Третья Мондштадская революция

С момента пробуждения в соборе Барбатоса Кэйю преследует повторяющийся кошмар. Всепожирающее беспощадное пламя, на острие меча, на сетчатке, на коже… Преследует, догоняет, окутывает. Душит. Сжигает заживо, проникая под ребра, заполняя легкие дымом, пронзая насквозь. И от этого огня нет спасения, единственное место, где царит холод, такой же душераздирающий и жестокий, как и пожар — это глаза Дилюка. В его взгляде нет ни гнева, ни ярости, лишь разочарование и отречение… И мир переворачивается с ног на голову, когда там, где всегда было тепло и уютно — пустота. Красное стало черным, черное — покрылось коркой льда… И все так запутано, так страшно и так болезненно… А сегодня буйство пожара накрыло цунами. Огонь, казавшийся всепоглощающей геенной, оказался лишь маленьким костерком на фоне по-настоящему мощной стихии. Безумие, в которое обратился его мир, стало всего лишь новыми правилами игры. А в любых правилах можно разобраться, освоиться, найти лазейки и научиться побеждать… Теперь горячее — холодное, холодное — горячее. Добро и зло перепутаны, и рыцарь станет убийцей, а берсерк — принцем, и на такую реальность Кэйя хочет взглянуть. Пусть и всего одним глазком. Реальность оказалась лучше любых снов и самых дерзких притязаний. На губах, стянутых тонкой коричневой корочкой, остался терпкий прикус вчерашнего вина и острой жареной курочки, вокруг — легкий запах краски. А на груди — чужая рыжая макушка. Непокорные пламенные пряди, растрепавшиеся во сне, щекотали шею. От них все еще пахнет тем самым парфюмом, которым Чайльд запечатывает конверты, и в миллионный раз Кэйе приходит на ум, что этот запах для него слишком тяжелый и зрелый. Сами пряди и кожа, чуть влажная и теплая от сна, пахнут намного легче. Собственными, почти пудрово-терпкими нотами. Старается дышать глубже, чтобы лучше это запомнить, чтобы больше молекул проникали в легкие. На волосах даже застывшие капли краски, которые вчера не были тщательным образом вымыты, смотрятся как маленькие кристаллы бирюзы. Это и есть «Доброе утро»? Кэйя аккуратно прикасается к его лицу, пальцами зачесывая непокорную челку назад, открывая светлую тонкую кожу. По меркам рыцаря, Чайльд некрасив. Слишком простоват. Но стоит ему открыть глаза, как простые, тривиальные и даже деревенские черты заиграют в новом цвете. Гладит по переносице, дожидаясь этой вспышки двух голубых молний. Предвестник же словно специально ворочается, сжимает его крепче и что-то мычит во сне, запуская руки глубже под спину Кэйи и трется лицом об его грудь, так и не проснувшись, зато напрягая в подсознательном потягивании роскошные сильные плечи, а затем вновь расслабляясь и проваливаясь в сон. Вот их, усыпанных веснушками, рыцарь считал просто великолепными. Проводит пальцами, группируя их в созвездия по пять-семь крупных крапинок, и пытаясь пересчитать. Бесполезно. Можно вечно смотреть, как горит огонь и течет вода? А что насчет пламенных рек? Наблюдая за ним, Кэйю вновь начало клонить в сон. Слишком домашним он сейчас казался. Даже в не обставленной, недоделанной квартире, на маленьком узком диване — его присутствие создавало необходимый израненной и истерзанной душе уют и покой. Ощущение защищенности. Этот придурок даже подсознательно сильнее накрывал его своим телом, чтобы тот ненароком не замерз под тонким одеялом. И, признаться, без него было бы действительно холодно. Второе пробуждение было еще мягче и теплее. Давление на грудь пропало, и чужие пальцы обвили его ладонь, аккуратно сжав. Внутренности затрепетали от нежности и предвкушения, слишком хорошо он знал эту привычку целовать с утра. Приоткрывает глаз — подсматривать, когда глаз только один, тоже не очень удобно — любуясь этим растрепанным, сонным, солнечным парнем — и получает легкий поцелуй в губы, от которого горячо выдыхает через рот, не в силах совладать с эмоциями, и хочется сжать его