Третья Мондштадская революция

Как подростки, целовались под деревом. Меч в итоге Кэйя так и не забрал, он перестал быть ему нужен: есть множество способов пощекотать спину Чайльда, куда более интересных, чем острием клинка. До дома, арендованного в центре стратегически важного треугольника Ордо — бар — рынок, они добрались почти молча. Рыцарь кусал щеку изнутри. Предвестник ухмылялся и трусил за ним с очень щенячьим видом, будто пес, который наконец-то дождался возвращения хозяина и заслуженного внимания. — И чем ты хочешь заняться? — спросил Чайльд, когда за ними закрылась дверь. — Есть у меня одна идея, — искусанные пухлые губы расплылись во многообещающей улыбке. Кэйя погладил собеседника по щеке, спустился по жилистой шее к вороту пиджака и потянул за него, натянув воротник, точно ошейник, — Иди наверх. Раздевайся. И жди меня. Будет грязно. Фатуи сглотнул, хмыкнул, чувствуя подвох пополам с возбуждением, и пошел наверх, где была большая, пока еще пустая комната, которую они оба уже приметили как отличное помещение для спальни. Кэйя вообще с самого первого посещения этого дома признал его… домом. Он отчетливо представлял, что хочет сделать с открытым светлым пространством, как расставит мебель и где кинет ковры. Больше всего ему понравились окна, большие, направленные на солнечную сторону. «Никаких штор», — пообещал он себе и им, когда впервые увидел. Словом, через минуту, помучив Чайльда ожиданием немного, Кэйя тоже поднялся наверх, заглянул в кладовую, оставил там рубашку, и вернулся в комнату с довольной улыбкой. С грохотом поставил две здоровые банки с краской на пол. Чайльд, до этого изящно облокотившийся на подоконник, повернулся на шум, заломив бровь. Кэйя чуть не сдался при виде этой разочарованной мины и красивого тела, но в голубых глазах сразу за ощущением облома возникло еще большее обожание. Пришлось ответить подмигиванием — а с одним глазом делать это приходится крайне выразительно. Открыл банку. — Хочу синие стены, — сказал он, размахивая кисточкой с той же экспрессией, как обычно орудует мечом, — И отделаю все корабельной доской. А прямо на этой стене — будет огромная карта. — Кэйя, — интонацией Чайльда, пытающегося разобраться, ему обижаться или смеяться, рыцарь буквально упивался, — Ты же знаешь, кто я? — Сегодня ты мой маляр. Кисточку в зубы и поехали. — Хах, как скажешь, начальник, но я надеюсь на своевременную оплату. — Я тебя покормлю за хорошую работу. Кэйя щедро вылил в банку синего колера и размешал. Да. Он хочет ярко-синие стены. Пол под мореный дуб. Золотистые плинтуса… И нужно будет поискать композиции с живыми цветами и павлиньими перьями. — Так значит, теперь тебе нравится морская тематика? — Ну, я подумал, что раз у меня уже есть повязка и болтливый рыжий попугай, то будет неплохо завершить пиратский образ. Заведу себе шляпу. Буду пить ром из горла. И много материться. Наконец, фатуи начал смеяться. И возить краской по оштукатуренной стене, забрызгивая каплями синей краски свое шикарное тело. — Не знал, что буду когда-то наблюдать за тем, как сохнет краска, — задумчиво-насмешливо проговорил Кэйя, следя за особенно наглой каплей. Ее путь начался в ямке между ключиц, а затем, когда предвестник шевельнулся, продолжился, сместился вправо и очертил дугу по груди, обогнув всю мышцу и сосок. — М? — Крась-крась. В итоге краска застыла примерно на середине живота. Получилась достаточно симпатичная дорожка. Или маршрутный лист, если позже Кэйя надышится парами растворителя настолько, что захочет ей воспользоваться. До конца дня они выкрасили всю комнату, в однотонно насыщенный синий цвет, в котором глаз радовался. Пока Чайльд отмывался, Кэйя накинул рубашку, вышел на рыночную площадь, чтобы приготовить ужин, и, конечно, совершил первую масштабную покупку в новый дом. Огромный ящик вина, лучшего, которое только сумел найти. И чуть позже, когда они сидели в обнимку в огромном кресле в полупустом помещении, которое скоро станет самой уютной гостиной в Мондштадте (если, конечно, у вас такой же ужасный и вульгарный вкус, как у этих двоих), распивали дорогущее вино, державшее начало в лучшем винограднике города, из огромных керамических кружек, Кэйя по-настоящему почувствовал себя дома. Было ли дело в парах краски, которой они оба пропахли насквозь, или в помещении, или в зажженном камине, или в родном вкусе вина, или… в тепле человека, забывшего обо всех делах, чтобы поддержать рыцаря в трудный час… — Мне пора? — спросил Чайльд, когда за окном совсем стемнело, — У тебя здесь только одно спальное место. — Совсем дурак? — с такой же смесью вопросительной и утвердительной интонации спросил Кэйя в ответ, перебравшись к нему на колени и обняв за шею, — Ты еще не так разжирел, чтобы не уместиться со мной на одном диване. В тот момент Кэйя был уже достаточно пьян, чтобы сильнее сжать его бедрами и поцеловать, по-собственнически запустив длинные пальцы в рыжие, отяжелевшие от влаги вихри, и всем видом запрещая уходить хоть куда-то. Чайльд улыбнулся ему в губы, не менее властным жестом запуская пальцы под рубашку, поглаживая снизу-вверх по позвоночнику. Рыцарь растаял. Дело все-таки в человеке.