***
— Директор Роналду? — тихо позвал его Маттейс, когда они наконец преодолели трап корабля. Все остальные ученики уже разошлись по своим каютам, и сейчас на палубе, насквозь продуваемой ветром, были лишь они вдвоём. — Да? — незаинтересованно ответил он, даже не замедляя шаг. — Я хотел спросить… — чуть менее уверенно произнёс де Лигт. Он с самого начала знал, что это не лучшая идея, однако что-то заставляло его продолжать говорить. Криштиану не продемонстрировал одобрения. Он остановился лишь тогда, когда они оказались в тепле, и поднял взгляд, выражающий непонятные, будто бы спутанные эмоции, на ученика. Маттейсу стало не по себе. — Так спрашивай, — Криштиану ухмыльнулся, хотя в его глазах не было ни намёка на веселье. Он встряхнул головой, и чёрная, словно смоль, чёлка упала на лицо. Де Лигт едва поборол в себе желание заправить влажную от дождя прядь за ухо, этого лица он коснуться не смел. — Вы… То, что вы сказали, было ради меня, — неловко произнёс он. Уже через секунду Маттейс понял, какую ерунду только что сморозил. Он зарделся, хотя этого не было видно: от мороза щёки и без того были красными, и впервые с момента приезда де Лигт порадовался местному климату. — Это не вопрос, — шутливо произнёс Роналду. То ли он не заметил этой неловкости, то ли просто предпочёл её не замечать. — Да, конечно. Извините, — Маттейс улыбнулся ему в ответ. Самой большой сложностью было не отводить взгляд. — Я хотел спросить… Вы действительно станете со мной заниматься? Или вы просто хотели показать этим своё место? — Стану, — коротко ответил Роналду, чуть склоняя голову. — И не стоит попусту ронять такие слова по поводу здешних… местного контингента. На корабле мы в безопасности, но в любом другом месте могут быть уши. — Правда? Спасибо! — Маттейс не смог сдержать широкой улыбки и благодаря этому благополучно прослушал всё, что было после. Лишь через полминуты картинка недавно сказанных слов окончательно сложилась у него в голове. — Нет, я не хотел… То есть… Да, конечно. Если вы думаете, что так правильно, — выдохнул он, нервно почёсывая затылок. С каждым оброненным словом этот разговор всё больше напоминал какую-то неудачную комедию. Однако Маттейс всё равно не жалел о том, что осмелился открыть рот: каждая минута, проведённая рядом с Криштиану — а особенно наедине — казалась ему даром свыше. — Если это всё… — Роналду развёл руками, намекая на конец беседы, но Маттейс вновь не смог заставить себя промолчать. — Почти. Я хотел спросить насчёт этого, как там его… Ну, Месси. Мне кажется, от него следует держаться подальше и быть осторожнее… — Ты намекаешь на то, что он опасен? Для меня? — Криштиану повысил голос, и Маттейс невольно отступил на шаг назад, впервые за весь разговор опуская глаза. Придурок. — Нет! Конечно, нет, он даже близко не стоял, он вам не ровня, и всё же у него есть некоторая власть, которой он может воспользоваться, если представится случай. Они боятся вас, поэтому… — Доброй ночи, Мате, — оборвал его Криштиану и зашагал прочь быстрым шагом. Когда де Лигт отважился поднять взгляд, рядом уже никого не было. Слух вдруг различил тихий шорох за спиной. — Значит, ты теперь и вправду особенный, Мате? — Маттейс не мог не узнать этот голос. Это был Пауло.Глава 3. Особенный
7 февраля 2021 г. в 18:26
На севере всегда холодно, и к этому давно стоило привыкнуть, однако Маттейс спустя столько лет не научился переносить промозглые осени без тоскливой хандры. В их замке пробирало до костей, огонь в каминах не мог протопить до конца ни маленькие комнаты, где жили студенты, ни тем более большие аудитории. В первые годы учёбы де Лигт постоянно болел, несмотря на то что климат на родине тоже был не самым благоприятным для жизни. Слабый иммунитет с годами ушёл — закалились и тело, и дух, но по-настоящему полюбить это место так и не удалось.
