***
Они очутились в Хогсмиде гораздо быстрее, чем должны были. Тропа была узкой и тёмной, а потом, когда впереди начал мерцать свет, они вышли из расщелины небольшой скалы. После двадцати минут в темноте яркий солнечный свет, несвойственный концу февраля — по крайней мере, на родине Маттейса, — бил по глазам, заставляя щуриться и идти почти что наугад. К счастью, Френки знал дорогу, поэтому оставалось только следовать за ним, слепо доверяя свою жизнь абсолютно чужому человеку. Конечно, де Лигт сильно утрировал, и он прекрасно осознавал это, но некоторую параллель провести невольно удалось. — Мы пришли, — гордо заявил Френки, когда они оказались посреди оживлённой улицы. В основном её наполняли ученики Хогвартса самых разных возрастов: тут и там летали снежки, звучал смех, а где-то недалеко в какой-то момент и вовсе взорвался небольшой фейерверк — атмосфера напоминала новогоднюю, хотя на самом деле все радовались последнему снегу и концу зимы одновременно. В каком-то смысле Маттейс почувствовал белую зависть. В Дурмстранге никогда не было так, особенно при Криштиану, который более всего уважал дисциплину и сосредоточенность на результате, то есть на учёбе. Когда Маттейс только поступил в школу, он внимательно слушал байки старшекурсников, которые рассказывали, что когда-то всё было иначе. Но познать этого самому так и не удалось — только заполучить отметины и поднатаскаться в умении вовремя склонить голову. Как бы ни хотелось поддаться всеобщей атмосфере, Маттейс почему-то продолжал сравнивать всё, что через некоторую логическую цепочку приводило его к Криштиану. — Что ты хотел мне показать здесь? — первым подал голос де Лигт. — Я хотел предложить тебе отведать самого вкусного напитка в мире, только и всего, — казалось, всеобщее настроение передалось и Френки, потому что тот довольно заулыбался без видимой причины и, похлопав ребёнка, врезавшегося в него, по спине, указал рукой куда-то в сторону одного из домиков. Уже через пять минут они, взъерошенные и с заметным румянцем на щеках, завалились в таверну и уселись за свободный столик, который — чудо, не иначе — оставался последним во всём заведении. На них никто не обращал внимания, и это, пожалуй, было лучшим в сегодняшнем дне — Маттейс так устал от пристальных взглядов в сторону своей персоны, что относительным уединением он мог только наслаждаться. Если не считать кучу парочек за столиками вокруг, конечно же, но всё это было мелочами. — Что желаете, молодые люди? — пухлая женщина, державшая в руках блокнот и ручку, подошла к ним почти сразу же, чем заставила Маттейса растеряться. Де Йонг же сориентировался сразу, довольно выпалив: — Четыре сливочных пива, пожалуйста. Маттейс молчал до ухода официантки и, по совместительству, хозяйки забегаловки, прежде чем продолжить разговор: — Ты всегда такой счастливый? — Только в хорошей компании. И снова этот неумелый то ли флирт, то ли попытка понравиться. В любом случае от этого тянуло улыбаться и самого Маттейса. Френки словно был маленьким солнышком, которое заставляло всех вокруг светиться в своих лучах. Это чувство было для де Лигта ново, и он ещё не решил, как именно относиться к этому бесконечному проявлению доброжелательности. Такого человека Маттейс встретил впервые. Даже Пауло, который был небывалым оптимистом, улыбался не так часто и не так заразительно, поэтому поведение его новоиспечённого друга приводило в смятение, а то и вызывало некое подобие ступора. — Значит, я хорошая компания? — улыбнулся ему Маттейс. — Определённо. — И почему же? — Маттейс, не зная, что ему делать, решил ответить игриво, в несвойственной ему манере. Это удивляло его самого. — Потому что все люди моего факультета так рады за меня, что их назойливое внимание и попытки помочь уже стали утомительными. Ты бы знал, какая стопка книг из библиотеки уже лежит в моей комнате. Их приносят все, начиная от первокурсников, а я принимаю из вежливости, потому что не могу отказаться. Три других факультета скорее ненавидят меня или, как минимум, недолюбливают, потому что в каждом из них были претенденты на участие в Турнире, но выбор почему-то пал на меня. Возможно, я просто удачливее. Френки был скромен, гораздо скромнее всех людей, знакомых де Лигту, поэтому такое заявление вызвало недоумение. — Если Кубок выбрал тебя, значит, ты этого заслуживаешь. Криштиану говорил ему совсем другое. В моменты ярости