***
Он чувствует себя главным героем немого чёрно-белого кино – со всем происходящим вокруг им не хватает только песен Стива Уандера на фоне и чувственного голоса за кадром; просто стоит и не знает, что делать, испуганными глазами наблюдающий за своим хёном, громко рыдающим в кабинке туалетной комнаты. Рёв Сону нескончаем, но в некоторые моменты тонкая стенка кабинки содрогается от сильного удара кулаком по ней, – но Сону не умеет никого и ничего бить… так? – и Чонвон неловко подпрыгивает на своём месте, а затем смущается и отворачивается в другую от смотрящего на него Хисына, прислонив горящую от переживаний голову к холодной плитке, устилающей стену. Хисын выглядит подавленным, но определённо принявшим всю ситуацию. Сразу же после громкого объявления, Сонхун откланивается всем и уходит куда-то в сторону, перехватываемый крепкой хваткой Джея и утаскиваемый им куда-то в сторону знакомых складских помещений. Сону же, едва ли способный сдерживать свои эмоции, рвано объясняет Чонвону, что он больше так не может, и вскакивает со своего места, рукавом утирая влажные щёки. Кажется, что со всей этой эмоциональной суматохой прошло не менее трёх часов, но Чонвон перехватывает свой телефон, чтобы с некоторым разочарованием осознать – всего сорок минут. Сону сразу же сказал Хисыну о том, что он собирается увольняться из агентства, и тот, явно поникший, но всё ещё улыбающийся, понимающе кивнул в ответ на чужие слова. Хисын, впрочем, вообще выглядит ни капли не тронутым всей происходящей ситуацией, но Чонвон – рад бы не замечать, но – видит то, как хён старается уводить взгляд при малейшем зрительном контакте, насколько натянутой выглядит его и без того фальшивая улыбка, и приходит к мысли о том, что Хисын не заслужил такого конца – вероятно, к мысли, так или иначе проскальзывающей у всех людей, когда-либо общающихся и знающих Ли лично. О том, что это конец, думать не хочется, но определённо приходится. Чонвон не готов терять эту работу, но всё вокруг кажется абсолютно вышедшим из-под контроля. Контроля, с которым он жил всю свою осознанную жизнь, сейчас просто предающегося огню. – Я поговорю с ним потом, – шепчет Чонвон старшему, и Хисын без интереса поднимает на него свой взгляд. – Не уйдёт он никуда. – Договорились, – хохочет он, складывая руки на своей груди, словно сам не веря в чужие слова. Чонвон неуверенно подходит к кабинке, прикладывая руку к двери, и слабо стучит, совсем не зная, что говорить в такой ситуации. Тяжёлая атмосфера сгущается над ними, не давая нормально дышать. Проблемы, возникающие одна за другой, как только Ян пришёл в это место – и у каждого строго свои, нет ни одной общей, и сплочаться тоже не над чем. Дорога к руинам, и Чонвон явно начал своё путешествие с самого конца – но ему нечего терять. В этом месте, проработав едва ли месяц и толком не познакомившись вообще ни с кем, он не смог приобрести ничего важного и стоящего, но где-то за сотни километров от него сейчас живёт и переживает единственный дорогой для него человек, и с какой-то холодной отстранённостью, без особого удивления он отмечает для себя, что прямо сейчас не готов отказываться ни от чего, даже если у него за спиной не накопилось ни капли чего-то своего. – Хён, хватит. – Произносит он слова ослабевшим голосом. – Это не конец света. Если задуматься над этим очень сильно, проанализировав каждое сказанное слово и действие, все обидные реплики, которые они говорили друг другу, они были не так уж и близки с Сону. Прожив вместе несколько лет, они привыкли друг к другу настолько, что их общение продолжилось и после съезда с квартиры, и, конечно, прошедшие через многое, они пообещали помогать друг в другу в любой сложной ситуации. И они делали это с удивительным упорством, несмотря на различия во всём. Но они не были близки настолько; вероятно, будь у них другие друзья, отношения с ними у обоих были бы крепче, чем друг с другом. И сейчас, терпеливо ожидая ответа от своего хёна, Чонвон понимает это, как никто другой. Как много он упустил в общении с другом, насколько многими вещами не интересовался в его жизни. Прямо сейчас слабо горящее чувство распаляется в нём с каждым сделанным вдохом. Чувство того, что он продолжает терять что-то очень важное, одно из бесчисленного, что он уже потерял, будучи слепым ко всему на свете. – Хён, открой дверь. – Чонвон