Лишь привыкнуть.
Здесь было живописно и красиво: бескрайние леса, глубокое озеро, что промёрзнет до дна через пару месяцев, да хмурое небо, вечно грозящее разразиться очередной снежной бурей. Родная школа дала ему многое, и осознание этого пришло куда раньше, чем на седьмом курсе, но всё же она была лишь средством для достижения истинной цели.
Многим больше де Лигт ценил людей, окружавших его. Наверное, как раз люди, с которыми посчастливилось познакомиться в Дурмстранге, привязали его к этому месту и дали понять, что жить нужно не только ради себя. В мире есть вещи куда более ценные, чем собственное эго. Понимание этого заставляло Маттейса быть сильным.
Но в реальной жизни, а не в сказках, которые родители рассказывали ему в детстве, люди и чувства всегда бывают не только движущей силой, но и главной слабостью.
К сожалению, в свои семнадцать Маттейс успел познать это сполна.
— Мёрзнешь? — тихий, спокойный, но в то же время уверенный голос прервал его невесёлые размышления. — Ты дрожишь.
И в это мгновение де Лигт действительно почувствовал дрожь по всему телу, но совсем не от холода.
Он резко обернулся, встретился с Роналду взглядом и тут же опустил глаза в пол.
— Что вы, директор, — так же невозмутимо ответил ему Маттейс, вдруг найдя жутко интересной палубу корабля, покрытую свойственными дереву неровностями. — Сегодня совершенно нехолодно.
Свирепый ветер засвистел в морозном воздухе, бурно споря с его словами. Он поднял полы шубы, заставил крепче сжать челюсти, однако на самом деле де Лигта едва ли могло волновать это.
Сердце забилось быстро-быстро. Кровь прилила к щекам — то ли из-за промозглого холода, естественного для конца октября, то ли из-за волнения, пусть тщательно скрываемого. Маттейс был готов поставить на карту многое, лишь бы узнать, правда ли Криштиану волнуется. Назвать его безразличным нельзя было точно, потому что тот часто проявлял какие-либо эмоции к студентам, и всё же де Лигту хотелось верить, что Криштиану беспокоится о нём больше, чем об остальных.
Хотя бы чуть-чуть.
И он отдал бы многое, чтобы почувствовать в себе необходимую смелость и просто поднять глаза, посмотреть, какие эмоции застыли сейчас — судя по угнетающей тишине — на лице их директора.
Но он не смел.
— Ммм, — неопределённо ответил Роналду.
Воцарилось минутное молчание. Маттейс вдруг почувствовал себя полнейшим идиотом. Он даже не мог быть уверенным в том, что Криштиану сейчас смотрит на него.
— Иди в каюту. Отправляемся через несколько минут.
Маттейс заковылял в сторону их временного места жительства. На самом деле, оно мало чем отличалось от общежитий в замке, а сам корабль, казавшийся настоящим произведением искусства со стороны, едва ли был полноценным судном. Он не предназначался для плавания и лишь снаружи напоминал то, чем должен быть, — каюты внутри больше походили на обычные комнаты, достаточно просторные и уютно обустроенные, чтобы на протяжении нескольких месяцев проблем, связанных с жизнью в них, не возникло.
— Что ты там делал? — Пауло сидел в тени — де Лигт и не заметил его сразу, а потому вздрогнул от неожиданности. Сейчас, когда все разбрелись по каютам, было бы странно, не окажись он здесь.
— Дышал свежим воздухом, — коротко ответил Маттейс и упал на кровать.
Путь предстоял неблизкий, и он не совсем понимал, почему, ведь, как казалось, их корабль просто должен был аппарировать с одной территории на другую. Но подробностей директор не разглашал, упомянув лишь то, что дорога займёт несколько часов, а им, студентам, не следует высовываться из комнат.
— Ммм… — уклончиво промычал Дибала.
— Завали, — буркнул Маттейс и снял ботинки, чтобы залезть на кровать с ногами. — Если я сказал, что я стоял там и просто дышал, значит, так оно и было.
