«blood on your hands and still you insist on repeatedly tryna tell me lies.»
***
Парень спешно прикрывает видавшую лучшую жизнь, входную дверь. Из-за неё вслед ему летит напевный и бессмысленный лепет матери, порхающей на кухне. Он, стараясь не обращать на это внимания, уже на лестничной клетке второпях накидывает серое широкополое пальто с тяжёлыми медными пуговицами. Ноги у него заплетаются и каменные ступеньки наезжают одна на другую, он надеется, что не встретит никого из жильцов, но на пролете третьего этажа, все-таки сталкивается с древней, как разлом Большого Каньона, вредной соседкой-собачницей, возвращающейся с прогулки со своим слюнявым французским бульдогом. Лука быстро и невнятно здоровается, скорее с собакой, чем со старушкой, на секунду задерживает взгляд на слезящихся чёрных глазах-бусинках и сплюснутой рыжеватой морде. Кастеллан быстро одергивает себя, заменяя устало-рассеянное выражение лица на привычное надменно-равнодушное, скрашиваемое мягкими полуулыбками и лестью. Его не должны видеть обычным. Только идеальным. Высотные дома сплошь изрезаны наискось солнцем и тенью. По голым кирпичным стенам ползут пепельные причудливые блики. Кастеллан хватает шлем с руля подержанного мотоцикла, припаркованного в узком дворе, и обречённо крутит его в руках. Вздохнув, застегивает тугие ремешки под подбородком, а после перекидывает ногу через сидение и вставляет ключи в замок зажигания. Байк мягко отрывается от начального места и вот он уже скользит по гладкому полотну ровной, серебристой в нависающем утреннем тумане, дороге. На центральном шоссе шумит кипучая жизнь, состоящая из вечных заторов, однострочных криков и опаздывающих на работу людей, вылетающих из жёлтых такси чуть ли не на ходу и стремящихся добраться быстрее пешком. Лука, наблюдая эту картину, хмыкает, ловко объезжая очередную пробку окольными путями. Лицо под шлемом ужасно жарит, шея покрывается каплями прозрачного липкого пота. Наконец он съезжает в какой-то тупиковый переулок и, бросив мотоцикл прямо на обочине, подходит к неприметному с виду магазину, затерявшемуся среди такого же однотипного множества жилых домов. Кастеллан ухмыляется непонятно чему, подходя ближе. Да он мало того, что успел подкопить денег, так ещё и никто не купил то, на что они ему нужны. Чудесное чувство охватывает его, уставшее после езды, тело. Он ещё раз внимательно разглядывает потенциальные подарок через широкий прямоугольник открытого стекла. Итан хоть и любит «эмовскую» тематику, но не относит себя к этой субкультуре, называя свой стиль «постгранжевым ответом современности». Хотя Лука подозревает, что никакого стиля и в помине нет, все куда проще на деле: Итан просто надевает все то, что первое вываливается с утра из шкафа. Но вслух Кастеллан подобного никогда не говорит, наоборот, старается поддержать своего бойфренда в стремлении выделиться из толпы. Именно поэтому он сейчас стоит перед матово подсвеченной синей витриной частного ювелирного, разглядывая выставленный на ней простенький серебряный кулон в виде надломленного сердца. Судя по всему, эта штука явно парная и идеально подходит им обоим. Луке — потому что легко прячется под воротник школьной рубашки, а Итану— потому что сильно выделяется на фоне его обычных декоративных цепей. Поддаваясь старой привычке, он вновь рукой проводит по волосам и толкает во внутрь дверь. Мелодичный перезвон китайского колокольчика возвещает старенького продавца о новом посетители. Прилизанный импозантный мужчина пристраивает на глаз изящный черепаховый монокль и мягко улыбается юноше. Под взглядом цепких тёмных глаз лука тушуется, но все же подходит ближе к прилавку. Смущаться и болтать не по делу он не любит, поэтому стремится покончить с этим скорее. достаточно чётко озвучив, что именно он желает приобрести и отказавшись ото всех других предложений, он довольно улыбается, получая в руки приятную на ощупь бархатную синюю коробочку, и протягивая ювелиру несколько разглаженных купюр. — Думаю, вашей невесте обязательно понравится эта вещица, она достаточно милая. Сколько вы уже вместе? — неожиданно интересуется мужчина. Лука кисло кривится при слове «невеста», но кивает и негромко, но