***
Позвонив в ближайшие правовые органы, они снова отправились в путь, а браконьеров оставили прикованными цепями к двум громадным булыжникам возле реки. Каждого из них Киллуа оглушил, чтобы даже если бы они сломали цепи, что казалось невозможным, то сильное головокружение и дезориентация в пространстве не позволили бы им убежать. Тюлени давно уплыли, но запах сохранился, и браконьеры заслуженно остались сидеть среди смрада. Гон настоял на том, чтобы оставить им почти всю еду, а также два полных пакета с питьевой водой и оба одеяла. На жалобу Киллуа он сказал, что если будет очень холодно, они могут согреть друг друга, отчего Киллуа смутился так сильно, что просто удрал, чтобы наполнить единственную оставшуюся флягу с водой. А браконьерам хватило наглости посмеяться над его смущением. Остаток пути он практиковал Усиление, чтобы научиться согревать себя, но это был не тот навык, который он развивал в течение жизни. Его старания заметно стоили ему физических сил, и это значило, что уговорить Гона просто продолжать путь и ночью не удалось бы. В итоге они обосновались в глуши леса, на двух ветках, отходящих от толстого ствола, одна примерно на пятнадцать сантиметров выше другой. Киллуа занял ту, что повыше, Гон — пониже, и оба висели на ветках, пока спали, спиной к стволу. Они находились достаточно высоко, чтобы избежать стычки с другими членами браконьерской шайки, или с полицией, что с минуту на минуту должна была прибыть сюда. Заснул Киллуа быстро, и холод его сон ни разу не побеспокоил. Когда на следующее утро он открыл глаза, он почувствовал себя уютнее, чем если бы спал в своей кровати, и это было странно. Он как раз собирался использовать Гё, чтобы найти источник странных ощущений, когда понял, что нижнюю часть его тела покалывало от онемения. На нем лежал Гон, головой на коленях. Его аура обволакивала их обоих, как барьер от осенней прохлады. — Слезь с меня, идиот! Я не могу двигаться! Темные волосы взметнулись вверх, обнажая на щеке Гона отпечаток от молнии Киллуа. На ухе, там, где оно примялось, осталась агрессивно-красная линия, а лоб покрылся глубокими розовыми морщинами от неудобной позы во сне. Позы, которую он, несомненно, выбрал по собственному желанию. — Привет, Киллуа, — сказал он сонным, но радостным голосом. — Тебе было тепло? Киллуа столкнул его с дерева. Когда ощущения в ногах вернулись, и он смог спуститься, Гон уже ушёл к реке бриться. По крайней мере, так он думал. В последнее время Гон постоянно скрывал свое присутствие, и если Киллуа не видел его и не слышал, то и понятия не имел, где тот находился. Что бы Гон ни делал, это занимало вечность, и Киллуа заскучал. За полчаса он успел поесть, одеться и уложить вещи, но Гон так и не вернулся. В общем, Гон или лежал без сознания, или брился. Бесспорно, второе. Бриться каждое утро — не то занятие, которое Киллуа когда-либо приходилось делать. Оно и не нужно особо, когда у тебя такая светлая растительность на лице, которая к тому же не быстро растёт. Даже если бы щетина была заметна, он не стал бы, наверное, бриться чисто из-за лени. Не так уж и плох был пушок на лице, особенно если его почти не видно. Гон же, напротив, каждое утро просыпался с тёмными зачатками бороды на лице. Он не завтракал, не пил кофе, пока тщательно их не сбривал. Это занимало так много времени, что он брился где угодно, только не в ванной, чтобы не мешать утренним ритуалам других людей. Даже на Китовом острове, где было две ванны, он брился на улице и брал с собой зеркало, чашку с водой, щетку из натуральной щетины кабана и кусок мыла. Бритвы не было, потому что Гон использовал Нэн. Киллуа, на самом деле, тоже, но по-другому. Год назад он придумал, как можно трансформировать свою в ауру в скользкое вещество, чтобы смачивать им бритву. Но о лезвии из Нэн никогда не думал. Очевидно, что Гон из своего приема «камень-ножницы-бумага» практиковал «ножницы» до тех пор, пока это не вошло в привычку. Он неизменно использовал смягчённую версию «ножниц», не требующую подзарядки, для самых обыденных занятий. Киллуа пока не видел