из машины, громко хлопнув дверью. Германа до квартиры я тащил. Приставил его к стене у самой двери, пока возился с ключами, он сполз на пол. Поднял и нес до самого дивана. Потом разул и снял с него куртку. - Гер, - позвал я его, - ты жив? Тебе что-нибудь нужно? Он что-то промурлыкал, прям как котенок и снова отключился. Такой милый и трогательный… я аж засмотрелся. Посидел немного рядом и с почти чистой душой пошел в спальню. Волнение остыло. Он жив и рядом, и я словно хорошая мамашка, успокоился. Через пару часов Матвеев шмякнулся с дивана и я снова вскочил. Словно не заметив перемен, тот продолжил досыпать на полу. Но я ж не деспот – отставлять его в таком положении, нужно меры принимать. Дабы не опасаться за его дальнейшую сохранность, я перетащил гостя на свою кровать и навис над ним, заглядывая в красивое лицо. Стоило уйти сразу, но я никак не мог оторваться. Его огромные ресницы мне напомнили старую мамину куклу, купленную за огромные деньги еще в СССР. Нос с легкой горбинкой… я осторожно провел по нему пальцем, умиляясь столь крепкому сну. На щеках уже пробивалась щетина. Странно, но она ему шла. Приоткрытые губы… манили, искушали… Я с трудом сдержал порыв припасть к ним. Аж дыхание задрожало. - Мой мальчик, я убил бы всякого, кто потянет к тебе свои грязные ручонки, - прошептал я, словно он мог меня слышать. – Не отталкивай меня… не гони. Я все равно не уйду. Просто не смогу. Пока ты здесь и где-то рядом, я постоянно буду искать тебя. Тянуться к тебе… - я легонько пригладил его волосы. - Ты скоро уедешь, и я потеряю тебя, возможно навсегда. Там тебя кто-то ждет и я там тебе совсем не нужен. Так позволь мне немного побыть рядом сейчас. - Когда-то моя внутренняя сила казалась неиссякаемой… я кичился ею, а теперь точно знаю, что я – слабак. Раскис, расклеился. Сам себе противен, - продолжал я. – Что делать, не знаю. Ты моя награда – я познал, что такое любовь; и наказание, поскольку она неразделенная. Вот так. Но я всегда буду помнить тебя. Никогда не забуду, правда, - заверил я, - да разве ж тебя забудешь… Я нагнулся и легонько поцеловал его, одними губами, чтобы не разбудить, с трудом сдерживая эмоции. - Прости меня, Гер. Неожиданно Геман открыл глаза и уставился на меня в свете тусклого освещения. Он вовсе не показался заспанным, просто уставшим. Словно закрыл глаза лишь на мгновенье, такими ясными они были. Он смотрел на меня с какой-то гнетущей тоской. - Давно не спишь? – спросил я внезапно охрипшим голосом. - Да разве ж тут выспишься, когда тебя на дискуссии пробивает, - полушепотом пошутил он. – Ну и что ж остановился? - Дискуссировать? – уточнил я. - Нет, но если тебе очень хочется, я могу послушать. Я, разумеется, не расценивал это, как призыв к поцелуям, но решил понаглеть. Моя рука легла ему на шею, придерживая большим пальцем подбородок, ненавязчиво показывая, что попытка уклониться, будет пресечена. Но склонившись к самым губам, замер. Его взгляд скользил по моему лицу, оценивающе, словно пытаясь проникнуть за пределы черепной коробки. Я не увидел ни эмоций, ни желаний. Разве что толику любопытства. Он словно оценивал: смогу или нет? Меня это даже как-то задевало. Захотелось доказать, что смогу. И я впился жадным поцелуем, силой размыкая его губы, языком проникая в рот, продолжая удерживать его голову. Я целовал его так жарко, как никогда никого, задыхаясь от собственных эмоций. И стремление разжечь тот же пожар в нем было столь неукротимо, что моему напору позавидовал бы любой рекордсмен. Он не отвечал мне, и это дразнило и подталкивало вперед. Я уже рычал от негодования, прижимаясь к нему всем телом, потираясь об него и неустанно покрывая поцелуями. В висках стучало – «Ответь! Твое – «да» для меня сейчас важнее всего