Хищная оса

— Ты что, не спишь, как все люди? — закричал Киллуа, потряхивая членом. Он его вытащил, потому что именно так делают люди, когда идут пописать. И это означало, что его член оказался на уровне глаз человека, которого он не ожидал увидеть в ванной. — Эйэйэййй прости! Потише, ладно? — Наккл вылез из своего подушечного гнезда; он хмурился, но в то же время ласково поглаживал крошечного трехцветного котёнка. — Я лёг на диван, но потом зашумела Патчи! Я не хотел вас, идиотов, будить. Или чтобы вы увидели, фееее. — Но… черт!.. Зачем спать в Зецу? — Киллуа больше интересовало, зачем спать в Зецу в чужой ванной, но сейчас его занимало, как засунуть свой член обратно в шорты. Наккл поднял бровь. — А ты так не делаешь? Конечно же, делал. Хотя… так давно это было. Спать без Зецу — значит, сделать свою ауру достаточно сильной, чтобы она отвлекла от Наники. Правда, он ничего особо не чувствовал, даже когда она была с ним, но очевидно, что ее сила была безграничной. Всегда оставался риск, что кто-то обнаружит ее. Кто-нибудь нежданный и сильный, чудаковатый одиночка, как отец Гона, может быть. Или кто-нибудь более гнусный, как Куроро Люцифер, может быть. Он мог красть чужие способности — что, если бы он украл Нанику? Понятное дело, она была живым существом, а не формой Хацу, но она так сильно отличалась от других существ на земле, что Киллуа даже и не знал. Мысль о том, чтобы насильно отделить Нанику от Аллуки была хуже, чем если бы Иллуми забрал их обратно на гору Кукуру. Но он не собирался ничего объяснять, тем более это было все равно, что тыкать пальцем в небо, не одно, так другое. Более того, он обещал Нанике и Аллуке, что больше не будет чрезмерно их опекать, особенно на людях. И он сдерживался, пытаясь собрать последние обломки своей гордости. То, что на одной стороне топорщились волосы, а утренний стояк никак не проходил, отнюдь не помогало. Оставалось только молча злиться. Наккл мог думать, что он некомпетентный, если так уж нравилось, но ему виднее. — Киллуа, у тебя все хорошо? — Шёпот Гона по другую сторону двери мог бы разбудить и мертвеца, но вот избавить от натянутости в шортах — нет. — Да-да, просто здесь ещё Наккл с котёнком, как идиот. — Он взял его с собой? — Когда Гон оживлялся, шёпот становился ещё громче. Киллуа закатил глаза и сменил позу, в надежде, что Гон ничего не заметит. Если уж ему так и не удастся спокойно сходить в туалет, то было бы неплохо, чтобы сперва прошёл стояк. — Просто войди уже! Дверь отворилась, сначала показались волосы Гона, от подушки задранные под нелепым углом, а потом — все остальное, на щеках от долгого лежания остались морщины. Как и ожидалось, он побежал к котёнку, но вот быстрого поцелуя в щеку Киллуа не ожидал. — Доброе утро, — сказал Гон с легкой улыбкой. — У тебя волосы смешно задрались. Сердце Киллуа словно потеряло вес, оно вздымалось и проваливалось одновременно. Этот мягкий голос, этот взгляд… Убеждать себя, что он притворяется, становилось все труднее, открывался новый уровень затруднённости ситуации, в миллион раз хуже прежнего. Комнату наполнял свет из окна на крыше, на краю ванны сидел Гон и ворковал над пушистым комочком, и его кожа золотилась на солнце. — Куда ты денешь ее на время свадьбы? — хихикнул Гон, когда крохотные лапки подергали его за свисающую прядь волос. Охотник за зверьем прокашлялся: — А, ну ты знаешь, подержу ее в комнате, повешу надпись «Не беспокоить». Потому что придётся возместить ущерб, а он будет. Эта дама весьма энергичная. Киллуа и не сомневался, что Наккл принесёт этого чертового котёнка на свадьбу. — В общем так, — Наккл поднялся, хрустнул костяшками. К его заднице прилипла диванная подушка. — Я пойду обратно к себе в комнату и немного отдохну. Не хотел я засыпать в таком виде. Я с детства не катался и утомился. Особенно с твоей сестрой. Она просто профи. Киллуа попробовал засунуть руки в карманы, но конечно же, карманов у шорт не было. — Да, она хороша. Можно мне уже пописать? Гон вернул котёнка, его глаза загорелись от новой идеи: — Киллуа, давай завтра снова сходим! Я никогда не катался на роликах! Вид Гона на колесиках, в помещении, полном случайных прохожих, несколько напрягал, хотя он подумал, что они… могли бы… Завтра, когда закончился свадьба. Где-то на заднем фоне разговаривали Гон и Наккл, но Киллуа их не слышал. Потому что завтрашний день они не обсуждали. Совсем. Будут ли они жить по-отдельности? Вместе? Киллуа в скором времени понадобится работа — пойдёт ли за ним Гон? Это означает, что его увидят вместе с тем, кто не тратил бесчисленное количество времени, чтобы исчезнуть. С человеком, с которым все