боевую версию «камень-ножницы-бумага». В теории было возможно, что Гон натренировался так, что подзарядка ему не требовалась. Но крайне нежелательное воспоминание убеждало его в обратном. Этот Гон — не тот Гон, напомнил он себе во второй раз за двадцать четыре часа и достал из рюкзака альбом и ручку. Тот Гон был морально уничтоженным четырнадцатилетним подростком в тридцатилетнем теле. Тот Гон был ребёнком. Ему недоставало ни опыта, который дал бы ему такую силу, ни взглядов на жизнь или терпения, сравнимых с его телосложением. Этот Гон настолько невероятно сильным или массивным не был, но он так же рос и развивался последние пять лет. Как именно развивался, Киллуа не знал. Но даже Гон не мог пройти через пятилетку своей жизни и не набраться мимоходом разума. Что-то должно было перемениться. Так что если бы Киллуа перестал бояться, что миру вот-вот снова придёт конец, то жизнь потекла бы гораздо легче. Конечно, то же самое относилось и к другим эмоциям, которые он испытывал на протяжении трёх последних дней. Чтобы проветрить голову, он разместился спиной к стволу на дереве, где они спали, и начал рисовать. Рисованием как хобби он начал заниматься во время бесконечно долгих часов в обычной школе. Аллука умоляла его пойти туда, а Биски поддержала, сказала, что им обоим не помешает пожить немного обыденной жизнью. После истязательных тренировок, что отняли большую часть его детства и постоянных угроз для жизни, которые преследовали его потом, когда он сбежал из дома, школа оказалась одним из самых нелепых испытаний, которое можно было себе представить. И это было довольно смешно, так как одно-единственное желание, в котором он признавался — это жить нормальной жизнью. Такие предметы, как математика или естествознание давались ему настолько легко, что, выучив материал, он никогда не старался сдать тест. Такое отношение злило учителей, которые понимали, что причин заваливать у него нет. Когда они грозились позвонить родителям, Киллуа пожимал плечами и показывал лицензию охотника. История и мировые культуры настолько полнились ложными фактами, что сначала он даже заинтересовался ими. Люди должны узнать, каков мир на самом деле. Но когда он объяснял, что взаправду побывал в таких местах, как НЗЖ или Восточный Горто, никто не слушал его. Учителя только улыбались, а ученики смеялись. Их упрямое невежество злило так сильно, что он тайком вырезал ногтями на парте полосы и отключался ото всех, стараясь не думать о людях, которых он не смог спасти. Учиться писать, чтобы воздействовать на поступки и чувства людей, было пустой тратой времени, потому что он скрывался, да и кому писать? Литература, которая могла бы стать интереснее, если бы они читали на уроках что-нибудь стоящее, была скучной, потому что стоящего они как раз никогда не читали. Ему не за что было любить рисование, но оказалось, что у него оно хорошо получалось. Самое главное, он мог заниматься им в одиночестве. Рисование заполнило место в сознании, которое раньше занимало беспокойство — привычка, которая развилась у него до болезненной стадии в тот месяц, когда он оформлял на себя опекунство над Аллукой. Рисование стало тем единственным делом, которым он занимался исключительно для себя. Он никогда никому не показывал, что нарисовал в альбоме. Аллука понимала и никогда не спрашивала, хотя, когда он, бывало, рисовал что-нибудь для неё, она тут же помещала это в рамку и вешала в комнату. Сейчас как раз было лучшее время для рисования, когда воспоминания и тревоги боролись за его внимание. Он набрасывал силуэт дерева на свободном пространстве страницы, которую и так занимали многочисленные, поспешные скетчи, когда услышал позади себя голос Гона, и подскочил на ноги. — Киллуа! — Не подкрадывайся ко мне, придурок! — он захлопнул альбом, щёлкнув резиночкой. — Я не знал, что ты умеешь рисовать. Можно посмотреть? Лицо Гона было влажным, и со свисающих волос на полотенце, обмотанном вокруг шеи, капала вода. Неизменные темно-зелёные шорты, в которых он проходил все путешествие, тоже покрывали огромные пятна воды. Будь