Полукровка

Прошло полгода, Намджун пытался как-то связаться с Волчьим племенем, но все попытки отправить птиц с письмами оборвалась на корню. После нескольких вспышек народного волнения, вождь ужесточил ряд законов. Например, отправка писем за пределы племени была негласно запрещена. Также, теперь было запрещено не только покидать территорию племени, но и сам город. Вороны оказались буквально запреты в своей каменной клетке, а стражники, как рой пчелиный, летали над стенами города. Народом были прозваны надзирателями. На днях Ворона, который сказал, что Церковь сброд безумцев и шарлатанов, без слов скрутили и тот час повесили за руки на одном из столбов главной площади. Так и висит уже третий день, как напоминание жителям о каре, которую они понесут за нарушение закона. Закона, который не соблюдает даже верхушка власти. Закона, который десятки раз переписывали в угоду сильных. Ранее же были брошены в темницу девушки, отказавшие знатным господам. Церковь признала их богопреступницами, не имея на то никаких доказательств. Это повлекло за собой последствия. Двое неизвестных собрались в ночи поджечь Церковь. Их убили на месте. Намджун ступает по главной площади в сопровождении двоих своих стражников и нескольких слуг. Он отдаёт приказ снять подвешенного, идя на перекор приказа Церкви. Слуги мнуться, не решаясь ослушаться, оказавшись меж двух огней. Намджун вздыхает и более требовательным тоном повторяет приказ. На них направлены десятки любопытных пар глаз, он слышит шёпот за спиной, громкие испуганные вздохи. Такое внимание утомляет, что отражается на его цвете лица и синими мешками под глазами. Намджун знал, на что шёл, но его телу понадобилось больше времени, чтобы привыкнуть к грузу ответственности на плечах. В течении последних событий народ стал более яростнее показывать своё недовольство властью и новыми законами. Как бы очевидно это не было, но большая часть приняла сторону Намджуна, не только из-за его поступков и политических взглядов. На жителей оказала значительное влияние история двух сводных братьев. Хотя и оставались те, кто был против его кандидатуры, он имел преимущество. Слуги осторожно положили мужчину на пол, развязали ему руки и рот, ожидая дальнейших указаний. В полуобморочном состоянии Ворон хрипит и едва может держать веки открытыми. — Дайте ему воды и отнесите к лекарям. Никого из посторонних не подпускать без моего ведома. — приказывает Намджун, отправляя своих стражников вместе со слугами. Он видит разгневанных церковнослужащих среди остальной толпы. Намджун имеет поддержку не только среди обычного народа, но он также заручился поддержкой среди нескольких знатных особ. Он не тот кого можно легко наказать прилюдными ударами хлыстом или подвешиванием за руки. Зная это, становится забавно наблюдать, как сжимаются их желваки, ногти впиваются в кожу ладоней, а на шее отчётливо видны вены от того, с какой злостью они смотрят на него и брызжут слюной. Среди однотипной массы чёрных крыльев, ему в глаза бросается одна единственная. Девушка с белыми крыльями шла среди толпы священников низко опустив голову. Намджун не видел её с того дня, да и причин для встречи не было. Он мог бы и сейчас пройти мимо неё и не вспомнить об этой встрече, однако совесть бы ему не позволила. Идущий рядом с ней весьма упитанный священнослужитель с ухоженный бородой что-то оживленно и громко рассказывал и постоянно наровил дёрнуть её за одежду или подойти непозволительно близко. В движениях её тела ясно читалась скованность и страх. Юми крепко сжимала ткань своего платья, стараясь унять дрожь в пальцах. Когда Юми делает попытку отойти от него подальше и держать дистанцию, Ворон дёргается вслед за ней и кладёт тяжёлую руку ей на плечи. Девушка