Третья Мондштадская революция

Где любимые плотные шторы, когда они так нужны? — Дома, в Мондштадте, а здесь нужно встать, когда скажут. Тем более, что вчерашнее знакомство с гостеприимной хозяйкой так и не обернулось этим самым знакомством. — … Двадцать девятый Чертенок играл с бегемотом, Теперь упокоен под слоем болота. Звонкий голос спасительницы Дилюк узнал, он раздавался через открытое окно с улицы, и вырвал раненного путника из беспокойного чуткого сна. По ритму и бодрому настрою в странных репликах угадывался детский стишок, но очень уж мрачный. Хотя, девица действительно была странная. Голос становился громче и слова разбирались отчетливее: она приближалась. — Тридцатый Чертенок рухнул в колодец, Трупную гниль пить в деревне придется. Долго мастер гробы колотил, Чтоб упокоить тридцать чертил. Дилюк понял, что свалит из этого странного дома при первой же возможности. В следующую секунду дверь отворилась и вместе с потоком солнечного света влетела улыбчивая девица. «Что не так с этим ребенком?» Ответ на этот вопрос он получил в ближайшие же полчаса. Оказалось, что девицу звали Ху Тао и происходила она из династии владельцев крупнейшего похоронного бюро Ли Юэ. — Это многое объясняет, — фыркнул Дилюк, рассматривая ее визитку. У такой юной дамы была своя визитка! Выполненная в виде защитного оберега от злых духов и богато разукрашенная бабочками, нарисованными от руки. Кропотливая работа, явно у выполнившей ее слишком много свободного времени и неуемной энергии. — А как зовут тебя? — Дилюк. — И кто ты? Вопрос Ху Тао был очень простым, и за жизнь Дилюка у него накопилось немало вариантов ответа на него. Когда-то он был рыцарем, когда-то он был наследником, в конце концов, всегда был Мондштадцем, братом, любимым сыном и, что самое главное и самое емкое, выражающее и описывающее всю полноту его личности и идеалов, — Рагнвиндром. — Просто — Дилюк. Девчонка улыбнулась и сложила руки на груди. — Значит, господин Дилюк. — Нет. Там, откуда я родом, нет господ. — И как же тогда к тебе обращаться? Кажется, она издевалась. — Мистер? Сэр? От последнего его покорежило. Он поморщился и, порывшись в глубинах своей памяти, вытащил знакомое слово, всегда добавляемое перед именем отца. — Мастер. Мастер Дилюк. В ту же секунду, как слова слетели с его уст, Ху Тао приободрилась, оживилась и в глазах ее загорелся нехороший огонек. Дилюку нужно было немедленно обозначить, что значит этот титул, но он не знал, с кем имеет дело. Она едва ли на месте не подпрыгнула, хлопнула радостно в ладоши и разулыбалась ярко, как маленькое солнышко. — Мастер? Самый настоящий! Дилюк, послушай, я тебя, вроде как, спасла, так что окажешь мне услугу? В ответ он коротко кивнул. — После того, как твои раны заживут, мне бы не помешало починить крышу. В этой деревне совсем нет никого, кто мог бы с этим справиться. «Молоток и гвозди, что в этом сложного?», — подумал Дилюк, ни разу в жизни не державший в руках ни того, ни другого, и согласился. Ведь, хоть он того и не просил, Ху Тао действительно спасла его. Для «специалиста по смерти» и своих весьма юных лет, новая знакомая Дилюка оказалась неожиданно хороша во врачевании. Обширные познания девушка объясняла знакомствами с различными ритуалами, пришедшими из всех культур Тейвата. Каждый разговор с ней был очень, очень странным. Со всей уверенностью Рагнвиндр мог утверждать, что она не похожа ни на кого, кого он знал прежде. Мрачная, но суетная, умная, но назойливая, уважительная, но абсолютно беспардонная. Эта девица сводила его с ума каждый раз, когда открывала рот. Не будь он обязан ей жизнью — придушил бы в первые пятнадцать минут знакомства. Все менялось, когда разговор заходил о духовных аспектах. Снимая в последний раз с него повязку, девушка неожиданно заговорила о Мондшатадте. — Тебе не кажется восхитительным и странным, что архонт, отрекшийся от живых последователей, лично провожает каждую душу? Быть может, в идеалах анемо архонта образ духа, как чего-то свободного от плоти и бренности, является высшим счастьем? Дилюк лишь нахмурился. Поддержать разговор о смерти, не вспоминая своего отца, он не мог, вспоминать же хотелось как можно реже, но несколько раз за день мысли его все равно возвращались к этой цепочке утрат и решений, верных и неверных, ошибок, злости и одиночеству. После чего Ху Тао вновь говорила что-то такое, отчего внутри у него перекручивались все внутренние органы, и он взывал ко всему своему достоинству, сдержанности и воспитанию, чтобы сохранить спокойствие. Когда Дилюк освободился от повязок, настал момент уйти из деревни, но сначала он должен был сдержать обещание и починить девушке крышу. За те несколько недель, что он провел в доме Ху Тао, у него практически не было времени на размышления. Тело требовало сна для восстановления от полученных ран, а после общения с Ху Тао отдых требовался и мозгу, и измученному сердцу, поэтому, стоило страннику остаться одному, чаще всего он быстро засыпал, до следующего возвращения хозяйки дома. Поэтому простейший логический вопрос, который он должен был задать себе с самого первого дня, прозвучал тогда, когда он забирался по ветхой, почерневшей от плесени стремянке, на крышу. «Почему некому починить крышу?» Дилюк отчетливо слышал голоса, идущие с улицы. Множество голосов: мужские, женские, высокие мальчишеские и девичьи, скрипучие старческие. Видел силуэты, мелькающие тенями по плотным занавескам. «Неужели во всей деревне не найдется ни одного свободного человека, чтобы починить крышу жрице?» Этот вопрос перетек в рассуждения о бесполезности, прокрученные в голове, пока он забирался по последним ступенькам, и непременно коснулся Ордо Фавониус, как эталона бесполезной никчемной организации. Ху Тао снизу подала ему ящик с гвоздями, молоток и таскала деревяшки, которые нужно было приколотить, чтобы залатать дыры. С этой задачей мог справиться абсолютно любой. Руки Дилюка никогда не были белыми пухлыми ручками аристократа. Они с самого раннего детства были покрыты мозолями, полученными во время тренировок, спаррингов и боев. В них чувствуется сила, власть, способность даровать и отнимать жизнь по своему усмотрению. Вот только это руки воина, и рабочими они никогда не были. Да и откуда. В особняке всегда, сколько помнил Дилюк, был небольшой штат разнообразных служащих, от горничных до мастеров по ремонту. Разобраться, с какого конца браться за молоток, труда не составило. Даже приноровиться придерживать дощечку так, чтобы она не соскальзывала вниз по фронтону — тоже. Одновременно держать молоток, гвоздь и дощечку — было уже сложнее. Пытаясь освоить эту нехитрую эквилибристику с элементами жонглирования тремя предметами, Дилюк позабыл о самом главном. Не ударить себе по пальцам. Какой-то из ударов молотка по шапке гвоздя пришелся прямо по ногтю на указательном пальце и парень громко зашипел от боли. Ху Тао в этот момент уже куда-то упорхнула. Сейчас Дилюк задумался, что она каждый день отлучалась с самого раннего утра, возвращаясь на несколько часов днем, чтобы перекусить, постоянно смотрела на солнечные часы, и опять убегала до глубокой ночи. Мимо в этот момент проходила женщина, чьи длинные белые волосы были укрыты платком. Она даже