Киллуа азартным человеком, а он в какой-то степени им был, то он бы поставил деньги на то, что чёрная рубашка, которую Гон вскоре наденет, будет той же самой, что вчера. Но прямо сейчас Гон стоял перед ним без рубашки и блестел на солнце. И так как повода отворачиваться, да так, чтобы не выдать себя этим жестом, не было, Киллуа пришлось с нарочито бесстрастным видом созерцать рельефные мышцы, которых раньше не было, и волосы на груди, которых раньше не было, и веснушки, которых он раньше не замечал, потому что возможно где-то и жили четырнадцатилетние подростки, для которых это имело значение, но он к ним точно не относился. Он старался удерживать взгляд на уровне плеч, так как существовала вероятность увидеть ещё больше волос ниже поясницы, о которых он не мог даже подумать и не покраснеть. — Киллуа, что ты нарисовал? — снова спросил Гон, пока в поисках рубашки рылся в сумке. — Я хочу посмотреть! — Ничего, — буркнул Киллуа и спрятал альбом за спиной. — Ничего особенного. — На человека похоже, — продолжал Гон, поднимая руки и натягивая на себя помятую чёрную рубашку. Этот жест послужил напоминанием каждому человеку на планете (в данном случае — одному Киллуа), что платонический идеал тела таки существовал. — Или, наверное, деревья? Из того, что я увидел, это было и вправду хорошо, но я только мельком видел. Ну давай, покажи… Спорим, это что-то классное! Словно ястреб, Гон следил на ним. Киллуа не мог даже отложить альбом так, чтобы его друг не увидел, куда именно. Конечно, Гон не стал бы тайком залезать в сумку, когда Киллуа не видел, но он бы узнал, где находился альбом, и спрашивал бы о нем снова и снова, пока Киллуа бы не сдался. — Это личное, — тихо сказал он. — Ладно, — без сопротивления согласился Гон. — Но если ты передумаешь, я действительно хочу посмотреть. Или, может быть, ты нарисовал бы что-нибудь не личное для меня когда-нибудь! Он не знал, что сказать, потому что Гон никогда так просто не сдавался. Гон даже не попытался торговаться, просто вежливо попросил и все. — Киллуа, почему ты на меня так смотришь? — То есть, ты не будешь у меня клянчить, что ли? — Ну, личное так личное, — Гон пожал плечами, складывая бритвенные принадлежности. — Я тоже не люблю, когда люди заглядывают в мой дневник. — Подожди, у тебя есть дневник? — Да! — Гон ощетинился. — В нем нет ничего особенно, но я иногда там пишу. И Киллуа засмеялся, потому что мысль о том, что самый не склонный к самокопанию человек, которого он знал, вдруг начал… оказалась не такой уж чепуховой. — Что, то есть, ты теперь ушёл в самоанализ? — Вот что происходит, когда ты совершаешь очень, очень большую глупость, которая чуть не убивает тебя, — мягко сказал Гон. — Ты должен думать об этом постоянно, а не то снова сделаешь глупость. Земля под ним резко остановилась. Выражение лица Гона он не видел, так как сам не мог поднять взгляд. Но после молчания, которое продолжалось вечность, Гон начал звать его по имени, так умоляюще, что Киллуа чуть было не разбился вдребезги. — Все хорошо, мы это обсудили, — он глубоко вдохнул и смахнул этот случай на тлеющую кучу из мысленного хаоса, что каждый день росла в его голове. — Просто больше так не делай, или в следующий раз я тебя убью. Киллуа как можно непринуждённее рассмеялся, может быть, чуть перестарался. Он взглянул на Гона. Его взгляд переполняло раскаяние и отчаяние до краев. — Но Киллуа, я… — Он сделал несколько шагов вперёд. — Сказал же, все хорошо, все позади. — Киллуа закинул рюкзак на плечи и зашагал в нужном им направлении. — Однако, нам следует выдвигаться. Я хочу добраться до Брассфорда, пока светло, а идти ещё долго. — Киллуа! — Гон спотыкался позади него, стараясь надеть рюкзак и бежать одновременно. — Можно я сначала позавтракаю?***
