Третья Мондштадская революция

Странно видеть Кэйю без защитных барьеров. Без одежды, без повязки, без дежурного щита улыбок. Маленького, уязвимого, открытого. Никогда прежде рыцарь не позволял себе оставаться в постели со своим фатуйцем, не поднимая обратно ни одну из защитных систем. Сейчас он просто уткнулся носом куда-то в грудь Чайльду и закрыл глаза. Эта перемена была очень приятной. Видеть его без этой блистательной космической брони, разоруженного обаянием и остроумием, настоящего? Когда-то Чайльд действительно боялся, что увидев его таким, он разочаруется и потеряет всякий интерес, ведь Кэйя для него был всего лишь спарринг-партнером. Но вот, Кэйя дремал, остывая, его кожа чуть блестит в неверном ночном отсвете, а Аякс перебирал его пряди, расчесывая их пальцами на всю длину, раскладывая их по подушке длинными волнами цвета ночного океана… Оба молчали. И ни один не собирался уходить или ослаблять объятья. В голове было слишком много мыслей, и все они, как одна, описывая причудливые и сложные траектории, все равно упирались в Кэйю. Это складывалось в единый белый шум обожания. Все пряди, выпрямленные и разглаженные после варварских прикосновений больших грубых рук, аккуратно раскинулись на белоснежных простынях. Волны на белых барашках? Еще одна перевернутая реальность? Хах. Чайльд положил бы к его ногам голову каждого, кто когда-то смел причинять ему боль, попроси, намекни, дай Кэйя знак, что это сделает его хоть на мгновение счастливым… Пока же вся кровожадность и желание угодить обращены в защиту. Может, рыцарь снял барьеры, потому что и сами объятия, в которые он сейчас угодил — стали для него еще одним щитом? Первой внешней линией обороны… Подумав об этом, обнял его крепче, своими ладонями рефлекторно закрыв самые уязвимые места на спине Кэйи. Под пальцами часто попадаются рубцы и шрамы, их не меньше, чем у него самого. Как-то они сравнивали раны и их происхождения, и это был упоительный обмен опытом. Шевеление привлекло внимание дремлющего рыцаря и вырвало его из оков полудремы. Мгновенно выйдя из тотальной расслабленности, он надавил на плечи Чайльда и уложил его на спину. — Останься, — просьба? Нет. Приказ. Приказ, и воле маленького принца лорд-без-земель подчиняется беспрекословно. К тому же, в таком положении Кэйя обрекает его на долгую бессонную ночь. — Спи спокойно. Никакой перепалки. Никаких обменов шутками, колкостями и даже ни одного колкого взгляда — да уж, Кэйя действительно чувствует себя в безопасности. Выдохнув, рыцарь немного приподнимается на локтях и начинает выводить завитушки по груди, соединяя невидимыми линиями звезды-веснушки в ведомые и понятные только ему созвездия. На лице — полное сосредоточение, которое только полный идиот и слепец смог бы спутать с расслабленностью. Между бровей пролегла морщинка. Раньше ее не было. Казалось, что прекраснее быть невозможно — однако Кэйя, открывая новые и новые грани своей личности, открывал и неизвестные черты своей красоты. Самодовольство и самоуверенность сейчас вытеснил покой и какая-то духовность, виртуозная актерская игра — искренность, улыбку — полуопущенный веер ресниц над сияющей серебряной монетой взгляда. Вопросительная мина была им полностью проигнорирована. О чем думал Кэйя, пока все мысли, чувства и естество Чайльда были обращены на него? Прошло несколько минут или половина ночи — чувство ориентации во времени притупляла полная темнота, и единственной мерой времени было спокойное биение чужого сердца — когда рыцарь все-таки снова вернулся из своих размышлений и обратился к партнеру. — Чайльд, — уже (или больше?) не Аякс, — Я хочу с тобой поговорить.