***
Холодные мелкие капли накрапывающего дождя тушат едва зажженную сигарету. Он отклоняет входящий вызов и, заложив руки в карманы, пристально всматривается вдаль. В школу идти не хочется, в принципе как и в любое другое время, хотя сегодня это ощущается особенно. Ему хотелось бы остаться с матерью и помочь ей помыть посуду, пригладить её мышиные волосы, тронутые первой проседью ранней старости, но он ушёл тихо, по - кошачьи выскользнув из квартиры, когда она ещё спала, мирно посапывая за приоткрытой дверью своей комнаты. Говорить с ней Лука не мог: желая помочь, он снова влез в серьёзные долги. Парень быстро оглядывается по сторонам и размашистым шагом переходит на другую сторону дороги, проворно ныряя в одну из узких подворотен близ школы. Даже в погожие дни подобные места остаются сырыми и мрачными, а сейчас и вовсе - по краям узкой дорожки теплели коричневые лужи, отдающие кисловатым запахом гнили. Будь то другая ситуация, Лука бы побрезговал даже стоять рядом с подобными нечистотами, но ему сейчас просто необходимо проветрить голову да ещё до одури хочется спать после тревожной ночи под завывания полицейских сирен (кажется, в соседнем подъезде опять повязали за поножовщину). Мрачная синяя туча, закрывавшая все небо, постепенно стала отходить. По небу побежали облака, похожие на комья чистого первого снега. Дрожащие от холодов деревья потянулись к теплу и свету. Он облокотился лопатками о грубый кирпич тупика и блаженно затянулся, выпуская из треснувших губ ванильные клубы дыма. Как же ему этого, черт возьми, порой не хватает.***
— Античная культура богата мифологическими сюжетами, хорошо накладывающимися на нашу повседневную жизнь. Зачастую мифы - это метафорические образы, предполагающие приоритет режима одновременности и мышления. — эмоционально рассказывает с кафедры маленькая активная учительница литературы, которая дополнительно ещё ведёт и уроки искусства для специальных классов. — Итак... Вашим домашним заданием был параграф о классификации древнегреческих богов и их функциях. Кто - нибудь хочет высказаться? — стекла её очков в тонкой оправе тускло блеснули, она пристально обвела класс тяжёлым взглядом. Итан, до этого скучающе ловящий обрывки разговора одноклассниц, неожиданно внимательно - серьёзно смотрит прямо в глаза преподавательницы. По его красноречивому взгляду все понимают, что сейчас разгорится очередной «спектакль одного актёра». Класс предварительно умолкает до гробовой тишины. — Мне интересно... Немезида ведь богиня справедливого возмездия, одна из древнейших в пантеоне, так? Но что насчёт того мифа с Зевсом?* Разве она не могла наказать его за подобные выходки? Почему не воспользоваться своим могуществом и не поставить на место обидчика? — Итан упрямо сжимает губы и, не глядя на преподавательницу, он продолжает крошить грифель простого карандаша о парту. — Как ты думаешь в чем здесь смысл? — присаживаясь на свое место, заинтересованно спрашивает литераторка. Парта под ним тревожно скрипит, ветер приносит в распахнутое окно из соседнего кафетерия тонкие ароматы свежей выпечки и корицы. — Да нет здесь никакого "двойного дна". — почти взбешенно цедит мальчик, в конце концов ломая стержень. — Те, кто именуют себя "верхушкой" всегда будут правы, будь ты хоть богиней правосудия, хоть обычным человеком. Им никто не давал этих прав - они взяли их сами и теперь постоянно глумятся над теми, кто «ниже», не так ли? — Крайне.... занимательная позиция. У тебя остро развито чувство справедливости. — кивает женщина, но взгляд её остаётся пустым и непонимающим. Она в этот момент так напоминает муху, забившуюся под стекло и не желающую даже попытаться выбраться из засады. Итан кивает: — Именно поэтому я и люблю математику.***
