***
— Нам нужно поговорить! Гарольд склоняет голову набок, со скучающим интересом глядя на раздраженную чем-то гриффиндорку; Грейнджер кажется. Поддерживать дружбу или сколько-нибудь близкие отношения с друзьями Поттера он смысла не видел — Уизли был скучен и быть использован никоим образом не мог, — пытаться переманить на свою сторону эту семейку было идеей заведомо провальной, — грязнокровка Грейнджер имела определенный потенциал, но также интереса не представляла. Оба могли иметь бессчетное количество качеств, делающих их хорошими людьми, и, быть может, чудными друзьями, но... они оставались всего лишь детьми. Раздражающими, поверхностными, наивными детьми, толку и пользы от которых было не больше, чем от любого другого ребенка. Бесполезны для его целей, для их с Марволо целей, а значит не нужны и вовсе. Но что-то внутри, быть может, та жалкая тень, что осталась от Гарри Поттера этим мыслям противилась. Гарольд с трудом сдерживается от того, чтобы закатить глаза. Поттеры всегда были чересчур проблемны. Подобная преданность и, что серьезнее, привязанность, прелестна, но не станет ли она проблемой в дальнейшем? Он не знал. — Неужто? — нараспев тянет Гарольд, окидывая Гермиону долгим взглядом. Она выглядит серьезной и несколько рассерженной. Гарольд допускает, что это может быть из-за того, что последние несколько дней он старательно избегал ее, обрывая каждую до единой попытки завести разговор. — С тобой что-то не так, — сужая глаза едва не шипит Грейнджер. Гарольд должен признать, что неприятно поражен. До сих пор никто несоответствия с образом мальчишки Поттера заметить не удосужился. — Ты что-то скрываешь, Гарри. Что-то плохое. Мы должны поговорить. Гарольд вскидывает брови. Должны? — Хорошо, — нарочито сладко улыбаясь, кивает он. Спорить не хотелось, да есть ли смысл? — Сегодня вечером, после ужина, в Выручай-комнате. Пойдет? — Спасибо. — Гермиона победно усмехается, но спустя мгновение бросает встревоженный взгляд на часы и будто вовсе забывает о недавнем разговоре, испуганно восклицая: — ЗОТИ начнется через одиннадцать минут! Нам не стоит опаздывать, не то... Конец произнесенной ею фразы тонет в шуме других мыслей; Гарольд задумывается о своем, позволяя не в меру дотошной подруге Поттера тащить себя по коридорам к кабинету. Проблема?... Он не уверен. Урок Защиты проходит... занятно. Гарольд, усевшись за одну из первых парт, с интересом наблюдал за тем, как Пожиратель Смерти, весьма далеко ушедший по тропе изучения темных искусств и, насколько он знал, являвшийся почти полным профаном по части защитных чар, пытался научить подростков той самой защите от темной магии. И потому на внезапное предложение испытать на себе Империо, изучению в мельчайших подробностях которого было посвящено уже пара недель учебы, он ответил согласием с лёгкой улыбкой. — Империо! — заклятие срывается с палочки, и Гарольд отмечает, что при этом лицо Крауча-Муди на долю мгновения принимает некое виноватое выражение. На то, чтобы стряхнуть с себя заклинание у него уходит чуть больше пары секунд — как никогда ярко сказывается долгое отсутствие практики магии. Это вызывает всплеск раздражения, но Гарольд подавляет неуместные чувства, обещая себе, что совсем скоро маленькая проблема разрешится сама собой. Вида он не показывает, позволяя однокурсникам думать, что всё ещё находится под действием заклятия, — Крауч едва ли в это хоть на секунду поверил. Обожание Пожирателей, зачастую граничащее со слепым преклонением, делало их с Марволо в глазах последователей едва ли не земным воплощением богов, абсолютно всесильных, и Гарольд должен был признать, что это льстило, вместе с тем не оставляя права на малейшую ошибку. — Подойдите ко мне, мистер Поттер, — скомандовал Барти, внимательно и несколько настороженно наблюдая на ним. Гарольд, представления ради, делает пару шагов вперёд, а после останавливается, показательно тряся головой. — С чего бы мне это делать, профессор? — Он усмехается уголками губ, слыша восхищенное перешептывание. Мерлин и Моргана, до чего же просто впечатлить подростков обычной демонстрацией силы... Они с Томом развлекались