[Заключительная часть. Внеземное счастье.]
``` Они приходят домой, только другим путём. Этот путь был через канализацию. Это был тайный проход, который прикрывался канализацией. Что самое удивительное, он простирался около 20 метров в длину, и было довольно темно, но у входа стояла свеча, которую они и использовали в качестве света. Проход был маленький, и им приходилось идти нагнувшись. И когда они добрались до конца, то перед ними стояла дверь, которая соединяла подвал Хёнджина и тайный проход. — Об этом месте правда никто не знает? — спрашивает Сынмин, выходя из подвала. Хёнджин резко оборачивается к Киму и припечатывает его к стене. Сынмин не ожидал этого, поэтому вздрогнул. Он смотрел прямо в глаза Хёнджину, но в его взгляде не было ненависти или чего-то близкого к этому чувству, а скорее, наоборот, волнение и страх? Он волнуется за него? — Не смей никого слушать, ни за кем идти, и уж тем более соглашаться на что-то, если это не я! — процедил Хван, и приблизился ещё ближе к Киму, сохраняя между ними жалкие сантиметры, — Ким Сынмин, этот мир слишком опасен. Если будешь доверять всем подряд, они просто тобой воспользуются, а потом выкинут, как застоявшийся мусор. Твоя жизнь никому не нужна и спасать её никто не захочет, поэтому пожалуйста, — Хёнджин повышает голос на последнем слове и смотрит на Сынмина так… так непонятно. Так необъяснимо. Так неописуемо, — пожалуйста, думай о себе… береги себя. Сказав это, он отодвигается и идёт дальше к себе в кабинет. Сынмин же продолжает стоять и чувствовать дрожь во всем теле. Он шумно вдыхает и не может поверить в реальность. Хёнджин волнуется за него? А Сынмин волнуется за старшего. Но, если причину своего волнения он знал и понимал, то причину такого беспокойства старшего он, к сожалению, понять не мог. Из-за этого он всё же собирает свои силы в кулак и идёт в кабинет Хвана. — Почему вы так беспокоитесь за меня? — Сынмин видит, как Хёнджин собирает свои вещи. Вечером они собирались выезжать в город, а путь предстоял не такой лёгкий. После вопроса в воздухе витало неловкое молчание. Было очень тихо, что какой-то неведомый страх охватил Сынмина. Отныне он ненавидит такую тишину. — Однажды, мне снился сон, — после долгого молчания начал Хёнджин. Он уже закончил собирать всё необходимое, поэтому обернулся лицом к Сынмину, — я хорошо запомнил его. Это был один из самых ярких снов в моей жизни… и, пожалуй, осознанная жизнь началась именно после этого сна. Сынмин слушал с интересом и внимательно вникал в каждое сказанное слово, и поэтому Хёнджин продолжал: — Он был про то, как я подружился с одним ярким мальчиком. Мне тогда было скорее 5 лет, а тот мальчик был младше меня. Я не знал, как его зовут, ведь он не представился. Но я хорошо запомнил его лицо и тёплую улыбку. Знаешь, мир, который я тогда видел, совершенно отличался от того, что было тогда, и есть сейчас. Во сне всё было таким ярким, красочным и шумным… а ещё были какие-то огромные дома, а мы сами находились на какой-то площади, специально для детей. Детей было много в округе, и были такие штуки, на которые мы взбирались и играли. «Детская площадка!» — подумал Сынмин и сразу же всё представил в голове. Действительно все отличалось бы, ведь Сынмин уже понял, что во сне Хёнджин видел именно будущее. — И самое важное, что было в этом сне… Меня там никто не видел. У меня никого не было, и я чувствовал себя таким одиноким, но этот мальчик смог подойти ко мне, — Хёнджин тепло улыбнулся от воспоминаний и отвёл взгляд в сторону, — он взял мою руку и повел с собой играть. Он так много улыбался и смеялся, что мне хотелось всегда быть с ним, а потом он сказал: «Я вытащу тебя отсюда». После этого я уже проснулся и не смог поговорить с ним. Как бы сильно я ни старался найти то место, у меня ничего не получалось. Всё вокруг было совершенно другим, люди тоже были другие. И всю свою жизнь… всё это время я провёл в поисках этого счастья… — Внеземное счастье…? — тихо спросил Сынмин, с широко распахнутыми глазами, он смотрел на Хёнджина. — Именно… — Хван двинулся в сторону Кима, отчего тот сразу же дернулся немного, — и