руку в ответ сильнее. Вот теперь утро действительно доброе. — Ну, отпусти, я не могу с тобой тут лежать весь день, — через несколько часов этой обезоруживающей нежности, Кэйе пришлось все же вновь поднять щиты, — Мне ведь нужно сегодня показаться в Ордо. — Угу, и ты так ответственно относишься к встрече с магистром Эрохом, что полночи пил. — Мы в Мондштадте. Здесь подозрительнее не пить, чем не трезветь., — Быстро поцеловал в веснушчатое плечо и согнал с себя, пока его тепло и присутствие не убедили проваляться в постели еще пару… часов? дней? жизней? *** Ордо Фавониус — синоним Мондштадта. Исполнительные, упорядоченные, верные высоким идеалам, заложенным первым рыцарем одуванчиком… Блистательные и сиятельные рыцари в отполированных до блеска доспехах. Или, в зависимости от ваших политических взглядов, прогнившая изнутри структура, узурпировавшее влияние на торгово-экономическую, политическую и светскую сферы жизни города вина и песен. Кэйя старался быть гибок в своем мнении, но теперь его взгляды вынужденно становились жестче. И более однобокими. Вопреки потаенным ожиданиям, без Рагнвиндров, чье имя тоже является синонимом города анемоархонта, Ордо не исчез, не ослаб и даже не покрылся пылью. Внутри штаба по-прежнему было многолюдно, сновали слуги, гремели доспехи, велись разговоры разной степени серьезности и отношения к рабочим моментам. Еще на подходе к массивному каменному зданию, Кэйя облачился в лучшую из своих защитных улыбок, залихватски зачесал длинную челку, открыв повязку на глазу, воинственно поблескивающую золотым кантом. С ним здоровались — он кивал. Зато дверь в комнату отдыха, где собирались офицеры, Кэйя толкнул двумя руками, да так сильно, что створки ударились от косяки. Все взгляды устремились на него. Он же, сверкнув острием улыбки с вызовом всем и каждому присутствующему, кто посмеет усомниться в его душевном равновесии и физическом здоровье, громко воскликнул: — Соскучились, черти?! — Кэйя вернулся! — мигом подхватил какой-то младший офицер, и комната отдыха наполнилась голосами, хлопками по плечу, обменом новостей и комплиментами его роскошной повязке. В Мондштадте очень легко заставить толпу скандировать что-либо. Главное задать нужный тон. Кэйя не выдержал бы, если бы хоть один из этих консервных банок смотрел на него с жалостью, сочувствием или отдаленным подобием соболезнований. Он — выжил. Он — жив. Он — собирается оставаться живым! Только одни глаза, всех этих разноцветных радужек, были полны эмоций, которые рыцарь не желал получать. Из самого уголка, тихо заполняя документы, пока прочие офицеры пили чай, болтали и тратили рабочее время на ерунду, на него посмотрела Джинн. Посмотрела-посмотрела, и вернулась к работе. Уделив внимание всем соратникам-товарищам, большинство из которых Кэйя с трудом узнает без формы, он прошел к столу Джинн, взял стул, перевернул его спинкой и уселся верхом, уложив руки на спинку. — С возвращением, — тихо сказала девушка, больше не поднимая глаз, — Я скоро закончу и сопровожу тебя на совет. Отдохни пока, у меня все под контролем. — Я сам найду кабинет Эроха, Джинни, — Кэйя наклонил голову на бок, чтобы легче было читать оперативные отчеты, которые разбирала подруга. Мозг его заработал на полную катушку, как можно быстрее обрабатывая полученную информацию и обновляя устаревшие за несколько месяцев сведения. — Тебя ждут не в кабинете магистра. А в Зале Совета. — А? , — вот этого Кэйя не ожидал. Ему просто нужно выйти с больничного — для этого и с магистром общаться лично нет никакой необходимости. А тут Эрох назначил ему встречу. Так еще и не тет-а-тет. Ответом его междометие удостоено не было. Кэйя нахмурился на секунду, а затем театрально развернулся с широкой улыбкой, закинул ногу на ногу и выцепил первого же рыцаря, который оглянулся на него, чтоб обменяться новостями обо всем, что успело произойти в городе и его окрестностях за это