внятно отвечает: — Мы с моим парнем вместе уже полгода. После чего юноша гордо вскидывает голову и выходит обратно на тихую улицу. Мотор поддаётся на удивление легко и Кастеллан, чувствуя под собой вибрирующую дрожь транспорта, задумчиво смотрит на наручные часы. До их встречи остаётся примерно полтора часа, а значит, он вполне ещё успевает заехать в одно важное место. «Нужно проветрить голову и выпить кофе.» — отображается в его голове, пока на переходе горит красный. Ещё будучи ребёнком Лука впервые побывал в южной части Гранд Централ вокзала и это место сильно поразило его неокрепшее сознание. Мальчика мать тогда едва могла оторвать от изящно выточенных в камне часов, окружённых композицией из трех величественных греческих богов, торжественно возвышающихся над вокзальной суетой. Среди всех выделялась изящная оливково-коричневая, в свете уходящего солнца, фигура срединного покровителя дорог, воровства и друга всех странствующих — вечно молодого красавца Гермеса (или в римском варианте, указанном на постаменте, Меркурия). Лука с жаждущим блеском в детских светлых глазах, крепко сжимая влажной ладошкой твёрдую руку матери, внимательно рассматривал крылатый шлем, поджарые сильные ноги и раскинутые в призывном жесте руки, готовые всегда принять и приласкать. Луке тогда думалось, что он бы хотел, чтобы его отец, которого он никогда не знал, был именно таким: сострадательным, сильным и невероятно очаровательным. Античная статуя надолго, если не навсегда, завладела вниманием Кастеллана. Вот и теперь он стоит на открытой шумной площадке, задрав голову вверх и задумчиво всматриваясь в тонкие черты и вьющиеся под шлемом волосы. Свет заливает лицо каменного Гермеса, затемняя его в ложбинке глаз и носа, из-за чего он кажется совсем живым, неустанно следящим за то прибывающими, то убывающими людьми. Лука резко одергивает себя, когда понимает, что стоит вот так уже минут пятнадцать и практически не мигает. Он опускается на лавочку напротив и, выудив из глубокого кармана многострадальный подарок, погружается мыслями в пучину воспоминаний.***
Уже как два месяца он не находит себе места, столкнувшись нос к носу с новеньким в их школе. Нет, ничего необычного в нем не было: растрепанные небрежно чёрные волосы, тонкие азиатские черты лица и удивительная желчно-саркастичная харизма. Абсолютно точно ничего необычного, что могло бы так сильно запасть ему в душу. Разве что… Слишком громкий смех и совсем уж незначительный факт того, что этот Итан Накамура слишком быстро влился в коллектив, обратив на себя внимание всех, включая школьного бэнда, давно искавшего себе нового солиста. Черт, а этот мальчишка будто знает куда именно нужно метить. Лука озлобленно кривится, сжимая фильтр так, что серый пепел пригоршней на пол осыпается. Странно, но злится он вовсе не на Итана, а скорее на себя. Несмотря на свою популярность и присущую манеру вставлять в общение элементы лёгкого, но уловимого флирта, отношений у него почти никогда не было. Ну как, что-то такое случалось с ним, но как-то быстро потухло, словно батарейки у обоих сторон разом закончились. Но сейчас он чётко понимает, что хочет быть для Итана кем-то особенным и нужным. Черт, смешно до рези в глазах, ведь они даже толком и не общались. Разве что в раздевалке после физкультуры столкнулись пару раз да ещё эти странные долгие, неотрывные взгляды, которыми одаривает его новенький в школьной кафетерии. Но это вообще может ничего не значить, просто он, возможно, хочет послать Луку куда подальше и все тут. Мысли терзают черепную коробку не хуже средневековых пыток. Он вновь глубоко затягивается, забывая выдохнуть едкий дым, из-за чего хватается за горло и надломисто закашливается. Как назло дверь класса с негромким стуком распахивается. Лука не видит вошедшего, но отчётливо так слышит недоумевающий, сквозящий недоверием, голос: — Там это… Тебя в актовый зал просят наши пацаны, они там репетируют. У старшеклассника дыхание перехватывает так, что он вновь пополам сгибается в приступе кашля. — Да не может этого быть, — нервно посмеиваясь, тянет Лука, но сигарету из тонких пальцев роняет и послушно идёт за своим проводником. Удивительные вещи творятся, но как только они подходят, Лука понимает, что оттуда действительно доносится хриплое «i kissed a boy» fall out boy, произносимое тем самым мальчишкой-вокалистом, который, вроде как, ему нравится.***