издаёт испуганный писк и сразу же избавляется от его руки. — Что Вы себе позволяете? Мужчинам запрещено касаться нас. — она прячет руки за спиной и её глаза испуганно всматриваются в толпу, ища помощи. — Ох, да не переживай ты так, а то пёрышки растеряешь. Такие крылья беречь нужно. — Ворон нахально улыбается и делает попытку каснуться её лица, — Небось стонала под руками того паршивца, да? Скажи, где он тебя трогал? Я буду ласковее, нежнее… Юми отшатывается от него, рефлекторно бьёт по руке. В её полных ужаса глазах застывают слёзы. Дышать становится тяжелее, словно ребра вонзаются в лёгкие. Для всего племени Тэхен умер ещё полгода назад. Ни одно живое существо, потеряв столько крови, не переживёт в одиночку такую холодную зиму. По изгнанным не несут траур, не возносят их тела в горы, не вспоминают о них, как о полноправных членах племени. Юми стерпела всё, подчиняясь всем правилам и традициям, но память его она осквернять не позволит. — Что? Неужели до сих пор заботишься о нём? — явно злорадствуя Ворон продолжает приближаться к ней. Юми вздрагивает от неожиданного появления крупной мужской фигуры рядом с ней. Она не успевает издать и звука, как узнаёт в незнакомце сына вождя. Намджун перехватывает его руку, крепко сжимая запястье и не подпуская к ней. — Вам следует помнить, что Вы также говорите о моём брате. А эта девушка находится не только под защитой Церкви, но и под моей, так что держите себя в руках. Уверен, нам обоим не хочется нового конфликта. Голос Намджуна как всегда холоден и твёрд, во взгляде нет ни грамма сомнений. Священнослужащий сжимает челюсти, скалится и вырывает руку из чужой хватки. Оскорбленный и униженный он сразу же спешит удалиться с площади. — Спасибо, Вам. Вы второй раз выручает меня, а я даже не могу Вам отплатить. — слышит он за своей спиной голос Юми. — Я просто сделал то, что сделал бы Тэхен на моём месте. Не нужно меня благодарить. Вопреки всем ожиданиям, всему рано или поздно приходит конец. Так настал и конец для Намджуна. Племя замолчало и Вороны заперали двери в своих домах, никто не осмеливался выглянуть наружу. Парящая в небе стража служит единственным напомнанием о том, что в городе всё ещё есть жизнь. С первыми лучами восходящего солнца Церковь объявила во всеуслышание о страшных преступлениях сына вождя против лика Великого Куаттора. Намджун сдался без сопротивления и отказался как-либо комментировать ситуацию. Бежать и оправдываться, разрывая связки — всё равно что лишний раз подтверждать грязные слухи. Намджун не чувствовал ни страха, ни отчаяния, ни какой-либо ненависти. Его разум и душа оставались холодными и спокойными, хотя волнение щекатало его ребра, когда он думал о Чонгуке, который впервые остался один. Намджун предполагал о таком исходе событий, но никак не ожидал, что это произойдёт так скоро. Посетителей к нему не допускали, потому лишь после полудня ему удалось получить весть от одной знатной семьи, что, как и было оговорено между ними ранее, они берут на себя заботу о Чонгуке, в отсутствие Намджуна. Эта семья поддерживает его кандидатуру в грядущей борьбе за власть, даже несмотря на столь неожиданный ход со стороны Церкви. Ни вождь, ни Церковь не давали никаких комментариев и отказывались идти на разговор с народом из-за чего волнение лишь нарастало. Первым очагом возгорания стала окраина северной города, где меньше всего стражи. Толпа немалых размеров бушевала всю ночь, разрушая улицы, поджигая небольшие деревянные постройки, требуя освободить сына вождя и справедливого суда. Лишь с рассветом толпу удалось разогнать. Ветер разносит над крышами пепел, осядающий на унылых пустых улицах, снова погрязшего в тишину города. На вторую ночь вышедших Воронов стало больше, их требования