Третья Мондштадская революция

Удар.       Удары сердца, лошадиных копыт об камень, врезающихся повозок друг об друга… Еще немного и узкое ущелье будет перекрыто. Слепота.       От дождя, страха и ярости. Долг.       От нежного мальчишеского голоса не остается и нотки, Дилюк переключается на жесткий командирский тон, жестикуляцию и лексику в тот же момент, как прикасается к рукояти клинка. — Всем сохранять спокойствие, Ордо обо всем позаботится! — рявкает он, спрыгивая с коня и с силой ударяя по лошадиному крупу. Лошадь, встав на дыбы, мчится прочь, в самую гущу суматохи, воцарившейся за спиной Дилюка. — Ты здесь один! — Я и есть Ордо, — оборачивается на отца, который замешкался, чтобы вытащить меч, и кричит ему, — Уведи людей из ущелья! Я справлюсь.       Правила Ордо Фавониус для действия в чрезвычайных ситуациях достаточно четки. План действий вбит в голову молодого капитана многолетней муштрой. Эвакуация. Локализация. Устранение.       «Эта хрень» не поддавалась описанию, во многом потому что была скрыта пеленой тумана. Никогда прежде и никогда после Дилюк не видел подобного чудовища — массивного пятиметрового гуманоида, вооруженного бритвенно-острыми клыками, когтями и длиннющей дубиной из цельного сталагмита.       Первым ударом он даже не пытается атаковать, лишь отрезает огненной стеной отступающих, чтобы не нашлось смельчаков, решивших вернуться. Чтобы отец не подвергся опасности… Пламя шипит, сражаясь с дождем и туманом, и рассыпается в пар.       Это плохое решение. Дилюк осознает это мгновением позже, встретив животом острие этой самой дубины, а после получив размашистый удар в бок, отбросивший его в стену ущелья до хруста в ребрах. Падение выбивает из него дыхание.       Огненная стена, словно живое существо, начинает стелиться по земле, обеспокоившись за Дилюка. «Нет… Нет!» — кричит он сам себе, заставляя себя подняться и вновь взяться за оружие. Отводит ногу назад, укореняясь на ненадежной почве. Покров пламени обвивает его плечи самым мощным плащом, на которое он был способен, и барьер, защищающий отступающий караван, взмывается выше ущелья… — Я и небеса сожгу, если это нужно для защиты моей семьи!..       Дождь застилает глаза и испаряется прямо с кожи, пока Дилюк пытается сражаться с чудовищем, что ему не по плечу. Каждый удачный выпад оказывался недостаточно сильным, чтобы перехватить инициативу или подобраться ближе, к незащищенным частям тела монстра. Каждое недостаточно быстрое движение стоило ему очередным полетом и ударом об камни… Вновь неудача.       Однако в этот раз чудовище не отбрасывает его, а пригвождает когтистой рукой. Дилюк кричит от боли и пропускает по всему своему телу мощный поток огня… Который гаснет под дождем.        Вокруг лишь пепелище и покрытые сажей камни. Вода размывает пепел в единые черные ручьи, совсем лишающие обзора. Гнилостный запах из пасти чудовища — запах самой смерти. Рыцарь с вызовом смотрит в огромные янтарные глаза, готовясь потратить последний вздох на посмертное проклятие.       И за секунду до того, как когти растерзают его грудь, в морду чудовища врезается поток густой энергии, отбрасывающей чудище назад. — Вставай, Дилюк!       Дилюк отползает назад, чувствуя, что аура у этого магического снаряда носит еще более жуткую природу, чем у этого чудища. Это не сила элементов… Это нечто потустороннее. Ужасное. Смертоносное.       Пытается подняться на ноги, зажимая ребра левой рукой, а правой вновь перехватывая меч, готовясь продолжать бой.       Места, в которые снаряд попал в морду чудовщиа, начинает тлеть, рассыпаясь в зеленые угли с тошнотворным смрадом. Дилюк зажимает рот рукой и последним ударом, на который у него хватает сил, отправляет в полет пламенную птицу. Вестника рассвета. Жар ее столь силен, что дождь не успевает коснуться крыльев и затушить его…       Секундой спустя, от чудовища осталась лишь гора тлеющих останков и вонь. В следующий момент Дилюк воссиял, чувствуя, что выиграл — они выиграли! — страшный бой. Еще мгновением спустя он узнал, как сильно ошибся… И какова цена этой ошибки. *** — Отец! Ты… Ты спас меня! — отложил оружие и наконец посмотрел на своего героя, в очередной раз… — Папа? Что с тобой?!       Крепус стоял на коленях, опираясь на лезвие клинка, вогнанного в землю почти на половину. Его голова была опущена, и Дилюк не мог рассмотреть лица, прикрытого волосами и капюшоном… — Отец… Вставай… Ты ведь победил…        Рванул к нему, забыв про клинок, забыв про свои раны, и опускается на землю рядом с ним. Руки мужчины намертво вцепились в рукоять. Костяшки пальцев и суставы кистей выбило нечеловеческим напряжением. И запах… Тот же запах, что исходил от чудовища, окутал и героя Дилюка. — Пап… Посмотри на меня…        Тогда Дилюк убрал капюшон с лица отца и вскрикнул. Все оно было покрыто теми же зелеными язвами, и тлело, как тело монстра, обнажая под кожей мышцы и лицевые кости. — Отец! Посмотри на меня, — берет в ладони его челюсть и поворачивает к себе, видя, что с каждой секундой раны становятся больше, будто он горит изнутри проклятым огнем Бездны, — Пожалуйста, отец, люди уже должны пересечь ущелье… Сейчас прибудет помощь… Сейчас придет Кэйя… Все будет хорошо, пожалуйста…       Он лепетал глупости. Пытался звать. Кричать. Умолять. Молиться. А капли дождя своей тяжестью срывали мясо с лица его кумира. В то мгновение Дилюк не понимал, что отец уже мертв, пока тот не потратил последние жизненные силы на три слова, в которых парень так отчаянно нуждался: — Хорошая работа, сынок.       Дилюк обнимал тлеющее тело, захлебываясь смрадом, слезами и криком. Когда Кэйя и кавалерия рыцарей нашли его, в объятиях остались лишь обугленные кости. Окоченевшие от холодного дождя руки совсем не слушались, парень намертво вцепился в них до самого «Рассвета»…