ожидали его увидеть. Его семья их точно найдёт. Неужели пришла пора перестать прятаться, наконец? Последние несколько недель он и так вёл себя слишком беспечно. Как его поведение скажется на Аллуке с Наникой? Школа была неприступна, об этом он позаботился. Они с Биски несколько раз пытались туда проникнуть. Нов наставил выходов в каждом коридоре. А самое главное, несмотря на риск, Аллуке хотелось независимости. И он больше не мог ей отказать. Но его психическое здоровье неизбежно пострадает. Следовало ли ему, скрепя сердце, позвонить в особняк и узнать, нет ли там Иллуми? Если бы трубку поднял Гото, тот бы сказал. К счастью, Наккл и Гон уходили из ванной, попутно беседуя о генетической аномалии трехцветных кошек. Возле двери они остановились, и Гон спросил, идёт ли Киллуа. — Возможно, если мне удасться пописать? Естественные функции организма загрузили его мозг до предела. Все случилось так быстро — их нашел Гон, Аллука переехала в школу, потом похороны, свадьба, все такое — что он не успел спланировать, что произойдёт потом. Гон ни слова не сказал, чего ему хотелось или что нужно было сделать. Определено, в деньгах он не нуждался — так он сказал тете Мито. Что было вполне логично, Гон всегда отличался дисциплинированностью в плане расходов. Но вдруг у него были другие планы? Вдруг он ожидал, что они снова начнут путешествовать вдвоём? Жизнь стала такой запутанной… Им нужно будет это обсудить. Особенно практические моменты моменты, уверял он себя, когда, справив более срочные нужды, взялся за зубную щетку, Потому что это нужно было заканчивать, и Гон точно прекратит… делать то, что они делали. А потом, неважно, в компании Гона или в одиночестве, Киллуа спокойно разберётся со своими эмоциями. Я влюбился в лучшего друга. Ну вот и все. Отрицать бессмысленно: отрицание запутывало ещё больше. Не сказать, чтобы это была свежая новость. Какая-то часть его знала об этом с двенадцати лет. Сузу намекала в течение двух лет. Неважно, сколько лет он жил с этим чувством, прямо сейчас оно тащило его в полную задницу. В очередной раз его с Гоном чувства и мотивы не совпадали, и, как уже бывало раньше, могли все разрушить. Навсегда. Киллуа знал, что он справится. Справлялся и раньше. Ему просто нужно время, и более того — личное пространство. Проблема заключалась в том, как рассказать Гону так, чтобы он понял. Он не захочет слышать ничего о том, чтобы отдалиться, эмоционально или вообще. Возможно, он даже не поймёт, что чувствует Киллуа. Такое случалось не единожды. Но… Неужели тогда случилось именно это? Два года подряд Гон снова и снова говорил Киллуа, насколько он для него важный и особенный человек. Как счастлив он был встретить его. Как часто он ничем, кроме смущения, не отвечал? Он вытянул перед собой руки, вспомнив, какого это, когда сломана каждая косточка твоей ладони. И это были не точечные переломы, полученные от мамы — специально нанесённые так, чтобы осталось время зарасти и сделать ладони сильнее, чем прежде. Другие. Он вспомнил ощущение непоправимо раздробленных костей, когда его лучший друг, самый важный человек в мире, разрушил его руки, чтобы победить в игре. И Киллуа это нравилось. Нравилось был полезным, а потом он обрадовался, когда Гон сказал Цегурера, почему никто другой не может подержать этот мяч. Но он не рассказал Гону о своих чувствах. Он просто сделал своё дело. На самом деле он не знал, как вёл себя Гон в романтических отношениях. Просто предполагал. Но что, если он ошибался? Важно было учесть все варианты, даже самые невероятные. Что, если, к примеру, у Гона начали развиваться к нему и другие чувства, кроме тех, что нужны для того, чтобы закончить миссию или выиграть дурацкую игру или что ещё его соревновательная душа пожелает… Разве это что-то меняло? Стал ли Гон, чья… любовь к нему вышла бы за пределы чрезмерного дружелюбия, которое он показывал буквально каждому живому существу, что попадалось ему на пути, менее безрассудным? Более заботливым? Или стало бы только хуже? Продолжал ли Гон, который полюбил его, поглощать с жадностью целые вселенные, чтобы получить то, чего хотел? Всю силу бы направил на одну-единственную цель. Тот самый человек, которому Киллуа вряд ли мог бы отказать. Появилась бы у Киллуа способность высказывать свои чувства? Чтобы знать, когда он отдаёт слишком много? Он чуть не лишился рук… что бы осталось от него, если бы Гон любил его? Что вообще за человек был Гон Фрикс? Он был прежним, но таким незнакомым. Слишком много Киллуа не знал, чтобы дать точную оценку. По правде говоря, все это время он вообще мало что знал. Только предполагал. Но сейчас… Он посмотрел