звучали громче, а действия смелее. Третий день не сулил ничего хорошего. Из того что Намджун слышал от стражников, ему срочно надо было что-то сделать. Он не может просто отсиживаться в стороне. Все его просьбы о личной встречи со Старейшиной были немедленно отклонены, отказы от еды и воды также не приносили плодов. Когда у Намджуна не осталось вариантов, размышляя на полу своей камеры, ему в голову закрались самые сумасшедшие идеи. С другой стороны, если он хочет привлечь внимание Со и вынудить его на разговор, то ему нужно принять правила игры и действовать так, как он не ожидает. Когда пришло время для ужина, стражник отперает камеру и входит внутрь, неся в руках небольшую миску с плохо проваренной кашей. Намджун не двигается, твёрдо намереваясь продолжить держать свою голодовку. Стражник ухмыляется, смотрит на него сверху вниз, наслаждаясь секундаи своего превосходства. — Ну что, Ваш благородный зад соизволит сегодня поесть? Или может я должен влить это Вам в рот насильно? — ядовито хрипит он, ставя на пол перед ним чашку, — Если Вы тут помрёте, то кто же защитит цыплят вышедших на улицу? — Это всё ещё твоё племя… Совесть не грызёт? — голос хриплый и грубый после долго молчания, но по прежнему твёрдый. — Пусть дохнут дальше. Главное, что нам рядом со Старейшиной нечего боятся. — Я не буду есть пока не увижусь со Старейшиной. — сказав это, Намджун получает кулаком в лицо. — Опять за своё. Твоё дело сидеть здесь молча и жрать, что приносят! Когда всё кончится, ты сдохнешь, как и твой отец! — стражник бьёт его снова в лицо и живот, а после поднимает за волосы, наслаждаясь гримасой боли на чужом лице. — Что ты там делаешь?! — слышится за пределами камеры. — Даю ему урок! Всё под контролем! Смех стражников разносится по коридору, громкостью своей отдавая болью в ушах. — Послушай, благодари Куаттора за то что ты сидишь отдельно от остальных заключённых. Знаешь, что с твоей задницей бы сделали? — он хрипло смеётся, сильнее сжимая в руке и тряся его за волосы. — А Вы первый в очереди? Не свойственные Намджуну слова слетают с его языка, за что снова получает удар по лицу и рёбрам. Он не прекращает говорить пока лицо не немеет от ударов. Намджун с трудом поднимается на ноги, громко откашливается и морщит лицо, опуская взгляд на свои связанные руки. — Тебе язык отрезать или что?! Сиди тихо и не создавай проблем! Если сдохнешь раньше времени Старейшина очень расстроится. Стражники угрожающе наставляет на него небольшой меч, всё это время находившийся на его поясе. Намджун прекрасно это знает и, вероятно, это единственный способ напомнить о себе. Но также Намджун знает, что его освобождение одно из требований протестующих и смерть его может иметь непредсказуемый исход. Когда стражник опускает меч, намереваясь убрать его в ножны, Намджун делает резкий выпад вперёд и хватает его за руку, вонзая лезвие в свой левый бок. Мужчина широко распахивает глаза, выдыхая сквозь сжатые зубы и испуганно отскакивает назад. Окровавленный меч всё ещё крепко сжат его дрожащей рукой, глаза напуганные, суетящиеся. Намджун падает, истекая кровью и на этот шум реагирует стражники, что всё это время был за предалами камеры. — Что случилось? Почему не отвечаешь мне? — ему приходится лично войти внутрь камеры, чтобы узнать причину внезапной тишины, и сразу же каменеет, — Что ты творишь?! Совсем из ума вышел?! На хрена ты его прирезал?! — Это не я, твою мать! Он сам на меня кинулся! — Ворон бросает меч на пол, словно каснулся раскаленного металла. — Зови лекарей! Надо сообщить об этом Старейшине Со! — стражники подбегает к Намджуну и наспех осматривает его рану, — Куаттор, ты на нём места живого не оставил… Насколько бы поступок Намджуна не казался в глазах