дёргает на себя слабую дверцу, но она не поддаётся. – Я твой друг, хён, перестань отталкивать людей вокруг себя. …а ты сам делаешь не то же самое? Ещё одна попытка, дверь предательски содрогается, но ничего не происходит. Хисын с интересом наблюдает за действиями Чонвона, будто сам не решаясь проявить инициативу, будто он уже сдался, будто ему уже ничего не надо. Чонвон бросает на него недовольный взгляд, не сдержавшись, и старший удивлённо приподнимает свои брови в ответ. Между ними происходит безмолвный диалог, но старший так и не предпринимает попыток к действию, а Чонвон слишком устал, чтобы устраивать разборки ещё и с ним. С ним… его директором. Господи, Чонвон, куда ты лезешь? Идиот. – Они всё равно всегда уходят, – Подаёт голос Хисын за его спиной, звуча при этом излишне меланхолично. – Просто прими это. Ты не сможешь удержать рядом с собой человека, который этого не хочет. Чонвон не сдерживается и парой широких шагов сокращает дистанцию между ними, пылающим от недовольства взглядом смотря на беспристрастное лицо Хисына. Огонь в его груди взрывается новыми языками пламени. – Он уходит не из-за того, что просто не хочет работать здесь, он уходит из-за… – Я знаю. – Отрезает старший. – Неужели ты думаешь, Чонвон, что я ничего не знаю? Сону уходит из-за Сонхуна, а Сонхун уходит из-за Джеюна, этакая адовая гейская ломаная, но что в этой ситуации можем сделать ты или я? Впервые за всё время, что Чонвон находился на своей должности и в этом месте, Хисын звучит обыкновенно, – его тон, манеры и мимика – всё в нём кричит о повседневности, не о Ли Хисыне, молодом управителе передового агентства, а о просто Хисыне, вероятно, слишком молодом управителе своего агентства, потому что прямо сейчас, перед человеком, совершенно ему не близким и практически незнакомым, Хисын выглядит уязвимым и уставшим. Он изредка нервно кусает свои губы, а его глаза кричат о невозможности продолжать дальше. Чонвон делает шаг назад, не испытывая никакого желания спорить сейчас со своим хёном, практически отмахивается от него, как от надоедливого насекомого, но сожаления по этому поводу чувствует едва ли. В голове яркой, но постоянно мигающей неоновой вывеской висит мысль: Прямо сейчас решить вопрос с Сону гораздо важнее. – Ты – хён, и ты не можешь сдаваться так просто, – Резко бросает Чонвон в опустевшее лицо Хисына, и вновь подходит к затихнувшей кабинке. За его спиной раздаётся смешок, и, несмотря на холод, пробежавший по напряженной спине, Чонвон старается игнорировать всё происходящее, не забивать себе голову лишними проблемами. Хотя бы не сейчас. – Хён, пожалуйста… – Слабо и как-то встревоженно произносит Чонвон, присаживаясь в костюме на холодный кафель туалетной комнаты. – Выходи. Ты не можешь поступить так со всеми… и со мной. Он чувствует, как в уголках его глаз скапливаются слёзы, но чётко убеждён, что всё это вызвано долгим временем, когда он не мог или не хотел, или не умел выражать свои эмоции правильно. Никогда не показывать людям себя настоящего, потому что люди могут использовать это в своих неприятных целях, использовать против тебя – заколоченная насмерть дверь, из которой в одно считанное мгновение выбили все доски. Чонвон всхлипывает. – И что же мне должно помешать? – Раздаётся спокойный и удивительно холодный голос Сону, и Чонвон прикрывает свои глаза, чувствуя усталость. – Хён… – Я не хочу, Чонвон. Просто не хочу. Хотел два года назад, хотел год назад, а сейчас не хочу. Это место выпивает из меня все соки. – Я… – Невольно вылавливается взгляд Хисына, неожиданно насмешливый и всезнающий. Я же говорил тебе.– Я понимаю. Возможно, потому что Чонвону всегда было характерно прятать свою голову в песок. В воздухе снова повисает тишина, Чонвон трясущимися от волнения руками утирает свои мокрые щёки, утыкая взгляд куда-то в пол. Хисын открывает дверь и выходит, шумно захлопнув её за собой. Чонвон думает о том, что именно он должен сказать бабуле. Чонвон не думает о Сону, почему-то мысли о единственном дорогом ему человеке затмевают переживания обо всём остальном. Вероятно, она скажет ему, что всё в порядке, и нет ничего страшного в дурацком случившемся происшествии. Со всеми бывает, лишь бы заплатили по-честному. – Чонвон, я правда не могу. – Раздаётся ещё раз, но уже более мягкое. Обдуманное. – Он был моим всем. И сейчас он