i'll follow you until you love me

      Лёша переехал в Москву.       Об этом Вова, конечно, узнал не из первоисточника, а из группы. На фото в записи Лёша был настолько счастливым, что Вова не мог воспринимать это фото здраво, и ему казалось, будто его улыбка — наигранная. Он не мог так радоваться. Он мог так радоваться только с ним, и больше ни с кем, нигде, никогда.       Вова не сидел дома. Он гулял так часто, что ноги ломило, а мышцы не поддавались никакому массажу. Ему это было только на руку, ведь душевную боль все унимали физической. Да и после прогулок думать не хотелось.       Он гулял по центру, по районам, заглядывал в самые закоулки, пытаясь высмотреть эту грёбаную башню. Парень не знал, когда Лёша стал делать такую укладку, да и не хотел знать, потому что растрёпанным его хотелось обнимать, исцеловывать, а на такого Лёшу — смотреть издалека, боясь притронуться, будто обожжешься, или током пробьёт. Многовольтовым.       В метро он проводил больше всего времени, выглядывая Лёшу в сотне прохожих. Там же он плакал, забившись в самый угол вагона, пересматривая совместные фото. Мыслей о том, что кто-то будет смеяться над девятнадцатилетним плачущим парнем не было, потому что его волновали мысли о другом. Да и плакал он незаметно. Пара слезинок скатывалась, и ни вздоха; никакого надрывного плача.       Так и прошёл месяц. Легче не стало, но скучать по аудитории он начал, да и стримы были для него отдушиной — зрители отвлекали его от всего, заряжая позитивом. Они были ему как семья. Вова старался забыть Лёшу. Точнее было сказать Алексея, ведь Лёша звучало слишком мягко, до дрожи приятно.       Он заходил в его социальные сети только если совсем невмоготу сдерживаться. Так он и заметил, что Хесус всеми силами старался для кого-то, чтобы его адрес нашли. Вова не понимал, к чему это, — показывать вид из окна, фотографироваться у дома, даже не боясь никого, советовать близлежащие к дому места для посещения своим подписчикам.       Конечно, упустить такую возможность было сродни греху, и Вова, почти не прикладывая усилий, пробил адрес Губанова. Чуть ли не вплоть до квартиры, ведь если раскинуть мозгами, учесть расположение квартир и подъездов в доме с помощью карт и банальной памяти, ведь эти места были ему знакомы, можно было примерно понять, какая из квартир была его.       Особо не задумываясь над последствиями своих действий, и тем, что его ждет, Вова купил пачку сигарет в излюбленном магазине с продавщицей, которая обожала читать ему нотации. Семенюк заметил, что он ей тоже приглянулся, и они стали своего рода товарищами. Братишкин не упускал возможности спросить о семье и коте, который живет у неё с момента переезда, а женщина спрашивала у него о карьере и Сашеньке. Сашенькой был никто иной, как Губанов.       После расслабляющего разговора с приятной женщиной, Семенюк сел на первый поезд метро и поехал к Лёше.

***

      Сигареты были терпкими, и вкус на языке оставался ещё минут десять. Приятный дым щекотал рецепторы. Сигаретка устроилась в пальцах, как влитая. Клубы дыма выталкивались языком изо рта, неспеша. Слабый ветер трепал волосы парня, и заодно проходился по дыму своей легкой рукой. Впервые за такой долгий срок он чувствовал безопасность и комфорт. Лёша выбрал хороший район и уютный дом. Лавочки здесь были точно хорошими, и бабушек у подъезда не наблюдалось. Хотя зимой они не особо рады выходить на улицу, потом суставы болеть будут. Братишкину это не светило.       Из подъезда выходит он. С каким-то черным пакетом, явно пустым, потому что ветер не забыл потрепать и его. Лёша выглядел расслабленно. Так же, как и Вова, по виду, хотя внутри у него бушевала буря, — сердце ушло в пятки, а глаз от Хесуса отвести он не мог. Тот выглядел настолько родным, что глаза заслезились. Сигарета начала жечь пальцы, поэтому Вова потушил её и щелчком кинул в мусорку. — Ты здесь. И… — Лёша оглядывал его, — ты покрасился. В черный. — Вова действительно это сделал, и волосы, как бы ванильно это не звучало, отражали состояние его души. — И ты здесь. Ты специально подкидывал мне зацепки, чтобы я нашёл твой адрес? — он быстро вышел из удивленного состояния, оставляя место пустоте и раздражению. — Да. — Зачем? — Я скучал. Без тебя на Твиче пусто, — Лёша улыбнулся мягко, будто смирившись со своей нездоровой привязанностью. У Вовы возникла ответная улыбка. — Возвращайся. Пожалуйста, — последнее слово было сказано так тихо, что дружелюбно настроенный ветер унес эти слова к себе в убежище, не давая отчетливо услышать слова парня. — Говоришь, что скучал, после всего, что заставил меня почувствовать? — Вова усмехнулся грустно, стряхивая пепел с тёмных джинс. — Я люблю тебя, а ты поступил ещё хуже, чем я, бросив. — Чем я… Вов, — Лёша присел рядом, вздыхая и становясь более серьезным, — ты смотришь на ситуацию только со своей стороны. Я жил в страхе, не зная, куда себя деть. Мне было страшно от того, что стример, который мне нравится, как человек, имел такие сходства с тем, кто шантажировал меня, манипулировал. Я всё время ждал какого-то подвоха от него… от тебя. Ты не давал мне покоя во всех смыслах. Я хотел отомстить тебе, и я хотел всё это обсудить с тобой. Я думал о том, что тебе может быть плохо, потому что у тебя какая-то нездоровая реакция. Но я и не забывал, как плохо было мне. Я рассуждаю здраво, в отличие от тебя. Я бы хотел продолжить общение, но мне нужно будет время, чтобы отпустить эту ситуацию. А тебе бы стоило сходить как минимум к психологу. У тебя проблемы, Вова. — Я… да, я понял, — Вова повернулся к Лёше, и тот заметил мокрую дорожку у левого глаза. — Блять, Вова, — Лёша приобнял парня, поглаживая по спине. — Не плачь. Я тебя простил ещё месяца два назад. Просто не делай так, ни с кем, никогда. Уважай людей, прошу тебя. — Я постараюсь. Ради тебя, — Вова улыбнулся. С души спал груз, и он чувствовал себя окрылённо. Настолько, что решил поцеловать Лёшу в щёку. — Дурак, — Хесус положил руку Братишкину на на макушку и пригладил волосы. — Какой же ты придурок.