окружающих безрасудным и лишенным смысла, но результат оправдывает действия. К вечеру, когда действие целебных отваров затянуло его раны, а затуманненый разум вернул ясность, его почтил визитом сам Старейшина Со. При виде его, Намджун поднимается со своей деревянной койти и расправляет плечи, скрывая ноющую боль в теле. — Куаттор тебя подери, а ты умеешь удивлять! — громко заявляет Со входя в его камеру, медленно хлопая в ладоши, — Уважил старика, молодец. Я то думал, что ты собрался здесь гнить и пускать слезы и сопли. — Это было бы весьма скучно. Со улыбается, по-лисьи щуря глаза. Он подходит к нему настолько близко, хлопая рукой по плечу, что Намджун не выдерживает и раздражённо отходит назад. — Когда всё идёт по плану, игра становится слишком скучной. Ты нарушил правила, когда чуть не умер несколько часов назад. — хрипит Со возвращая себе серьезность голоса и снимая фальшивую улыбку с лица, — Будешь требовать свободы или удивишь меня ещё раз, придумав что поинтересней? — Согласитесь, что куда интересней, когда все фигуры на поле, а не сидят в запасе. Мы оба будем в выигрыше, если я получу свободу, а Вы зрелище. — Намджун делает свой тон мягче, пытаясь предугадать ход чужих мыслей, — В конце концов, не Вы меня закрыли, а Церковь. Не считается ли это ещё одним нарушением? Со довольно мычит, проводя рукой по своей бороде. Его присутствие рядом как и прежде заставляет кожу леденеть, а дыхание замедляться. Гнятущаяя тяжёлая тень преследует его сгорбленный старый силуэт. — В твоих словах есть смысл, пусть и немного. Я прикажу освободить тебя, но взамен устрой мне весёлый вечер. С этими словами Со удаляется, а через некоторое время за ним приходит стражник. Грубо подхватив за руку, его выводят наружу. Вечерний холодный ветер обдувает оголенные участки тела, заставляя мурашки бежать по спине. Намджун жадно вдыхает воздух, сразу же ощущая запах гари, горечью осядающей на корень языка. Небо над городом заволокло густым облаком чёрного дыма, а у горизонта бушует пламенная заря. Стражник снимает с пояса кинжал и разрезает сковывающую руки верёвку. Мужчина не успевает сделать и шага в сторону как падает замертво от прилетевшей в шею стрелы. — Твою мать… — Намджун тяжело вздыхает и направляет взгляд на укрывшегося на крыше лучника, — Объясните, что тут происходит? —  Из тени домов выбегают несколько вооружённых Воронов во главе ему давно знакомой девушки. — Намджун! Вы в порядке? — подбегает запыхавшаяся Юми. Намджун хмурится, рефлекторно отстраняясь, когда Юми суетливо касается его плеч и запястий, проверяя наличие ран. Его избитый и изученный голодом вид изрядно напугал не только девушку, но и остальных мужчин. — Я в норме. Вы все ещё не ответили на мой вопрос. — Восстание никак иначе. Народ обезумел, сжигает и крушит все на своём пути. — подаёт голос один из Воронов привлекая к себе внимание. — Куда движется толпа? — обращается к нему Намджун. — К дому вождя конечно же. Мы пришли Вас вызволять, Вы должны быть сейчас там. — Нужно выдвигаться, времени нет. — говорит другой Ворон, стряхивая с меча кровь, — Юми? — Да, верно, идём. — говорит она, кивая головой в нужном направлении. Намджун собирается вместе с остальными уходить, но девушка останавливает его, хватая за руку. Это вызывает у него сильное удивление, от чего тело не сопротивляется, оставаясь неподвижным. — Идите вперёд, мы следом за вами. Я должна его осмотреть. — командует девушка и, к его ещё большему удивлению, мужчины не стали спорить, а молча ушли. — Юми? — неуверенно подаёт голос Намджун, смотря на неё сверху вниз. — Я больше не сестра Юми. — она неловко улыбается и торопливо проскальзывает к нему за спину, — Я ушла из Церкви. Когда Юми разрезает верёвку, что прочно сковывала его