знаешь, улыбка этого мальчика теперь мне кажется знакомой. Я узнал в нём тебя, Ким Сынмин. Молчание обрушилось на них с ещё большей силой. Сердце почему-то начало глухо биться. Воздух казался таким тяжёлым, что Сынмину было сложно дышать. Смотреть в глаза старшего становилось невыносимо, но что-то в душе говорило, что отводить взгляд будет неправильным решением. — Благодаря этому парню я осознал, что отличаюсь от других людей. Потому что я начал испытывать теплые чувства к нему. Не такие, какие люди обычно испытывают к тем, с кем хотят дружить. Мои были более глубокие, более сильные и нежные. Я полюбил его. Но он был Внеземным. Все эти двадцать лет я будто ждал какого-то чуда… я будто ждал чего-то невозможного. Хотя… почему "будто"? — Хёнджин усмехнулся, — я ведь, правда, ждал чего-то невозможного. Но ты появился внезапно. Поэтому я и хотел тебе верить. В том, что ты говорил про будущее, я хотел увидеть, что-то знакомое… я хотел услышать в нём то, что я видел во сне. Я хотел увидеть в тебе его. Я хотел увидеть твою улыбку. Я просто хотел верить, что ты пришёл меня спасти. — И ты мне веришь? — получается очень хрипло. Сынмин молчал слишком долго, поэтому голос казался таким осевшим. — Можно я прикоснусь к тебе? — Сынмин испугался этой неожиданности. Вопрос застал его врасплох. Но почему в душе всё отчаянно кричало не отказывать? — Нельзя, — протянул Ким, надув губки, и сразу же перекрестив руки, схватился за себя — я не позволю себя лапать кому попало. — Лапать? — недоумевал Хван. — Лапками своими меня не трогать, — с улыбкой произнёс Сынмин. Он сам не знал, почему всё так умело превращает в шутки. Возможно, это защитная реакция? Тяжелый воздух и нагнетающая атмосфера слишком сильно давили на нервы. И в такие моменты, он просто хотел разрядить обстановку хоть как-то, — знаешь, я хочу кушать… Мы с утра ничего не ели. — Ты так резко сменил тему, я тут о душе, а ты о чём? — Хёнджин, конечно понимал причину резкой смены темы, и был вовсе не против того, чтобы уйти от этой нагнетающей атмосферы. — Прости, но с голодным желудком переживать о чем-то очень сложно. Даже если умирать, то только с полным животом — гордо заявляет Сынмин и идёт на кухню, а Хёнджин только и может улыбнуться от этих слов парня. Сынмин начинает шарить на кухне в поисках еды, но ничего не находит. Хёнджин это понимает, поэтому сразу же идёт в подвал, где припрятал всё самое ценное. А ценным были — рис и молоко. Он больше всего ценил именно их и поэтому хранил никому недоступном месте. Вернувшись на кухню, он положил молоко на стол, а рис вылил в миску и начал искать приборы, чтобы приготовить их. Сынмин, наблюдая за его действиями, всё никак не мог понять одну вещь. — 1924 год… Разве сейчас не ведётся политика Культурного управления*? Почему… уровень вашей жизни такой низкий? — Культурное управление? Ты серьезно в это веришь? Они используют наши земли для того, чтобы построить промышленные комплексы, используют народ, как работников… но о жизни самих граждан беспокоиться точно не будут. Рис продают в соседние страны. Мы подчиняемся им и жизнь в таком захолустье… не самый удачный выбор. — Тогда, почему ты не уедешь отсюда? Разве жизнь в городе не выгодней? Ты ведь можешь работать… в печатном издательстве или… не знаю? Где угодно! С твоими знаниями разве нельзя найти работу, и жить лучшей жизнью? — Я верен народу, — Хёнджин остановился от готовки риса и посмотрел на Сынмина, — я буду жить так, как простолюдин, потому что родился простым человеком. Мне не нужно богатство или лучшая жизнь, когда обычный народ умирает с голоду. Я умру вместе с ними, если понадобится. Я просто пытаюсь их спасти. Я выживаю ради них. — Если они спрыгнут с крыши, ты тоже за ними? Нельзя всю жизнь жить ради других, — Сынмин смотрел прямо в глаза Хвану и был уверен, впервые за всё время пребывания здесь… он был уверен, что сейчас, он прав, поэтому бесстрашно мог смотреть в его глаза, —нельзя так жертвовать собой и своей жизнью ради тех, кто тебя даже не знает. Каждый в ответе за свою жизнь и раз они не ищут способа хоть что-то изменить в себе и своей жизни, то ты