уходит насовсем. – Я просто… думаю, пока что я не готов лишаться этого места, – Охрипшим голосом отвечает Чонвон. – Мне нужно немного времени, я смогу смириться ещё и с этим. А затем продолжает на одних только переполнявших его эмоциях: – Но хён… я понимаю, что мы не были с тобой близки настолько, чтобы я говорил тебе все эти вещи, но я правда ценил каждую проведённую минуту нашего времени. Возможно, ты чувствовал себя одиноко, а я не смог помочь тебе с этим, но… я надеюсь, что мы продолжим общение, потому что ты мой единственный друг. И я ценю тебя. Чонвон поднимается с пола, шумно отряхивая свои брюки, и выпрямляет свои плечи, чувствуя привычную пустоту в груди. Некоторое время смотрит на закрытую дверь кабинки, а затем, медленно волоча ноги, выходит тоже. Конец праздника выглядит потрёпанным, шары, висящие повсюду во время торжества, к его концу оказались разбросанными по полу в разные стороны. Чонвон сидит и лениво пинает один из них, слишком поглощённый в свои собственные мысли. Зал пуст: остатки людей, не разбежавшихся после громких, но ожидаемых новостей, кучками разбросаны во дворике, а все, кто хоть как-то мог помочь исправить эту ситуацию, разошлись то на второй этаж, то по домам, то, как показал опыт, по туалетным кабинкам на этом же этаже. Хисына нигде не было, уйдя ото всех, его и след пропал. Рики не было даже на самом праздновании, а Джей? Чёрт его знает. Чонвон решает написать сообщение Рики, потому что не знает, что дальше делать, и потому, что чувствует себя удивительно бесполезным. Это Чонвон. Я пишу тебе, потому что тебя не было на празднике, что-то случилось? Рики не отвечает, прочитывает сообщение в течение двух минут, но ничего не пишет, и Чонвон, подразумевая вариант, в котором японец всё знал изначально, печатает ещё одно сообщение вслед за другим, просто так. Желая поделиться тревожащим его хоть с кем-то. Ты, наверное, и так знаешь всё, но Сонхун покидает агентство, и Сону сказал, что уйдёт отсюда тоже Я не знаю, чем именно я могу помочь ему Но я не хочу терять своего единственного друга так просто Я знаю, что ты тоже дорожишь хёном Ты даже не спал четыре ночи, чтобы успокоить его Кекеке Было бы неплохо, расскажи ты мне когда-нибудь, что именно произошло Но мог бы ты приехать сейчас к нам, если тебе не сложно Мы находимся в том же ресторане Я знаю, что он может послушать тебя Однажды я совершил ошибку, и мы отдалились друг от друга настолько, что сейчас он не хочет даже слушать меня Потому что мы не настолько близки Но вы с ним близки Даже если он не говорит об этом, я знаю, потому что хён не пришёл бы к человеку на ночь, если бы не был уверен в нём Пожалуйста И отбрасывает телефон в сторону, не дожидаясь ответа со стороны младшего. Возможно, в обычное время он не стал бы писать подобное хоть кому-то, но сейчас другая ситуация. Сейчас, не зная, что и как делать, ему просто всё равно. Он даже не смог ни с кем подружиться, для большинства здешних людей он какой-то странный незнакомый мальчишка, так какая разница? Джей выходит к нему сам, один, немного потрёпанный и как будто бы потерянный, оглядывается по сторонам в поисках чего-то, а утыкается всё равно в немного сгорбленную фигуру Чонвона. В отличии от самого Чонвона, он не молчит, не сидит, а сразу же начинает ходить и громко разговаривать, то ли обращаясь к младшему, то ли не обращаясь, толком, ни к кому. – Где все? – Спрашивает громко, обходя Чонвона со всех сторон, не останавливаясь ни на секунду. – Ты уходил с хёном и Сону, ведь так? Где они? Чонвон поднимает на него уставший, немного озлобленный взгляд. Колкость, сорвавшуюся с его языка, он даже не пытается сгладить. – Ушли, чтобы тебя не видеть. Так и сказали. Джей останавливается и удивлённо приподнимает брови, складывая руки на груди, и только сейчас Чонвон может заметить, что он выглядит действительно потрёпанным, куда более, чем когда всё только начиналось. – У тебя личные счёты только со мной? – Насмешливо спрашивает он, и Чонвон поджимает свои губы. – Что я сделал тебе сейчас? – Извини. – Выдыхает младший, опуская взгляд в пол. – Сону всё так же уходит из агентства, а Хисын просто ушёл от нас, и теперь я не знаю, где он. Тяжёлый денёк выдался. Джей останавливается прямо перед Чонвоном, словно обдумывая что-то, а затем усаживается рядом с Яном, шумно и излишне вымученно выдыхая. Запах