Итан находит его слишком быстро, будто бы даже и не искал: Лука в одиночестве стоит в затемнении между спортзалом и кабинетом истории. Парень обвивает его со спины, сразу же забираясь холодными руками под командную майку - борцовку. Лука чуть откидывает назад голову, мягко улыбаясь, когда влажные ласковые губы скользят по карамельной скуле. — Тебя не было на первых уроках. — учащенное дыхание и биение сердец в разорванный унисон. Что - то в движениях любимого заставляет шатена отстраниться. Лука замучено прикрывает глаза и, подавляя сдавленный вздох, почти с мольбой просит: — Итан, давай не сейчас, прошу. После занятий я устрою нам потрясающее свидание, обещаю. — он уходит, оставляя парня в одиночестве провожать его жадным взглядом. Честно говоря, ему не обидно. Он привык, что Луке тяжело справляться разом и с подготовкой к грядущим экзаменам, и с вечерней подработкой о которой он как-то вскользь упомянул пару раз. Тем более, он знает, что Кастеллан обязательно выполнит свое обещание. — Ну ладно: не сейчас, так не сейчас. — соглашается с пустотой мальчик, складывая на груди руки и пожимая худыми плечами. Отдыхать они едут на другую сторону Бруклинского моста, к тишине и покою мощеных песочным камнем, улочек и мелодиям джаза из зазывно распахнутых забегаловок. к вечеру погода становится тёплой, почти жаркой и духота, идущая от асфальта и зданий, покрывает испариной лоб и заставляет скинуть верхнюю одежду. Они гуляют, держась за руки и иногда осторожно соприкасаясь плечами. Ощущая близость друг друга, мальчики краснеет и моментально сглаживают неловкости лёгкими шутками и смешками. однако оба понимают в чем дело: им катастрофически мало друг друга. Нужно нечто больше, чем пьянящие влажные поцелуи и скользящие по телу, переплетенные руки. В заведении их встречает стойкие запахи терпкого чёрного кофе и фирменного яблочного пирога. Старомодный интерьер под стиль девяностых, состоящий из виниловых пластинок на стенах и винтажно - красных кожаных диванчиков на двоих, нагоняет некое чувство ностальгии по беспечной юности. Не той, что проживают они изо дня в день. свое-то отрочество парни проводят в бетонной коробке среднестатистических нью-йоркских районов, пыли и жёлтых громких такси. Напротив, в этом американском флаге над стойкой и черно - белых фотографиях Мэрлин Монро в пыльных рамках сквозит что- то ускользающе - далёкое, корнями уходящее в лихие и бесбашенные девяностые. Итану такое по душе, а Луке впринципе и все равно, где заказывать обед, если это обойдётся не дороже десяти долларов. Они ещё к чизбургерам и картошке заказывают какой-то приторно - сладкий лимонад со льдом ядерного цвета и разговор перетекает из повседневного совсем в иное русло. — Ты был похож на всклокоченную ворону и ни с кем не разговаривал, я подумал, что ты не от мира сего какой-то и влюбился... — переодичечки поглядывая в широкое панорамные окно, входящее на поредевшую улицу, чуть смущённо рассказывает Лука. — Что? Я по-твоему похож на противную каркающую птицу? Ну спасибо. Хотя знаешь, я о тебе не лучшего мнения был и первое время мечтал хорошенько врезать по твоей смазливой мордашке для профилактики понтов. Лука перегибается через пластиковый столик, касаясь его грудью, и, при подняв бровь, наигранно - удивлённо спрашивает: — Так уж тебе и не нравится моё лицо? Итан фыркает. Одной рукой он скользит по колену парня, а второй влюблённо заправляет светлую прядь ему за ухо. Подаваясь к нему он горячо шепчет: — Я влюбился в тебя до тебя. Каждое выступление надеялся, что ты это заметишь.***
Он резко подхватывает его под бедра и плотно прижимает парня к боковой стенке кабинки, продолжая ласкать языком тонкую кожу длинной шеи. Лука подымает голову и завороженно смотрит на отражение красного неона в бездонно - тёмных, словно бездна, зрачках Итана. Руки мальчишки несмело оглаживают его широкие прямые лопатки и плечи через серую ткань просторной футболки. Кастеллан неожиданно замирает, интуитивно чувствуя в этих ласково - нежных движениях некую скованную настороженность, будто перед маячащей где - то на горизонте опасностью. Лука отстраняется, замечая как Итан заметно расслабляется и немного выдыхает. — Ты делал это раньше? —неловко замявшись, спрашивает Кастеллан. Брюнет мешкает и не торопится отвечать, лишь отводит в сторону единственный глаз. Кажется, ответ и не нужен. — Нет, никогда. — наконец тихо, на уровне фоновых звуков, выдаёт он. Ядовитая подсветка высвечивает бледную матовость его воскового лица. — Знаешь, зажиматься в пустых классах — совсем не то, что....— Лука кривится, поочерёдно закусывая то верхнюю, то нижнюю губу. — Ну, ты понимаешь.... если ты не готов, то я не стану тебя торопить.Тем более, что туалет дерьмовой забегаловки явно не лучшее место для первого раза. — все же находит в себе силы закончить он. Подобные разговоры всегда дались ему с огромным трудом. В частности, потому, что, чтобы сделать все правильно и максимально приятно для партнёра, у него не было достаточно собственного опыта. Все его познания в этом вопросе сводились к двум коротким перепихонам на вечеринках у полузнакомых ребят из колледжа. А для Итана, вообще-то, хотелось быть самым лучшим и самым любимым. И он обязательно станет таким.***