не обязан сидеть и сливаться с ними. Это ведь… такой шанс? Ты можешь поехать куда-то, собрать там людей с общими мыслями и целями, а потом… — А потом восстать против правителей? И подвергнуть опасности всех мирных жителей? — Почему сразу подвергнуть опасности? Кто не рискует, тот не пьёт. Вы так и будете оставаться в подчинении, если кто-то не решится на смелость. Ты что теперь собираешься ничего не делать, только потому, что хочешь чувствовать то же, что и эти люди? — Я - писатель. Я чувствую именно так. Я вижу эту жизнь, я понимаю их, и пишу об этом, чтобы утешить людей. — Ты даже не публикуешь свои работы. В чём смысл, если помогаешь только тем, кто живёт в этой провинции. Есть тысячи людей, которые также нуждаются в утешении, но не могут получить его. Неужели даже ради них ты не хочешь бороться? — Если борьба бесполезная, то я не буду браться за нож. — Но это не значит, что этим ножом ты должен убивать себя, раз кто-то другой так сделал. — Ким Сынмин. — Я не хочу, чтобы ты умер, — Хёнджин видел, как слезы поступают к лицу младшего, слышал, как голос его дрогнул. И всё не мог понять, почему он так хочет спасти его? — Ким Сынмин. — Что? Хочешь сказать, что я не прав? — Знаешь, почему я стремился к этому сну? — Хёнджин отводит взгляд, и сам направляется к окну, а затем, наблюдая за тихо падающими снежинками на этой пустой улице, он тихо продолжал, — потому что я хотел такой жизни. Моё Внеземное счастье не заключается в счастливом мальчике. Моё счастье заключалось в беззаботной жизни, которую я там видел. Жизнь, где мирное небо над головой. Жизнь, где люди могут позволить себе жить беззаботно. Жизнь, когда человек может спокойно говорить о свободе. Жизнь, когда ты независим ни от кого. Сынмин понимает его. Понимает, о чем говорит старший. И понимает всю ценность своей жизни. На самом деле, он не замечал раньше, каким счастливым человеком он был. В сравнении с этой жизнью, которую он видит сейчас, всё будет наилучшим. Жить в ожидании чуда, жить в ожидании момента, жить в ожидании ничего — это действительно драгоценно. Только сейчас он это понимает. — Но ты обязан выжить, понял? Никаких смертей, — Сынмин вытирает поступившие слёзы и устремляет взгляд на молоко. В душе как-то пусто, словно всё исчезло. Он морщится, чтобы желание заплакать немного отошло, но, сдерживая слёзы, голова начинает болеть сильнее. Тяжело… так тяжело на душе, — давай кушать. Сынмин не может проглотить тот ком в горле, который стоит у него сейчас. Они сидят напротив друг друга, и молчат уже который час. Они оба кушают свой обед – жалкая порция риса с молоком, но даже так, ком в горле не уходит. Хёнджин поднимается со своего места и подходит к Сынмину сбоку. Мин поднимает голову и смотрит на старшего, но тот обнимает. Так неожиданно, что Сынмин сначала пугается. Но объятия заставляют почувствовать себя в безопасности, и неведомая боль поступает с новой силой. Боль душит где-то в области сердца. Откуда эта боль? От осознания того, что этот человек, который сейчас дарит ему тепло, завтра уже охладеет. Завтра он может навсегда исчезнуть. И от этого очень больно. — Я хочу плакать, — говорит Сынмин и уже чувствует, как капелька стекает по лицу. — Поплачь тогда, — тихо говорит Хёнджин. Сейчас он чувствует себя благодарным. Сейчас он чувствует, что он нужен кому-то. Сейчас он впервые нуждается в ком-то. Возможно, сейчас он впервые хочет жить ради кого-то? “ Первые снежинки начинали танцевать свой торжественный танец, когда я сидел в окружении голых деревьев. Небесные гости приходили без стука, и всю их прелесть мне получалось запечатлеть в своей памяти. Это было красиво. Если бы не исчезали эти незваные гости, с приходом первых лучей солнца... Но с дыханием весны, всё теряло свои краски”.[Глава 10. Внеземное счастье.]
___________ Культурное управление* - период правления генерал-губернатора Сайто Макото в 1919-1930 годы. Он изменил политику Японии в отношении Кореи, запрещая телесные наказания, разрешая издавать газеты на корейском языке, а также открыв первый императорский Университет в Сеуле. Одним словом, правил культурно. ___________