на своё отражение в зеркале, на него, с выражением отчетливого осознания, уставились два больших синих глаза. Этот поток лжи, эта паутина вероломства, полная неспособность быть честным с самим собой, сестрой и двумя лучшими друзьями — все держалось на чем-то другом, что выходило за рамки безответной любви. В противном случае он бы до такого не опустился. Он не настолько слаб. Конечно, он боялся того, что Гон его не любит. Любой на его месте боялся бы. Но мысль о том, что Гон может полюбить его в ответ, была абсолютно ужасающей. Когда он, наконец, вышел из ванной, Наккла уже не было. Зато появился Курапика. — Дела идут хорошо. — Изящный молодой человек на экране планшета Леорио зевнул. — Рассказывать нечего. Не похоже, чтобы дела шли хорошо. Даже с другого конца комнаты Киллуа видел темные мешки под глазами, мятую рубашку и повисшие сосульками немытые волосы. Беспокойство Леорио темной тучей простиралось в самые дальние углы. — Что у вас с утра происходит? — продолжал он слабым от усталости голосом. — Я не ожидал, что у тебя будут гости, Леорио… Это вообще твоя комната? Огромная такая… — А, нет, это наша комната, Курапика! — Вы все спали в одной комнате, Гон? — Курапика с любопытством поднял плечо. — Кажется, у тебя тоже гости? — Он замолчал, и несмотря на плохое освещение, Киллуа заметил, как его глаза под тёмными контактными линзами слабо вспыхнули красным. — Конечно, именно так… конечно! Я знал, что вы будете вместе, но прошло уже столько времени, и я… рад видеть тебя, Киллуа! Ты стал таким высоким. — Да, и… ты тоже. Рад тебя видеть, то есть, — сказал Киллуа, потирая ладони о бёдра. Спать в одних трусах было нормально, но сейчас он стоял и разговаривал с Курапикой, когда прошло почти шесть лет, в шортах. — Извини, давненько не виделись, я не… — Можно не объяснять, я понимаю. Но это значит, что ты, — его взгляд переместился, — Аллука? Очень приятно… — Он сказал ей что-то на языке, которого Киллуа никогда не слышал. Ничего подобного он сам бы не сказал — вряд ли он мог бы физически выговорить звуки, даже если бы попытался. Должно быть, это был язык Курта. Или Курапика настолько устал, что соскользнул на язык, который выучил в детстве, или он просто показал сестре ту сторону своей личности, которую скрывал ото всех. Возможно, и то, и другое. Должно быть, он заметил выражения на их лицах, потому что сразу же покраснел. — Ой, прости, это значит, хм… лунный свет? Ну, если буквально, оно определяется как… или, оно происходит от корня слова, означающего… — он глубоко вздохнул. — Достаточно будет сказать, что это трудно объяснить. Прости, полагаю, я устал сильнее, чем я думал, но я наслышан о тебе, Аллука. Достаточно, чтобы петь тебе дифирамбы на непереводимой лексике. Она улыбнулась, а Киллуа уселся в кресло рядом с ней. — Мой брат каждый раз, когда говорит о тебе, делает вид, что ты его раздражаешь, так что, кажется, ты ему довольно-таки нравишься. Курапика расплылся в широкой, радостной улыбке, а Киллуа нахмурился. Под столом Аллука постучала по его кулаку три раза указательным пальцем, этим жестом она спрашивала, безопасно ли будет выйти Нанике. Она знала, что нет. Несмотря на то, что самому Курапике можно было доверять, взломать видеочаты и скопировать информацию с них будет легко. Аллуке повезло, что ей удалось поговорить с Курапикой. Если бы Киллуа не застрял в ванной, когда произошёл этот звонок, вряд ли он бы такое позволил. Миллуки знал, кто такой Леорио, и… Но Иллуми был мёртв, может быть, тогда какая разница? Не сказать, что Миллуки мог многое сделать. Кроме Иллуми, Наника никого больше не интересовала, если речь не шла о самосохранении. Тем не менее, за ними могли следить другие люди. Девушка, у которой внезапно вместо глаз появлялись чёрные прорези, так или иначе привлекла бы к себе нежелательное внимание. Пусть отказывать ему не хотелось, Киллуа печально покачал головой. Улыбка Курапики смягчилась. — Аллука, ты можешь передать сообщение одной нашей подруге, которая не можешь быть здесь? Скажи ей, что я надеюсь когда-нибудь с ней встретиться. Аллука кивнула. Кто бы там ни рассказал Курапике о Нанике (признаться, скорее всего, Леорио), в кои-то веки Киллуа был ему благодарен. — Где ты сейчас, Курапика? — спросил Гон. — Тебе там нравится? — А, довольно скучно, на самом деле, — Курапика уклонился от ответа, но вид у него был измотанный как никогда. Леорио пробурчал под нос что-то вроде: «Черта с два». — Но если уж говорить о чем-нибудь более интересном, то расскажите мне, пожалуйста, чем вы занимались последние несколько дней, — на усталом лице Курапики появилась улыбка. — Леорио рвёт и мечет.