— В общем… вы с Аллукой жили здесь? — спросил Гон, широкими глазами уставившись на долину. Прямо под ними над горизонтом Брассфорда маячили внушительные средневековые ворота. По большому счету, они были не очень большими — в Йоркнью они бы затерялись. Но когда ты выходишь из многокилометрового леса и видишь в этом Богом забытом месте маленький город — это совсем другое дело. Киллуа покачал головой. — Мы жили в деревушке дальше на север. Если я скажу тебе, где именно, то не смогу говорить… не знаю, может быть, никогда. Биски не хочет, чтобы кто-либо трогал ее вещи. Она накладывает Нэн с условием на каждого, кто знает, где это. Но город все равно не очень интересный. Сузу уехала оттуда как только окончила школу, потому что Брассфорд — самый большой город на севере. Хотя с другими бергеросианскими городами не сравнить. Гон заинтересованно промычал, подталкивая его говорить дальше. — Сузу изобретает вещи. Она очень творческий человек, по-своему гениальна, как Зепайл. Как-то раз, когда мне было семнадцать, она… впрочем, ты её все равно не знаешь, поэтому это не очень интересно… — Это интересно, Киллуа! — возразил Гон. Он почувствовал, как разливается тепло за ушами, но ощущение было странным. Не похоже на смущение, которое он испытывал, когда Гон вытаскивал из него информацию. Не раздражение, а скорее, приятное удивление на пару с гордостью. Гон до сих пор не знал пределы способностей Киллуа. Знал ли он вообще про «скорость молнии»? — Она помогла мне понять, что делать со своей аурой. Я знал, что мог использовать ее для сварки, делать магниты из рук, но это ещё не все. Она вычислила, что я могу создавать электричество незаметно даже для себя. Сказала, что каждый раз, когда я смущался, у неё вставали дыбом волосы на затылке. — Оу, — Гон почесал голову. — Так вот что щекотало меня. Довольно приятно, неудивительно, что Киллуа так весело дразнить. Киллуа окатил его взглядом, но Гон только рассмеялся: — Вот оно снова! — Не думаю, что ты видел, на что я способен, Гон, — он попытался прозвучать сурово. Гон сделал глубокий вдох. — Я помню, немного. Киллуа весь светился синим и двигался очень быстро. Словно метеор. Прямо перед тем, как я… — Дело в том, что я использую Нэн, чтобы простимулировать нервную систему, — перебил его Киллуа. Ему не приходило в голову, что Гон запомнил что-либо с того боя. Но вот, он вспомнил, к тому же выдал весьма конкретное наблюдение. — Смотри. Он встряхнул головой, чтобы отпустить беспокойные мысли, что начали скапливаться в голове, и сверкающее синее облако из ауры окружило его. Болезненный электрошок, когда одновременно все нервные окончания оглушительно ожили, ударил по черепу, отчего волосы встали торчком. Быстро кивнув Гону, он убежал в лес. Он пробежал с милю, и это заняло тридцать секунд. Достаточно близко, чтобы Гон почувствовал его скорость, но достаточно далеко, чтобы он не увидел, как Киллуа тяжело дышит, чтобы успокоиться. Словно метеор… Когда он вернулся на место, глаза Гона широко распахнулись. — Эй, Киллуа… Ты стал гораздо сильнее, — сказал он наконец. — Я всегда был сильным, — фыркнул он и покраснел. — И все же, если бы ты на минуту отключил свой Зетцу, твой Рэн сбил бы меня с ног. Гон склонил голову и хихикнул. — Привычка просто. Ну, точнее… Как там Ханзо ее называл? Тренировка. — Ханзо? — Да, я тренировался с ним. — С кем ты не тренировался, Гон? — Хмммм, то есть, никогда? Дай подумать. С Джином… и новым председателем… и твоей сестрой… и Зепайлом, он так и не сдал экзамен… хммммм ах да! ещё этот муравей, Кольт, он кажется неплохим, но я никогда с ним не тренировался. Он слишком занят, всюду ходит за Кайто. — На этот вопрос не надо было отвечать, дурак. Гон пожал плечами. — Наверное, я много с кем тренировался, да? Но все же, ты крут. Никогда такой скорости не видел! Киллуа повёл плечами, избегая встречаться взглядами. — Да-да… свой-то покажи уже. Гон прокашлялся: — Гм, думаю, мы находимся слишком близко к городу. Иногда это бывает… очень громко. Киллуа должен был увидеть это своими глазами, сказать самому себе, что Гон больше не был окутанной темнотой фигурой человека на грани саморазрушения. Что он мог выглядеть, как прежде, и что начало его атаки не означало конец для распадающего на кусочки мира. — Залезай ко мне на спину, — пробурчал Киллуа. — Э? — Я сказал: «Залезай ко мне на спину», — Киллуа стиснул зубы. — Я унесу тебя в лес на пять