— Как скажешь. Я же не спорю, — пожал плечами Пауло.
Де Лигт наклонился за ботинком и швырнул его в сторону друга, не проверив конечный результат и взглядом. Он действительно ничего не сделал, и всё же это не могло не раздражать. В последнее время Маттейс злился куда чаще обычного, и на то было множество причин — как видимых, так и тех, о которых сам он даже не догадывался. Пауло был его другом, достаточно близким ещё с первого курса, но тем не менее стычки у них были постоянные, в первую очередь из-за вспыльчивости де Лигта и неустойчивого, переменчивого характера самого Дибалы.
— И что он? — голос Пауло изменился, стал более мягким, тихим, будто бы тягучим и обволакивающим — Маттейсу сразу же расхотелось брыкаться и продолжать их спор ни о чём.
Он лишь прикрыл глаза, большими пальцами начиная растирать виски, — в них отчего-то стало пульсировать. Де Лигт списал это на морскую болезнь, хотя подсознательно понимал, что плыть они не будут, да и сам корабль едва ли успел сдвинуться с места за это время.
— Не знаю, — буркнул он. Несмотря на то что он пытался казаться рассерженным, злости в голосе, как в первые минуты пребывания в каюте, уже не было. — Он… Как обычно. Ну, то есть, он вроде бы заботится о нас, но в этой своей манере… Что не понимаешь толком, действительно это забота или больше издёвка.
Сейчас Маттейс говорил о Криштиану куда свободнее, чем год назад. Тогда об их директоре он мог обмолвиться парой слов как бы невзначай, но теперь, когда между ним и Пауло не было подобного секрета, медленно, но верно отравляющего жизнь и впускающего свои корни всё глубже, Маттейс мог поделиться тем, что терзало его достаточно часто. Сначала он, в пылу выкрикнув признание в ответ на бесконечные вопросы, говорить об этом не хотел, особенно после почти двухнедельного молчания Пауло, но сейчас… всё было легче и сложнее одновременно.
Де Лигт знал, что мог рассказать что угодно, часами говорить о волновавшем, и Пауло обязательно понял и поддержал бы, несмотря ни на что. Однако вбитая в голову мысль о том, что он не должен, разъедала и без того ничтожный шанс быть по-настоящему услышанным.
Он не должен. Не должен думать в таком ключе о директоре, не должен на что-то надеяться и тем более не должен обсуждать Криштиану с кем бы то ни было, ведь он не какая-то влюблённая девчонка. Кажется, справляться удавалось лишь с последним, да и то с переменным успехом.
— Понимаю, — коротко ответил Дибала и осторожно сел рядом, боком прижимаясь к боку Маттейса и в знак поддержки толкая своим плечом его. — Но всё же он всегда видел в тебе кого-то особенного. Хотя бы потому, что ты покоряешь воздух.
— Нас в школе таких уже десять, — невесело усмехнулся Маттейс и вытянул ноги. Ему так парадоксально хотелось обсуждать всё это и одновременно никогда не затрагивать эту тему — он разрывался между истинным желанием и нормальной для семнадцатилетнего парня моделью поведения, а потому всё же говорил, но вскользь и урывками, как сейчас.
На выходе он получал лишь неудовлетворённость и торчащее где-то в глотке ощущение вины за разворошенные перед кем-то чувства.
Но по-другому не получалось.
Временами Маттейс презирал себя за это.
— Ты один такой.
— Конечно, — Де Лигт скептично ухмыльнулся и запустил пятерню в растрепавшиеся волосы в бесполезной попытке исправить испорченную ветром причёску.
— А я сказал, что да. Ты не веришь своему лучшему другу? — Пауло обиженно надул губы, словно ребёнок, и состроил самое жалостливое выражение лица, на которое только был способен.
Не сработало.
— Не верю. Как раз потому, что ты друг.
Выражение в глазах Дибалы Маттейс прочитать не смог. Там мелькнуло нечто знакомое, будто он знал об этом с самого рождения, но вместе с тем далёкое и странное.
