Третья Мондштадская революция

      Пока Дилюк спал, Джинн смотрела на его лицо. Сон принес его чертам покой и расслабление, разгладил напряженную складку между бровей, унял слезы. Дорожки от них высохли и остались лишь солевой крошкой в уголках глаз, что блестела, как снег, между красных ресниц.       Поглаживая его по волосам и баюкая, девушка будто бы смотрела на него впервые, замечая то, что раньше совершенно ускользало от ее взгляда. Прибрала волосы назад, убирая их в хвост, и кончиками пальцев прикасалась к скулам и костям челюсти… Кожа его оказалась невероятно гладкой и немного прохладной, фарфоровой. Пользуясь своей безнаказанностью, она провела по густым рыжим бровям, смахнула соринки, огладила тонкую ровную переносицу…       И испытав непреодолимое желание прикоснуться, хотя бы подушечкой указательного пальца, к поджатым даже сквозь сон бледным губам, Джинн почти сделала это. Но раздался стук в дверь. Дилюк резко распахнул глаза. Белизна лица сразу же озарилась пожаром его взгляда, девушка залилась краской, спешно убирая от него ладони. Через секунду пламя угасло. — Это… Наверное… Кэйя? , — запинаясь, предположила Джинн, теребя свой хвост. «Опомнился, все-таки?»       Дилюк нахмурился и все же встал с нее. Не успел он сделать и пары шагов, как девушке уже стало не хватать приятной тяжести его тела, тепла, размеренного дыхания… Поджала под себя ноги, наблюдая, как друг идет открывать дверь. Однако то был не Кэйя. — Магистр Эрох, какой сюрприз, — Джинн с удовольствием отметила, что пара часов сна действительно пошла ему на пользу. Голос его больше не дрожал и в нем снова звучали его привычные стальные интонации. Только кроме этой стали в голосе больше ничего не было — все остальные эмоции, помимо уверенности и властности, просто сгорели. — Я послал за вами с утра. Наш разговор не терпит отлагательств…       Мужчина попытался войти в покои, но их владелец его остановил, едва не хлопнув дверью перед лицом своего непосредственного командира. Джинн прикрыла рот, взирая на происходящее с нескрываемым испугом. «Что ты творишь, это же магистр!» — Интересные у вас методы, рыцарь Гуннхильдр, со стороны не слишком эффективные, но кто знает, может, я недостаточно видел?, — холодно процедил он, и только тогда девушка задумалась над тем, как это выглядит со стороны. Она, растрепанная и помятая, прижимается к ковру у изножья кровати… И Дилюк, по пояс обнаженный после своих попыток отмыться от крови, с явным раздражением не пускающим начальство в свою спальню. Прикрыла лицо руками, желая провалиться сквозь землю от стыда и сдавленного «Это совсем не то, как выглядит». — Мы можем обсудить все вопросы в отцовском, — осекся, — в моем кабинете на первом этаже. Джинн, присоединишься? — Это будет неуместно. Только вы, рыцарь Рагнвиндр.       Парень оглянулся в поисках домашнего халата и, найдя его, накинул на плечи, скрыв раны, полученные во время сражения. О буре, царящей сейчас в его душе, в облике, походке, манере держаться и говорить, не говорило ровным счетом ничего. Только Джинн, зная и помня, как несколько часов назад Дилюк срывал горло от плача и крика, посмотрела на его красные руки… Но и эти следы уже были скрыты длинными рукавами одежды.       Оставшись одна, Джинн прокричалась себе в ладони, понимая, что из-за минутной слабости оказалась опозорена перед Магистром. Приведя себя в порядок, спустилась вниз, пытаясь обнаружить Кэйю, но наткнулась только на Лизу, наконец узнавшую о произошедшем.       О чем говорили Эрох и Дилюк? Тайну этого разговора крепко скрыла дубовая дверь. Магистра в тот день Джинн так и не увидела, но считала своим долгом дождаться друга. В гостиной Рагнвиндров как всегда горел камин. Тихо поскрипывали половицы. Пахло жженной древесиной и старинным лаком. Дождь, бушующий за окном, не мог проникнуть в поместье, и вынужден был рычать и заливаться громом и ливнем снаружи, беснуясь, как голодный пес. Лиза и Джинн сидели рядом, держась за руки, но они молчали. Все поминальные слова уже сказаны.       Тишина и молчание, беспокойное, тревожное, мрачное, угнетающее… Все говорило о том, что комшары этого дня еще не закончены. И последняя катастрофа должна разгореться через считанные минуты.       