Третья Мондштадская революция

Вернемся снова в ту ночь, когда начался пожар и закончился дождь. Первая строчка, сделанная Джинн с момента смерти Крепуса Рагнвиндра, звучит как «Кэйя ранен. Дилюк ушел». После этого она не притрагивалась к этому дневнику, даже сейчас, по прошествии многих лет, Рыцарь Одуванчик не найдет в себе сил открыть и перечитать эти две строки. Весь ужас, испытываемый ей в те страшные дни, не передать словами, потому что весь он — в пустоте, в этих белых страницах. Это — конец. Открытый финал, который некому дописывать. Наверное, Джинн тоже пострадала в том пожаре, но подумать об этом она сможет тогда, когда закончит свою работу. Сейчас же ее другу требуется помощь. — … Плевать. Мокрого места не оставлю, если увижу его рядом, — не голос, а потусторонний рык, не звериный, а демонический, вырвался из горла Чайльда, проклиная Дилюка даже не коснувшись его взглядом. И хорошо, что Тарталья был слишком занят, чтобы смотреть на него. А в голосе и без того достаточно презрения. Рыцарь никогда не испытывала симпатию к Фатуи, ни к организации, ни к этому конкретному парню. Хоть его ярость и была ей понятна, вдвоем они с Лизой не управятся с Кэйей, находящимся без сознания, и не смогут разнять драку, если тот потеряет контроль и налетит на Дилюка, отходящего от удара об стену. — Не распыляйся, — Джинн слышала свой голос будто со стороны и даже не узнала его. Он звучал строже и суше, — Отнеси в гостиную, где мы сидели. Лиза, иди за подмогой. Сообщи, что пострадал офицер Ордо Фавониус… Чародейка кивнула и направилась вперед, напоследок коснувшись предплечья Джинн со словами: — Держись, Одуванчик. Джинн осталась наедине с Чайльдом, и была всячески заинтересована в том, чтобы Кэйя выжил — иначе она станет следующей, кто последует за ним. — Положи его на диван и приподними голову. Она имела ввиду подушку, еще не зная, что приказы нужно отдавать максимально четко. «Если приказ может быть понят неправильно, он будет понят неправильно» — впервые Джинн столкнулась с этим на практике, но сейчас недопонимание было даже уместно: Тарталья уложил его, вытянул тело и приподнял голову, убаюкав ее на своих коленях. — Хорошо. Зафиксируй. Положил ладони по обе стороны его лица. Джинн подсела рядом и поднесла ладонь к его носу, закрыв ей органы дыхания на манер кислородной маски. Чайльд немедленно напрягся. — Что ты делаешь? — Прочищаю ему дыхательные пути, — Рыцарю пришлось вспомнить об этике оказания медицинской помощи при свидетелях, поэтому она начала проговаривать действия вслух, — Убираю дым из легких и вывожу его. Через несколько глубоких вдохов Кэйя закашлялся. После чего небольшой грязный комочек остался на ее ладони, и она отбросила его. Затем сложила ладони вместе, окружая Кэйю исцеляющей аурой. — Это — моя способность глаза бога. Исцеляющее поле одуванчиков. Благодаря благословению анемо-архонта, оно может освобождать страждущих от боли. От нее исходит свет. Это сияние, чистое и нежное, светлые волосы и небесно-голубые глаза в тот момент делают ее похожей на ангела. Чайльд сглатывает комок напряжения и кивает, доверившись той, кого час назад обвинил в равнодушии. Свет-материя, концентрируется в виде едва различимых взглядом семян одуванчика. Они, подхваченные тончайшими потоками анемо-энергии, оседают на ранах, забеляя их. Элементальных одуванчиков становится все больше и больше, пока, наконец, каждая царапина, повреждение и этот страшный ожог на лице, не покрываются сияющей белой материей, источающей силу и благословение анемо-архонта. — Глаз мы уже не спасем. Однако с каждым прикосновением светящегося семени, дыхание становилось ровнее, испарина уменьшалась — и это ужасное пограничное состояние между жизнью и смертью, растворилось в обычном сне. Менее пугающим стало и выражение лица Тартальи, когда он убедился, что Кэйя — жив. Постепенно одуванчики таяли. Маленькие раны исчезли полностью, серьезные — прекратили представлять опасность для жизни. Большего Джинн сделать не могла. Только передать его другим врачам, которые завершат лечение. Усталость и сложность ранения дали о себе знать, и через несколько минут интенсивного лечения, она убрала руки, успокоив элементальную ауру. В воздухе после применения ее способности остался свежий запах ветра и лугов. Наконец, прибыла подмога. Лиза не вернулась — она осталась в больнице, занимаясь бумажной стороной разрешения этой катастрофы. Там чародейка действительно могла принести пользу — под угрозой элементального дефибриллятора все резко начали работать быстрее, палата оказалась свободна, процедура стала понятной и простой. — Можешь выдохнуть. Он в безопасности. Конечно, Чайльд ее не послушал — встревоженный пес