миль отсюда за несколько минут. Ответа, по крайней мере устного, он не получил. Гон просто заскочил на спину, ногами обвил талию, а руками — шею. Киллуа непроизвольно схватился за его бёдра, чтобы поддержать. Даже его длинные пальцы не смогли полностью обхватить эти выпуклые изгибы. Гон оказался тяжелее, чем он ожидал, хотя непонятно, чему он удивился, если Гон был полностью сделан из мышц и улыбок. — Уверен, что сможешь меня поднять? — Гон утихомирился и ухмылялся так сильно, что Киллуа слышал его ухмылку. — Не знаю, дурак, ты весишь больше шестидесяти тонн? — бросил он. — Потому что это предел моих возможностей. Испытывать сильные чувства просто из-за того, что поддерживаешь кого-то сзади за ноги — унизительно. Но это было так, и Киллуа бежал настолько быстро, насколько мог, не переставая сожалеть, что повелся на столь глупую идею. Сидящее на спине чудо природы хихикало и говорило что-то про ауру, которая щекоталась, что только усугубило положение дел. Спустя две с половиной минуты его вынесло на полянку, и он скинул смеющегося Усилителя на землю. Он чувствовал мокрые пятна на рубашке там, где от соприкосновения их тел один из них вспотел. Он даже не знал, кто именно, может быть, они оба. Усилием воли он заставил себя подумать о Миллуки в ванной. Посередине открытого пространства лежал булыжник, и Гон направился прямо к нему, плавно вращая плечами для разминки. Киллуа скрестил руки на груди, чувствуя легкое раздражение. Если бы он размялся, то пробежал бы то же самое расстояние за двадцать секунд. Дурак. — Ты забыл, как это работает? — крикнул он. Гон покачал головой, как будто задумал что-то. — Я не буду делать «камень». Ты уже знаешь, как он выглядит, и если я использую полную силу, то могу… все разрушить. — Не тяни резину, — проворчал Киллуа, не желая признаваться самому себе, почему он стоял так далеко. Гон улыбнулся ему и повернулся к булыжнику, замахиваясь правой рукой. — Сначала камень… Его голос наполняла спокойная решимость, но без угрозы, без отчаяния. По спине Киллуа побежала дрожь. —… камень-ножницы-бумага… Вихрь из Нэн выглядел более плотным и сконцентрированным, чем в обычной атаке Гона, что он помнил, но на начало ядерного взрыва не походил. — Ножницы! Из пальцев Гона выросло лезвие в пять футов длиной, блистая деталями, которые говорили, что Гону оставалось всего пару лет, чтобы довести технику до совершенства. Поддерживая другое запястье, словно меч, Гон взмахнул руками и развернул лезвие под углом, разрезав камень, словно масло. Лезвие затухло во взрыве искр, и остался только смущённый Гон и пыльные обломки того, что когда-то было неплохим булыжником. — «Бумага» у меня пока не очень хорошо получается, — сказал он. Киллуа поднял челюсть с земли.***
— Это и есть дом твоей подруги? Когда они добрались до группы ветхих индустриальных построек, что Сузу называла домом, было уже темно. К складу прилегал какой-то однообразного и мрачного серого цвета гараж без окон. В последний раз, когда Киллуа бывал здесь, Сузу спала на полу на матрасе посередине просторного помещения, что служило ей мастерской. Единственное, что изменилось — это экстерьер: на двери появился кодовый замок. — Да, депрессивно. — Нет! — Гон покачал головой. — Я имею в виду, здесь столько места, что как пить дать она делает что-нибудь прикольное. Здесь можно целый грузовик построить! — Грузовик? — Быстрым разрядом он закоротил замок. — Из всех вещей, что можно сделать, ты выбрал грузовик? Гон пожал плечами. — Ну, он большой и… механический… Киллуа, ты что, сломал замок? — Она починит. — Киллуа толкнул дверь. И тут же окунулся в золотистый, уютный свет. Появился коридор, которого раньше не было, а также двери по обеим сторонам, тоже новые. Он осторожно пошёл вперед, за углом свернул и шагнул в огромное открытое пространство. Матрас на полу, очевидно, тоже убрали. Вместо него появилось однокомнатное помещение с кухней в индустриальном стиле. Всю дальную стенку заменили на стекло, которое снаружи выглядело как зеркало. С потолка свешивались светильники уникальной архитектуры. Над кухней