***

— Спасибо, Киллуа! — Наника широко улыбнулась в зеркало, а Киллуа провёл пальцами по пышному облаку фиолетовых оборок и застегнул неудобно расположенную с боку молнию. — Было сложно. Наника не могла пойти на свадьбу — она вообще не могла никуда пойти — но ей все равно нравилось наряжаться. Она беспечно лепетала в течение пятнадцати минут, несмотря на то, сколько сил это отнимало. — Пожалуйста, — его голос надломился от смущения. — Киллуа красивый. — Она погладила его по голове. Он почувствовал себя глупо; похороны и свадьбу он провёл в одном костюме, просто убрал жилет и купил на смену чёрную рубашку. Бессмысленно было переживать об этом сейчас, когда Наника улыбалась ему. Он обвил ее руками за плечи, светло-серая куртка контрастом выделялась на фоне высокой горловины ее темно-фиолетового платья. — И Наника красивая. Хочешь, я доделаю твой макияж? — Пожалуйста! — Наника вырвалась и подбежала к сумке, достав оттуда кисть и румяна. У неё отсутствовали контуры глаз и губ. По правде сказать, макияж ей было накладывать некуда, поэтому Аллука только слегка подрумянивала щеки. Она вполне могла справиться сама, да и у Наники неплохо начало получаться, но Киллуа оказывал им помощь с макияжем давно и прекращать не хотел. — Ты сама заплела себе волосы? — спросил он, аккуратно касаясь высоко забранного конского хвоста, что был обмотан у основания толстой прядью волос. — Да! — Наника закивала так активно, что он не мог приблизиться к ее лицу. — Меня научила Биски! «Ей определенно нравится экспериментировать», — подумал он, держа ее за подбородок и нежно водя кистью по местам, где потом появились бы щеки Аллуки. — У тебя есть сережки? — спросил он, когда закончил. Она спрыгнула со стула и вернулась к своему чемодану, достала маленькую сумочку, украшенную масками и открыла ее. Порывшись в ней какое-то время, она погрустнела, и в глазах задрожала крупная слеза. — Мы забыли. Стук в дверь остановил ее от плача. — Можно войти? — спросил Гон. — Я, гм… кое-что вам принёс, девочки. — Одну секунду, — отозвался Киллуа, присев на колени. Он и понятия не имел, что принёс Гон. Зная его, он ожидал увидеть что угодно, от цветка до детеныша лисомедведя, но это отвлекло бы Нанику, чтобы она не расстроилась. — У Гона для тебя подарок, Наника. Ты точно хочешь предстать перед ним грустной, когда он тебе его будет дарить? Она шмыгнула носом и закачала головой. Он кивнул: — Пустим его? — Кей. Он поднялся и помог ей встать. Странно было видеть, как оформилась ее фигура за последний месяц. Или может быть, прошло больше времени, с начала лечения — год так точно. Но это было первое платье или вообще первая вещь, что она надела, которая сидела по фигуре, а не болталась. Конечно, она всегда будет выглядеть прелестно, но он-то знал, как много для неё значит эта перемена, и при этой мысли в горле встал комок. Он собирался открыть дверь, но она опередила его, дёрнув ее так резко, что Гон подскочил от удивления. — Вау, Наника, отлично выглядишь, — выразил он восхищение в своей непринужденной манере. Румянец на ее щеках стал ещё гуще. Продавец, который обещал найти для Гона что-нибудь подходящее, не соврал, хотя так и не подогнал пиджак под фигуру. Вместо пиджака Гон надел свежую рубашку песочного цвета с рукавами, закатанными по локоть. Поверх рубашки был твидовый жилет, который подчеркивал широкие плечи и аккуратную талию. Вокруг воротника рубашки висел развязанный темно-зелёный галстук-бабочка. Ещё портной подшил брюки так, чтобы они подчеркивали достоинства фигуры, не болтались по-дурацки на талии и не обтягивали неприлично бёдра. И, разумеется, Гон надел свои ботинки. Он тоже выглядел отлично. — А, вот. — Он вручил Нанике бархатную коробочку с крошечной звездой на крышке. — Когда-то давно я купил их, но не выдавалось случая тебе отдать. Она открыла коробку и ахнула, но Киллуа не видел, на что она смотрела. — Такие красивые! — пропела она. — Надеюсь, что ты сможешь их носить, — Гон немного заикался, и кончики его ушей покраснели. — Я купил их несколько лет назад. Подумал, что все девочки прокалывают уши. В общем, это опалы. Я подумал, что голубые похожи, — его взгляд переместился на Киллуа, потом обратно на Нанику, — на глаза Аллуки. А чёрные похожи на твои глаза. Наника неуклюже поднесла руку к уху, зажав сережки между пальцами. Медленным, продуманным движением она продела крючок в дырочку. С изящной филиграни свисали двойные камни, сверкая бледно-голубыми и густо-чёрными огнями. — Гон хороший, — нежно сказала она. Гон хихикнул: — Наника, ты мне жизнь спасла! Наверное, стоило купить тебе что-то ещё, кроме серёжек. Она заключила его в объятия, и Гон поднял ее, покрутил. Она запищала от восторга, чуть не задевая болтающимися ногами рисунок и зеркало на стене тесного номера отеля, в который она захотела поселиться одна. — Твоё платье будто создано для того, чтобы вертеться, — засмеялся Гон и поставил ее на место. Оборки платья сделали последний круг вокруг ног, а потом колоколом упали на пол. Наника посмотрела на него взглядом, полном восхищения. До сих пор этот взгляд предназначался только для Биски и самого Киллуа. — Гон очень хороший. Киллуа был в полной. заднице.

