Третья Мондштадская революция

Кто такие Предвестники? Личная свора ее величества Царицы. Псы, благородные, лощеные, породистые, с горящими глазами охотников, готовых гнать добычу по всему свету, пока не настигнут и не вопьются клыками в загривок жертвы. Кто такой Чайльд? Младший щенок. Дурной, рыжий подросток, с непропорционально длинными лапами и смешными торчащими ушами. Самый юный всегда легко становится любимчиком охотника, особенно, если его уже нашли, перемазанном в крови дичи. Даже если среди родовитых гончих он — единственный дворняга. Дайте Чайльду немного выпить и развяжите его язык, первым, что вы услышите от него, будет: «Синьора — сука». Предвестники очень по-разному относились к новичку. В первую очередь, его приручали. Это стало необходимой мерой, ведь он был абсолютно… дик. Четырнадцатилетний пацан, вступивший в Фатуи уже по локоть обагренный во вражеской крови, прошедший Бездну, завоевавший любовь их богини лишь благодаря огромным голубым глазам, пустым и бездушным, как у нее самой — казался им скорее угрозой их делу, чем ценным приобретением. И во многом они были правы, поэтому дурь из него выбивать пришлось долго, жестко, и кроваво. Уроки работали плохо. Ведь, получая выволочку за совершенный на старших выпад, Чайльд тянул окровавленные губы в абсолютно счастливой улыбке, и в следующий раз даже самым лучшим из предвестников было практически невозможно поймать его тем же приемом. Приходилось быть изобретательнее и учиться быстрее, чем жадный, нет, одержимый битвами, сражениями и драками подросток. Во-вторых, его учили. Высшим стилям фехтования и боевым искусствам, вытеснившим его грубые манеры, истории, литературе… Предвестник Фатуи не может быть глуп. Предвестник Фатуи должен быть умнее богов, за которыми Царица объявила охоту. Ведь лучшая добыча достается самым свирепым, самым сильным и самым… умным охотникам. Годы превращали его свирепость в подавленную ярость, способную обрушить всю мощь Бездны на головы врагов Ее Величества, врожденный потенциал — в отточенное мастерство, а алчущий пытливый ум — в эрудицию, образованность, элегантность. Сложнее всего в обучении далось прививание юноше хорошего вкуса. Хоть Синьора и выбила из него любовь к огромным, несоразмерным с его тощим угловатым тельцем вещам, единственное, что она смогла добиться, было заученное, как по нотам, правило: серый не бывает вульгарным. Правда, даже классический крой пиджака и брюк, в своей манере дитя бездны превратило в тот знакомый всем образ, испортив дорогой костюм ужасными военными сапогами, бойкотом рубашек и облезлым, выцветшим от времени красным шарфом. В те годы его молодость и бурный нрав выгодно выделяли его на фоне прочих предвестников, и так продолжалось до первой его серьезной оплошности. В те годы юный Чайльд, верный пес Ее Величества, удостаивался чести сидеть у ног своей богини, зарывшись лицом в ее меховое облачение. Архонт, посмеиваясь, перебирала его рыжие волосы, приговаривая: — Твои волосы — пламя, об которое нельзя обжечься. Блуждающий огонь в болотной топи, ведущий к смерти путников… Ведущий к смерти моих врагов… Он поклялся положить к ее ногам все звезды Ли Юэ, прежде чем вновь сможет прижаться к этому роскошному одеянию. Прежде, чем она вновь погладит его по волосам. Гавань Камня и Контрактов юный Чайльд изучал несколько лет. Основной талант его, способность обращать в хаос любую человеческую добродетель, требовал подготовки, ведь невозможно стравить людей, не зная корней их конфликтов. Здесь ему было, где разгуляться. Он учился устраивать портовые драки, он ссорил торговцев, он разбивал влиятельные семьи… Каждая склока и скандал, учиненными им в тени, ложились фундаментом для грандиозной аферы, которую он провернет в будущем. Больше всего он любил драться в барах. В этом была его главная отдушина, и одно из трех любимых развлечений в Ли Юэ, наравне с выпивкой и проститутками, коих в портовых городах всегда в достатке. Для разбоя особенно облюбовал заведение, где отдыхали моряки. Зацепить южнокрестовцев с воинственными торговцами, извернуться, подлить масла в костер… И вот уже маленькая пивнушка заполняется криком, матом, звуком опрокинутых