От кафельных стен, опережая обладательницу, гулко отскакивает цокающий звук высоких каблуков. Амира появляется в начале узкого прохода по одному краю которого тянется унылая анфилада облупленных кабинок, а по второму — сколотые по краям умывальные раковины. Одинокая лампочка подмигивает жёлтым рассеянным светом, создавая лишь в середине некое подобие освещенного подиума. По бокам же пространство утопает в синеватых и длинных мареных тенях, вытянутых до самого потолка. Вокруг царит унылое молчание опустевшего здания. Девушка привычно кривит губы, ещё хранящие бледный отпечаток дневного макияжа. — Кристина, я знаю, что ты здесь. Не вынуждай меня заглядывать в каждый унитаз. — от её властного тона веет непривычным холодом отчуждения. Она ужасно устала. Самая последняя дверь со стуком распахивается и Крис, плотно сложив руки на груди, становится против неё: каждая из них достаточно горда, чтобы не играть в «кошки - мышки». Синее палёное освещение оттеняет смуглую, шоколадного оттенка, кожу девушки, оставляя в тени каскад гладких чёрных волос и тонкие подрагивающие пальцы. Простая бордовая водолазка с высоким горлом, приталенные узкие джинсы и тёмные отсутствующие мутные глаза остро выделяющиеся на осунувшемся лице, неприятно ударяют по сердцу Амиры. — Ты плакала. — Что с того? — хрипло отвечает она, слегка покачиваясь на не устойчивых шпильках. Амира было порывается вперёд, намереваясь как обычно помочь подруге, по - сестрински поддержать её. но Кристина раздражённо дёргается, самостоятельно опираясь о холодный стенной косяк. Раньше она никогда не отказывалась от успокаивающих объятий подруги, но сейчас во всей её сгорбленной фигуре красной нитью проходили недоверие и ожидание очередного предательства. — Не строй из себя заботливую старшую сестру — для этого у тебя есть младший брат. — широкая нижняя губа девушки мелко дрожит, она быстро хватает ртом воздух и спешно продолжает, — ты всегда опекала меня, решала за меня проблемы, но жизнь все поставила, как нужно: нельзя все время жить чужим умом. Инфантильность... не приводит ни к чему хорошему. — она переводит дух, её грудь судорожно дёргается в такт дыханию. — Обвиняешь меня? Минута молчания навзрыд. — Я мечтала о принце. Верила, что он будет идеальным: сильным, добрым и любящим, как в том сериале, что мы смотрели по дрим вотч. Да вот только принц оказался лягушкой и я... — она не заканчивает: опускает плечи и срывается на молчаливые рыдания, выбивающие дух и косящие колени самым настоящим тяжёлым и чёрным горем. Амира все же неловко приобнимает подругу за плечи, смотря поверх её головы в мутно-серую гладь зеркала напротив разбитой раковины. Крис затуманенным взором ловит в сером сумраке их размытое отражение, медленно, словно во сне, оборачивается и осторожно касается губами губ Амиры. Поцелуй получается смазанным и мокрым от горючих слез, катящихся вниз по пылающим щекам Крис, попадая под ворот её кофты. Она виновато отстраняется от неё, все ещё урывками хватая горячим ртом воздух. — Поехали, я отвезу тебя домой.— тактично помолчав несколько минут, тоном, не терпящим возражений, говорит Амира. Если даже её и терзали какие-то чувства по поводу этой ситуации, она мастерски маскируешь эмоции под ледяное безразличие. Волнение, охватившее девушку, выдают только крепко сжатые кулаки и длинные острые ногти, остро впивающиеся под кожаную ткань высоких перчаток. Потемневшая улица встречает их скучным безмолвием и липкой пронизывающей сыростью. В пустой чаше внутреннего двора тяжело воет нарастающий шквалами ветер. Ами спускается на пару ступеней вниз и заботливо подаёт ей руку. Крис кладёт нервные пальцы в раскрытую ладонь подруги. Её вновь начинает потряхивать предболезненный озноб.