не подняла головы, услышав чертыхание и ругань Дилюка. Не было заинтересованных взглядов. Не было критики, советов, как толковых, так и бестолковых. Не было даже вопроса, кто он, собственно, такой, и почему чинит крышу местной жрице. Странно. Думать обо всем этом времени тоже не было. Стоило Дилюку задуматься, как коварный молоток вновь бил его по пальцам. Схлестнувшись в яростной битве с новым врагом, парень проработал до самого заката. Конечно, плотник из него вышел не высочайшего разряда, но со своей задачей он справился. Спускаясь с крыши, вновь едва нос к носу не столкнулся с той женщиной. — Прошу прощения. — Ах, нет, — она схватилась за грудь, прижав обе ладони к сердцу, — Нет, нет тебе прощения! И убежала. Странная. Дилюк решил проследовать за ней. Женщина побежала к соседнему дому, буйно заросшему сорняковыми растениями. Возможно, некогда этот сад был ухоженным и благородным, но сейчас даже малина разрослась в непроходимые заросли, превратившись из желанного гостя в настоящего врага агронома. Пробираясь за ней, он чувствовал, как его хватают за штанины колючки, как хрустит под ногами сухая растительность. Низко расположенные ветки все норовили схватить за волосы или одежду. Женщина же все продолжала бежать, пока не села на облезлую серую скамейку и не спрятала лицо в коленях. Через секунду плечи ее начали содрогаться, а сад заполнился плачем. — Мэм, прошу вас… — Нет… Как ты мог?! Дилюк отшатнулся от нее на шаг. Она смотрела на него зареванными голубыми глазами. Косынка слетела с головы, и растрепанные белые волосы теперь некрасиво облепили взмокшее лицо. — Как ты мог меня оставить?! Больше он ничего не понимал. — Мэм, я не знаю вас. — Я верила тебе, я любила тебя, я ждала тебя! Тридцать лет, в этом самом саду, каждое лето собирала для тебя ягоды, и варила варенье, которое ты так любишь! А ты… Ты так и не пришел ко мне! Решив, что у женщины проблемы не только с личной жизнью, но и с головой, Дилюк поспешил выбраться из зарослей. Ему это удалось далеко не сразу. Густая растительность сама по себе была труднопроходимой, а раздающиеся в спину плач и проклятия не способствовали успешной тихой ходьбе. — Зараза. Дилюк вытащил из ножен клинок и стал прочищать себе путь сквозь заросли, орудуя клеймором. Он вышел не с той же стороны сада, как вошел. Дома здесь оказались еще более потрепанными. Разбитые окна, почерневшие крыши. А вокруг — люди. Дилюк обнаружил сидящего перед домом пожилого мужчину. Он курил трубку. Выдувал пять колечек белесого легкого дыма, а затем — маленькое колечко, быстрое и юркое, которое разрывало предыдущие. Под глазами его пролегли глубокие морщины, делавшие взгляд совсем грустным. — Почему здесь такая разруха? — спросил Дилюк у мужчины. Тот не ответил. Выпустил пять больших колечек — и снова разбил их маленьким. Вот теперь по шее Дилюка пробежались заметные мурашки. — Мужчина, вы слышите меня?! — повысил он голос и был готов встряхнуть его за плечи, как ощутил быстрое прикосновение маленькой юркой ладони к своей пояснице, отчего он резко повернулся, замахиваясь клеймором, но там была всего лишь Ху Тао. — Бу! Испугался?! Ха-ха, испугался, так и побелеть недолго, Рыжик. — Нельзя так пугать людей. — Да ладно тебе, это же весело. Старик все так же сидел на крыльце. Снова пять колечек. И снова одно. Жутко. — Что с ним? Что с ними?.. — Дилюк взмахнул рукой, показывая на всю деревню. Хотя что-то ему подсказало ответ еще до того, как Ху Тао его озвучила. То был именно тот налет, осаждающий ее черты флером серьзности и какой-то странной возвышенностью. — А что тебя удивляет? Они мертвы.