его дорогих духов смешался с запахом пота и выпивки, на рукаве его белоснежной рубашки без особого интереса Чонвон высматривает поставленное явно сегодня пятно от закусок. Прямо сейчас, в затемненном свете ламп, в зале без единой живой души – помимо Яна, но Ян всегда не входил в общий счёт – Пак выглядит живым человеком. – Как там Сонхун? – Спрашивает Чонвон, устало потирая свои глаза пальцами. Джей издаёт нечто, похожее то ли на смех, то ли на истерику, расслабленно вытягивает ноги перед собой и подпирает голову рукой. Прямо между ними, находясь в паре десятков сантиметров, усталость формируется во что-то явное осязаемое, но ни один, ни другой не могут взять себя в руки, чтобы сделать с этим что-то. – Эх, любовь, – Тянет он. – Какая же всё-таки сука эта любовь. Я говорю ему, Сонхун, ты не можешь бросить агентство, оно загнётся без тебя. Говорю, Возьми перерыв, пока скандал вокруг тебя не уляжется, люди склонны забывать старые сплетни. А он говорит мне, Джейк, Джейк, Джейк. Я ему про дело, а у него в голове один лишь человек, и чёрт его вообще знает, в Корее ли тот, в Австралии или в какой-нибудь Индонезии. Чонвон берёт в руки телефон, смотрит на светящийся дисплей, но – с разочарованием. Рики прочитал все его сообщения, но, как и ожидалось, не ответил ни на одно. Что вообще в голове у этого мальчишки, в каком-то минутном порыве бессильной злости думает Чонвон. Джей продолжает о чём-то говорить, но из всего сказанного им Ян воспринимает примерно половину. – Я бы мог выбить из него всю дурь или из Джейка, например, мог бы, но что в итоге? Как мне выбить дурь из того, кого даже на горизонте нет? И как доказать Сонхуну, что его дружка уже давно нет в Корее? У меня что, мало знакомых? Если бы тот показался хотя бы на окраине, мне бы давно всё доложили, и… – Выпьешь? – Бесцеремонно перебивает Пака Чонвон, и старший смотрит на него с прищуром долгие десятки секунд, прежде чем пораженчески кивнуть, откидываясь на спинку стула. Говорить не хочется, хочется выпить. Что изменится от пустых разговоров про то, как всё плохо? Всё уже плохо, зачем мусолить эту тему десятки раз? Лучше забыться. Выпить и с якобы всезнающим видом смотреть в пустоту, думая о чём-то своём. Чонвон тянет бокал в сторону Джея, и тот перехватывает его тоже будто бы в задумчивости. Чонвон перебил его поток мыслей, и разговор прекратился, теперь между ними висит привычная усталость и совсем небольшая неловкость, никуда не девавшаяся всё это время, но немного утихшая от свалившихся на них последних новостей. Чонвон наливает себе шампанское, которым и завалены все столы зала, и в один долгий глоток опустошает его. Тяжёлое чувство никуда из него не выходит, а выпитый бокал лишь усиливает его, поэтому он решает налить себе ещё, и ещё, и ещё. Просто потому, что накопленное в нём хочет прямо сейчас вырваться наружу со слезами, но нельзя. Может быть, думает, опьянев до определённой степени, он смог бы перестать думать только о плохом. – Перестань, – Морщась, произносит Джей, не сводя своего взгляда с фигуры перед собой. – ты же ещё ребёнок, какой алкоголь? – А затем добавляет в своём привычном насмешливом тоне: – Лучше бы дядюшке налил ещё один бокал. Чонвон бросает на него взгляд, полный неприязни, но решает отмолчаться. Чего вообще можно сказать кому-то настолько невыносимому, как Пак Джей? Дашь руку, по локоть откусит. Чонвон берёт в руки бутылку и ставит её ещё дальше, чувствуя на себе пронзительный, неожиданно посерьёзневший взгляд старшего. – Ты ждёшь, что я извинюсь? – Спрашивает Пак, начиная разглядывать пустой бокал. – Поэтому ведёшь себя так? Чонвон морщится, но всячески избегает чужого внимания. Больно ему сдался этот невоспитанный идиот, и даже все те дни, когда Ян приходил уставшим или боязливым от одной лишь мысли о том, что ему вновь придётся встретиться с Джеем… нет. Он просто устал от всего, что происходит в его жизни, а всё происходящее сейчас с Паком… ну разве что совсем чуть-чуть? – Ничего мне от тебя не нужно, – Отвечает. – и извинения твои тоже. Я просто хочу, чтобы этот день поскорее закончился. Джей хмыкает, пожимает плечами и поднимается на ноги, и Чонвон напрягается всем телом, думая, что старший идёт прямиком к нему, но тот обходит его стороной, беря в руки две бутылки шампанского. Джей начинает ходить по залу в поисках штопора, долго и