раскинулся стеклянный люк, большой, как спальня Гона. В самом дальнем углу, за ширмами, стояла кровать, размером с бассейн. — Сузу? — крикнул он в пустую комнату, недоумевая, что же, черт возьми, случилось с этим местом. — Киллуа… ты что, случайно вломился в незнакомый дом? — нервно спросил Гон. Приглушённый крик дрели ответил на его вопрос. — Ты хочешь взять меня за руку? — с надеждой в голосе спросил Гон. Найти дверь в мастерскую не составило труда. Она была стальной и единственной дверью во всем доме, что могла бы открываться в комнату больше ванной. — Нет, идиот. Разве мы обязаны все время держаться за руки? Это будет мешать. — Ну, я не знаю, я, может быть, захочу… — начал было спорить Гон. Киллуа повернулся к нему. — Ладно, тогда ты… делай, что хочешь, когда мы туда придём. Ты так или иначе будешь. Все равно она не удивится, когда увидит мое смущение, она сама любила меня смущать. После вопрошающего взгляда Гона он понял, что сказал слишком много или, наоборот, слишком мало — до их поездки. В любом случае, времени объяснять уже не было. — Сейчас, — настойчиво продолжал он, в надежде остановить Гона на полуслове, — я устал, и мы прошли долгий путь. Мне неудобно будет держать тебя за руку, когда мы туда войдём, поэтому не думаю, что стоит это делать. — Ладно, наверное, — согласился Гон. — В общем, запомни, — должно быть, уже в тридцатый раз он репетировал историю, которую они оба сочинили, — ты встретил нас на острове Скабтри. — Ты и я долго гуляли по пляжу, а потом я поцеловал тебя, вроде как случайно, но на самом деле специально, — закончил Гон, включив подробности, на которые он упирал с большим удовольствием. — Не нужно так много деталей! Без них проще запомнить! — Но Киллуа, я бы запомнил и хотел бы всем рассказать… — возразил Гон. Он покорно вздохнул. Больше топтаться на месте невозможно. План либо сработает, либо нет. Вот и все. Киллуа повернул деревянную ручку и осторожно толкнул дверь. Комнату заполняли устройства, что-то он узнал, что-то выглядело совершенно незнакомым, — механизмы грубой отделки, по их виду можно было предположить, что они выполняли задачи, для которых ещё не изобрели инструментов, и Сузу сконструировала их сама. Женщина сидела на верстаке в дальнем углу, скрестив ноги. Под люминесцентными лампами ее темная кожа казалась голубой. Киллуа мог поклясться, что на Сузу были надеты те же самые свободные, коричневые бриджи и оранжевая балахонистая рубашка, которые он видел в прошлый раз. Сквозь очки она разглядывала какой-то сложный набор проводов и, когда Киллуа вошёл, подняла глаза. — Привет, — сказал он, словно они виделись каждый день. — Вау, — Сузу заморгала, отложив все, что держала в руках. Потом спрыгнула со скамейки и зашагала к ним через всю мастерскую размашистой прыгающей походкой. Толстые серьги-кости покачивались при ходьбе. Он ждал, что она обнимет его, но она просто встала перед Гоном и откровенно пялилась. — То есть вау, Киллуа. Неудивительно, что ты годами рассказывал нам про этого парня, вы просто взгляните на него. Киллуа стиснул зубы, стараясь не упасть от того, что кровь хлынула к щекам. — Тоже рад тебя видеть. — Годами? — заинтересованно спросил Гон. — Ой, Киллуа, не смущайся! — Она взяла ладонь Гона и неистово затрясла ею. — Я Сузу Штраусс, рада знакомству. Ты ведь тот самый Гон? Не какой-то там профессиональный спортсмен с улицы? Гон кивнул, но не смог вставить ни слова, потому что Сузу заговорила снова. — Он покраснел, но ты реально красавчик, не поспоришь. Когда она выпустила его ладонь, Гон пару раз сжал пальцы, словно хотел восстановить кровоток в своих многострадальных конечностях. — Спасибо, но красивый у нас здесь Киллуа. — И он взял Киллуа за руку. Киллуа пришлось ответить ему как можно убедительнее, и поэтому он фыркнул, со всей стыдливостью в голосе, которую испытывал. — Да, он определённо красивый. — Сузу развязала платок на голове, и длинные дреды упали ей на спину. — Особенно, когда смущается, правда? Гон рассмеялся и закивал. В отместку Киллуа сжал его ладонь так, что кости бы раскрошились, но