***

Свадьба проходила в закутке самого большого парка в городе, известного россыпью просторных садов и полянок, служившими когда-то площадками для проведения парадов, и густых рощь, отведённых для военных учений. Когда новое правительство свергло военный режим, в качестве акции благотворительности, с которой не все были согласны, оно вернуло землю народу для общественных пространств. Киллуа ни разу не посещал прежде свадеб, но эта свадьба проходила в довольно интимной обстановке. Когда он сел между Гоном и Аллукой в одном из рядов, состоящем из разномастных стульев, мест для гостей было приготовлено не так уж много. Зная Сузу, можно было предположить, что она прочесала все барахолки в радиусе ста миль и после окончания свадьбы переделала бы их во что-нибудь, что можно перепродать. Но небольшая кучка людей в укромном уголке сада показалась огромной, когда он вышел перед ними почитать вслух. Всеми нервами он ощущал себя совершенно глупо, потому что, признаться, он любил выпендриваться. Ну, выпендриваться в том, что у него получалось хорошо. Выразительное чтение в обязательные навыки наёмных убийц не входило. Отыгрывать персонажей — это фишка Иллуми, не его.  — Я прочитаю отрывки из писем художника Ван Гога, — сказал он, глядя в основном на Сузу, которая в белом платье и с высокой причёской выглядела блистательно, и на Аллуку, яркое фиолетовое пятно на переднем сидении. Взглянул и на Наккла, который уже заливал слезами котёнка, что высовывался из-за ворота рубашки. На Гона он во что бы то ни стало старался не смотреть. — Те из вас, кто знаком с Сузу, наверное, не удивились, что она выбрала для свадьбы слова художника с трагической судьбой, но если вы вдруг не знакомы, то просто спросите ее. Вы не сможете ее остановить. Зрители, особенно те, кто хорошо знал невесту, засмеялись. Немного расслабившись, Киллуа прокашлялся и начал читать. — С самого начала своей любви я чувствовал, что если я не окунусь в неё полностью, не посвячу себя ей всецело, навсегда и без остатка, то для меня не останется абсолютно никакого шанса. И если бы я окунулся в неё так, как упоминалось выше, это не меняло бы того, что мой шанс был очень мал. Но какая мне разница, будет ли мой шанс больше или меньше? Я имею в виду, должен ли я, могу ли я считаться с этим, когда влюблён? Нет — ни мысли о выгоде — человек любит, потому что любит. Он проходился по этому абзацу десятки раз, но сейчас, когда он читал слова вслух, внезапно они приобрели ужасный смысл. Кто же читает такую хрень на свадьбах? Если вдуматься, это было страшно. Будь ты проклят, если так сделаешь, будь ты проклят, если не сделаешь. Безумие какое-то. Он избегал смотреть на Гона. — Также, я считаю, что те, кто держатся за убеждение, что никто из влюблённых не способен мыслить здраво, неправы, ибо как раз в любви мысли очень ясны и энергии больше, чем когда-либо. Он вздохнул. Неудивительно, что этот парень так много страдал. Он же противоречил своим словам. Они были бессмысленны, только если он не прошёл через персональный ад. Неужели это и есть любовь? Киллуа определенно не собирался смотреть на Гона. — Любовь — это нечто вечное, может смениться ее форма, но не содержание. И разница между человеком, который влюбился и тем, каким он был до этого, такая же, как между лампой, что зажжена, и той, что не зажжена. Лампа всегда стояла здесь, это была хорошая лампа, но сейчас она даёт свет, и в этом есть ее прямое предназначение. Во рту пересохло. Он не смотрел на Гона, но тем не менее слова Гона отражались в голове, перемешиваясь с текстом, пока ему не пришлось схватиться за трибуну, чтобы не упасть. «Без тебя я словно не мог быть самим собой. Было очень одиноко. Понимаешь, о чем я?» «Это не меняет того, что мой шанс очень мал». Он был обученным наемным убийцей, блин. Профессиональным Хантером, который побил в тот год всех на первом этапе экзамена. Дважды победил опытных бойцов на Небесной Арене, перехитрил «пауков», раньше всех прошёл до конца «Остров Жадности» и пережил войну с гигантскими насекомыми-убийцами. Украл у семьи Золдиков два самых ценных сокровища — сестру и самого себя. Он защитил их. Он дал Аллуке жизнь, какую она хотела. Он вовремя закончил школу, несмотря на то, что на половине предметов отставал от других лет на десять. Он уберег Гона Фрикса от смерти. И за пять лет никого не убил. Он сделал глубокий вдох и посмотрел на Гона. Его зовут Киллуа, блин, Золдик, и он справится.

