Калека

Бричка поскрипывала на ухабах, и Яков Платонович придерживал пальцем расползающиеся листы. — Аларин Дмитрий Федорович, тридцати пяти лет, племянник А.Е. Гржимальской, сын ее брата. — Получается, родной брат Евгении Федоровны? — переспросил Коробейников. — Сводный. Он сын от первого брака Федора Михайловича Аларина с актрисой театра. Аларин-старший умер десять лет назад, его сын в это время был назначен письмоводителем в канцелярию. Продолжил линию отца, ведь Аларин был смотрителем забайкальских тюрем. Антон Андреевич поправил ус: — Оба служили по тюремному ведомству, значит. — Служили? Уже не надеетесь найти Дмитрия Аларина живым? — переспросил Штольман. — Если он жив, то мы быстрее приблизимся к поимке убийцы, а если нет — то убережем от опасности обитателей этого дома. Про Аларина известно немногое. Отличный служащий, замечаний к нему не было. Почти два месяца назад он сел на пароход из Владивостока до Одессы, а потом поездом до Москвы и Затонска. Из-за поворота показалась аллея к дому, выкрашенному небесно-голубой краской. Бричка вкатилась во двор. Кое-где еще стояли леса, и ходили рабочие с закатанными рукавами и ведрами. — Простите, — с крыльца поспешила высокая женщина в черном платье, — у нас все еще идет ремонт усадьбы, поэтому такой кавадрак. Прошу, пройдемте. Вы, наверное, из городской управы по поводу пруда? — Нет. Сыскная полиция. Я следователь Штольман Яков Платонович, а это Антон Андреевич. — Полиция? — брови женщины дрогнули. — Я Антонина Матвеевна Лисицына, экономка. Простите, не понимаю, но чем вызван ваш визит? Кончиной Аполлинарии Евгеньевны? Но мы ее давно уже похоронили. Царствие ей Небесное, — Лисицына размашисто перекрестилась. — Нет. Нам нужно поговорить с госпожой Алариной. Экономка всплеснула руками: — Хорошо. Я позову Евгению Федоровну. Проходите, господа. Я попрошу горничных накрыть чай на террасе. Она нервно поправила прическу и поспешила в дом. Яков Платонович огляделся. За стволами деревьев угадывались очертания старых дровяных сараев, один из которых уже разбирали рабочие. Слышался треск ломаемых досок. Антон Андреевич поднялся на террасу. — Хороший дом, — он вздохнул с улыбкой. Дверь приотворилась, и Лисицына придержала створку. Сначала показались ноги, укрытые темно-синим пледом, кресло стукнуло о порог, и мужчина в пенсне и с докторским саквояжем вкатил кресло на террасу. За ним несла подушку горничная. Девушка в кресле была красива. Светло-русые волосы были уложены в косу и сколоты на макушке. Чуть выпуклые глаза не портили красоту ее точеного лица. — Евгения Федоровна Аларина, — она протянула Штольману бледную руку. — Яков Платонович, — мужчина поцеловал нежную прохладную кожу. Коробейников отрекомендовался с поклоном, и Аларина с улыбкой представила остальных: — Моя компаньонка Глафира. Глафира выглянула из-за стеклянной двери и присела в книксене. — Доктор Мальцев, Дмитрий Федорович. Тот поклонился. — Чем я вам обязана, господа? — спросила Евгения с улыбкой. Траур делал ее еще моложе своих двадцати семи лет, она казалась совсем юной. — Ваш брат Дмитрий Федорович должен был приехать? — задал вопрос Штольман. — Митя? Да, — девушка кивнула. — Как умерла тетушка, я ему написала письмо. Он обещал приехать, но мы до сих пор не дождались от него даже телеграммы. Волнуемся и ждем. — Как себя чувствовала госпожа Гржимальская в последние дни? — Хорошо. Она умерла очень тихо, во сне. Утром не пришла к завтраку, пришлось ломать двери, а она там… Аларина умолкла на мгновение. Глафира бросилась к барышне с платочком, но Евгения ее отстранила и закончила: — А тетушка умерла. — Надеюсь, вы не будете против, если я поговорю с вами тет-а-тет, а Антон Андреевич опросит прислугу? — А вы подозреваете, что тетушку убили? — Евгения округлила