Клауструм

Казалось, что за всю свою долгую жизнь, Субару ещё никогда не чувствовал себя настолько хреново: его голова по-прежнему раскалывалась, правая рука чертовски болела и пульсировала, а легкие непривычно горели от этой невыносимой духоты. Он старался лишний раз не двигаться и просто дождаться, когда сломанные кости срастутся. Но почему-то этого не происходило, точнее, регенерация была настолько медленной, что в итоге казалась незаметной. Ещё он чувствовал, как до безобразия долго затягивается ссадина на костяшках пальцев; кровь на ней уже подсыхала и неприятно стягивала кожу. Свой первый подобный перелом он получил ещё в детстве. Он уже не помнил причину, но в тот момент ощущал такую слепую ярость, что ему хотелось испепелить всё вокруг. Но пострадала только старинная, изящная, белоснежная колонна: только появившиеся, извилистые и кривые линии трещин, складывались в изумительный рельефный рисунок. Как крона дерева, узор паутины или сеть вен и артерий, петляющих, но верно идущих к такому значимому сердцу. Тогда он ещё не знал, как правильно нужно бить кулаком, поэтому ожидаемо сломал себе кости. Боль была такой сильной и внезапной, что у него даже потемнело в глазах. Но тем не менее, после удара ему стало легче. Ярость выгорела, оставляя после себя пустой и равнодушный пепел. Из-за резкой боли он не мог разогнуть свои пальцы и его рука застыла, словно скрученная, когтистая лапа хищной птицы. Солнце уже начинало садиться, небо становилось пастельным, приобретая медные и лавандовые оттенки. А он так и стоял там, не двигаясь, наблюдая за тем, как срастаются кости. Об этом так никто и не узнал, и его даже не наказали: всем было всё равно, кто это сделал; всем было всё равно на ту колонну; всем было всё равно на него. В тот день в нём самом что-то переломилось. И на месте этого разлома появился крепкий фундамент его будущей стены, за которой он в дальнейшем отгородится от внешнего мира и всех живущих в нём. Каждый раз, когда он будет ломать и крушить всё вокруг, стена будет становиться выше, толще, плотнее; равномерно покрываться новыми слоями, кирпичик за кирпичиком; она будет расти, а его самого за ней видно уже не будет. С тех пор разрушений становилось всё больше, а таких переломов всё меньше — сокрушительная практика приносила свои сомнительные плоды. Со временем, все без исключения уже стали замечать свежие вмятины, поломанные вещи и разбитые вазы, которые появлялись регулярно. Ссылаться на небрежность слуг становилось всё сложнее. Тогда-то он и попался на глаза одной из служанок, которая немедленно доложила увиденное своей госпоже: то ли консервативной Беатрикс, то ли той развратной карге. Он уже не помнил, кто его тогда наказал; но уж точно не его мать. И всё же, он так давно не получал травм от своих ударов, что уже совсем отвык от этого. Каким бы твёрдым и прочным ни был материал, его кулак всегда пробивал любую поверхность и при этом оставался без повреждений. Тогда какого хрена сейчас было? Он чувствовал, как злость внутри него снова начинает распаляться, но бесило не то, что он не сумел раздробить очередную стену или попросту получил от этого перелом. Сейчас его злило то, что он ненавидел больше всего на свете. Слабость. Его раздражала головная боль, но ещё сильнее этого его раздражало то, как медленно срастаются кости, затягивается рана и каким немощным получился его удар. Словно он снова ребёнок, но даже в детстве у него получилось бы ударить лучше. Его состояние не позволяло ему связно мыслить или хотя бы вспомнить, что было до этого. В голове были только вопросы, а ответов на них не находилось. Что случилось? Что это за место? Почему этот извращенец лежит рядом с ним? Кстати о нём: после этой свойственной ему издёвке, из-за которой сейчас было так хреново, он не произнёс ни слова и Субару даже благодарен ему за это. Ведь сейчас его слащавый голос может стать последней каплей и окончательно вывести из себя. А этот его сладковатый запах, который против воли пьянил и затуманивал голову, как на зло пропитал и без того застоялый воздух; он был терпким и пряным, похожим на жасмин, но насыщенней. Уже несколько десятилетий его извращённый брат пользовался какой-то пахучей масляной дрянью. Сейчас от этого чуть ли не выворачивало, приходилось вдыхать как можно реже, ведь состояние и без того поганое. Время шло тягуче медленно — оно словно текло смоляными каплями в никуда. Хотя он совсем не понимал, сколько часов прошло, прежде чем его ссадина затянулась, а головная боль ослабла. Тогда-то его и накрыло волной воспоминаний: они хлынули на него подобно стремительному приливу, захлёстывая собой весь его разум. Вот они собрались все в гостиной, чтобы в очередной раз выслушать какую-то нереально важную новость. Рейджи говорит что-то про отсутствие старика, а Шу про то, что им надо идти в этот чёртовый замок в Мире Демонов. Ещё и этот проклятый выпендрёжник посмел сморозить какую-то гадость про его мать! Вырвать бы ему его поганый язык! Хоть его тогда и остановили, гнев, кипевший в нем, все же нашел куда выплеснуться. В их дом ворвалась куча тварей и его кулаки, жаждущие крови, были несказанно рады этому. Он с наслаждением избивал эту низшую шваль, их черепа крошились от его ударов, они жалобно скулили и отлетали