***

— А у них неплохо получается, да? — Леорио опустил перед ним пиво и разместился на соседнем стуле. Аллука и Гон правили танцполом. Вокруг открытой площадки собралась большая группа гостей, чтобы просто посмотреть. Гон, похоже, знал только танцы с Китового острова, но Аллука была такой талантливой, а Гон учился так быстро, что вдвоём им удалось состряпать что-то действительно феноменальное. — Да, после скачка роста она была немного неуклюжей, но сейчас гораздо лучше. — Он схватил бутылку за горлышко и поднёс ее ко рту, так чтобы Леорио не увидел его улыбки. — Так и должно быть, не зря же я деньги за ее школу плачу. — Пиво имело кислый и насыщенный вкус, и хотя никакого эффекта оно не давало, все же вкус ему нравился, и он продолжал пить. — Так и есть, — согласился Леорио. — Не много братьев могу назвать, кто сделал так много. Киллуа поставил бутылку на стол. — Ты мне сейчас сделал комплимент, старик? — Нет, — нахмурился Леорио. Они сидели и молча смотрели, как Гон под восторженные вздохни и щедрые аплодисменты кружил Аллуку. Его галстук-бабочка развязался и взлетал в воздух. — Ты сам выбрал этот текст для чтения? Про то, что «надежды нет» и все такое? — Не, не я. — Он взял другой напиток. — Сузу. Я не сразу понял даже, что вообще этот мужик имел в виду, а когда понял, это было… — Угнетающе? — Да, действительно. — Это ты мне говоришь. — Леорио поставил локти на колени. — Не ожидал увидеть на свадьбе что-то настолько честное. Вызывает уважение. Значит, невеста настолько своеобразная, да? — Да, она много делает такого, от чего людям становится неловко, но что ты имеешь в виду под словом «честное»? Леорио хихикнул и закинул в себя пиво. — Любовь — это полный пиздец. Половину времени ты как будто теряешь контроль над собой и своей судьбой. Или такое случается, если ты умудрился влюбиться в… ну… — то, что он хотел сказать, превратилось в неловкий кашель. Идиота со склонностью к саморазрушению? — Это постоянная работа, — продолжал Леорио, — но ты думаешь, а какой у тебя ещё есть выбор? Я ценю искренность, вот и все. Киллуа не знал, что сказать, и не сказал ничего. — Ты не можешь даже оценить толком риск. Что опасно, а что нет… — Леорио продолжал, предмет их разговора явно сменился. Он не говорил напрямую, но Киллуа чувствовал на себе его взгляд исподтишка. — Просто скажи, что ты хочешь сказать, старый хрен. Леорио усмехнулся: — Я хочу сказать, что я не знаю, блин, что тебе сказать, говнюк. Просто знаю, что ты чувствуешь. И не притворяйся, что ты не понимаешь, о чем я. После этого они оба долгое время не проронили ни слова. — Оно стоит того? — тихо спросил он, глядя, как засмеялась Аллука, когда Гон опустил ее и подвёл танец к драматичному завершению. Леорио выдал короткий смешок. — Думаешь, я знаю, что делаю? Двадцать лет я думал, что я гетеро. Я до сих пор по большей части гетеро, только взгляни на этот костюм. Киллуа фыркнул в пиво. — И если ты спрашиваешь, хочу ли я повернуть назад, то нет. Но это мое решение. — Он сделал длинный глоток. — И чтобы ни происходило, кому бы из дорогих тебе людей не было больно, решение по прежнему за тобой. Не за ней. Не за ним. Поэтому сделай всем одолжение и реши сам. — Браааа-тииик, — позвала Аллука, махая руками так, словно он находился за четыре мили от неё. — Потанцуй со мной! — Долг зовет. — Леорио поднял ноги и положил их на стол, когда Киллуа встал. — Если вы сбежите, я сделаю все возможное, чтобы она добралась до отеля в безопасности. Киллуа кивнул. Он сделал пять шагов назад, потом крикнул через плечо. — В общем это, дед… Леорио раздраженно поднял бровь. — Если тебе когда-нибудь понадобится поговорить о сумасшедших придурках — я рядом. Сначала он потанцевал с Аллукой. Если с Гоном они привлекали внимание благодаря пластике и таланту, то Золдики собрали толпу благодаря опыту и стилю. Киллуа в точности знал, как двигается Аллука, потому что он был единственным человеком за два последних года, кто мог поспевать за ней. Она была слишком продвинутой для одноклассников, слишком продвинутой для учителей. Она была лучше, чем любой другой человек, с которым он когда-либо танцевал. Семейная пластичность и физическая сила находили себе применение не только в убийствах людей. Аллука была грациознее, чем Каллуто, может быть, даже больше, чем мать. На самом деле, единственным человеком, кто мог бы сравниться с ней в плане выправки, был (или раньше был) Иллуми. Так как он не танцевал с четырнадцати лет, Киллуа видел его танцующим только на видео, что Миллуки держал у себя для шантажа. Когда песня закончилась, а Золдики остановились, половина двоюродных братьев Илы подросткового возраста пригласили Аллуку на следующий танец. В ее отсутствие Киллуа и Гону ничего не оставалось, как пялиться друг на друга. Они были не в клубе. Звучала другая музыка. Оба были полностью трезвые. Но других вариантов не предоставлялось — они уже со всеми перетанцевали. Музыка сменилась на какой-то популярный хит, слишком быстрый для медляка, но явно романтический по смыслу. Гон взял его за руку, а другую руку положил на талию. — Для нас это будет легко, — с надеждой в голосе сказал он. Определенно, это было не так. Танец с Гоном превратился в полномасштабную войну. Несмотря на то, что Киллуа был выше и опытнее, Гон решил, что вести должен он. Он шёл в одну сторону, Киллуа — в другую, и в итоге они просто запутались и сбились со счета. Алллука и Леорио за своим столом засмеялись, и попытки Киллуа взять Гона под свой контроль стали еще решительнее, отчего Гон начал бороться за свое господство ещё усерднее. Их борьба стала причиной нескольких жертв, в основном пострадали ноги танцующих рядом с ними парочек. Главный удар приняли на себя Ила и Сузу, но они и глазом не