стаканов, столов, туш… И смехом Чайльда, бодро уворачивающимся от очередной туши, чтобы впиться, вонзиться, вгрызться буквально в самую гущу мордобоя, словить по лицу, сломать в отместку пару костей… Словом, культурно провести пятницу. Один из таких перевернутых столов перевернул и его жизнь, прихватив заодно еще парочку судеб. Тот день отличался от обычного лишь контингентом. Помимо моряков, торговцев, дешевых шлюх и местных задрипанных алкашей, в баре оказался рыцарь. Он сразу бросился в глаза Чайльду, сначала — из-за своей броской внешности. Темнокожего парня, ростом не уступающему высоченному Тарталье, с еще более темными волосами, собранными в небрежный хвост, и такой комплекции, проглядеть может разве что одноглазый. По осанке и выправке, обученный замечать такие детали предвестник, легко узнал военного, по акценту — Мондштадтца. Слишком характерные у них гортанные интонации, чтобы не узнать. Итого, рыцарь Ордо Фавониус. «И что он здесь забыл? Еще и один?» Чайльд проводил его взглядом, с каждым его шагом все больше убеждаясь: он нашел жертву на сегодня. Но в баре было слишком мало людей, чтобы начать «случайную» потасовку, поэтому рыжий повторил свой заказ, притаившись, стал наблюдать за ним В отличие от каждого в заведении, рыцарь вел себя абсолютно осознанно. Он подсаживался к кому-то за столик, угощал выпивкой, и задавал ряд вопросов, тщательно скрытых за обычными любезностями, шутками, иногда — оскорблениями. Даже Чайльд, которого учили ровно тем же методам, распознал виртуозный скрытый допрос только через несколько повторений — до этого он был полностью уверен, что незнакомец просто ищет подходящую компанию, но его поиски явно были глубже. «Это явно не официальная миссия Ордо». Теперь Чайльд увлекся по-настоящему. Ему выпала редкая честь видеть — и слышать — работу настоящего мастера. И, более того, тот, за кем он следил, прекрасно замечал это — их взгляды несколько раз пересекались, когда рыцарь провожал собеседника и искал следующего. Когда это произошло первый раз, внутри Чайльда все перевернулось. Ему в глаза… заглянул космос. Взгляд у рыцаря был необычайный, будоражащий, крайне пронзительный — даже в полутьме глаза его блестели, отражая редкое освещение и словно сияя изнутри ярким звездным сиянием. Сами по себе. Взгляд этот был лишь коротким — Чайльд не представлял интереса для рыцаря — и рыжий загорелся желанием вновь ощутить это звездное сияние. И ему это удалось, раз или два, но этого было слишком мало. Никогда прежде Чайльд не был так одержим ничем, кроме битв… и превратил это желание в очередной мордобой. Изменись что-то, поступи он иначе? Возможно, у рыцаря в последствии было бы меньше причин считать его своим персональным чудовищем. А может быть, он и вовсе не стал бы его, персональным. Однако Чайльд, идя к барной стойке, очень убедительно толкает собеседника незнакомца, отчего тот падает на стол, опрокидывая его. Со стола взлетают кружки и бокал красного вина, падая, обагряет белоснежную рубашку рыцаря. Пьяница тут же лезет с кулаками, но точным пинком ноги Чайльд отталкивает его от себя. Он ждал агрессии и от рыцаря, но в ответ — лишь легкое цоканье, расцветшее в очередную вежливую улыбку и — проклятие! — прищур. Даже оказавшись так близко, предвестник не добился цели: безумно-космические глаза оказались скрыты за плотными веками. Еще один пинок. — Ну что вы, не стоит так остро реагировать. — Ваша рубашка, — спохватился Чайльд, — Могу я помочь как-то? — Не стоит беспокойства. Я все равно собирался уходить. Сохраняя хладнокровие, лицо и достоинство — все то, чего у Чайльда с роду не было — рыцарь удалился, не желая даже смотреть на то, как пьяница возится с ногой предвестника, пытаясь утянуть его на пол и продолжить бой на своей плоскости. Удалился. Ушел. Не взглянув больше ни разу на зачинщиков. Оставив за собой сумасшедший шлейф чего-то цветочного, слишком сладкого, чтобы быть мужским парфюмом, но отчего-то невероятно ему подходящего. Чайльд даже не замечает, как хватает сумку и бежит вслед за рыцарем, догоняет его на пустынной набережной и кричит, срывая глотку: — Сэр! Сразитесь со мной! Любой другой, любой нормальный человек, бы испугался или