пристально всматриваться в столовые приборы на столах. Чонвон держит в руках свой штопор и не знает, что должен испытывать по этому поводу – или Пак не увидел предмета в чужих руках, или осознанно не стал принимать его из рук младшего. Грохот открываемых дверей заставляет их обоих прекратить свои дела. Джей вздрагивает и выпрямляется, когда чьи-то громкие шаги эхом начинают раздаваться по пустому залу, а, спустя несколько мгновений, Чонвон взглядом вылавливает запыхавшуюся фигуру Рики в дверном проёме. – Где он? – Грубо выпаливает японец, не сводя своего взгляда с Яна. – Кто? – Непонимающе всматривается в чужое раскрасневшееся лицо Чонвон, а затем до него доходит в одно мгновение… Сону. – Он… я провожу тебя… – А затем зачем-то, словно провинился, взглядом вылавливает фигуру Джея, но тот уже давно начал дальше рыскать в поисках штопора.***
Чонвон ведёт Рики до определённого времени, а потом младший срывается на яростный быстрый шаг, и уже Яну приходится догонять его, чтобы время от времени вклиниваться в напряжённую атмосферу со своими репликами. Рики выглядит раздражённым, но не уставшим. На нём надета огромная чёрная толстовка, и он натягивает длинные рукава себе на ладони, растягивает в разные стороны, взъерошенная белая чёлка живёт своей жизнью, пока японец минует ещё один поворот на этаже. Чонвон не знает, что должен сказать. Должен ли он утешить его, должен ли распалить ещё сильнее? Утренний диалог в машине не перестаёт вертеться в его голове, пока он, стараясь не обращать внимание на своё сбившееся дыхание, идёт с Рики наравне. Без особого удивления даже для самого себя, Чонвон отмечает, что полностью рассчитывает в этой ситуации на младшего. Выбить из Сону всю дурь, утешить его или проплакаться – неважно. Рики знает, что делать, даже если из совместных взаимодействий его и Сону Чонвон видел лишь два нелепых диалога, в которых японец нагрубил слишком очевидно и безжалостно – ведь если Сону продолжает приходить к нему, несмотря ни на что, значит, Сону всё устраивает… так? Чонвон кивком головы указывает на одинокую дверь уборной, но Рики понимает всё и без этого жеста, даже не смотрит на запыхавшегося хёна, рукой толкает от себя её, и та шумно ударяется об стену. Чонвон заглядывает в комнату, с удивлением отмечая, что Сону, наконец, вышел из кабинки, сидевший на полу в задумчивости до того, как резкое вмешательство японца не потревожило его покой. С покрасневшими щеками и опухшими глазами, растрёпанной причёской и отброшенным куда-то в сторону джемпером, Сону переводит свой сначала испуганный, а затем взгляд, полный ненависти, на стоящую в дверном проёме фигуру, и пораженчески поджимает губы. Проходит несколько мгновений, переполненных тяжелыми вздохами присутствующих, а затем Сону срывается, издаёт жалкий всхлип, а затем утыкается лбом в свои коленки. Чонвон нервно смотрит то на хёна, то на Рики. Тянущее чувство в груди заставляет его хотеть покинуть место как можно скорее. Хочется кинуться и пожалеть Сону, хочется утешить его и поправить взлохмаченные волосы, и Чонвон даже делает шаг к нему навстречу, прежде чем рука Рики не останавливает его. Чонвон переводит удивлённый взгляд на младшего, но тот даже не смотрит в его сторону, лишь на подрагивающую фигуру перед собой. – Встань, – Требует, опустив все приличия, и Ян вздрагивает от того, насколько холодно звучит его голос. – Ты вообще себя видел? Выглядишь чертовски жалко. – Рики! – Возмущённо начинает Чонвон, но один предостерегающий взгляд от младшего заставляет его замолчать. Прямо сейчас Рики выглядит готовым напасть, и Ян пораженчески отступает, вспомнив, что именно он и привёл японца сюда. Сону поднимает свою голову, но как-то покорно, словно чужие слова не расстроили его, лишь подтолкнули к такому необходимому действию. Он смотрит на Рики всё тем же ненавистным взглядом, но совсем не смотрит на Чонвона, и в образовавшейся безмолвной борьбе Ян остаётся лишним, готовым постоять где-то в сторонке. Рики не сдвигается со своего места, и ещё раз требует у хёна подняться, и Сону высокомерно хмыкает и отворачивается в сторону. – С чего это я должен делать то, что ты мне скажешь? – Перемена в голосе хёна заставляет Чонвона неверяще выглянуть из-за спины Рики. Одно лишь присутствие японца и парочка брошенных фраз заставили Сону вернуться в своё привычное «с чего ты