моргнули. Их выдержка была тем удивительнее, если учесть, что Гон оттоптал шлейф ее элегантного, облегающего платья. Когда она неизбежным образом споткнулась и заехала своими волосами Иле по лицу, то хитро заплетенные дреды смахнули его очки на пол. — Эй, в общем. — Когда они вернули очки на место, Сузу упала в объятия своего новоиспеченного мужа. — Мы с Илой поговорили и решили узнать, не хотите ли вы поехать с нами завтра. Если только танцевать не будете. Может быть, лучше вообще никогда. Разве что сексуальные танцы. Единственное, что вы способны выдать. — На ваш медовый месяц? — Киллуа пропустил ее подкол мимо ушей. — Разве вам не хочется поехать туда наедине? — Он наклонился к Гону, пытаясь подтолкнуть их в направлении невесты и жениха, чтобы поддержать разговор. К несчастью, Гон тоже тянул его в том направлении. Двойная сила отправила их в полёт мимо танцующих парочек к соседним столикам. По пути они чуть не сбили диджея и несколько пожилых родственников. — Не мог бы ты… — Киллуа, но я… — Я выше, поэтому я… — С какой стати? Это нечестно! Киллуа схватил Гона за руку и потащил его обратно в центр танцпола, где Ила и и Сузу прижимались друг к другу и самодовольно ухмылялись. Гон переплел его пальцы со своими, и Киллуа расслабил руку. Он повернулся к Гону, чтобы в который раз сказать: «Дай мне уже повести, черт возьми!», но Гон не обращал внимания. Он звал Аллуку и кричал, что знает по крайней мере двух танцоров получше, чем ее брат. Аллука ласково улыбнулась. Пожалуй, слишком ласково. Улыбка выбивалась из общего настроения. Она должна была смеяться, подразнивать, как дерзкая сестра, которой она являлась. Но он знал, почему она не смеялась. Существо, которое Аллука любила больше всего, почти не получало человеческого внимания, но Гон одаривал им Нанику, даже когда она вынужденно пряталась. Киллуа никогда не заговаривал о том, как одиноко себя чувствовала Наника, как часто одиночество преследовало и Аллуку тоже. Но Гон, казалось, знал, как сделать так, чтобы они ощутили свою важность и значимость. Гон всегда знал, что делать, даже когда не знал. Киллуа снова выдернул руку, притянул Гона поближе, пока его торчащие жесткие волосы не потерлись о лицо. Грубо, неуклюже, он обнял его, оставив поцелуй где-то в волосах там, где Гон бы его не почувствовал. Казалось, что сердце вот-вот разорвётся. Какой-либо реакции от Гона, что он заметил у Киллуа временное помутнение рассудка, не последовало, и Киллуа дотащил его до Илы и Сузу. — Вам должно понравится, если вы поедете с нами, — спокойно начал Ила, словно бы они не прерывались на недавний бедлам. — Мы поедем в южную часть Азиатского континента. Пару минут назад я проверил — мест на дирижабле было предостаточно. Я полагаю, вы оба хорошо знаете местность. И мы были бы рады вашей компании. — У нас целая жизнь впереди, чтобы побыть в одиночестве, — вставила Сузу, пожав плечами. — Не сказать, что классический медовый месяц в нашем стиле. Скорее, больше бы подошли дальние походы с друзьями. — Я никогда там не был, но обещаю, что мы отыщем самые лучшие местечки! — выпалил Гон до того, как Киллуа смог вставить хоть слово. — Конечно, мы можем поехать. Будет весело, правда, Киллуа? Киллуа отпустил его руку. Гон собирался продолжать начатое. — Я, гм, вообще, у меня работа… — Об этом не беспокойся, — заявил Гон. — Я могу платить какое-то время. — Не думаю, что это… — Вы хотите взять с собой палатки? — Гон слишком завёлся, чтобы заметить его возражения. — Или поспать под открытым небом? — Палатки, — вместе сказали молодожены. — И по возможности — отели, — добавила Сузу. — Я люблю комфорт, когда могу его себе позволить. — Что же. — Гон в задумчивости постучал по подбородку. — Думаю, тогда под открытым небом можем поспать мы с Киллуа. — ГОН. — Киллуа не хотел устраивать сцену, но даже в своих худших кошмарах он не мог себе представить, что это будет продолжаться неделями. Но путешествовать в непосредственной близости с двумя другими людьми, не имея возможности расслабиться — ещё хуже. — Работа мне нужна, чтобы заплатить за обучение Аллуки. Сумма не копеечная, идиот. Гон повернулся и взял его за руку: — Не беспокойся ни о чем! Дай мне о вас позаботиться немного, хорошо? Дело было не в деньгах, но об этом напрямую не скажешь. — Я не хочу, чтобы ты это делал, ясно? Я тебя понял, но мы не можем поехать. — Но Киллуа, все будет хорошо! — В голосе Гона послышалось отчаяние. — Я сделаю так, чтобы… Что бы он ни запланировал, его прервали, когда какой-то подвыпивший родственник потерял равновесие по пути в бар и накренился в их сторону. Гон подхватил мужчину, а Киллуа поймал напиток, что был в миллисекундах от того, чтобы испачкать платье Сузу. — Ты только посмотри на себя, Сьюз! — заливался он. — Стала такая большая… ещё вчера ты колотила моих мальчиков… — Насчёт поездки поговорим позже, — сказал Ила через плечо, когда нетрезвый мужчина потянул его к столику с подарками. — Дела. Не заботясь о том, кто их видел, Киллуа отдернул от Гона руку. Забудь. Забудь обо всем. Леорио был прав. Решение за ним. И он его, блин, сделает.