подобным образом когда-то безумно давно, ещё в самом начале, только собирая вокруг себя однокурсников и в будущем — последователей. Когда простенькими, но яркими фокусами, специально для этого долгими бессонными ночами заучиваемые, когда громкими речами в исполнении Тома о превосходстве чистокровных магов, ничтожности маглов и наследии Слизерина, — сам Гарольд предпочитал при этом отмалчиваться, не обладая и сотой долей ораторского таланта товарища... Тогда — да, только лишь товарища, но негласно уже кого-то куда большего, чем оба они могли понять и принять. Гарольд тихо вздыхает, окидывая замерших своих теперешних однокурсников долгим взглядом. Мерлин, сколько же времени прошло с тех пор, как многое изменилось... Мог ли он тогда, в свои пятнадцать думать, что когда-нибудь все повернется так? Нет, едва ли. — Что ж, сэр, кажется, и это непростительное на меня не действует, — вкрадчиво улыбаясь, произносит он, глядя на отчего-то довольного Крауча. — Могу я сесть? — Садитесь, Поттер, садитесь... — чудится, будто Барти хочет сказать ещё что-то, но обрывает себя на полуслове, криво усмехаясь ему. — Лонгботтом! Не желаете попробовать себя в роли следующего добровольца?***
Гарольд откидывается на спинку кресла, лениво разглядывая сидящую напротив Грейнджер. Выручай-комната по этому случаю приняла вид гриффиндорской гостиной, предоставляя им приятную полутьму, два удобных кресла и негромко потрескивающее ровное пламя в камине. Гермиона выглядела спокойной, и лишь напряженная складка у рта выдавала ее необъяснимую нервозность и, кажется, раздражение. — Что именно ты хочешь услышать? — Он в своей излюбленной манере склоняет голову набок, смиряя Грейнджер пристальным взглядом из-под полуприкрытых век. Тихий, грозящий оборваться и совсем исчезнуть голосок Поттера на периферии кричит о том, что убить Грейнджер и закопать ее где-нибудь в Запретном Лесу — плохая, очень плохая идея, и Гарольд невольно проникается. Симпатия, комичная привязанность Поттера, против желания Гарольда передается и ему самому, ощущаясь не чужеродной и внушенной силой — собственной, естественной. Сантименты. Глупо, очень глупо, но Гарольд отчего-то и мысли не допустил о том, чтобы подавить их, пересилить, пусть наверняка и смог бы без особых усилий. Эти чувства, такие обычные, нормальные, позволяли ощущать себя самого живым, и он не мог отказать себе в этом удовольствии. В конце концов, он ведь это контролирует и в любую секунду сможет прервать, а значит все в порядке. — Кто ты? — вопрошает Грейнджер прямо, без обиняков и предисловий. — Ты не Гарри, я почти уверена в этом. Люди не меняются так быстро, будто по щелчку... Ты говоришь так, как он никогда не стал бы, смотришь иначе, держишь себя по-другому, даже внешне ты изменился, пусть не слишком ярко. И только прошу, не нужно мне лгать, что все это из-за Турнира; я же вижу, тебя это едва ли волнует. Гарольд прищуривается, глядя с прежней внимательностью и примесью оценивающего интереса. — Я Гарри. Если не по большей части, то хотя бы на половину. Именно Гарри, а не кто-то им притворяющийся или что ты там себе еще успела придумать, уверяю. Грейнджер поджимает губы. Гарольд с насмешкой понимает, что сейчас ее разрывает между интересом и пониманием, что происходящее неправильно и явно отдает гнилью. Интерес побеждает. — Дальше, — требовательно произносит она. Гарольд усмехается. — Ну нет, дорогуша, так я рисковать не собираюсь, уж прости. Кто знает, не побежишь ли ты к Дамблдору, когда я закончу, или вовсе не расскажешь об этом всему миру. — Разве есть повод для переживаний за жизнь Гарри и чужие жизни, общую безопасность, чтобы мне пришлось идти к Дамблдору? — Гермиона вздергивает подбородок, пытаясь подавить охватившую ее дрожь. Ей отчего-то кажется вдруг, что все же один лишь интерес того не стоил. Но раз уж начала, то следует закончить, — она так всегда делала, и этот раз исключением не станет. — Ладно, чего ты хочешь? — Непреложный обет, разумеется, — фыркает Гарольд, говоря это таким же тоном, каким обычно ведут разговоры о на редкость мерзкой погоде или неурожае. — Я расскажу тебе то, что посчитаю