послал бы к черту. Даже игнорирование было бы куда более рациональной реакцией. Хвала архонтам, что его рыцарь — никогда не был нормальным. Поэтому обернулся, обхватив рукоять меча, спросив то, что не пришло бы в голову больше никому: — А что мне за это будет? — рыцарь был кокетлив и угрожающе серьезен одновременно. В тот момент Чайльд как никогда многому научился у него. Это дерзкое обаяние и флер самоуверенности, в объятиях звезд и самой вселенной — станет его лучшей театральной маской и боевым обликом. Звезды и бездна, источаемые этим рыцарем, позднее станут собственными рыцарскими доспехами Тартальи. — Я заплачу за вашу рубашку. — Пока неинтересно. — И угощу выпивкой. — Уже лучше, — насмешка вынуждает раскрыть карты. — Вы спрашивали о Каэнри’ах. За весь вечер рыцарь ни разу не произнес названия страны, о которой пытался разузнать у моряков. — Что тебе известно? — Победите меня — и я расскажу все, что знаю. — Это… сделка? — видимо, не только Чайльд учится местному этикету. — Больше. Это — мое слово. — Что же… Начинаем? — даже с рефлексами и навыками Тартальи было сложно уследить в полутьме, нарушаемой лишь неверным звездным блеском и лунным сиянием, за быстрыми движениями рыцаря. Он едва успел обнажить свое оружие и отразить первый его выпад, столь стремителен и отточен он был, — Не волнуйся. Мне нужно, чтобы ты мог говорить. — С чего вы так уверены… — поймав темп, Чайльд с уверенностью скрестил с ним клинки. И улыбки, — что сможете меня одолеть? Под покровом ночи дуэль могла происходить без угрозы вмешательства миллелитов, брезгующих заходить в этот гнилой район гавани. Дуэль, а не битва, не бойня, не свара, больше напоминала танец. Рыцарь, оказавшись не просто сильным соперником, уступил лишь тогда, когда Чайльд призвал силу глаза порчи. Водяные хлысты, окружившие его, почти обезоружили соперника Чайльда, принеся ему не просто удовольствие — настоящее блаженство и упоение. Каждая мышца ликовала от напряжения, рвущего крышу физиологического кайфа и нервного возбуждения. Дыхание полетело к чертям, и лишь ритм ударов клинка и элементальной энергии, говорили ему о том, что он все еще в реальности. Соударение стали — как биение сердца. Никогда прежде Чайльд не чувствовал себя настолько живым. Наконец, раздался лязг, которого он ждал больше всего: рыцарь выронил меч. И сам за ним рухнул на колени. — Я ведь… сказал… что тебе не победить меня, — задыхаясь от восторга пророкотал Чайльд, подлетая к сопернику, чтобы… В тот момент он не решил, хочет ли он его обезглавить или протянуть руку и помочь подняться. Его ослепили искры. Сначала, сияние поднятых на него звездных глаз — обескуражило. Затем — обжигающий сноп настоящих, огненных искр, жгущих брови и ресницы. Парень закрыл глаза рукавом, смахивая их. И в этот момент рыцарь, вскочив на ноги, взял его в захват со спины, плотно прижав лезвие меча к его горлу. — Это — победа. Выкладывай, — рыцарь явно устал с ним возиться. Чайльд залился смехом. От этого горло его напряглось, и нож оцарапал тонкую белую кожу, на которой сразу же выступила струйка крови. Парень слышал ее запах и чувствовал вкус пепла на губах. Шумно дыша, он кивнул, показывая, что не собирается сопротивляться. Рыцарь отпустил его, клинок уперся в спину, отчего по позвоночнику пробежал ток. — Могу я… Угостить тебя? И рассказать все за вином. — Только не в такой дыре, — вздрогнул, не желая возвращаться в эту забегаловку. Предвестник кивнул, соглашаясь. — И, конечно, ты угощаешь. И должен мне новую рубашку. Кивки стали горячее. — Идем. Тут есть местечко поприличнее. Кстати, ты отлично дерешься. Как звать-то тебя? Мне же нужно знать имя своего информатора. — Чайльд. Собеседник изумленно изогнул бровь, лишний раз демонстрируя свою осведомленность и образованность. — Это как… принц? — Для тебя побуду, — засмеявшись, поклонился, весьма манерно, чем заслужил первую искреннюю усмешку, — Для тебя… — Кэйя. — Побуду принцем для тебя, Кэйя. — Повторил Чайльд, поднимая на него взгляд, чтобы снова полюбоваться его восхитительными глазами. Кэйя как раз поправлял челку, растрепавшуюся в пылу драки. Он тоже запыхался, отчего глаза сияли еще ярче. И это было восхитительно.