он всеми силами — как вербальными, так и нет — старался внушить Маттейсу обратное. Его убеждения горели на уже, как казалось, нечувствительной коже спины, напоминая Маттейсу, что Кубок ошибся. Так может, Криштиану не был прав? Раньше де Лигт не допускал такой возможности, ставя мнение своего идола и мучителя в одном лице выше мнений всех остальных людей, а теперь… Почему слова, обращённые к Френки, не могли работать и для остальных? И, в частности, для самого него? Новая мысль так крепко засела в голову, что Маттейс начал рефлексировать, совершенно выпав из реального мира, и очнулся только тогда, когда Френки помахал ладонью перед его лицом, заставляя тем самым вернуться мыслями в зал тёплого уютного паба. — Ты в порядке? — в голосе слышалось волнение. — Наверное, — слово вырвалось раньше, чем де Лигт успел подумать. Ранее он никогда бы не позволил себе показать слабость, пусть даже в таком безобидном ключе, а сейчас… Должно быть, дело было в искренности самого Френки — он заражал и этим тоже, будто все его манеры общения сплетались с естеством окружающих его людей. Это пугало и интриговало одновременно. — Нам принесли сливочное пиво, — де Йонг указал на напиток в их стаканах и ещё на две запечатанные бутылки. — Нужно пить его сразу же после разлива, иначе оно теряет свой изысканный вкус. Он подал пример, начав пробовать сливочное пиво первым, и Маттейсу не оставалось ничего, кроме как взять в руки широкий и высокий бокал и пригубить напиток, который и в самом деле оказался вкусным. Маттейс был благодарен Френки за то, что тот не стал настаивать и пытаться выведать, о чём же думал де Лигт, потому что врать этому человеку не хотелось, но и правду открывать — тоже. Дело было не в Френки, совсем не в нём — эту правду о мучительных сомнениях насчёт правильности методов воспитания Криштиану он не рассказал бы никому. В их школе за несколько лет это стало нормой, а сторонние люди просто не поняли бы. И тем более не понял бы Френки, который, несмотря на свой возраст, в чём-то всё же сохранял в себе ребёнка. — Это и правда вкусно, — поддержал его Маттейс, улыбнувшись. — То-то же. Мне кажется, я и после выпуска из Хогвартса буду посещать Хогсмид, чтобы пить этот чудесный напиток. Я влюбился в него с первого глотка, когда только попробовал его на третьем курсе. В этом возрасте нас впервые выпускают в эту деревушку. Хотя, конечно, я знал о нём и раньше: старшекурсники часто подкалывали нас, говоря, что нам это удовольствие светит не скоро. О нём рассказывал мне и отец, но возить меня сюда отказывался — говорил, что это что-то вроде обряда посвящения и я должен дорасти до того момента, когда смогу купить его себе сам, уже учась в Хогвартсе. И… — Твои родители — маги? — из всего потока слов Маттейс почему-то выцепил лишь этот интересующий его факт. Френки же впервые за весь день нахмурился. Даже не день — де Лигт и вовсе не помнил его настолько сосредоточенным и в каком-то смысле даже раздражённым. — Это так важно? Маттейс растерялся. В его школе такой вопрос был абсолютно естественным, и, знакомившись друг с другом, мальчишки всегда задавали его, хоть и смысл был практически нулевой: при Криштиану других студентов в Дурмстранге просто не было. — Нет, но… — Они оба чистокровные волшебники, — несколько сердито буркнул де Йонг. — Но спрашивать такое в наши времена невежливо. — Я не знал, — удивлённо ответил Маттейс. Ещё какое-то время Френки сидел, насупившись, а де Лигт не решался прервать эту тишину, будто мог бы сказать ещё что-то неуважительное. В эти минуты казалось, что лучше и вовсе молчать — вид задетого за живое Френки ему совсем не нравился. Особенно по сравнению с тем, что он видел буквально десятью минутами ранее. — Хорошо. В любом случае, культурные различия… Я не должен злиться, это просто глупо, — наконец первым нарушил тишину Френки. Маттейс с облегчением выдохнул. Он не хотел портить ту обстановку, что воцарилась между ними, пусть даже случайно. — Прости, — на всякий случай решил извиниться он. — Всё в порядке, — де Йонг лишь отмахнулся и почти сразу же вновь повеселел. — Так вот, я рассказывал о пиве и отце… Дальше Маттейс почти не слушал. Нет, ему нравилось разговаривать с Френки, который вёл себя так непосредственно и открыто, но куда больше ему нравилось смотреть на его улыбку. На раскрасневшиеся после морозца, что до сих пор царил в Великобритании, щёки, на