крылья, Намджун не сдерживается от болезненного стона. Закаменелые конечности содрагаются в пульсирующей боли, а истёртая в кровь кожа снова кровоточит. — Как давно? — Сегодня. Пару часов назад, если быть точнее. Юми прячет небольшой меч в ножнах. Намджун лишь приглядевшись замечает испачканные в грязи и саже штаны и изношенную, явно отцовскую меховую куртку. Ношение штанов для женщин было большой редкостью, если они не были воительницами, а облачение в мужскую одежду вообще считалось дикостью. Ранее белоснежные крылья теперь были серыми от осядающего дыма и грязи, а у самых низов подпалены огнём. — После того, что Церковь сделала… Моя злость не угасла, а росла с каждым днем и обретала силу. Моё отчаяние и боль переросли в ненависть. Я несколько дней подслушивала разговоры прихожан и зевак на улицах, чтобы найти и собрать единомышленников готовых поджечь Церковь. Это не составило труда, учитывая все обстоятельства. — Так значит, тот пожар ваших рук дело? — Да. — Что насчёт волос? Вы… — Я отрезала их и сожгла, бросив в пламя пожара. — Она касается кончиков тёмных волос, что едва касаются мочки её уха, — Я больше не хочу иметь ничего общего с теми, кто отнял жизнь моего возлюбленного. Холодный как сталь голос и пылающая ненависть в глазах заставили Намджуна нервно сглотнуть. Разница между её ангельским образом, который он выдел всего несколько дней назад, и той, какой она предстала перед ним сейчас, ужасала и восхищала одновременно. — После этого мы сразу пришли за Вами. — Вы немного опоздали. Тому стражнику был отдан приказ освободить меня. — не без иронии говорит Намджун. — И тем не менее, нам пора. Пройдя обходными путями, минуя толпу беснующих Воронов, они за несколько минут достигают дома вождя. В этой части племени пока ещё все было тихо и огонь не дошёл до этих мест. Вне сомнений у них остаётся лишь несколько минут прежде чем народ дойдёт до них. Стражники стояли стеной держа мечи на готове, каждый дом в округе забрикадировал двери и окна, в надежде, что восстание их не коснётся. Проникнуть в дом вождя было трудной задачей, но все же выполнимой. Стоило толпе Воронов появится на горизонте, как стражники, отвлекшись на них, стали оставлять незначительные бреши в своей обороне. Воспользовавшись этим Намджуну удалось проскочить через их оборону и вплотную подобраться к дому. Он слышит как в его сторону со свистом летит стрела, но не успевает у вернуться, как видит за своей спиной одного из последователей Юми. Мужчина принял на себя удар и стрела вонзилась ему в плечо. Намджун выбивает дверь, используя элемент воздуха. Ему, Юми и ещё одному Ворону удаётся беспрепятственно ворваться внутрь. Они замирают не только от встретившей их тишины и пустоты, но и от царящего в воздухе трупного запаха. В доме не было стражников и слуг, еда не стояла на столе, а все свечи потушены. Пока Юми и её последователи блокируют вход, давая стражникам отпор, у него есть лишь пара минут, чтобы найти вождя и вывести его на разговор. Намджун надеялся и тщательно планировал свою речь перед ним, готовился к крикам, скандал и даже драке, но не к этому. Его отец лежит в собственной кровати, с умиротворённым выражением лица. Его глаза прикрыты, в руке мёртвой хваткой сжат кинжал и запекшаяся кровь. Он расстался с жизнью. Добровольно. У Намджуна подкашиваются ноги, он отходит назад, ударяясь плечом о дверной косяк и едва не падает. Его охватывает дикий ужас. Он зажимает рукой рот, а второй хватается за стену, пытаясь выпрямится. В ушах стоит звон, будто бьют в колокола, а от пульсации раскалывающей его виски, кажется, что глаза не выдержат такого давления. Дыхание сбивается, он выходит из комнаты, пытаясь спуститься вниз, как раз в тот момент когда стражники прорываются