Гону было все равно. — Ты правда здесь работаешь? — Он в изумлении огляделся. Стены покрывали инструменты, провода и странные обломки металла, которые могли оказаться как бесполезным барахлом, так и бесценными сокровищами. — Здорово! — Ага. — Сузу вытерла платком жирную линию смазки с предплечья. — Я здесь не только работаю: я распотрошила этот дом и все в нем перестроила. Как понимаешь, саму квартиру ты уже посмотрел. — Уже не так похоже на помойку, — обьявил Киллуа, радуясь, что его внимание переключилось на другой предмет разговора. — Ну, если бы ты потрудился заехать сюда хотя бы раз во время своих «отпусков», — пальцами она нарисовала в воздухе кавычки, — то ты бы уже увидел. Но это ты ещё ресторан у Илы не видел. Он тебе крышу снесет, я им очень горжусь. Ила скоро придёт домой, наверное. Он обещал мне придти пораньше, но никогда не знаешь, каких посетителей ждать. Кстати, нравится твоя новая прическа. До сих пор я не знала, как выглядит твой затылок. Сузу была всегда в делах, точно знала, чего она хочет, и в отличие от многих людей она прикладывала усилия, чтобы это получить, но все же странно было видеть ее такой: посреди мастерской дома, который она сама отремонтировала, с преуспевающим бизнесом за плечами и женихом в придачу. Она была всего лишь на год старше Киллуа, но он не мог представить себе, чтобы ему захотелось настолько сильно остепениться. Может быть, с решением выйти замуж в двадцать она поспешила. — Кто-то вошёл в дом, — обьявил Гон. — Кем бы он ни был, пахнет он очень, очень вкусно. Свет в глазах Сузу мог бы осветить целую комнату. — Ила! — воскликнула она голосом, который он раньше никогда не слышал. Радостным, довольным и восторженным одновременно. Может быть, с «поспешила замуж» он сам сделал поспешный вывод. *** — И тогда, — Сузу развалилась на диване, закинув пятки на стройные ноги своего жениха, — я сказала ему: «Это сестра моего парня, и все, что он скажет ей, может сказать и мне». Конечно, я не сразу поняла, что кричал он потому, что он очень стеснительный и пригласить ее на свидание иначе, как криком, не мог. Аллука так рассердилась, что несколько дней не глядела в мою сторону! Киллуа и Гону предложили пересесть или на два раздельных стула, или в один общий, широкий и исключительно мягкий. Не долго думая, Гон затащил его на большой стул, и Киллуа чуть ли не сидел на его коленях. Близость их тел означала, что он почувствовал, как Гон напрягся при слове «парень». Некоторые вещи действительно надо было проговорить, прежде чем ехать сюда. — Все равно он дурак, — фыркнул Киллуа с презрением. — Когда-то он пытался откупиться от меня сигаретами. — Ты курил? — Гон поднял бровь. — Один раз! Закурил одну сигарету, которую кто-то обронил, и учитель меня застукал. И внезапно все в школе подумали, что я поставщик никотина. Но на меня такие штуки не действуют, и это отвратительно к тому же. Одного раза было достаточно. Ила зевнул в третий раз за вечер, взгляд его остекленел. — Вы, в общем, вот что. — Сузу поднялась. — Неудобно вам это говорить, но нам некуда вас разместить. Есть диван, но его уже занял брат Илы. Да и не очень он удобный, — в ее глазах блеснул огонёк, — и уединенный. Я забронировала вам место в отеле в центре города. Тот номер я спроектировала сама, поэтому это все равно, что наш дом, даже лучше. И да, Ила вам не скажет. — Ее жених стеснительно заворчал. — Но он устал, так что нам пора закругляться. — Давай мы поможем тебе убраться сначала. — Гон подскочил, ударив Киллуа в спину своими коленями. — Нет, нет, — сказала Сузу на пути в кухню, — я люблю мыть посуду в одиночестве. Это помогает расслабиться. Возьмите вещи, и я дам вам адрес. Киллуа поднялся, пожал руку Илы и вслед за Гоном вышел в коридор. Но вместо того, чтобы собрать вещи, Гон просто стоял. — Сузу была твоей девушкой? — спросил он с ошеломлённым видом. В его глазах сверкнуло нечто, что Киллуа не мог определить и тревожился из-за этого. Когда ответа так и не последовало, Гон прищурился. — Киллуа, ты хочешь вызвать у Сузу ревность? Ты используешь меня, чтобы… — Нет! — прошипел