взял, что ты лучше меня, и можешь указывать мне, как поступать» состояние сильнее, чем бессильные слёзы и искренние речи Чонвона некоторое время назад. Чонвон сглатывает горечь на корне языка, совсем чуть-чуть испытывая зависть и огорчение. – Потому что у тебя нет причин сидеть тут и ныться, – Помолчав некоторое время, отвечает Рики, складывая руки на своей груди. – Я думал всё, что ты мог выныть из себя, ты выныл у меня дома, плакса. Сону внимательно вслушивается в каждое сказанное ему слово, а затем по-лисьи сощуривает свои глаза, практически с вызовом. – Как видишь, не всё, – Бросает он в тишину, а затем тихо добавляет, практически доверительно: – Сегодня он сказал, что покидает агентство. И на его глаза вновь начинают накатываться всё новые слёзы. Рики молчит некоторое время, и за всё то время, что он безмолвно разглядывает Сону, Чонвон может практически ощутить на себе, насколько лишним он является в этих разборках. – Ну, я… – Набрав в лёгкие побольше воздуха, начинает Ян. – И что? – Резко бросает Рики. – Зачем вслед за ним уходить и тебе? Ты думаешь, что Сонхун-хён резко прозреет, когда ты уйдёшь из агентства вслед за ним, и вы проживёте счастливую жизнь? – Дело не в этом… – Раздражённо начинает Сону, закатывая глаза. – Тогда в чём? – Рычит ему в лицо японец, и с каждой пройдённой секундой его лицо становится всё более разозлённым. – Чёрт, Рики, – Гневно повышает голос старший, вскакивая на ноги в каком-то порыве. – Я ничего не ожидаю от него, ясно? Потому что знаю, что он любит только Джейка-хёна. Дело в том, что я просто не вижу смысла находиться в этом месте без него! Чонвон невольно отходит в сторону, устало прислонившись к стене, и в голову его приходит неожиданная мысль о том, что, должно быть, Джей прямо сейчас один распивает целую бутылку шампанского. Какое-то непонятное чувство накатывает на него, и с какой-то лёгкой раздражительностью он отмечает, что не хочет, чтобы кому-то, вроде Пака, достались все нераскрытые бутылки алкоголя на первом этаже. – Ты и в другом месте не сможешь жить так, как хочешь, потому что дело не в месте, в котором ты сейчас находишься, дело лишь в тебе. Сону подскакивает к нему, пальцем тыча в грудь японца, и он делает совсем небольшой шаг назад, прежде чем вновь не выровняться, отводя руку хёна в сторону. – Значит, дело только во мне, – Горделиво поднимает свой подбородок старший. – Что я могу поделать, если я вот такой вот человек? Чонвон устало выдыхает, мямлит, что ему пора, и немного нервно покидает уборную, но никто из присутствующих не замечает и не слышит его. Рики смотрит в покрасневшие глаза Сону, но лишь сильнее выпрямляет свои плечи, стараясь уберечь себя от совсем ненужных жестов утешения. Прямо сейчас дать поблажку означало бы собой дать попятную, уступить в безмолвной битве, а в этой ситуации он не мог позволить себе нечто подобное. – Не знаю… например, поменяться? – Вопросительно склоняет голову японец, и тон, с которым он говорит это, невольно оказывается мягче положенного. Рики даёт себе мысленный подзатыльник за то, что не смог удержать выстроенную стену холодности до самого конца, и ещё сильнее проклинает себя, когда замечает, что изменение в голосе заметил и Сону. Старший задумчиво замолкает, смотрит куда-то сквозь японца, и в комнате, наконец, повисает досказанная тишина. В один момент им обоим говорить оказывается просто нечего. Рики практически отшатывается в сторону, когда Сону падает на него, крепко обнимая, лбом утыкаясь в его плечо. Его глаза удивлённо расширяются, рука неуверенно повисает в воздухе, и, слава богу, старший слишком занят своими собственными эмоциями, чтобы заметить встревоженное состояние японца. Сону всхлипывает прямо в плечо Рики, и что-то внутри младшего ломается от того, насколько уязвимым тот выглядит. Все стены, которые он старался удерживать возведёнными, рушатся, и Рики совсем неуверенно кладёт свою ладонь на макушку Сону, приглаживая его волосы. – Я не знаю, что мне делать, – Совсем тихо признаётся старший, и японец прикрывает свои глаза, стараясь не позволить самому себе стать излишне эмоциональным. – Мне грустно, и я ненавижу себя за всё, что происходит… И я знаю, что мой уход не заставит меня чувствовать себя лучше, но я просто… я не вижу другого выхода. В груди Рики что-то болезненно сжимается, чужие слова эхом отдаются от