— Очень зря. Они сопляки, и ещё неизвестно, добьются хоть каких-то успехов или нет. А ты? Взрослый. Владеющий своей стихией лучше не только всех в школе, но и многих уже окончивших её волшебников. Умный. Красивый…
— Это хорошо звучало в начале, — засмеялся Маттейс, пихая сидящего вплотную к нему Дибалу под рёбра, — пока ты не продолжил. Если бы всё это было правдой…
— Это и есть правда. И я повторю это, когда ты поднимешь над головой Кубок, — Пауло заговорил тише, наклонившись к его лицу.
— Ты сравниваешь меня с отродьями из жалких школ, с которыми мы едем якобы соревноваться? Это будет похоже скорее на избиение младенцев, и если я выиграю Кубок, а я выиграю его, если стану чемпионом…
— Разумеется, станешь, — прошептал ему на ухо Дибала, наклонившись совсем близко.
— …я даже не запишу это в свои заслуги. Слишком просто.
Говорил ли тогда Маттейс искренне? Наверное, да. В любом случае, он сомневался, когда садился в этот корабль, покидая стены родного замка. Сомневался не в собственных силах, разумеется, а в том, посчитает ли его достойным претендентом Кубок Огня. Всё же, несмотря на все таланты и усердные тренировки, в нём было слишком много грязи, чтобы действительно стать избранным.
И вот он здесь. Его товарищи, как достаточно близкие, так и едва знакомые, выкрикивали его имя и радовались — может быть, по-настоящему, может быть, не совсем, но сейчас это последнее, что волновало Маттейса. На ватных ногах он пошёл в место, называемое Большим залом, преодолел две двери и оказался в небольшом помещении. Здесь стояли чемпион Шармбатона и двое судей из местного Министерства.
Де Лигт сдержанно кивнул им, не желая подходить ближе, хотя правила этикета заставляли сделать его именно это, а затем отошёл к стене, опираясь на неё спиной и неверяще рассматривая собственные ноги в мощных армейских ботинках из драконьей кожи.
Он сделал это.
В камине весело потрескивал огонь, картины на стенах переговаривались меж собой, а Маттейс всё смотрел в одну точку и внезапно начал улыбаться, едва сдерживая смех.
Он действительно лучший.
Дверь позади отворилась, и в комнату вошёл чемпион Хогвартса — на вид он был младше самого Маттейса, гораздо худее и… Парень состроил недовольную гримасу, взглянув на обоих участников от других школ, а затем подошёл к камину. Один из представителей Министерства, тот, что был более говорливым и запомнился де Лигту скучной болтовнёй, потрепал чемпиона Хогвартса по волосам и завязал тихую беседу.
Маттейсу это не понравилось, но он промолчал. Сейчас волновало другое.
Лишь одно.
В комнату зашли директора всех трёх школ. Криштиану сразу же оказался рядом с ним, крепко сжал плечо и улыбнулся своей хищной улыбкой, которую де Лигт всегда ассоциировал с акульей.
— Разумеется, я знал. По-другому и быть не могло, — фыркнул он, и Маттейсу хватило этого, чтобы заулыбаться ещё шире. Он заметил, что в голосе директора не было удивления, однако привычного холода и отчуждённости в его глазах углядеть не смог — слишком был доволен, эмоционально возбуждён и счастлив, чтобы заметить что-то столь неприятное, пусть и достаточно очевидное.
Директора Дурмстранга слушал только его ученик, хотя тот намеренно говорил достаточно громко. Организаторы из Министерства и директора школ, кроме Роналду, собрались в небольшой круг у камина, в котором трещали поленья, и начали негромко переговариваться. Маттейс не пытался их расслышать, да и ему, признаться честно, не было особо интересно.
Всё внимание занимала рука, некрепко сжимающая его плечо. В этот момент де Лигт понял, что весь проделанный путь стоил одного лишь этого мгновения.
