Третья Мондштадская революция

      Когда Кэйя нашел Дилюка, Крепус был уже мертв. В нескольких метрах от брата офицер увидел охотничий нож брата, покрытый сажей. Дождь уже смыл с него капли крови. Спрашивать «Что произошло» было бы величайшей глупостью — окинув взглядом поле битвы, Кэйя восстановил ход событий…       «Ты даже не оставил мне шанса попрощаться с ним, брат?». — Дилюк, поехали домой… Нечего… вам… мокнуть под дождем.       Кое-как отцепив руки огненного мечника от останков отца, Кэйя поручил подчиненному рыцарю бережно собрать кости и отвезти их в поместье. Сам же занялся Дилюком: никогда еще он не видел брата таким напуганным, беззащитным, уязвимым. — Идем… — не так-то просто было поднять этот скрюченный околевший комок, но Кэйе это удалось. Удалось подсадить его в седло и, прижав перепачканную в грязи, крови и ошметках плоти голову к своей груди, направиться домой. Они редко проводили хоть пять минут в молчании, но как бы ни старался он заполнить своим голосом удручающую тишину, ответом ему были лишь судорожные всхлипы, срывающиеся с бледных искусанных губ.       Дождь все еще шел, когда братья возвратились в поместье, и превратился в настоящий ливень, пока Кэйя хлопотал над организацией похорон. — Пошлите за распорядителем. Он был против обычая поминального шествия, поэтому все должно быть тихо. Только узкий семейный круг и вторая церемония, чтобы с ним могли проститься горожане… — у Кэйи голова шла кругом, он разрывался между необходимостью позаботиться о брате и об усопшем, — Не оставляйте Дилюка одного. Он плох, и если что-то выкинет — позовите меня, я буду… В общем, найдете по суматохе…       Он уже даже не замечал, кому все это говорил, но вся его беготня, реплики, разговоры, чеки… Привели к тому, что тем же вечером остывшая от дождя земля фамильного кладбища приняла гроб вместе с телом великого человека.       Собравшаяся публика в скорбном торжественном молчании проводила Крепуса Рагнвиндра, вдовца, отца, рыцаря без доспехов.       Его оплакивал город и дождь.       Когда суматоха закончилась, Кэйя остался на кладбище один, позволяя погоде плакать за него. Слез не было. Был стыд. — Кэйя? — этого голоса он не хотел слышать, хоть и видел рыжую макушку Тартальи, огоньком отсвечивающую между черных плащей и траурных шляпок, — Прими мои соболезнования. Чайльд сел рядом с ним на скамью, раскрыв над ними зонт. Кэйя вздрогнул. — Спасибо.       Удивительно, но именно Чайльд был первым, кто принес соболезнования лично ему. Все, с кем он сегодня разговаривал, начинали беседу одинаково: «Где мистер Дилюк? Хочу выразить ему сочувствие в связи с трагической утратой».       Спрятав его от дождя, Чайльд вынудил Кэйю столкнуться с холодным ветром и еще более холодными мыслями. Он поежился, хоть так и не понял, отчего именно. К запахам мокрой земли и поминальной лампады примешался запах цитруса. — Ты отлично держишься. Красивая церемония. Искренняя. — Спасибо… — вот теперь он вздрогнул от тепла в голосе Тартальи, которого совершенно не ожидал услышать. Весь Мондштадт сейчас был потрясен слухами о кончине Крепуса. Весь город сейчас соболезновал трагической утрате его сыну, Дилюку, который даже не спустился проститься с отцом. Весь мир сейчас забыл, что Кэйя тоже потерял отца. Весь мир… Кроме Чайльда.       Лишь однажды он чувствовал себя таким одиноким и потерянным: когда смотрел, как его родной отец медленно уходит и скрывается за поворотом… Вот только тогда мальчик еще умел плакать. Сейчас же комок боли и отчаяния собрался в горле и душил Кэйю невыплаканными слезами. — Мы сейчас… — голос его звучал совершенно бесцветно, что весьма соответствовало серому пасмурному пейзажу и торжественному безмолвию древних могил, — Находимся в центре истории этого города. Все эти люди были рыжими, все эти люди были виноделами, все эти люди были Рагнвиндрами… Пройдут годы, и здесь найдут свой приют кости Дилюка, но сколько бы ни прошло лет, что бы я ни делал, эта земля никогда не примет меня, ведь я всего лишь приемыш. Но. Эта семья приняла меня. Этот город принял меня. И я не могу отказаться от этого. Пусть я не Рагнвиндр… Зато Мондштадтец. — Значит, ты сделал выбор? — Да. Это мне больше не нужно, — он вернул ему конверт, так и не узнав содержимое, — И я должен поговорить с Дилюком.       Посмотрев друг на друга, Рыцарь и Предвестник окончательно убедились в природе их взаимоотношений. Из двух пар голубых глаз пропал елей и мед, оставив лишь обоюдное тотальное уважение. Чайльд кивнул: — Понимаю. Удачи тебе.