внутрь. Застав задыхающегося и трясущегося от увиденного Намджуна, они тушуются и опускают оружие, почувствовав неладное. Юми подлетает к нему первая, заземляя его, возвращая в реальность. Он не один раз видел смерть, и научился быть к ней равнодушным. Но к этой он готов не был и кажется, что никогда не смог бы. Тот, кого он ненавидел всю свою жизнь, больше нет. Тот, кто считался его кровным отцом, покончил с собой. Намджун не знает, что чувствует и что должен чувствовать и это пугает его больше всего. Собравшись с мыслями, он отступает ещё пару секунд молчания, а после говорит то, что никто не ожидал услышать. — Вождь мёртв. Со дня, когда Намджун принял титул Вождя прошло несколько месяцев. Кто-то принял его с уважением и радостью, кто-то подлавшись домыслам считал отцеубийцей. Но тот факт, что его правление уже дало свои плоды в сторону улучшения жизни его народа, никто отрицать не смел. — Чонгук, ты идёшь? — предварительно постучав, Намджун осторожно входит в комнату. Чонгук лежит на кровати, с вернувшись в несколько одеял. Он смотрит сердито, пряча красные от слёз глаза и совсем тихо шмыгает носом. — Нет, никуда я не пойду. Сегодня день смерти Тэхена. Да, именно день смерти, ведь сколько бы Намджун не старался, он не смог его найти. Все решили, что он просто не смог бы пережить эту зиму. Намджун не сразу решился сказать об этом Чонгуку, ведь знал, как тот был к нему привязан. Это был тяжёлый разговор. Чонгук отказывался ему верить и не разговаривал с ним ещё несколько недель после. Он до сих пор не верит, но оплакивает его уже который месяц. Намджун знает это, потому что слышит задушенный плачь по ночам их его комнаты и видит его разбитое состояние. Это больно наблюдать как Чонгук ломается внутри. Намджун старается его поддерживать как может, хотя у самого часто не хватает сил на самого себя. — Я знаю, что он жив! Я не собираюсь с тобой совершать поминальную церемонию, потому что я верю, что он жив! — Я дам тебе ещё пару часов подумать. Намджун вздыхает, устало сдавливая виски пальцами, и выходит из комнаты. Он слышит стук в дверь и машинально направляет ко входу. На пороге его дома оказывается никто иной как Старейшина Со. После того как восстание утихло, Старейшина в своей привычной манере покинул племя и не объявлялся вплоть до сегодняшнего дня. Двое его Воронов держали его под руки и помогали поддерживать высоту. Старик с годами летал все реже и реже. — Что привело Вас? — сухо спрашивает Намджун. — Ох, не сердись, Вождь. Я с добрыми вестями. Ты же ещё не совершил поминальную церемонию? — бодрым и даже весёлым голосом говорит Со. — К чему такие вопросы? — Может, пропустите меня в дом? — Отвечайте. — Намджун хмурится, приграждая ему дорогу. — Всё давно тебе хотел сказать. Тэхен-то жив и здоров оказался. Живёт себе среди Волков припеваючи. — хрипло смеётся он. — Если это очередная игра Старейшина… — Намджун скалится от услышанного. — Ой, погоди. Ты ещё не до слушал. Помнишь, как мы с тобой договорились, что я его освобождаю, а после он должен присоединиться к Совету? Гордись, твой брат оказался на редкость ценным экземпляром. — Я не верю Вашим словам. — злость Намджуна лишь растёт услышав смех в ответ. — Это же его, не так ли? Один из Воронов достаёт из кармана платок и передаёт Намджуну. Он убирает ткань и замирает от увиденного. Вьющяяся прядь угольно чёрных волос аккуратно лежала на белом платке. Доказательство его слов так себе, но методы точно в стиле Старейшины. Холод пронзает его тело, он сжимает платок в кулаке. — Вы вынудили его, я прав? — Нет, мальчишка сам изъявил ярое желание. Как я мог отказать? Звук бьющегося стекла пронзает уши. Что-то разбилось у него внутри. Что-то живое, что до последнего верило в лучшее.