Третья Мондштадская революция

      Банальность или закон природы — огонь начинается с искры: и маленькая зажженная спичка, и поглощающий города демонический пожар, начинаются с маленькой золотистой блестки, оброненной на благодатную поверхность. Огонь — живой. Он разрастается, питается древесиной, плотью и воспоминаниями. Огонь — страстный. Целует стены, лижет ковры, срывает покровы штор…       Искрой этого пожара стало нежелание двух по-настоящему близких людей прислушаться к чувствам друг друга, услышать чужие слова, подумать об общей боли… Кэйя мог предотвратить его несколько раз. Например, когда увидел, как из кабинета с мрачным видом выходит магистр Эрох. Он не слышал их беседы, но тяжелый опущенный взгляд и запах гари, идущий из кабинета, должны были заставить его сбавить напор.       Он видел брата, стоящего к нему спиной, и буквально чувствовал, как того трясет от злости и ярости. Слез у него не осталось — только гнев царил в душе, заслоняя разум, лишая рациональности и привычки быть идеальным. Видел, что тот сейчас настоящая пороховая бочка, готовая взорваться от малейшего повышения температуры. Видел и все равно вылил на голову Дилюка вскипяченный бензин: — Брат. Мне нужно кое-что тебе сказать. — Давай. Хуже уже все равно не может быть, — Дилюк сел на подоконник, скрестив руки. Плохой знак, который Кэйя тоже проигнорировал. — Ты помнишь, что с самого детства я пытался узнать, кто я и откуда. Как оказался перед воротами Мондштадта… И кто был тот человек, который положил мне руки на плечи и сказал, что я его последняя надежда… — Почему ты решил поговорить об этом именно сейчас? — Потому что я нашел его. Вернее, нашел Тарталья по моей просьбе. Несколько месяцев назад я выяснил, что мой отец — шпион Каэнри’ах. И, оставляя за спиной умирающее государство, решил, что ребенку… мне… будет проще влиться… — Стой.       Это был последний миг, когда Кэйя мог прекратить этот разговор и предотвратить катастрофу, однако он, склонив голову, продолжал каяться в грехах, за которые не нес ответственности. — Я несколько лет перебирал архивы, расспрашивал людей, по крупицам собирал информацию о своей родине… Утром, когда ты уехал встречать отца, Тарталья передал мне имя… и то, как найти мою биологическую семью. Я хотел. Я был готов начать искать их… — Я сказал, замолчи. Дилюк не говорил. Шипел. В алых глазах, за мгновение ставших ярче, вспыхнула взрывоопасная смесь раздражения, усталости, гнева и презрения. — Дилюк! — Заткнись. Ты хочешь сказать, что не пошел со мной, потому что встречался с Фатуи?! Который продал тебе информацию как найти шпионов, угрожающих Мондштадту?! Может, ты и не шпион Каэнри’ах, но ты точно — предатель. — Разве я мог знать, что на караван нападут?! — возмутился Кэйя. — Не пытайся ты разыскать тех, кто однажды тебя бросил… Мы бы справились с чудовищем… И отец остался бы жив!       Они перешли на крик, и постепенно их реплики утратили смысл, оставаясь чистыми эмоциями, чистой яростью. Последней каплей, прежде чем пламя объяло плечи и руки Дилюка и зазмеилось по его мечу, стали его же слова: — Ты мне больше не брат!       Дань уважения — дать сопернику вытащить клинок и встретить удар, как полагается воину, а не животному, приговоренному на убой. Кэйя всегда был превосходным фехтовальщиком и с самого детства мог одолеть Дилюка на дуэли… Но сражаться пришлось не только с тяжелым мечом, рассыпающим звездопад яростных мощных ударов, но и с пламенем.       Огонь разгорелся очень быстро, жадно поедая ковры и гобелены, картины, книги, всю любовно собранные их отцом сувениры и безделушки, привезенные из всех уголков Тейвайта, шторы… Фотографии в рамках. Дилюк быстро оттеснил его к шкафу, с силой вжав в книжную полку и уже замахнулся для удара. Тогда Кэйя впервые ощутил на себе прикосновение Царицы — дыхание криоархонта, благославляющее Кэйю глазом бога, задуло пламя и сражение продолжилось.       Кэйя не собирался драться с братом, а Дилюк скорее сожжет дотла поместье, чем позволит уйти человеку, которого в тот момент он больше всех винил в смерти отца. Огонь взял комнату в кольцо, упрямо подбираясь к сапогам. Едкий дым заполнил помещение, заслоняя обзор и вызывая кашель. — Дилюк, остановись!.. Ты уничтожаешь наследие отца!.. Успокой свою элементальную ауру, придурок!       Пожар, подкормленный огнем Дилюка, ширился с катастрофической скоростью и уже проник в перекрытия. Сверху раздался треск и на головы братьев обрушились горящие балки.       Дилюк чудом уцелел, и его уже рывком оттащили от обломков. Кэйю — завалило. Запахло паленой плотью и все поместье утонуло в оглушительном стоне боли.       Дилюк почти не понял, как оказался в коридоре. Кто-то вышвырнул с нечеловеческой силой. После жара, который стоял в кабинете, там было страшно холодно. Видел перед собой лицо Лизы, кричащей ему проклятия и ругательства. Видел разочарование в глазах Джинн. Пытаясь оттолкнуть чародейку молний, выпускает из ладони еще один поток огня.       Рыцарь Одуванчик реагирует мгновенно, сдувая комок пламени в дальний конец коридора. Вся нежность, что была в ней по отношению к другу, сейчас умирает в его же собственном огне. Резко поворачивает его к стене, разбивая об нее его нос.       Кэйя все еще кричит под обломками потолка и деревянных панелей, и когда Чайльд наконец снимает придавившую его балку, ему открывается ужасное зрелище: правая половина лица, глаз и лоб оказались изувечены пламенем. Он плачет, но слезы текут лишь из левого глаза, правый же сам медленно вытекает от жара вместе с кровью.       Сильнейшая аура водной стихии обвивает пространство, в мгновение туша остатки огня. Чайльд сгребает Кэйю в объятия и берет на руки, одной ладонью вжимая его голову себе в плечо, чтобы остановить кровь. — Я лекарь. — отзывается Джинн, поворачиваясь, чтобы предложить помощь, — Нужно отнести его подальше от дыма. — А с этим что делать, — Лиза старалась держаться подальше от огня, чтобы не спровоцировать взрыв. Хотя настоящая перегрузка сейчас была в ее косых взглядах на Дилюка, посмевшего даже помыслить обжечь ее. — Плевать. Мокрого места не оставлю, если увижу его рядом.        Чайльд не имел здесь власти, однако спорить с ним никто не решился.       Джинн выпустила Дилюка из захвата и он остается в коридоре один, пока его друзья и бывший брат ушли обрабатывать раны. Чувствует он в этот момент хоть что-то? Сожаление? Боль? Ненависть? Нет. Только горькую золу разочарования. Через несколько часов он покидает Мондштадт, горящий теперь лишь одной идеей — найти правду о смерти отца, раз уж Ордо Фавониус отказались начать расследование.       Снаружи поместья было видно, как огонь вспыхнул, как от жара треснули стекла и даже черепица вздулась от температуры… Дождь, падая на нее, шипел и испарялся. По мистическому совпадению, вместе с последней слезой, упавшей с глаза Кэйи, на крышу упала последняя капля дождя. Ливень закончился, принеся в город живительную влагу и непоправимые разрушения.