во все стороны. И тем не менее эта зубастая зараза больно кусалась, а ещё их становилось всё больше и больше. А потом, будто бы из неоткуда, появился странный парень и бросил в их сторону какую-то едкую дрянь. Субару видел, как его братья падают один за другим, а у него самого в глазах всё поплыло и его ноги подкосились; он рухнул на пол и вырубился в ту же секунду. Так вот что случилось. Они позорно проиграли каким-то презренным тварям. Субару ощутил вкус поражения, который ужасно горчил, и давил досадным осознанием их унизительного провала. Злость вновь дала о себе знать, только вот деть её было некуда, да и кости на правой руке до сих пор не срослись. Хоть он и вспомнил, что произошло, вопросы в голове все ещё оставались без ответа. Начинать разговор с этим извращенцем жутко не хотелось, но видимо придётся: — Эй, ты знаешь, что это за место? — слова неприятно царапнули горло, заставляя Субару скривиться от хрипоты в своём голосе. Его брат отчего-то не спешил отвечать ему, никак не выдавая своё присутствие. Если бы не запах, то Субару бы подумал, что он ему привиделся. Так и не дождавшись ответа, он решил протянуть свою левую руку (потому что правая по-прежнему болела), чтобы растормошить это безмолвное тело. — Алло, я с тобой вообще-то разговариваю, — с раздражением сказал Субару, рукой сжимая его смятую рубашку и несильно дёргая пару раз. В ответ прозвучал только глухой звук недовольства. Райто всё прекрасно слышал, просто не находил в себе сил произнести что-либо. На него лавиной навалилась знакомая апатия, которая всегда появлялась после сильных эмоций или потрясений. Вслед за осознанием всей серьёзности и безвыходности их положения, пришла абсолютная опустошённость, убивая любое желание что-либо делать или говорить. Его младший братец нашёл самое неподходящее время для вопросов, но раз уж он снизошёл до разговора, стоило собрать в себе остатки сил и воспользоваться этим. — Я точно не уверен, но по всей видимости нас запечатали в мраморном саркофаге, — каким-то бесцветным тоном вымолвил Райто и чуть помедлив, всё же произнёс то, что вертелось на языке. — Мне стоило сразу сказать тебе об этом. Сколько бы ты не бил кулаком, поверхность останется целой из-за силы печати. «Так вот из-за чего у меня перелом», — подумал Субару, немного неуместно радуясь, что его слабость была не единственной причиной. Всё стало на свои места, но больше всего его почему-то удивила искренняя, и неподдельная вина в голосе брата. А потом он вновь ошарашил его вопросом: — Тебе уже лучше? — Тц, тебе-то какое дело? — цокая языком, поспешно и презрительно спросил Субару, пряча за этим своё смятение. Райто от этого слегка улыбнулся. Он всегда был излишне проницателен и видел истинные чувства, которые другие прятали за своими масками. «Раз он огрызается, значит ему несомненно лучше», — ещё шире улыбаясь, он ощущал, как чувство вины наконец его отпустило. — Да так, просто спросил, — протянул он, пытаясь вернуть свой привычный будничный голос. Тем временем до Субару дошёл смысл его слов: «Что значит запечатан? То есть отсюда не выбраться?» — некое подобие паники окатило его, словно холодной водой. Внезапно, замкнутое пространство, которое он всегда любил, стало предательски давить на него со всех сторон. — Ты давно очнулся? — Субару старался говорить ровно, но доля тревоги всё же просочилась нервной дрожью в его голосе. Райто уже было хотел ответить что-то вроде: «Более тысячи ударов твоего сердца назад», — но вовремя опомнился. — Сложно сказать. Я долго приходил в себя. Голова очень сильно болела, да и тело не слушалось. Ещё какое-то время я не мог вспомнить, что произошло. Потом стало легче. — Знакомо. — Думаю, что тот едкий дым скорее всего был ядом, который действовал на мозг. Вот почему так болела голова и было сложно думать. А тело не слушалось из-за повреждённой нервной системы. Был бы здесь Рейджи, объяснил бы лучше, — делясь своими выводами, Райто представил, как его слегка занудный старший брат одобрительно смотрит на него за столь логичный и научный подход. — Да уж, я так и знал, что та дрянь была отравой. Жаль, я не смог добраться до этого хмыря, который бросил в нас эту хрень, — зло процедил Субару, явно жаждая закончить ту драку в свою пользу. — Ты его рассмотрел? — с нескрываемым любопытством, Райто начал засыпать своего брата вопросами. — Как он выглядел? Это был вампир? Ты его раньше видел? — Тц, мне как-то некогда было его рассматривать, — возмущённо воскликнул Субару, но всё же решил рассказать то, что запомнил. — На вид вроде молодой парень, кажется, у него волосы были темные и глаза красным горели. Может он и вампир, хотя раньше я его не видел. А ещё эта его злорадная ухмылка... она меня так взбесила, она была даже хуже, чем твоя! — громко заявил он, прежде чем подумать. Повисла небольшая, молчаливая пауза. Как вдруг, звенящую тишину заполнил заливистый смех. — Мне принимать это за комплимент? — игриво спросил Райто, весело посмеиваясь. Его младший брат умудрился окончательно выдернуть его из меланхоличного настроения, и от прежней апатии не осталось и следа. Он даже позабыл, где и в каком положении они находятся. А Субару же устало задавался вопросом, почему же из всех братьев, рядом с ним лежит именно этот извращенец.