его опустевшей в одно мгновение головы, и он нехотя вспоминает свою прошлую жизнь. То, насколько отчаянно звучал хён, и то, насколько разочарованным он казался в этот момент. Рики вспоминает подростковую версию себя, стоящую у входа в аэропорт с тяжёлыми чемоданами в руках и ощущением пустоты внутри, делает глубокий вдох и открывает свои глаза, как можно скорее отмахиваясь от воспоминания. – Когда мне было двенадцать, я решил, что путешествия по миру смогут залатать дыру в моём сердце, и до нынешнего момента я так и не смог почувствовать себя лучше, – Собственные слова ощущаются чужими, потому что до нынешнего момента Рики так и не смог выговориться о больном хоть кому-то. – Потому что неважно, насколько сильно ты будешь бежать в этой жизни, ты никогда не сможешь убежать от самого себя. Сону молчит, лишь крепче сжимает его в своих объятьях, и Рики взлохмачивает волосы старшего ещё один раз. Скажи ему кто-то, что конец этого вечера он проведёт в объятиях надоедливого хёна, он бы не поверил ему и рассмеялся бы в лицо. Рики издаёт неловкий смешок, стараясь побороть бушующий ураган в своей груди.***
Чонвон вальяжной походкой появляется из-за угла, взглядом утыкаясь в развалившуюся в центре зала фигуру Пака. Тот сидит в одиночестве, закинув свою ногу на ногу, и медленно попивает шампанское из горла. От самой увиденной картины и от того, насколько ожидаемой она оказалась, Чонвон закатывает свои глаза, проходя мимо старшего и усаживаясь рядом с ним. Джей сидит, пьяным взглядом уткнувшись в точку перед собой, и, кажется, даже не замечает присутствие младшего. Чонвон смотрит на него несколько недолгих мгновений, а затем с явным усилием отдирает пальцы Пака от бутылки, забирая шампанское себе. – Это тебя так с одной бутылки разнесло? – Немного высокомерно, но весело спрашивает младший, на свету высматривая её содержимое. Джей переводит на него косящийся взгляд без какого-либо интереса, и к собственному удивлению Чонвон подмечает, что испытывает разочарование от подобной реакции старшего. Ян делает большой глоток из этой же бутылки, и Джей издаёт тихий смешок, отворачиваясь в другую сторону. – Посмотри туда, – Пальцем тычет куда-то в направлении стоящих стульев старший, и Чонвон напрягает зрение, чтобы разглядеть ещё две бутылки под одним из них. – Ты серьёзно думаешь, что меня может разнести с половины бутылки? Ха, я не слабак. Чонвон делает ещё один глоток, морщась от джеевских слов. Казалось бы, уважаемый взрослый, а ведёт себя совсем как ребёнок. Будучи когда-то белой и отглаженной, сейчас рубашка Джея выглядит окончательно испорченной в хлам, и совсем невольно Чонвон отмечает, что возможность увидеть кого-то столь важного в этом состоянии – своего рода привилегия. Захоти Ян прямо сейчас заснять компрометирующее видео с одним из топовых на данный момент дизайнеров, подобное быстро бы разлетелось по всем модным сайтам и журналам. Не настолько горячая тема, как статья с Сонхуном, но достаточно для того, чтобы окончательно разрушить имидж целого агентства. Чонвон снимает с себя одолженный когда-то пиджак и тянет его в сторону Пака. – Ты вообще видел себя со стороны? – Морщит нос младший, и Джей бросает на него резкий взгляд. – Надень. Кто вообще так напивается? Ты же не животное какое-то. – Тебя забыл спросить, что мне делать. – Огрызается Пак, и Чонвон, разозлённый чужой грубостью, бросает паковский пиджак прямо в его лицо. – Если бы ты не оставил меня одного, я бы не напился настолько сильно… Что вообще вы так долго делали с Рики? Пешком ходили в Японию? Чонвон прикладывает огромное усилие, чтобы не ударить его по голове. Надоедливый, наглый и самодовольный. Как вообще кто-то подобный может существовать в обществе? – Они разбираются с Сону в уборной, – Всё-таки отвечает Чонвон, и Джей коротко хохочет, откинувшись. – Я позвонил ему, потому что подумал, что Рики сможет убедить его остаться. – Ты, я смотрю, делаешь божескую работу и пытаешься спасти потонувший корабль, – Тянет Пак, поворачиваясь к Чонвону и всецело устремляя своё внимание на него. – Мне стало очень интересно, и я хочу спросить… – Никаких вопросов, – Отрезает Чонвон, вскидываясь, но Джей не реагирует на сказанное никаким образом. –… если я правильно помню, ты находишься на своём месте не дольше месяца, но даже в своём нынешнем положении ты делаешь всё возможное, чтобы