на свете. Разве я позволю себе тупо взять тебя, когда ты всем видом показываешь свое равнодушие. Я люблю и мне нужна взаимность. Я не могу без нее и не хочу, потому что это ТЫ. Ответь!» - руки дрожали, словно я – горький пьяница, да я и впрямь был пьян. - Гера, умоляю, - взмолился я, - прошу… прошу. Я вцепился в его плечи, словно желая вытрясти заветное согласие, разбудить. Но он молчал, словно кукла, смотрел на меня своими огромными глазами рассеянно и удивленно. И уткнувшись ему в шею, я тихо заскулил от боли и безысходности. Больно, как же больно… - Я уезжаю, Кир, - услышал я тихое и поднял голову. – С начальством уже договорился. Задержусь на три дня, передам дела. Все, моя «гастроль» окончена. У меня аж все опало. А ведь думал, что больнее уже не будет. - А я? – глупо прозвучало. - А ты остаешься. Слезь с меня. Его просьбу я проигнорировал. И даже сразу не нашел слова подходящего, чтобы свое отношение к этому показать. - Я поеду с тобой. - Это лишнее. - Я знаю, что сделаю, - сказал я решительно. – Я убью тебя! Мне так будет спокойнее. Я просто буду знать, что тебя нет и любить будет некого. - А в тюрьме у тебя обязательно появятся товарищи, разделяющие взгляды, - хрипло пошутил он. - Уверен, - кивнул я, заглядывая в глаза-колодцы, - а главное: мне уже будет все равно, что воля – что неволя. Но если ты скажешь, что у тебя жена и дети, я тебя пожалею. Ну, так что ж? - Вот, блин. Похоже, мне конец. Убивай! - А кто? Кто ждет тебя там? Скажи! – призвал я, - скажи! Он? Она? Кто? - Он, - так тихо… Я закрыл глаза, осмысливая это. Натурал, значит? - Любишь его? - Да. - Но изменял? - У нас свободные отношения. Уже не первый год пытаюсь уйти… разорвать эту связь. Галка была моей маленькой надеждой влюбиться и остаться на Родине. Начать все сначала. Семью завести, - он тяжело вздохнул. – Как же все надоело. Я упал рядом, - значит, гей! И как его зовут? - Шарль. - Сколько ему? - 43. - Женат? - Да. У него двое детей. И оба меня ненавидят, потому что знают, что я есть. Я их понимаю… - тяжелый вздох. - Я бросал его раз пять, да и он меня тоже. Не получается у нас расстаться. - А помимо него у тебя мужчины были? – вдруг поинтересовался я. - Нет. Только женщины, - он улыбнулся. – Для остального мира, я – натурал. - А у него? - До меня были. Об остальном не знаю. Я лежал, как ломом прибитый. А ведь сам хотел знать правду. Так чего ж так неприятно на душе теперь? - Да-а, - вздохнул я тяжело. – Тебе нужно определяться, парень. Ты уж… либо к ним, либо к нам. А еще лучше: либо к нему, либо ко мне. Он слабо улыбнулся. А я не шучу. - Тебя же тяготит этот роман. Со мной-то куда проще. Жены нет, детей тоже. Я ради тебя горы сверну. Все брошу и следом поеду, если нужно будет. Поверь, у меня будешь только ты. И я буду ждать тебя… сколько потребуется. Дай только шанс, не пожалеешь, - призвал я. Его серьезное выражение лица мне не нравилось. Попой чувствовал: мыслишки нехорошие роятся в этой прекрасной головке. Призывать его дать мне шанс, глупо. Не даст, он уже все решил. - Малыш, я же лучше собаки, - пошутил я, цитируя Карлсона. – Мужчина в расцвете сил. Лицо не изменилось. - Я тебя сейчас просто изнасилую, - пригрозил я. - А как же твое хваленое терпение? - Это при наличии шанса. А если ты мне его не даешь – иду напролом. Должен же я попытаться тебя убедить... Гер. - Мне нужно идти, - он попытался подняться. Но не тут-то было, я резко прижал его рукой, удерживая за торс. В тот момент я отчетливо понял, что отпустив его сейчас, никогда уже не увижу. Милый мой мальчик, погрязший в лжи и сомнениях, с истерзанной душой. Этот гад сломал его, подчинил своей воле, привязал к себе. Чувство к нему не дает Герману идти дальше, жить в полную мощь. Он, вроде как, пытается