Третья Мондштадская революция

В пожаре Кэйя лишился глаза и брата. А что приобрел? Мощь глаза бога, неожиданного союзника… И проверку дружбы. Джинн и Лизе потребовалось несколько дней, чтобы переварить произошедшее — и тогда они тоже стали появляться в палате Альбериха. Их компания была приятна, кроме одного «но». В их взглядах и голосе было столько скорби, сочувствия и соболезнования, что Кэйя каждый раз хотел поскорее выпроводить обеих девиц из своей палаты: они нагоняли на него ужас, заставляли вновь испытывать разъедающий жар на лице, слышать скрип половиц и чувствовать вкус собственной паленой плоти. От их визитов рыцарь чувствовал больше усталости, чем поддержки. На что не стесняясь жаловался Чайльду. Тарталья в ответ усмехался и шутил, пряча Кэйю от тревог и переживаний. Шли недели. Рана продолжала затягиваться. Благодаря мастерству целителей из храма Барбатоса, рубец от ожога значительно уменьшился: шрам остался лишь на самом глазу, на месте зашитого века, немного выходя за уничтоженную бровь и на веко. Монахини настаивали на том, чтобы Кэйя стал выходить на прогулки — естественно в сопровождении. Рыцарь подозревал, что инициатива эта принадлежала отнюдь не им, уж больно быстро нашелся доброволец для этого самого сопровождения. Пока на нем оставались бинты, Кэйя чувствовал себя достаточно уверенно. Проблемы с прогулками начались, когда повязку сняли. У него никогда не было иллюзий касательно своей внешности. Он знал, что очень, очень хорош собой. Любил свою темную кожу, ведь она отличала его от прочих жителей города, шелковистые волосы, тело, закаленное в бесконечных часах тренировок… И свое лицо. За его симметрию и благородство черт. С этим шрамом симметрия исчезла, а благородство… Больше походило на бандитизм. Рыцарь отпустил челку, пытаясь его прикрыть, но каждую их прогулку Чайльд упорно проводил по ней пальцами, зачесывая за ухо. — Прекрати. На него все пялятся, — шипел Кэйя, вновь пряча увечье за темными прядями. — Никто не посмотрит на твой шрам и даже на тебя, когда ты со мной. — Хочешь сказать, что ты — уродливее моего шрама? Ответом было цоканье языком и довольный, почти кошачий, прищур. Тарталья чувствовал, что он идет на поправку. И его начало накрывать облегчение. — Когда тебя выписывают? — В конце следующей недели, — отвернулся и смял в руке штанину, замолчав на пару минут. — Это ведь здорово. Почему ты не рад? — Я… не представляю, как мне возвращаться в поместье после пожара, — для рыцаря это необычайный уровень искренности и честности. Он не юлил: действительно боялся. — Значит, не возвращайся. Твоего офицерского жалования же хватит на аренду квартиры, если урезать расходы на вино? В ответ Кэйя слабо хмыкнул, и Чайльд ухватился за эту реакцию. — Давай прогуляемся по Мондштадту, присмотрим тебе квартиру, поближе к таверне и подальше от работы. Снимем ее, а пока ты долечиваешься, мы с Джинн перевезем твои вещи и тебе не придется возвращаться ни в «Поместье», ни в «Рассвет». — Ох, нет. Мне нравится этот план во всех пунктах, кроме помощи Джинн. Не хочу, чтобы она решила, будто я струсил. Одно дело тебя эксплуатировать, — еще одна слабая усмешка, как награда за удачный виток разговора, — Другое — терпеть ее жалость. Я смогу справиться с этим. Думаю, будет легче, когда… мне будет куда вернуться. — Как скажешь. — Только в город… Тоже пока идти не хочу. Чайльд закатил глаза, пробурчав что-то в стиле «Снова здорова» и полез в нагрудный карман, вытаскивая на свет небольшой холщовый мешочек. — Я хотел тебе это на выписку подарить, но если мы не снимем тебе квартиру — выписывать тебя будет некуда, так что держи сейчас. Упаковка выглядела удивительно непрезентабельно, но у Чайльда во всем внешнее не совпадало со внутренним. По его простым серым костюмам не скажешь, что они шиты на заказ из безумно дорогих тканей. По его простоватому, где-то даже деревенскому лицу — насколько он умен. По умильным гримасам — скольких людей убил. И мешочек, внешне такой обычный, должен был скрывать под собой что-то такое же интересное, как сам он — непримечателен. Запустил пальцы в горловину мешка, и ничего там не нашел. — Он же пустой, — жаловался рыцарь, хоть и чувствовал там что-то металлическое, но не мог найти. Пальцы ощущали лишь ткань… Будто одна половина мешка не была отделана, а вторая — более мягкой и приятной тканью. — Внимательнее. Поковырявшись еще, абсолютно не эстетично, на потеху дарителю, Кэйя лишь сильнее заинтересовался подарком и вывернул его наизнанку. Тогда на ладонь вывалилось содержимое. — Серьезно? — развернув черный шелк, рыцарь увидел… черный шелк. Черную шелковую повязку, отделанную золотым орнаментом. Почти пиратскую, но слишком вульгарную, даже по его меркам, — Ты… Серьезно? — Я же говорил, что твой шрам тебя не портит, — Чайльд был действительно чрезвычайно уверен в том, что говорит. Бережно перенял повязку из рук Кэйи, зачесал его челку назад, — Ты хочешь спрятать боль... Так сделай это так, чтобы никому не пришло в голову, что ты стал слаб, потому что тебе сделали больно. Выстави ее на показ в золотую рамку, гордо бросив вызов всем, кто посмеет косо посмотреть на твой шрам. Он - твое украшение. Повязал, полностью скрыв рубец. Рыцарь не до конца разобрался в своих эмоциях, но понимал, что сейчас чувствует лишь благодарность по отношению к Чайльду. За его поддержку, за то, что он помогает, а не жалеет... За то, что понимает. По-настоящему понимает, а не делает вид. — Ну не смотри ты на меня так, будто сейчас расплачешься. Идем, у нас есть еще дела. Предвестник взял его под локоть и потащил в город. Кэйя все еще был в больничной одежде — и даже в больничных тапочках — но с энтузиазмом Тартальи тяжело тягаться, особенно когда весь он обращен в заботу и внимание. Шелк приятно остужал обожженную кожу. И впервые с ранения, с похорон, и с раннего детства рыцарь почувствовал, как к горлу подступают слезы... В прочем, когда Чайльд в следующий раз повернулся, чтобы проверить, успевает ли за ним Кэйя - в его-то тапочках - рыцарь уже снова улыбался. Ведь улыбка - самый лучший из щитов. В тот день они действительно сняли квартиру, из которой виднелся штаб Ордо, и буквально в шаговой доступности находился любимый бар Кэйи, и еще через несколько дней рыцарь понял, что готов выписаться, забрать свои вещи из поместья - бывшего - брата, и вернуться к нормальной жизни. За время их общения Кэйя не раз слышал, якобы Чайльд приносит беды. Будто он - само воплощение катастрофы, и рядом с ним пойдет не так все, что только может. Однако сам он испытывал абсолютно противоположные ощущения: рядом с этим человеком показывались существующие проблемы, становясь заметными, видимыми, а после - решались. Волевым решением, властным словом, напором, нажимом - просто решались.