Краем глаза Джинн заметила движение со стороны коридора, ведущего в восточное крыло, где была библиотека, архив и рабочее пространство господина Рагнвиндра. Теперь Дилюк — господин Рагвиндр, теперь это его кабинет?.. И крыло… И все поместье. Винокурня. Таверны. Каждый контракт, который Крепус пестовал, как родное дитя. Половина экономики города. И обязанности капитана кавалерии…       «Как он еще не взорвался от одной мысли обо всем этом?»       Ее размышления прервали шаги, затем — голоса. — Где наша рыжулька? — бодро спросил вернувшийся с кладбища Кэйя. За его спиной мелькнула медная макушка Чайльда. Фатуи вытянулся, приподнимаясь на носках со своим и без того колоссальным ростом, оглядывая диванчики и кресла, которыми заставлена гостиная, и по какому-то суждению выбрал место. — В восточном крыле. — Хорошо… Ты подождешь меня здесь? — Разумеется. Я должен послушать, чем все это кончится, — протянул лениво, усевшись в кресле и закинув ногу на ногу с видом человека, готового прождать, сколько потребуется. — Ни пуха. — К черту… рыжему…       Они обменялись очередными острыми улыбками, будто скрещивают клинки на прощание, и Джинн начала закипать от гнева. Кэйя исчез в коридоре так же стремительно, как объявился в гостиной, а Чайльд вовсе подпер подбородок ладонью, всячески потеряв интерес к сидящим здесь девушкам.       Его расслабленное поведение окончательно вывело рыцаря из себя. — Он что, действительно пошел с этой наглой ухмылочкой к человеку, который только что похоронил отца?       Ответом ей был взгляд пронзительных, невероятно холодных матово-голубых глаз, лишенных блеска, свойственного каждому живому человеку, и абсолютно спокойная ремарка: — Кэйя его похоронил.       Лиза погладила подругу по руке, пытаясь успокоить, но было уже поздно. — Даже если так, нельзя же так откровенно наплевательски относиться к чужому горю?       Чайльд улыбнулся ей так, что даже бесстрашная рыцарь села на прежнее место и положила руки на колени, как пристыженная школьница. — «Чужое горе»? Ты забыла, что они, вообще-то, братья? И пока весь мир носится с Дилюком как с писаной торбой, Кэйя носится, как угорелый, чтобы его любимого братишку не зашибло? Чтобы у него было время на скорбь? Чтобы у него было время переодеться, поспать и выйти в люди с высоко поднятой головой, когда от него требуется быть сильным? И что делает его дорогой братик? Он не выходит. И вся эта беготня оказывается резко недостаточной, потому что Кэйя, оказывается, не сделал самого главного — не вытер младшему сопли?       Джинн открыла рот, чтобы что-то возразить, но Чайльд подался вперед, вторгаясь в ее психологическое пространство и продолжил тоном, не терпящим возражений: — Вы — его друзья. Подруги. Женщины, в конце концов, всегда более чутки к ближним. Хоть одна из вас спросила, как он себя чувствует? Не как себя чувствует Дилюк. Как переживает Кэйя? Нужна ли ему помощь в этой суматохе? — Но он… продолжает улыбаться… — Конечно, продолжает улыбаться. И бегать, как белка в колесе, в одиночку проворачивая пласт обязанностей, возложенный на них, как на детей Крепуса, потому что заботится о брате. А хоть кто-то додумался позаботиться о нем? Хоть кто-то спросил, успел ли он немного поспать? Да банально ел ли сегодня?       Он огрызнулся, зная ответы на каждый из этих вопросов. И они ему не нравились. — Если не хотите показаться безмозглыми бесчувственными курицами, впредь не осуждайте человека, за сутки присевшего один раз — напротив могилы отца — за то, что он сильнее, чем вы и не ведет себя так, как ваши стереотипы описывают скорбящего сына. А знаете… Лучше просто не открывайте рот, пока мы не уйдем отсюда. — Как-то ты проявляешь к нему слишком много интереса, для Фатуи. — Мой интерес к нему вовсе не связан с тем, что я Фатуи.       Потирает виски и трет серое от усталости и гнева лицо. Если раньше в гостиной было тихо и это настораживало, то теперь молчание стало давить. Но ливень все еще не закончился. И последняя катастрофа этого дня началась, когда одна из горничных, выбежавшая из коридора восточного крыла, закричала: — У нас пожар!