Мысли о дальнейших перспективах и осознание того, что Криштиану теперь будет уделять внимание только ему, заставили ощутить, как приятное тепло расползается по всему телу. Колени вдруг почувствовались ватными, а щёки — необъяснимо горячими, но всё это не смущало нисколько, пока Криштиану был с ним рядом, пока его горячее дыхание — чуть более частое, чем должно, — опаляло затылок Маттейса, пока они будто бы были единым целым. Ими двигали одинаковые мотивы, и де Лигт знал, что сделает всё, чтобы достигнуть их цели и не разочаровать того, кто в него, бесспорно, верил.
Будь Пауло сейчас рядом, он бы непременно сказал, что мысли его друга неправильны и в каком-то смысле аморальны, но Пауло рядом не было.
Рядом не было никого.
Как бы то ни было парадоксально, сейчас для него существовали лишь они вдвоём и никто больше.
А потом их хрупкий мирок, который Маттейс нарисовал в собственной голове, разрушился и разлетелся на маленькие осколки. На первый взгляд ничего не произошло: никто в комнате не поколебнулся, когда тихо скрипнула дверь, будто от дуновения ветра, никто и не подумал обернуться.
Никто, кроме Криштиану.
Когда рука соскользнула с плеча Маттейса, он не посмел хотя бы шелохнуться. Но поднял глаза, когда Роналду прошёл мимо него, и всего секунды хватило на то, чтобы увидеть, как на прекрасном лице нахмурились брови, как губы сжались в тонкую ниточку, а взгляд стал абсолютно пустым.
Маттейсу казалось, что он знал, кто именно вошёл в небольшую комнату и почему на внезапного — а внезапного ли? — гостя отреагировал лишь один Роналду. Он не одолел в себе искушения повернуть голову, и его предположение полностью подтвердилось. В комнату вошёл мужчина — тот самый, которого приставили следить за их директором, будто бы преследование оправданного человека в свободной стране являлось ежедневной практикой для этого жалкого сброда. Имени этого блюстителя правопорядка де Лигт не запомнил, зато вполне успел преисполниться чувством яркого раздражения и ощущением полнейшей несправедливости всего происходящего. Он был плохо осведомлён о войне, ведь на момент её окончания ему было всего шесть, да и сама война не затронула ни страну, где родился Маттейс, ни ту, где он обучался.
Поэтому он знал лишь одно: Криштиану не заслужил всего этого. Правительство Великобритании делало то, что ущемляло его, и это не вызывало ничего, кроме слепой агрессии, которую Маттейс пусть и сдерживал в себе, но готов был применить в любой подходящий момент, когда аврор — кажется, здесь это называлось так? — в первый же раз превысит полномочия.
Ведь он был уже взрослым, уверенным в себе и точно способным постоять за то, что ему дорого.
— Уважаемые чемпионы! — Один из представителей Министерства вышел из круга и звонко хлопнул в ладони, чем привлёк внимание всех присутствующих. — Пора дать вам соответствующие инструкции. Эту честь я возьму на себя, Икер, ты не возражаешь?
Мужчина, стоящий в десяти футах от него, что-то неразборчиво пробормотал, и сияющий от улыбки Бекхэм — так звали члена судейской бригады, как помнил де Лигт — вышел ещё на два шага вперёд, прежде чем начать говорить.
Говорил он достаточно долго. Никакой конкретики не было, лишь какие-то непонятные абстрактные мысли, которые наскучили Маттейсу уже через пару минут. В каждой из них был одинаковый посыл: раз их выбрал кубок, значит, они были достойны участия, а справятся они или нет зависело уже от каждого из них. Это Бекхэм подчеркнул дважды.
— …участникам запрещается принимать от учителей любую помощь, которая так или иначе может позволить получить преимущество в любом из проводимых этапов Турнира. Также хочу напомнить, что единственным волшебным атрибутом каждого чемпиона является волшебная палочка. Теперь, когда все формальности соблюдены, я бы хотел…
— Позвольте возразить.