глаза. — Но кому ее убивать? Я готова с вами поговорить, Яков Платонович, давайте спустимся в сад. Глафира нас проводит. Ей можно доверять. Штольман помог спустить тяжелое кресло, и Глафира осторожно покатила его по дорожке. — Я надеюсь, что это не убийство, потому что уму не постижимо. Зачем кому-то убивать милейшую тетушку? — Евгения поправила плед на коленях. — Я была очень признательна ей. — Вы приехали сюда с ней? — Да. Она совершенно неожиданно пригласила меня сюда в «Вязьминки». — Вы не виделись несколько лет? — Я ее вообще никогда не видела, а тут… Это был очень приятный и неожиданный сюрприз. Мы очень быстро сдружились за две недели. Она была прекрасным человеком. — Усадьба хорошая. Ремонт уже был, когда Аполлинария Евгеньевна сюда приехала? — Нет. Это я сама, — девушка смутилась. — Захотелось сделать приятное брату, чтобы он не так переживал. Мы хоть и не были особо близки, но смерть тетушки — это ужасно. Вам нравится? Яков Платонович кивнул: — Да. Позволите ещк один, возможно, неделикатный вопрос? — Конечно. — Говорят, что госпожа Гржимальская была очень богатым человеком. Простите за этот вопрос, но кто унаследовал ее состояние? Аларина откинулась на спинку кресла и махнула рукой. Глафира остановилась. — Я не знаю, — честно сказала Евгения, глядя Штольману в глаза. — Открытие наследства состоится только тогда, когда Митя прибудет сюда. У тетушки не было детей, и я и мой брат — единственные законные наследники. А пока его нет, я изредка выезжаю в город и не позволяю себе скучать. Она улыбнулась, и Яков Платонович тепло произнес, не желая ее тревожить: — Ваш брат приедет, но я попросил бы вас не выезжать в город. — Совсем? — Да, совсем. — Странная просьба, но я удовлетворю ее. Антон Андреевич захлопнул записную книжку и убрал карандаш. — Я опросил прислугу. Никто ничего не видел и никто ничего не слышал. Ничего подозрительного. Старуха действительно умерла своей смертью. Ну и характер у нее был — не сахар, — сказал он, садясь в экипаж. — Не сахар? А Аларина отзывается очень тепло. — Куда там! Племянница с тетушкой общались только за завтраком. Да и с остальными старуха не ладила, особенно с экономкой Лисицыной. Ссоры были, пух и перья летели. От дома быстро шагал по дорожке доктор, придерживая свой саквояж. — Господа, прошу меня простить, но не могу ли я с вами поехать в Затонск? Необходимо купить новые лекарства для госпожи Алариной, а кучер будет только к вечеру. — Конечно, Дмитрий Михайлович. Мальцев сел поудобнее, вынул портсигар и чиркнул спичкой. Штольман спросил, подождав, когда доктор сделает первую затяжку: — А вы давно служите? Доктор Милц о вас прежде не говорил. — Я здесь человек новый, два месяца служу всего. Недавно кончил курс. — Где именно? — В Петербурге. — А что с барышней приключилось? — спросил Коробейников. — Несчастный случай. В десять лет упала с лошади, сломала позвоночник, с тех пор и не ходит. Лечили и в Крыму, и за границей, но врачи разводят руками. Кресло и только кресло. После того, как госпожа Гржимальская умерла, Евгения Федоровна дурно себя чувствовала, только недавно начала в сад выезжать. Ремонт этот затеяла. — Но вы прежде Аполлинарию Евгеньевну лечили… — потянул за ниточку Яков Платонович. — Не лечил, — Мальцев сделал затяжку. — Когда вызвали, было уже поздно. Констатировал смерть. Она умерла по естественным причинам. Возраст-с. Похоронили недалеко отсюда в Ильино. Когда бричка остановилась у аптеки, Яков Платонович взглянул на доктора: — Я не стал говорить об этом Евгении Федоровне, но ее сводный брат прибыл в Затонск и исчез. На лице Мальцева отразилось непонимание. — Исчез? Как исчез? — Это и устанавливает следствие. Ради безопасности Евгении Федоровны вам лучше отложить все поездки в город и не покидать Вязьминки.