Потом они, конечно же, поговорили, столкнувшись не случайно в коридоре, где очень кстати на тот момент перегорели все лампочки. Лука тогда, объясняясь с объектом обожания, как-то не сразу сообразил, что от него все ещё тянет сигаретами, перебитыми лишь мятной жвачкой. Что ж это, благодаря этому он узнал, что Итана не хило так ведёт от терпких ароматов. Кастеллан всматривается вдаль, наконец высматривая из толпы движущуюся ему навстречу фигуру. На Итане надета лишь лёгкая кислотно-жёлтая ветровка поверх неизменной чёрной футболки и странные выцветшие джинсы неопределённого цвета. Лука закатывает глаза, готовясь отчитать парня за такой холодный наряд в подобную не летнюю погоду, но как только Итан подходит ближе и вместо приветствия прижимается тёплыми губами к его губам, он напрочь забывает что там минутой ранее хотел сказать или сделать. — Ммм… Мы же на улице? — неразборчиво мычит Лука и его шея покрывается розовыми аллергическими пятнами. — Тебя это действительно волнует? — отвечает Итан и вновь целует блондина, притягивая к себе за одежду. Они стоят так посреди улицы под нарастающим порывистым ветром, колющим кожу, словно тонкими иглами. Итан, дрожа от холода, плотнее прижимается к нему, носом утыкаясь в тёплую шею, прикрытую горлом свитера. Лука крепко жмурится от смеси приятных чувств, сжимающихся где-то в груди. Наконец, он вспоминает о цели из встречи и, нырнув рукой в глубокий карман пальто, юноша выуживает оттуда заветный подарок. Снова эта дурацкая аллергия, только теперь по лицу. Неужели на Итана или все-таки на съеденный с утра апельсин? Нужно, черт возьми, обследоваться у врача. — В общем, любимый, мы встречаемся уже полгода. Я безумно дорожу этими отношениями и ты действительно лучшее, что случалось в моей… — Давай без всего этого фарса? Итан, все это время якобы заинтересованно слушавший эту напыщенную, отделанную напускной официальностью, речь, вдруг подаётся вперёд и старается ухватить заветную коробочку, попутно обнимая Луку за талию. Кастеллан быстро и смазано целует его куда-то в крыло носа и с чуть ли не маниакальным удовольствием, следит за тем, как Итан радостно вешает себе на шею незамысловатую побрякушку, не прекращая благодарить Луку. Что-то подсказывало Луке, что подарки он получал очень и очень нечасто. — Я тоже тебя очень люблю, но мы это буквально друг другу говорим каждый день по десять раз. Кстати, у меня для тебя тоже кое-что есть! — быстро тараторит мальчик и скидывает потрепанный, местами рваный, рюкзак с плеча, резко дергая молнию на нем. Лука удивлённо распахивает ресницы, когда Итан, неловко замявшись, вручает ему аккуратно завёрнутый в конверт диск. — М, тебе же нравился мой голос, кажется? Там пара песен, записанные специально для тебя. Вот, послушаешь дома, — смотря в сторону на торопливо спешащих мимо них прохожих, объясняет он. Когда до Луки наконец доходит смысл предложения, его тонкие губы расплываются в фирменной сногшибательной улыбке и он галантным жестом приглашает Итана прогуляться немного по Таймс-скверу. Мальчик забавно фыркает, но предложение принимает, цепко хватая Кастеллана под локоть.***
Уже придя домой и закинув грязную одежду в стиралку, Лука настраивает старый dvd-приёмник и трясущимися руками вставляет туда запись. Внутри автоматики что-то утробно щёлкает, телевизор мигает синим и с колонок медленно начинают литься вступительные аккорды той самой пародии на знаменитую композицию Кэтти Пэрри. Все его внутренние органы разом замирают, лишь одно сердце гулко отдаёт под рёбрами бешеный ритм. Не включая свет, в тягучем марлевом сумраке, он с ногами забирается на расправленную кровать и немигающим взглядом следит за колыхающимися под потолком рваными колючими тенями. Хриплый голос под неисправную акустическую гитару лечит его больную реальность и заставляет позабыть острые проблемы, также как царящий вокруг бардак. Только вот на кухонном столе вновь белеет с десяток новых конвертов, а матери как обычно нет дома.