Маттейс готов был поклясться, что от елейного голоса Криштиану все вздрогнули. Де Лигт бросил быстрый взгляд на аврора, но тот оставался спокойным, и Маттейсу было трудно до конца понять, хорошо это или плохо. Тот, кажется, всё это время не сводил глаз с объекта слежки, тогда как все остальные о нём просто забыли.
— Не думаю, что это… — Бекхэм не переставал улыбаться, будто челюсть заклинило, разве что улыбка вдруг стала несколько нервной и натянутой.
— О, — Криштиану скривил губы ему в ответ, но Маттейс, видевший эту ухмылку не один год, точно знал, что Роналду не испытывал ни единой эмоции, которую хотя бы приближённо можно было бы назвать положительной. — А я не думаю, что не имею право указать на вашу ошибку. Насколько мне известно, согласно недавним поправкам, внесённым в правила Турнира Трёх Волшебников, стихийная магия разрешена, если она не направлена на причинение чемпионам других школ вреда. Разумеется, это является преимуществом для чемпиона Дурмстранга, однако на недавнем заседании, которое прошло, если мне не изменяет память, в июле этого года, было признано, что использование стихийной магии будет честным, а вернее сказать, необходимым, ведь в нашей школе упор делается в первую очередь на неё.
Роналду замолчал и наконец отвернулся от камина. Он обвёл взглядом всех, кто находился в комнате, и на мгновение дольше положенного задержался на лице сначала аврора, а затем и Маттейса.
Де Лигт сдавленно выдохнул. К счастью, неслышно.
Криштиану делал это для него.
— Разумеется, — холодно произнёс Бекхэм. Маттейс впервые за весь вечер заметил, чтобы у того не было и тени улыбки на лице. — Что-то ещё? Мы внимательно вас слушаем, директор Роналду.
Сказано это было с желчью в голосе, но тот, кому были предназначены эти слова, кажется, не обратил на подобную мелочь никакого внимания.
— Если вы настаиваете… — Роналду театрально вздохнул, будто бы действительно не собирался продолжать говорить, а его заставляли. — Пока все уполномоченные лица здесь, мне хотелось бы уточнить один момент. Все мы знаем, что этот Турнир был придуман для того, чтобы укрепить дружественные связи между народами и непосредственно нашей молодёжью, но также всем находящимся в этой комнате доподлинно известно, что каждая школа всегда дорожила своими секретами. Я собираюсь заниматься с Маттейсом, — он, не оборачиваясь, указал на студента рукой, — а также с другими своими учениками стихийной магией. С чемпионом уроки будут проходить индивидуально. Это не противоречит правилам, потому что является школьной программой Дурмстранга, которую каждый из моих студентов должен усвоить в течение этого учебного года. Они были лишены этой возможности — в чём я не обвиняю никого из присутствующих, — а так как в этой школе нет учителей, которые могли бы дать им необходимые знания, я беру эту роль на себя. К чему же я веду?
Криштиану ненадолго замолчал, будто бы ожидая возражений или вопросов, но все соблюдали аномальное молчание. Маттейс готов был поклясться, что взгляд, который его директор метнул в аврора, был полон торжества, однако эта мысль не успела до конца оформиться в голове, как Роналду продолжил.
— Ваш работник в его лице, — Криштиану кивнул в сторону аврора, до сих пор стоящего в дверях, — не считает, что может оставить меня хотя бы на минуту. Он вцепился в заслуги моего прошлого и самонадеянно думает, что я не могу обойтись без его попечительства хотя бы день. Хотя, возможно, мне только показалось… Но я считаю неприемлемым его появление в поле моего зрения, пока я занимаюсь с Маттейсом на корабле или рядом с ним. Более того, я посчитаю это нарушением правил Турнира, так как он заинтересованное в победе чемпиона Хогвартса лицо. Также хочу напомнить, что в юрисдикцию вашего Министерства не входит программа нашей школы, а потому я считаю недопустимым нахождение этого, без сомнений, уважаемого сотрудника Министерства рядом со мной во время любого другого моего занятия с собственными учениками. На этом, кажется, я могу закончить.