небольшие ямочки на них же; на то, как Френки жестикулировал, вспоминая что-то из детства, будто одних слов недостаточно; на его растрепавшиеся волосы, да и в целом на него — на маленькое солнце, что было тёплым, в отличие от огромного светила над их головами. Своим присутствием Френки согревал его многим больше, чем атмосфера и тепло этой забегаловки, и Маттейс безумно благодарен, что тот вытащил его из мрачного корабля, на котором сыро, и даже воздух там угнетал своей безысходностью. И не важно, был ли на корабле Криштиану. Идиллию нарушила мелкая девчонка, что подошла к их столу. Пришлось отвлечься от своих мыслей и посмотреть на неё. Казалось, она долго собиралась с силами, чтобы подойти, и сейчас так же долго пыталась набраться смелости, чтобы что-то сказать. — Я просто… Я просто хотела пожелать тебе удачи, Френки, — её щёки покрылись румянцем. — Ты молодец! Френки же рассмеялся. — Спасибо! — доброжелательно улыбнулся он. Девчонка засветилась от счастья, а затем повернулась к Маттейсу и показала ему язык, после чего убежала к подругам за столиком в углу, которые сразу же начали перешёптываться между собой. На этот раз рассмеялись они оба. — Да она в тебя влюбилась, — подытожил Маттейс, чем вызвал некоторое смущение со стороны Френки. — Не думаю. Они просто хотят поддержать меня после того, что… — он вдруг запнулся. В головах обоих, судя по всему, пронеслись одинаковые картинки. — Случилось. Случилось действительное многое, и копаться в памяти не хотелось. Собственный триумф очернила неудача Френки, а окончание всего этого и вовсе было лучше не вспоминать. — Почему ты захотел поучаствовать в этом Турнире? — первым очнулся Маттейс. Де Йонг, судя по его взгляду, был благодарен за это. Френки задумался, прежде чем ответить на вопрос. — На самом деле, по разным причинам. Во-первых, для родителей. Отец очень хотел этого, и он был безумно горд, когда узнал, что я стал Чемпионом от Хогвартса. Мама плакала, потому что прекрасно помнила, чем окончился турнир, когда в нём участвовали Гарри Поттер и Седрик Диггори, — Френки сделал паузу, в ответ на что Маттейс понимающе кивнул. Они оба не застали этого времени, но оба прекрасно знали, что тогда произошло. — Во-вторых, конечно, это способ проверить собственные силы и возможности. Турнир может дать многое. Славу, признание со стороны общественности, деньги… В конце концов, это может стать мостиком к будущей карьере. Куда проще самореализоваться, когда тебя знают на территории всей страны. И в-третьих… Не поверишь, это знания. Я узнал необычайно большое количество информации, в том числе и полезной, когда готовился к испытаниям. Я уверен, что она пригодится мне в будущем, да и изучать пришлось материал, далеко выходящий за рамки школьной программы. В будущем на это просто может не хватать времени… Но сейчас я готов, как никогда. Маттейс кивнул и улыбнулся. — Ты правда заслуживаешь этого. В этот момент они будто бы и не были соперниками. По крайней мере, Маттейс произнёс это абсолютно серьёзно, действительно восхищаясь планами и мечтами Френки. — Спасибо. Ну и, в конце концов, это даже весело, пока не начинает давить, — де Йонг рассмеялся. Маттейс подхватил его смех. Речь Френки была похожа на заранее подготовленное выступление, что бесконечно удивило. Возможно, он уже отвечал на этот вопрос, да и не один раз. Де Лигт и сам давал интервью кому-то из репортёров из Министерства Магии Великобритании, но тогда он сказал нечто невнятное и далёкое от правды. Если бы об этом спросили его, Маттейса, и при этом попросили бы быть искренним, он бы и не нашёл, что сказать. Но Френки будто прочитал его мысли. — А ты? Что он мог ответить? Так много и так мало одновременно… Он не думал ни о славе, ни об общественном признании, ни, тем более, о деньгах. Он думал только об одном человеке, которому должен преподнести этот Кубок, и ради этого он готов на всё. Он был готов на всё. Теперь же происходящее стало настолько сложным и запутанным, что Маттейс не мог точно сказать, зачем он участвует в этом опасном Турнире, для кого он должен победить и что обретёт в итоге. Криштиану будет гордиться им? Несомненно. Но будет ли этого достаточно для того, чтобы получить его признание? Очень и очень вряд ли. Раньше ослеплённый чужим величием Маттейс хоть и в самой глубине души, но лелеял надежду на взаимность, нынешний Маттейс хоть и по-прежнему желал этого, но