начать новую жизнь, а не выходит. И его неумолимо тянет туда, к человеку, который его изменил. Эта любовь мешает ему, возводя невидимые стены, отрезая от другого мира... от меня. И как-то очень захотелось продемонстрировать, от чего он отказывается. Ну, раз у вас свободные отношения, что ж не продемонстрировать? - Никуда ты, Матвеев не пойдешь. Не пущу! - Не место мне здесь - в твоей постели. Не уютно как-то, - он снова предпринял попытку подняться, но я, вскочив, резко навис сверху и он опять откинулся на постель, дабы сохранить дистанцию между нашими лицами. - Кир, прошу. Просит, ишь. А я не просил? Да я умолял! - Нет, Кир, - прочел он мои намерения. А прочел-то неверно. - Значит так: сопротивляться я тебе не советую. Сильнее я. Ломать я тебя не собираюсь. Любишь его? Люби! Но есть и другие варианты и сейчас я тебе кое-что покажу. Его попытку скинуть меня, я жестко пресек. - Против воли не возьму, клянусь. Я сейчас хочу сделать то, что никогда не делал сам. Попробую, так сказать. Самое время... с другим бы не стал. - Может, не стоит, - безрезультатно выпутываясь из моих тисков. - Да что ж ты такой сложный, - сквозь зубы процедил я, удерживая того. - Лежать! Эту ночь я никогда не забуду. Уверен, он тоже. Ибо в эту ночь, отпустив условности, я распрощался с тем, что было частью моего имиджа. А он... думаю, понял, что в мире есть другие варианты, кроме его несравненного Шарля. А главное, он понял, что я люблю его. Понял, что это не ложь, не уловка. Я люблю. Люблю только его. Он ушел и я не удерживал. Ему есть над чем подумать. А я лежал на кровати и тупо вспоминал. Вспоминал пульсацию его тела под моими руками, как оно извивалось, металось и сопротивлялось тому, что дарило невиданную сладость, удовольствие выше его предельных сил. Вспоминал ту горячую испарину. Стоны, которые он так пытался сдержать и те, которые не сдержал. Его дрожащие приоткрытые губы, были любимым моим воспоминанием. Темные волосы, прилипшие к лицу, которые я убирал, наблюдая, как он приходит в себя, после яркого оргазма. В тот момент, целуя его губы, я знал, что против он не будет. А ведь боролся до последнего. Хвала моему усердию. Сдался. И когда цеплялся за мои плечи, когда подавался вперед, когда руки его нервно сжимали тонкое покрывало, знаю... он хотел этого и получал истинное наслаждение. Наслаждение, которое дарил ему я. Сам я в этот день не получил разрядки, зато, получил несказанное удовлетворение и был рад. Удовлетворение от того, что ты приносишь удовольствие любимому человеку, дорого стоит. Было ли ему так же хорошо с ним... этим ненавистным французом? Хотелось верить, что нет. Я, конечно, впервые минет делал, но зато сведениями располагал, как это сделать грамотно, ибо самому мне делали множество раз, и те которые любили, и те, кого я видел в первый раз. Кто-то это делать умел, кого-то приходилось поучать, а некоторых и учить не стоило. В общем, как сделать так, чтоб в глазах от удовольствия заискрилось, знал точно. Я хорошо помнил тот самый момент, когда Герман отпустил ситуацию, когда перестал отбиваться и с глухим стоном выгнулся мне навстречу. Только тогда я разжал руку, в которую была сжата его рубашка и перестал прижимать его к кровати. Я гладил его через одежду, но все равно заводился. Я специально не стремился раздеть его, чтобы не обезумить и не изнасиловать, а просто расстегнул ремень и замок на джинсах. Но и этого хватило, чтобы мой мужской орган к пупку прилип. Вот она, сдержанность на которую я способен. Для меня это уже подвиг. Сам я, никогда не стремился попробовать, потому как не любил, а просто так - не мог. Но сейчас это было мое искреннее желание. И мне хотелось сделать это так, чтобы он запомнил. И он не забудет... даже если захочет.