достаточным, ты выслушаешь, а после мы разойдемся и будем до конца твоей жизни делать вид, что ничего не произошло. Гермиона нахмурилась. Затребованный Непреложный обет означал, что дела обстоят куда серьезнее и, весьма вероятно, хуже, чем она могла предположить. Стоило ли оно того? Гермиона не могла бы дать точный ответ. Но любопытство победило — она понимала, что не смогла бы сейчас просто встать и уйти, оставив эту тайну навсегда закрытой на сотню замков. — Я согласна, — всё ещё с некоторым сомнением наконец ответила она. Гарольд довольно улыбнулся. Он же напротив ни мгновения не сомневался. — Но разве не нужен нам третий? Свидетель, тот, кто скрепляет обещания? Гарольд плавно потянулся и поднялся со своего кресла, подходя вплотную к неловко застывшей на краешке кресла гриффиндорке. — Скажем так, я немного усовершенствовал классическую формулу обряда. Хватит и нас с тобой. Он протянул руку, выжидательно смотря на Гермиону. Та, спустя мгновение, все же подала свою в ответ, с напряженным ожиданием глядя в ответ. — Промиссум, — едва слышно выдохнул он, с удовлетворением наблюдая за тем, как светящиеся золотые нити опутывают сжатые руки. — Клянешься ли ты, Гермиона Джин Грейнджер сохранить в тайне и ни под каким предлогом не рассказывать о том, что я скажу тебе позже? — Клянусь, — немного хриплым от напряжения голосом ответила она, прикусив губу, когда новая алая нить сплела руки. — Клянешься ли никогда больше не поднимать эту тему в разговорах, даже со мной? По лицу Гермионы скользнуло удивление, что, впрочем, почти мгновенно было подавлено. — Клянусь. Гарольд удовлетворенно кивнул, закрепляя обещания и наконец разрывая рукопожатие. Он вновь опустился в кресло, несколько изможденно прикрывая глаза — в разуме всё ещё блуждали тени сомнений по поводу того, правильно ли он поступает и чем это может обернуться в дальнейшем. Что ж, что бы ни случилось, у него всегда будет время решить проблему Поттеровской грязнокровки более радикальным методом. — Думаю стоит начать с того, что зовут меня отчасти не Гарри, — вздохнув начал он. — Мое имя — Гарольд Маркус Слизерин, урожденный Джонс. Я появился на свет в 1927 году, 31 июля. — Нет… — пораженно выдохнула Гермиона. — Да, — с ухмылкой произнес Гарольд. — Детали моего детства не столь важны и тебя не касаются, так что перейдем сразу к главному. В одиннадцать, я, как ты наверное уже поняла, поступил в Хогвартс и по результатам распределения был зачислен на Гриффиндор. За время учебы я был довольно близко знаком с небезызвестным тебе Томом Реддлом, и, если можно так выразиться, даже водил подобие дружбы. Он устало усмехается, потирая виски. Интересная у них вышла дружба... На Гермиону он не глядел, заранее зная, что нашел бы в ее глазах — отвращение, страх, ужас. — Не знаю, известно ли тебе что о его целях, но я по некоторым личным причинам разделял идею Тома о бессмертии. Опять же, большинство деталей роли не играют, и тебе достаточно знать лишь то, что на пути к обретению вечной жизни я продвинулся дальше него, найдя для себя иной, более совершенный вариант. К несчастью, я умер, вернее был убит раньше, чем успел довести свой... вариант до идеального вида. — Но он все же сработал: спустя пару лет после моей смерти появился на свет ребенок, что являлся превосходным во всех отношениях вместилищем для моей души, и скажу больше ради успокоения твоей совести и морали, в полной мере человеком и личностью не являющимся. Рождение Гарри Поттера было тщательно спланировано и выверено; выбор пал именно на эту семью из-за того, что Флимонт Поттер мне в свое время кое-что задолжал... Не важно. Гермиона, побледнев, во все глаза смотрела на него с неприкрытым ужасом, вызывая тем самым в Гарольде странную смесь раздражения и насмешливости. Давно он не ловил на себе таких взглядов. Можно сказать, почти соскучился. — Это… — дрожащим голосом начинает она, но Гарольд, хмыкнув, грубо обрывает ее: — Что? Бесчеловечно? Чудовищно? Может, и так оно выглядит для тебя, я же себя подобными размышлениями не утруждаю и, вероятно, только поэтому до сих пор жив. Как бы то ни было, сделанного не воротишь и даже больше — я этого не хочу и о сотворенном «злодействе» не жалею. Мне продолжать? Гермиона, против всяких его ожиданий, вдруг часто закивала, пусть весь ее вид говорил о том, что меньше всего на свете она желает сейчас слушать его. — Но видишь ли, из-за не слишком приятного стечения обстоятельств, кое-что пошло не так. Я оказался заперт в теле новорожденного Гарри Поттера и подавлен искусственно созданной материей, что была подобием души и оказалась куда более... человечной, чем можно было ожидать. Вернуть себе контроль я сумел лишь недавно, при помощи одной занятной вещички, история которой тебя, дорогая, не касается. Из-за моей внезапной смерти и так и не произошедшего мгновенного возвращения из мертвых, — Гарольд досадливо кривится; ему предстоит разобраться в этом подробнее. — Том, которого ты знаешь как Волдеморта, скажем так, стал немного более раздражительным и неконтролируемым, чем обычно, и, вероятно, отчасти сошел с ума, становясь на путь чрезмерного кровопролития, неоправданной жестокости; помешательства простыми словами. Сказать по правде, я до сих пор не знаю в точности, что произошло, но собираюсь в скором времени пробелы заполнить. Гермиона склонила голову набок, невольно зеркально копируя его недавнее движение, чем вызывала у Гарольда лёгкую улыбку. — Вы были близки? — задала вдруг она вопрос, услышать который Гарольд ожидал меньше всего. Впрочем, он, кажется, в этом сам виноват — сказал куда больше, чем стоило бы. Он неловко дернул плечом, опуская голову и взглядом теряясь в игривом огне камина. — Мы боролись за одни идеи, выступали на одной стороне и желали почти одного и того же. И знаешь, — криво усмехнулся Гарольд, — мы были супругами. Полный магический брак, серьезная штука... Думаю, мы даже по-своему друг друга любили. — Ох. — Отчего-то пораженной Грейнджер не выглядела к рассеянному удивлению своего визави. — Значит, если... — Она остановила саму себя, поправляясь: — когда вы встретитесь, то не будет больше... чрезмерного кровопролития и неоправданной жестокости? Гарольд вскидывает брови. Разговор принял неожиданный для него оборот. — Звучит так, будто в таком случае Том перестал бы быть для тебя злым страшным злодеем. Неужто поддерживаешь идеи темной стороны? Я приятно удивлен. Грейнджер повела плечом, заправляя прядь за ухо и неуверенно улыбаясь. — Я читала кое-что о деятельности этой вашей темной стороны, и, признаться, некоторые идеи показались мне весьма интересными, пусть и немного... резкими и радикальными. Но после вдруг методы их достижения и исполнения внезапно изменились в худшую сторону, становясь слишком жестокими на мой вкус. Я могу понять, что это произошло из-за твоей смерти, и очень хочу верить в то, что с твоим возвращением у вас там все будет как прежде. Гарольд проглатывает готовое сорваться с губ «я тоже надеюсь». Гермионе не стоит знать, что сам он далеко не так уверен в своих словах, как пытается ей показать. — И это все? — чуть разочарованно спрашивает он. — Не будет никаких криков ужаса, обвинений в зверствах и убийствах, обмороков и слез? — А нужно? — в тон ему отвечает Гермиона, робко улыбаясь. Она-то знала, что испуг и осознание в полной мере произошедшего придут намного позже, ударяя со всей силой, но то будет чуть позже, а пока что она может создать видимость того, что без труда справилась со внезапной информацией. Гарольд сузил глаза. Скользнула внезапная мысль, что своей манерой поведения Грейнджер чем-то похожа на Вальбургу Блэк. Он не определился, хорошо это или плохо, но определенно забавно. — Значит мы все решили? — осторожно спрашивает он, в упор глядя на гриффиндорку. — Решили, — кивает она, поднимаясь с кресла и поднимая с пола школьную сумку. — Только, Гарри... Прости, Гарольд; я все понимаю, но тебе все же стоит озаботиться Турниром. Первое испытание буквально через пару дней, а ты едва ли даже начал готовиться. Гарольд фыркнул. Уже переживает. Пусть, скорее за своего дражайшего Гарри, коим его видит, чем за него самого, но переживает. Занятно. — Всенепременно. Можешь считать, что победа Хогвартсу и Гриффиндору в Турнире Трёх Волшебников в этом году обеспечена.