он, чувствуя злость на себя, за то, что не предвидел подобного разговора, и раздражение на Гона, за то, что у него такое непредсказуемый моральный компас. — Я забываю о том, что мы когда-то встречались! Настолько это неважно сейчас. — Но Киллуа рассказал мне о ней все, чем она занимается, что она любит… столько всего! Неужели ты забыл, что у вас с ней был се… — Как ты узнал? — вырвалось из него, не дав Гону закончить предложение. Гон почесал затылок. — Не знаю, я чувствую… по запаху, что-то вроде того? Когда вы увидели друг друга, что-то вроде отпечатка. Я у многих людей могу такое определить. Например, Леорио и… — Это никогда не было важно! — прошипел он, не имея никакого желания узнать, кого Гон унюхал на Леорио. — Мне было семнадцать. Это случилось лишь раз, и… В конце мы оба плакали, потому что никто из нас на самом деле не хотел этого… —… это в прошлом, Гон. Сузу — моя подруга. Я знаю, как сильно ты не любишь, когда людям больно, но поверь мне, я привёл тебя сюда, чтобы сделать ее счастливой, а не ревни… — Киллуа? — Сузу позвала из кухни, ее голос становился громче и ближе. — Вы не наелись? Хотите что-нибудь взять с собой в отель? И вслед за ней в коридоре послышались шаги двух людей. В панике Киллуа открыл ближайшую дверь и, затащив за собой Гона, хлопнул ею. И немедленно пожалел о своём решении. Слишком поздно, их заметили. Он услышал, как Сузу хихикнула и остановилась на входе в коридор. Они о чем-то шептались, но Киллуа не мог разобрать, о чем именно. — Она услышала нас и думает, что ты должен извиниться передо мной поцелуями за то, что не рассказал о ваших отношениях, — с готовностью помог ему Гон. Киллуа толкнул его в плечо, чтобы тот заткнулся. В полной тишине они ждали, когда шаги начнут удаляться. И ждали. И ждали. — Подслушивают, извращенцы! — Киллуа вскрикнул и прошептал одновременно. — Может быть, мы должны дать им то, что они хотят услышать? Киллуа чувствовал, как их тела потерлись друг друга, когда Гон подвинулся поближе. — Гон, я не буду с тобой здесь целоваться! — Почему? Я после ужина почистил зубы. — Он сделал утрированный жест рукой, словно водил щеточкой. Спорить с ним Киллуа не собирался. Он собирался действовать, а потом бы они вывалились из шкафа, сгорая со стыда, потому что их положение было, если не сказать больше, абсолютно унизительным. Закатав рукав, он прикоснулся губами к локтю и принялся сосать, причмокивая как можно громче, но при том правдоподобно. Сначала Гон обомлел, но спустя некоторое время его изумление переросло в интерес. В какой-то момент, он просто смотрел, несмотря на тусклый свет, как Киллуа сосет свою кожу, словно ему не терпелось узнать, как целоваться с локтем. Дальше падать было уже невозможно, они достигли великолепного, блистательного пика неловкости. А потом Гон начал издавать звуки. Сначала короткие, томные вздохи, а потом тихие стоны, а потом стоны погромче, в перемешку со всхлипами, очень убедительными. Когда он освоил звуки, он принялся рывками ударяться спиной о дверь, словно его толкали. В другое время Киллуа бы оценил, насколько точно Гону удалось уловить принцип работы поцелуев, если бы его самого вот-вот не раскололо на части; если бы его не разрывало между унижением и самым неожиданным и нежелательным возбуждением, которое он мог себе представить. Потому что Гон обладал впечатляющими способностиями имитировать определенные звуки вообще, и в данном случае, именно Киллуа целовал его до потери сознания. Пять лет в разлуке — долгий срок. Расстояние построило между ними новые стены, поверх старых ран. Они остались лучшими друзьями, возможно, но знают ли они друг друга так хорошо, как раньше? В идеале, им бы провести некоторое время вдвоём, отправиться в небольшие приключения. Не торопиться. Заново открыть то, что сблизило их вначале. Но Киллуа официально для себя решил, что ситуация была далека от идеальной. На самом деле, совсем наоборот, и настолько, что у него вскоре образовался бы огромный засос на локте. Потому что вместо того, чтобы не торопиться, они притворялись, что целуются в шкафу.