увязался хвостом за врачами и крутился уже там, засовывая свой обеспокоенный нос в каждый вопрос и документ, выясняя, как будут лечить, чем, и как можно сделать лучше. К счастью, это не проблема Джинн — а присмирить слишком волнующегося Фатуи Лиза сможет играючи. После того, как работа была сделана, Рыцаря Одуванчика накрыло осознание произошедшего. Хоть все же бунтовал против действительности разум: отказывался до конца верить в реальность этих событий из-за их торопливости, из-за их гротескности, из-за того, что они так вырываются из нормального, размеренного течения жизни Джинн и ее друзей… «Так не бывает». Вчера они должны были отмечать день рождения Дилюка, а не хоронить его отца, и сегодня у них должны были появиться воспоминания, а не шрамы… Из коридора доносился запах гари и мокрой древесины. Тогда-то Джинн и осенило, что поместье нельзя покинуть через это крыло. Прыгать по окнам — явно не стиль нового владельца особняка. Во внезапной тишине шаги тяжелых сапог звучат оглушительно громко. Джинн поднимает глаза и видит Дилюка, хоть и не узнает в увиденном человеке своего лучшего друга. Это тень или огненный призрак — но никак не Дилюк. Это не он, всклоченный, с разбитым опухшим носом, с обожеными руками — и абсолютно пустым, бесстрастным лицом. Эта фигура просто не может быть тем же ярким юношей с вечно горящими глазами и широченной улыбкой, каким он был всего сорок восемь часов назад. «Это не ты». «Это не можешь быть ты». «Это не может быть правдой». Джинн поднимает на него глаза и медленно встает. — Он выжил? — сухо поинтересовался Дилюк, облокачиваясь на дверную раму и складывая руки на груди, чтобы скрыть свежие ожоги. Прочел ответ по ее лицу, — Ясно. Рыцарь опешила. — Ты шутишь что ли?! Ты его чуть не убил, а стоишь здесь сейчас… словно ничего не произошло! — Почему не произошло. Я его _чуть_ не убил. Прикусила губу, уставившись влажными, потерянными глазами на того, кого, как думала, знает на все сто процентов — и того, кого теперь совершенно не узнавала. — Можешь полечить меня? Она нервно сглотнула, но все же кивнула, приглашая сесть рядом. Дилюк благодарно выдохнул и сделал, как сказала Джинн. Дал ей руки — на них такие же глубокие следы ожогов, как на лице Кэйи. Рыцарь обхватила их своими ладонями, окружая мощным исцеляющим потоком. — Все наладится… Кэйя выздоровеет, твои руки заживут, вы помиритесь — и все будет хорошо. Вы же всегда миритесь, вы же братья. — Нет, Джинн. Тут ты ошиблась, — Дилюк убрал руки и сверкнул на нее глазами, холодно и резко, словно перед ним была не его подруга, не его боевой товарищ, и не девушка, которую он звал замуж, а ядовитая гадюка, пытающаяся прокусить его сапог, — Он мне не брат. Он — приемный сын моего отца. Моего отца — нет. Семьи — больше нет. И дальше мы можем идти разными дорогами… Девушке ничего не оставалось, кроме как отодвинуться от этой угрожающей ауры, Дилюку же нужно было выговориться до конца. — Я подал в отставку, а он — остается в этой прогнившей шайке бюрократов и взяточников, почему-то все еще именующих себя рыцарями. Хах… Ему подходит. Гниль множится, когда вместе. — Дилюк. Я — тоже рыцарь Ордо Фавониус. — Да. Я знаю. И поэтому сейчас, когда все карты выложены на стол, хочу спросить тебя еще раз. Независимо от твоего ответа завтра утром я уеду из города, чтобы выполнить работу, которую должен был сделать Орден, если бы не был так занят разорением города и ведением провальной дипломатической деятельности, обрекшей нас на почти полную финансовую зависимость от соседей и даже Снежной… — Дилюк… — Ты нужна мне. Только у тебя в этом городе есть и разум, чтобы понимать, что не так с этим миром, и душа, чтобы жалеть его и желать спасти… Если бы он не остался в Ордене, предавшем Семью, не было бы этой драки. — Только не говори, что угрожаешь мне боем, если я выберу Ордо, а не тебя. Тебе мало одного светящего тебе трибунала за нападение на офицера? Никогда еще она не злилась на Дилюка настолько сильно. Злость была такова, что Джинн готова была самолично произвести арест и подвести лучшего друга под военный суд. — Я только спрашиваю. За меня ли ты… или… — За Мондштадт… Тяжело вздохнул. — … Как всегда, — Дилюк тяжело выдохнул, и даже холод исчез с лица, уступив место тотальной усталости и разочарованию, — Прощай, Джинн. Парень поднялся со своего места и поцеловал ее в щеку, повторив: — Прощай. Джинн подскочила, не стала прикасаться к его израненным рукам, но все же прошипела вдогонку: — Дилюк! Ты ошибаешься. Насчет меня, насчет Кэйи и насчет Ордо. И когда ты вернешься — я тебе это докажу. «Я верну Ордо Фавониус его истинный блеск, чтобы и ты мог вернуться на свет Барбатоса и спасти свою душу от заблуждений».