спасти его. Делаешь то, на что не решатся даже нынешние старожилы – зачем? Ради денег? Даже если сказанное Паком не совсем далеко от правды, Чонвон всё равно морщится от него, как от вкуса горечи. Его обеспокоенность деньгами не имела ничего общего с тем, что он на эмоциях написал Рики целую поэму. – Я беспокоюсь за своего единственного друга, ничего больше. Джей многозначительно ухмыляется, всматривается в потемневшее выражение лица младшего, пытается высмотреть в нём какие-то свои собственные ответы на вопросы. – Никогда бы не подумал, что в этом мире ещё остались люди, искренне беспокоящиеся за своих друзей, – Насмешливо произносит Пак, и Чонвон переводит на него свой угрюмый взгляд. – Это даже, как бы это сказать, трогательно. – Сонхун уходит из-за… – Сонхун уходит из-за своей тупой обречённой любви, ему совсем наплевать на своих друзей. – Ему наплевать на меня. – Хорошо… сегодня вечером Хисын-хён появился здесь с Сонхуном, потому что он… – Потому что он думает лишь об этом агентстве, но у него нет смелости полноправно управлять всем происходящим, поэтому, по итогу, прямо сейчас он теряет всё. – Рики… –Рики испытывает самые светлые и юношеские чувства к Сону, в этом и есть вся причина его прихода сюда. Не больше. Чонвон раздражённо выдыхает в самодовольное лицо Джея и выпаливает имя, крутящееся в его голове с того самого дня в кабинете Хисына. – Кей? Лицо старшего меняется в одно мгновение, и он приближается к Чонвону в каком-то яростном порыве, и, лишь всмотревшись в чужое лицо, за дымкой алкоголя и высокомерия Ян видит самый настоящий страх. – Откуда ты знаешь, кто такой Кей? Чонвон медленно выравнивает своё дыхание и самой очаровательной улыбкой отсвечивает в чужое напряжённое лицо, и, прежде чем Джей сможет предпринять что-то, младший отодвигается в сторону, выставляя руки перед собой. – Я помню его имя с того дня, когда ты повёл себя, как мудак. Джей вновь надевает на себя маску высокомерия и показательно смеётся. – Я всегда веду себя, как мудак. Когда именно? А затем будто бы что-то вспоминает, выражение его лица резко переходит от привычно насмешливого до напряжённого за одно мгновение, и он отводит взгляд в сторону, хмуря брови. – Это другое. Чонвон делает глоток из забытой в руках бутылки, и Джей бросает на него взгляд, полный негодования. – Сколько ещё ты планируешь пить прямо передо мной? – Пока не перепью твои две с половиной бутылки, – Усмехается он в чужое недовольное лицо. – Потому что я не слабак тоже. – Несносный. И они оба замолкают, выдохшиеся. Чонвон чувствует, как его голова начинает идти кругом, но упрямо продолжает пить. Джей не сводит с него своего взгляда, а затем, потерявший интерес, задумывается о чём-то своем, переводя своё внимание на что-то другое. Чонвон думает о том, как всё сложилось у Сону и Рики, отговорил ли его младший или, судя по обстановке, которая была в уборной, когда он ушёл оттуда, ещё сильнее убедил его покинуть агентство. Где сейчас Сонхун, если тот уходил наверх вместе с Джеем, а второй сейчас сидит перед ним, и… где Хисын? Он понимает, что выпил слишком много, когда умудряется чуть не упасть, даже сидя на диване, но бутылку из рук всё равно не отпускает. Мыслей в голове очень много, и отчего-то ему кажется, что избыток алкоголя в его крови никоим образом не сделает ситуацию хуже. В конечном итоге, он давно мечтал напиться до невозможности. Чья-то рука грубо и бесцеремонно выхватывает у него из рук бутылку, и Чонвону не нужно смотреть в сторону, чтобы понять, что Джей недоволен. Старший громко цыкает и ставит бутылку на пол, видимо, уставший от происходящего тоже. В комнате, где нет ничего, кроме молчания, они оба сидят пьяные и печальные, и именно это объединяет их во что-то целое. И, может быть, совсем на чуть-чуть Чонвон позволил себе подумать о том, что сегодня вечером он не будет один, как обычно. Совсем небольшой частью своего разума он ожидал, что старший встанет и уйдёт – и это было бы абсолютно нормальным, тогда Чонвон тоже встал бы и ушёл, отправившись к себе в одинокую квартиру. Но проходили минуты и часы, и даже если никто из них не говорил ни слова, Джей не уходил, лишь угрюмо смотрел в пустоту – и Чонвон не уходил тоже. И нескончаемое чувство одиночества покинуло его всего на одну ночь. На улице, наполненной непроглядной темнотой, начинало светлеть.