Третья Мондштадская революция

Когда они пришли за вещами Кэйи, поместье встретило их своим первозданным видом: крышу отремонтировали, стекла заменили, скрыв от любопытных глаз следы пожара с помощью штор и свежей побелки. Балки — закрасили. Не удалось восстановить только тонкую паутину виноградной лозы на стенах восточного крыла, но это за них сделает сам Мондштадт — следующей весной стебли вновь распушатся и окутают балки новыми, свежими, безумно-зелеными побегами. Странным для себя образом, рыцарь сохранял молчание, глядя на это поместье… иначе. Он вырос в этих стенах, а все равно ощущал себя чужим и лишним в этих старых залах и коридорах. Знал историю каждого портрета, скульптуры или трещины на потолке — и не был ее частью. «Будто бы всю жизнь пытался быть кем-то другим». — Если тебе сложно… — Нет. Я в порядке. Посмотрел на своего сопровождающего и отзеркалил его дежурно-дружелюбную улыбку. Она им пригодится. В поместье творилась суета — такая же дежурная, как и их защитные мины. От главной горничной Кэйя узнал, что Дилюк уехал, оставив на нее хозяйство. — Столько дел, столько дел, — проговорила она, делая глоток чая из фамильного сервиза Рагнвиндров. Кэйя хмыкнул и повел Чайльда в свою спальню. Комната, чистая и убранная, тоже выделялась из общего интерьера дома, и заметил рыцарь это только сейчас. Например, он не любил тяжелые шторы, поэтому в помещение проникало много света. Обставлена спальня была точно так же, как и прочие — кровать, платяной шкаф, пара комодов, зеркало, письменный стол, над которым высилась книжная полка. Большую часть книг с нее рыцарь не держал в руках: это были подарки от Лизы. У него… Действительно практически не было вещей? — Никогда бы не подумал, что ты жил здесь все детство. — А чего ты ожидал? — Не знаю… Чего-то, более подходящего тебе. Даже цвет стен, утилитарно бежевый — и тот не подходил натуре Кэйи. Лишний в собственном доме, лишний в собственной спальне. Ха. Вся его одежда и личные вещи поместились в двух наплечных сумках, и когда последняя рубашка была уложена — комната оказалась абсолютно чистой, будто в ней никто никогда и не жил. «Почему мне не грустно?» — спрашивал он Чайльда тяжелым, полным чувства вины взглядом. «Потому что ты все делаешь правильно» — одна сумка легла на плечо предвестника, вторую Кэйя взял сам. — Это все? — Нет… Еще мой меч, в оружейном зале. — Разве в Ордо не вооружают офицеров? — Конечно, но это — мой. Он даже не любил этот меч. Он к нему просто привык. Больше никакого сентиментального посыла. Хотелось бы добавить прекрасную драматичную историю о счастливом клинке, например, подаренном отцом на посвящение в рыцари, но Кэйя не хотел разочаровывать Чайльда, заинтересованно ждущего объяснений, поэтому начал нести очевидную околесицу: — Этим мечом от меня пытался откупиться первый гидромаг, которого я загнал на задании, после чего им же отрубил ему голову. Предвестник хмыкнул, соглашаясь внести байку в личный зачет взаимного вздора. Сам он в свое время поведал Кэйе красочную, полную деталей и весьма кровавых подробностей историю, о том как ходил на медведя, имея при себе лишь шарик жира и китовый ус… Оружие действительно послушно лежало в ножнах на стойке, где Кэйя и оставил его, когда начал заниматься похоронами. Чайльд попросил взглянуть поближе, возражений у рыцаря не нашлось. Предвестник обнажил меч, пробуя его на баланс и остроту, немного покрутил в руке, описав сверкающую серебряную дугу прямо перед конопатым носом, и щелкнул пальцами по лезвию. — Ведь полное фуфло, а не клинок. До сих пор не понимаю, как ты меня одолел. Настоящий, правдивый ответ был один — чудом и титаническим везением. Кэйя проиграл бы ту дуэль, положившую начало их взаимоотношениям, сложись иначе хоть один из факторов… Погода, неровности местности, привычка драться с самоуверенными, более крупными соперниками… Щепотка взрывоопасной смеси, подаренной Кли, в кармане… Победа досталась рыцарю благородным обманом, уловкой, хитростью — и именно это Чайльд оценил в нем в первую очередь. Может, сентиментальная ценность этого клинка состоит в том, что именно им Кэйя пощекотал спину Тартальи? — Кэйя… Тебе ведь уже разрешили тренироваться… И пар спустить не помешает. В тот момент смотреть на предвестника было одновременно страшно и больно: в пустых, блеклых голубых глазах, загорелся опасный огонь. Его Кэйя знал. Эта эмоция - Тартальевский эквивалент безудержного желания... битвы. На поверхность его души потаенные глубинные реки выносили самых опасных демонов. Давать Чайльду в руки оружие, когда-то обагренное его же собственной кровью, словно оставлять наркомана с заряженным шприцем в руке, лично заправив ему рукав рубашки и обеззаразив место для укола. Любой вздрогнул бы, столкнувшись с этой одержимостью. Вот только Кэйя — сам одержим точно такими же демонами. Забирает свое