***

Старое правительство правило довольно ужасно. К тому времени, как его свергли, коррупция там процветала настолько, что рано или поздно оно само бы развалилось. Но как и многие другие коррумпированные правительства, оно было успешным в саморекламе, особенно в форме статуй. В течение восьми лет политики воздвигали идеализированные версии самих себя в общественных местах по всей стране. Залежи камня, ну, и, разумеется, латуни, сделали Брассфорд городом, где подобные вещи производились в больших количествах. Некоторые из них никогда и не уходили. К тому времени когда правительство пало, в самом только городе насчитывалось двести пятьдесят статуй. Местные сначала их разбирали и разбивали, но в конце концов решили отдать предпочтение перестройке инфраструктуры, вместо того, чтобы разрушать память о минувших днях. Поэтому снесённые статуи просто свалили в кучу в неиспользованных углах плац-парадов, пока кто-нибудь не придумал бы, что с ними делать. Не придумал никто. Вокруг кучек некогда народного искусства вырастали леса и парки, пока люди не приняли головы, руки и ноги как часть ландшафта. Растения обвивали скульптуры и оставались там, медленно превращая их своими корнями и стеблями в пыль. Это было странное, мистическое место. И там Гон его догнал. Хотя Киллуа больше не считал себя человеком, который убегал, тем более — который прятался в темноте и убивал людей, забыть эти два навыка было не так-то просто. С помощью скорости молнии он сбежал от Гона, а ещё в парке хорошо было спрятаться, чтобы собраться с мыслями и высказать то, что давно нужно было сказать. Гон не заставил себя долго ждать. Возможно, он учуял его запах или след озона, что оставила после себя молния. — Что происходит, Киллуа? — крикнул Гон, пожалуй, слишком громко. — Ты не можешь просто взять и убежать, так друзья не поступают. Ещё немного, и он бы привлёк внимание всех людей в парке, забредших сюда со свадьбы. Ещё немного, и они бы их увидели, и Киллуа не знал, что было лучше: терпеть эту пытку ещё несколько недель или опозориться перед всеми — но узнавать не собирался. — Ты не можешь строить планы с моими друзьями, не посоветовавшись со мной сначала. — Он высунулся из-за дерева, за которым прятался. — Вот в чем проблема, чёрт возьми. Гон нервно посмеялся и прислонился к дереву. — Гм, да, извини. Я просто обрадовался, знаешь? Поехать в настоящее путешествие с тобой… мы так давно не делали этого. Не стоило мне говорить, что мы пойдём, но на самом деле, за школу Аллуки могу заплатить я. У меня ещё осталось большая часть денег с Острова Жадности, но и ещё кое-что добавилось. Будет более чем достаточно. — Я не хочу, чтобы ты платил за учебу Аллуки, — сказал Киллуа сквозь стиснутые зубы. — Но почему, Киллуа? Его аура начала потрескивать, искры перепрыгивали от гребня волос на шею, скользили по позвоночнику и зарывались в песок. Ему нужно было успокоиться, взять эмоции под контроль, чтобы не сотворить какую-нибудь глупость, но импульс ему был задан слишком большой. Напряжение накапливалось с каждым днём, и с тех пор у него не выдавалось возможности избавиться от него. — Потому что это моя обязанность! — крикнул он, почувствовав, как по рукам пробежался разряд. Пальцы чесались от желания превратится в когти. — Потому что она моя сестра, и потому что ты не мой парень, так что перестань себя так вести, блин! — Какая разница, кто я, Киллуа! — крикнул Гон в ответ. — Но я забочусь о вас двоих и хочу… — Я больше так не могу, — выпалил он. Напряжение лопнуло, и он выплеснул его наружу, ударив упавшую статую разрядом молнии, и та разлеталась на миллион кусочков. — Ты не понимаешь, ничего не понимаешь! Ты никогда не понимаешь, только берёшь и делаешь то, что ты лично хочешь, потому что «Конечно же, Киллуа», — голос передразнивал манеру Гона произносить его имя, но его было уже не остановить, — «придёт и все уладит». — Киллуа… — вяло начал Гон, но Киллуа не мог сдержаться, не мог себе этого позволить. — Вот это все! Вся прошедшая неделя для тебя была лишь игрой! И ты хочешь играть дальше! Взять на слабо и посмотреть, кто сдастся первый, как будто нам двенадцать, блин, лет! — Это не игра! Ярость в голосе Гона эхом разлетелась по парку и дальше. Горлицы, что гнездились на деревьях, разлетелись в ночи. Он сделал шаг вперёд, осветив лицо, скривившееся в маске гнева и отчаяния. Наверное, это было уже чересчур, поэтому он съежился, повалился спиной на дерево и схватился за голову. — Это не игра, Киллуа, — прошептал он, с такой уязвимостью в голосе, что стало страшно. Но он не сказал, что это было. Откуда-то из другой жизни до них доносились звуки свадебной гулянки. — Я был таким глупым! Я все испортил! — закричал Гон в ладони. — Я просто хотел снова быть вместе. Это было уже слишком. — Как ты смеешь так говорить? Ты больше не хочешь меня, Гон. — Его голос стал грубым. Рана, которая, как он думал, давно зажила, снова была тут как тут, открылась и зияла, как новая, угрожая проглотить его, если не убежать, бежать, бежать. — Мы были командой, мы были напарниками, ты был моим лучшим другом, а потом ты… Ты не просто наговорил мне гадостей, потому что взбесился. Ты… кинул меня за борт, когда нуждался во мне больше всего! Ты сказал, что мне все равно, когда я последовал за тобой на край света. Но даже это было бы терпимо, если бы ты, блин, не пожертвовал своей жизнью и не оставил меня все разгребать! Гон ничего не сказал, его глаза были скрыты в тени сада. — Как я должен… как я могу знать, что это не случится снова? Я не могу… Гон, ты сожрешь меня живьём, не подозревая об этом. Ты уже это делаешь, и я не знаю, как заставить себя остановить тебя. А у меня кроме себя ещё и другие заботы есть! Он перевёл дыхание и долгое время не слышал ничего, кроме далекой-далекой музыки и прерывистого дыхания. Снизу на него с тревогой смотрело наполовину закопанное в землю лицо разбитого диктатора. — Я не могу больше доверять тебе, Гон, — он слышал собственный голос. Но он был сам на себя не похож. Словно кто-то другой говорил то, что он сам бы ни за что не сказал бы. — Хуже всего то, что я не могу доверять себе рядом с тобой. Наверное, будет лучше нам перестать часто видеться. Засунув руки в карманы, он спрятался в Зецу и сделал то, что ассасины умели лучше всего. Исчез в ночи.