время. Джинн, закончив, накинула на свои плечи форменную накидку и топнула ножкой, цокнув металлизированным каблуком и, главное, возвращая себе безупречную военную выправку. Кэйя шел за ней, расслабив плечи, и не опуская щита-улыбку. Она повела его по роскошным мраморным коридорам, отбивая безукоризненную дробь по плитам. Ни разу не наступила на стыки. Ни разу не сбилась в темпе. — Джинни, ты что, на плаху меня ведешь? — усмехнулся Кэйя. Ответом ему было лишь отрицательное мотание головой. Наконец, коридор завершился высокой двойной дверью, за которой скрывался зал совещаний десяти капитанов и магистра ордена. Джинн постучала, отворила двери и встала, как полагается, по правую руку, отсалютовав и представившись по всей форме. А Кэйя остался верен своей вальяжной походке и самоуверенному выражению лица. — Рад вас всех видеть! — улыбнулся он, отмечая за столом присутствие всех, теперь уже девяти, капитанов. Ему приветливо помахал Варка, приветливый вообще всегда и со всеми, кивнул Альбедо и, что еще удивительнее, лучезарно сверкнул зубами магистр Эрох. — Сэр Альберих, с возвращением в наши ряды. Рыцарь Гуннхильдр, вы свободны. Джинн вновь отбила дробь и удалилась, посмотрев на Кэйю очень… странно. Эту эмоцию, напоминающую смесь презрения, сочувствия и извинений, ему было не раскусить слету. Более взрослые капитаны дождались от Кэйи полноценного салюта и дежурного: — Да пребудет с нами Ветер. Лишь одно место пустовало. Место капитана кавалерии, принадлежавшее Дилюку. При воспоминании о дорогом брате лицо Кэйи снова опалило фантомным жаром. — Прошу. Присаживайтесь. Мы рады поприветствовать вас не только в рядах рыцарей, но и за этим столом. Улыбка не дрогнула. Защита осталась непоколебима. Лучезарно улыбнувшись магистру, Кэйя сел, не поморщившись, не позволив себе слабости, даже — боли. — После трагических событий, произошедших с вашей семьей, этого ужасающего несчастного случая, потрясшего не только род Рагнвиндров и Ордо Фавониус, но и весь Мондштадт, вы показали невероятную самоотверженность и силу духа, справившись там, где даже ваш блистательный брат оказался… сломлен под давлением обстоятельств. Всколыхнувшую его ярость и ненависть Кэйя не выдал ни одним движением ресниц, лишь благодарно кивнул и самым искренним, сладким тоном, на который был способен, поблагодарил за оказанную честь. «Несчастный случай? Ты, боров, смеешь называть убийство моего отца несчастным случаем?». Разумеется, Кэйя понял все. Эрох был искусным дипломатом и лжецом, но Альберих ему не уступал. Одной речью Эрох ответил на все вопросы, терзавшие Кэйю, касательно поведения Дилюка в ту роковую ночь. Больше не осталось неясностей, и даже злость на брата растаяла, ведь… «Это ты. Ты сказал ему, что Ордо не займется расследованием убийства того, кого он почитал за восьмого архонта!?». «Это ты. Ты сломал его». «Из-за тебя, грязная продажная тварь, я лишился семьи, дома и глаза, а ты еще смеешь подкупать меня?!» Возмущение клокотало внутри, но Кэйя становился лишь радушнее, и Эрох клюнул. Для убедительности он даже посокрушался о том, какую ужасную потерю испытал город с уходом Дилюка. — Я надеюсь, что мой брат, восстановив мир с самим с собой, в скором времени вернется. — В наш последний разговор он был глубоко травмирован и мог… несколько импульсивно отреагировать на некоторые мои слова. Хорошо, что вы, Капитан Альберих, не такой. Здесь уже даже Кэйе отказала выдержка, но гадкий смешок он умудрился превратить в польщенную улыбку и смущенный поклон. — С согласием совета капитанов… И благословением Барбатоса… Я, сэр Кэйя Альберих, сочту за честь присягнуть вам, магистр Эрох, как ваш капитан. «Ты даже не представляешь, насколько проще была бы твоя жизнь, если бы Дилюк разозлился на тебя по-настоящему. Он бы тебя избил, Эрох. Сломал бы пару костей, обжег бы, а ты получил бы возможность его с позором уволить. А я… я тебя уничтожу».