оружие, возвращая его в ножны на поясе, и кивает: — Выбирай любое оружие и иди за мной. — Ты не утратил проницательности! — благодарно откликнулся Чайльд, едва не облизывающийся от предвкушения сладчайшей драки. — Угу. Вижу все твои мысли… внутренним взором. Шутки про зрение у них до сих пор не закончились, и пока даже не приблизились к первым повторам. Это держало умы в тонусе. Однако больше оставаться в стенах поместья Рагнвиндров Кэйя не хотел, поэтому вывел Чайльда из оружейной прямиком на задний двор. И здесь тоже все было как всегда. Забор, ухоженный газон, стройные дорожки. Его любимый каштан, под которым было столько всего хорошего. Рыцарь почти слышал шелест страниц дневника Джинн, тихую ругань Лизы, у которой взорвался в руках очередной магически-научный эксперимент… И стук деревянных мечей друг об друга. От воспоминаний перед глазами стало чуть мутно. Прохладное дыхание приближающейся осени коснулось темно-зеленой макушки дерева, отчего в его изумрудной кроне, словно седина, появились желтые проплешины первой желтизны. Совсем скоро ветра принесут с моря холод — и он весь станет золотым. Кэйя понял, что впервые в сознательной жизни не увидит, как тот облетит полностью. Этот процесс его всегда завораживал: дорогое ярко-желтое убранство слетало быстро и резко, буквально за одну промозглую ночь обнажив черные ветки. Словно снять ножны с клинка — дорогой металл и шелк уступают место мрачному великолепию стали. — Знаешь, я ведь, когда отправлял тебе приглашение на вечеринку для Лизы, думал о том, что хочу показать тебе это дерево. — Да? — Чайльд остановился от Кэйи в двадцати шагах и примерялся к наспех выбранному мечу. — Когда мы закончим… Рассмотришь его поближе. Острая усмешка — и два серых мешка упали на землю. Чайльд уступил Кэйе первый ход, и рыцарь, вложив в это фехтование всю кипящую в нем после увечья ярость, не помешкал воспользоваться ей. — Выбей из меня дурь, — шепнул ему Тарталья, обнажив клыки в тот момент, когда заблокированный выпад превращается в контратаку. Клинки лязгают друг об друга — и поют. И это единственная бардовская песня, приятная слуху предвестника. Ближе ко второй трети лезвия, скольжение ускорилось — Чайльд активировал элементальную ауру. Его жажду битвы не удовлетворить неполноценным трением стали. Кэйя ему сильно задолжал. — Выбью. Об каштан, — на миг клинки слиплись, вмерзнув друг в друга. Кэйя, инициировавший это, с силой отталкивает его, разрывая сцепление. Чайльд заливается маниакальным смехом берсерка, пробирающим до глубины костей… А Кэйя, холодный и сосредоточенный вновь устремляется в атаку, вгрызаясь в Чайльда, словно лавина — в горную реку. — Разозлись! Чистая ярость никогда не бывает горячей. К моменту, когда человек доходит до кондиции абсолютной, тотальной злости — все прочие эмоции сгорают, оставив лишь холодное, пронзительное равнодушие и целеустремленность. Кэйя, конечно, злился не на Тарталью, но поводов для ярости у него было предостаточно. А вот способов выразить ее не так-то много. — Сорви на мечах все! Здесь одна пагубная привычка встретилась с разрушающим желанием. И это было упоительно. — Сталь вытерпит, а я — тем более! Его голос и смех угасал лишь для того, чтобы клинки могли передохнуть. И наконец, еще одной уловкой, изобретенной буквально на лету — Кэйя только начинал изучать и испытывать возможности новообретенного глаза бога, поэтому вся эта дуэль была для него чистым полем для экспериментов — рыцарь загоняет оппонента, прижав того спиной к каштану. — Достаточно? — Неплохо! — полученным синякам и боли в костях Чайльд радовался, как ребенок сладостям. — А теперь пригни, пожалуйста, голову, — ласково попросил его Кэйя, замахиваясь мечом для самого сокрушительного удара, на который был способен. Он целился, но не в Чайльда, а в дерево. Замах, от напряжения взвыли мышцы, а глаз бога заискрился ослепительно белым — и могучий многовековой великан принял в свою древесину клинок, точно на уровне шеи Тартальи, который ушел вниз в последнюю секунду. Холод приятно остужал раскаленную кожу, но азарт и упоение сражением и убийством древесного гиганта не могло пройти так легко. Возбуждение сражением эти двое с самой первой своей дуэли путали с физиологическим влечением. Кэйя отпустил рукоять клинка, и ухватив за воротник так удобно опустившегося на уровень его глаз Чайльда, впился в его губы с поцелуем. Ответом ему была еще одна демоническая усмешка, обжигающая кожу. — Вот теперь ты точно пар выпустишь, — насмешливый шепот, вынуждающий кусать наглые губы, жестче держать его одежду, и целовать... жаднее. Сминать его губы, обсасывать их, оттягивать на себя - пить его, как воду - практически унижаться, выпрашивая больше. Хмыкнув еще раз каким-то своим мыслям, Чайльд, наконец, расслабил челюсть в полустоне, второй раз за эту дуэль отдал Кэйе право первого хода.