понимал, что это невозможно. Разве Криштиану пошёл бы на этот шаг? Разве мог он любить? Не только Маттейса, но и в принципе. Только если… Вспомнив о Лионеле Месси, этом мерзком авроре, что вклинился в жизнь Криштиану и завладел всем его вниманием безраздельно, Маттейс скривился. В реальности же, а не в его мыслях, наполненных болью и сомнениями, Френки терпеливо ждал ответа, и не оставалось ничего, кроме как сказать хоть что-то. — Я тоже. В смысле, я хотел бы поднять Кубок над головой примерно по этим же причинам. Мы похожи. И, думаю, у Гризманна подобные мысли. Маттейс поспешил отвести внимание от себя, но де Йонг не повёлся на его слова. Он продолжал пристально смотреть на Маттейса, а затем вкрадчиво спросил: — А если честно? Я был искренен с тобой. И… Знаю, сейчас ты скептически усмехнёшься, но ты можешь мне доверять. Однако Маттейс не усмехнулся. Он просто не мог сделать так, ровно как и не мог сказать правду. Она была слишком болезненна, и любой поднял бы его за правду на смех. Даже если бы де Йонг не сделал этого, Маттейс всё равно не мог сказать. В нём словно был какой-то барьер, который мешал выставить свои чувства напоказ, и дело вовсе не в Френки. Пауло, лучший друг, знал о чувствах Маттейса не первый год, и он сохранил эту тайну и только поддерживал его, но Френки… Он был точно не хуже Пауло, причина крылась в другом. Скорее всего, Маттейс просто не мог осквернить свет, исходящий от Френки, не мог испачкать его этой грязью, которой полноценно можно было считать его чувства к Криштиану. — Я не могу. Извини, — тихо, на грани шёпота, сказал де Лигт. — Я не хочу врать тебе и придумывать причины, но и правду сказать не могу. Это слишком личное. Маттейс боялся, что Френки воспримет его слова в штыки или, что ещё хуже, не примет такой вариант и обидится, но де Йонг лишь понимающе кивнул. Он вытянул руку и попытался накрыть ладонь Маттейса своей, но тот отдёрнул её, словно ошпарившись, и ошалело посмотрел на Френки. — Что ты творишь? — зашипел он, сжав ладонь в кулак и тем самым закрываясь от человека, сидящего напротив него. — Я… Я, наверное, не так понял, — спутанно произнёс де Йонг. В его голосе чувствовалась вина, и он даже опустил голову, и Маттейсу не осталось ничего, кроме как попытаться поддержать его. — Не здесь, — заговорщически прошептал он. Френки поднял на него взгляд, кивнул и, словно хитрый лис, улыбнулся.***
Поход обратно, как казалось, занял гораздо больше времени — целую маленькую вечность, потому что шли они не по тайному проходу, а обычной дорогой. Темнело всё ещё рано, поэтому возвращаться пришлось по сумеркам. Тут и там мимо шли школьники, косившиеся на своего Чемпиона в очень, если говорить мягко, странной компании. Но ни Маттейсу, ни, судя по всему, Френки не было до этого никакого дела. Они дошли до территории Хогвартса, а затем повернули в сторону школы — де Лигт решил проводить своего друга до самых ворот. Когда они оказались уже во внутреннем дворе, Френки вильнул куда-то влево, и Маттейсу не осталось ничего, кроме как последовать за ним. — Куда мы идём? — наконец нарушил тишину он, чуть наклоняясь, чтобы не столкнуться лицом с веткой ивы. — Просто в один из внутренних дворов, ничего необычного. Ещё несколько минут они были в пути. Почему-то ни один не пытался заговорить. Дело было не в том, что за целый день они наговорились на целую жизнь вперёд, и не в том, что от улыбок покалывало скулы. Просто во всей этой атмосфере царило какое-то таинство, тревожить которое не хотелось. Наконец они оказались на месте. В самом центре одного из бесконечно многих школьных дворов находился фонтан, что сейчас был отключен, а две горгульи, стоящие перед входом в левое крыло Хогвартса, заиндевели на лёгком морозце, который щекотал щёки. Зайдя за порог, покрытый льдом, Френки оглянулся и сел на одно из промёрзших окон. — Здесь мало кто бывает, — наконец заговорил де Йонг. — Это наиболее короткий путь в совятню, а по воскресеньям всем, как правило, лень морочиться с письмами. Поэтому это место становится идеальным укрытием для таких, как мы, — он хищно улыбнулся. — Для каких «таких»? — Маттейс искренне удивился, приподняв бровь. — Для тех, кто хочет уединиться, — уже тише ответил Френки. — А мы бы хотели… Он не успел договорить, потому что в его губы впечатались губы Френки. Несмотря на то, что скулы уже откровенно побаливали, Маттейс улыбнулся в поцелуй.