В небольшом помещении повисла тишина — лишь ветер, продувающий через неплотно закрытые оконные ставни, нарушал её. Кажется, никто из присутствующих не понимал, что нужно сказать, да и нужно ли говорить вообще: в открытый спор вступать никто не хотел, особенно с тем, кто способен раздуть из подобной мелочи целый конфликт, а потом выставить виноватыми всех окружающих.
Признаться честно, Маттейс не был в курсе правил, не так давно подвергнувшихся изменениям. Он знал лишь некоторые базовые вещи, и раньше это казалось достаточным: нужно ли забивать голову, которая и без того идёт кругом от всех событий и эмоций, если уверенности в необходимости полученных знаний нет и быть не может? Да, раньше де Лигт не был уверен, станет ли чемпионом своей школы, а сейчас, когда это произошло, был тот, кто знал каждую необходимую строчку наизусть.
Маттейс почувствовал укол совести. Он был взрослым, нередко кичился самостоятельностью, так должен ли в полные семнадцать лет кто-то заступаться за него? Наверное, нет. Это было другим. Де Лигт отдал бы многое, чтобы точно так же защищать Криштиану, но этому, кажется, сбыться не суждено.
И всё же было нечто более яркое и значимое, что перекрывало любые муки совести. Маттейс гордился Криштиану, гордился тем, что всё это происходит лишь ради него, и сейчас, когда первичный мандраж спал, он мог более трезво оценить ситуацию.
Он вдруг понял, что ближайшие восемь месяцев Роналду посвятит ему, и от этой мысли ощутимое тепло разлилось по всему телу, выдавливая на лицо глупую мальчишечью улыбку.
— Разумеется, — коротко, сквозь сжатые зубы произнёс Бекхэм, не сводя сощуренных глаз с Криштиану.
Тот лишь фыркнул в ответ, всем своим видом выказывая пренебрежение. Он знал, что прав, и в эту минуту он был похож на гордого льва.
Маттейс часто сравнивал его со львом: Криштиану был силён, явно сильнее всех присутствующих, умён, но тем не менее он не показывал собственного превосходства, потому что все о нём знали.
— Вы правы, директор Роналду. Свободный человек на свободной территории может делать всё, что ему захочется, пока это не нарушает спокойствие остальных. И всё же я просто от себя — не принимайте близко к сердцу — попросила бы вас о терпении. Лео Месси лишь выполняет указания, которые были даны ему свыше людьми, которые так же, как и вы, директор Роналду, переживают за то, чтобы всё прошло мирно и по всем правилам. Если Министерству необходимо ходатайство о ваших занятиях, я подпишу его в любой момент. Вы вольны готовить своего мальчика так, как посчитаете нужным, но, пожалуйста, помните о том, что в Хогвартсе неприемлема жестокость.
Директор Хогвартса закончила речь, внимательно посмотрела на Криштиану, а потом… улыбнулась ему, Маттейсу. Де Лигт вдруг почувствовал неожиданное спокойствие — не от взгляда, но от отсутствия реакции Криштиану. Если Роналду не начал перебивать или отвечать сразу же, конфликт, по его мнению, был исчерпан.
Маттейс снова почувствовал на плече тёплую ладонь. Расслабленные плечи чуть дёрнулись, но тут же опустились вновь.
— Конечно, директор МакГонагалл, — спокойно ответил Криштиану.
А потом он крепко сжал его плечо, и Маттейс, хоть и не показал виду, невольно напрягся. Он бросил взгляд на директора чужой школы, но пожилая женщина оставалась спокойной. Де Лигт скользнул взглядом чуть левее и тогда увидел.
Аврор, приставленный к Роналду, смотрел прямо на него и улыбался. Улыбался, абсолютно не скрывая этого, и, кажется, с трудом давил в себе смех. МакГонагалл едва заметно толкнула его локтем, и тот постарался сделать более серьёзное лицо, но явно проиграл сам себе.
«Клоун», — подумал Маттейс. Он понимал, почему Криштиану злился, и всё же не мог не подметить одну маленькую деталь.
Лео Месси, как и Криштиану, был львом.