…Вы дозвонились в дом внебрачного сына Канье Уэста и Джейкоба Блэка. К сожалению, прямо сейчас я не могу ответить вам на звонок. Оставьте сообщение после сигнала…
– Джеюн-а… – По комнате разносится знакомый слабый голос, и Джейк напрягается, отрываясь от своих дел. – ты слышал новости? Я ухожу из агентства. Прости, что беспокою тебя в такую рань, но мне не спится. Не думаю, что с сегодняшнего дня смогу заснуть хотя бы на минуту. Лица всех тех, кого я подвёл, будут всплывать в моей голове и осуждающе смотреть прямо в глаза. Не знаю, зачем говорю тебе это всё, ты не ответил ни на одно предыдущее сообщение, но мне так легче. Появляется смысл жить дальше, будто бы у нас всё, как прежде. Даже если это не так. Даже если я не знаю, где ты, с кем ты и жив ли вообще. Джейк тяжёлым взглядом сверлит экран ноутбука, вслушиваясь в чужие слова. В один момент всё вдохновение улетучивается, оставляя после себя привычную горечь на корне языке. Первый абзац его новой статьи по-прежнему не дописан, он замирает на полуслове, а текстовый курсор продолжает раздражающе моргать, выводя на эмоции. Он выходит из-за стола, руками протирает уставшие глаза и идёт налить себе очередную порцию кофе. Часть кофейных зёрен разбросаны по столу, перемешанные с остатками сахара, грязная посуда грузно копится в раковине под нескончаемое накапывание подтекающего крана. Шим Джеюн отказывается выходить из дома с момента выхода злополучной статьи. Не в силах побороть старые привычки, он неустанно следит за всеми новостями знакомого агентства и его лица в частности, и мозг его будто бы отказывается признавать всё происходящее за последний месяц. Разлетевшаяся новость об ориентации Сонхуна, созданная и отправленная в свободный полёт его же собственными руками, похвалы со всех сторон, каждодневные инсайдерские утечки об возобновившейся текучке сотрудников, и последнее заявление, вишенкой на торте украшавшее заголовки жёлтой прессы – Пак Сонхун покидает агентство, оставляя всех в режиме реального времени смотреть на уже начавший тонуть корабль. Он не уверен, почему злится на Сонхуна больше, чем на самого себя. Часть его отказывается верить, что вечно устремлённый Пак так легко может сдаться обстоятельствам – и просто сбежать. Другая его часть, наученная опытом в индустрии, заранее знала, что материал, выпущенный им полтора месяца назад, вызвал бы скандал, несопоставимый с имеющейся репутацией модели – и всё равно дозволила этой статье увидеть свет. Даже новичок, не писавший ничего более серьёзного, чем отученные колонки в таблоидах, знал, что корейская публика не потерпит под своим боком ничего нетрадиционного, даже если Сонхун был любимцем публики и ему и без того прощалось многое. Джейк отсыпает себе кофе на дно пожелтевшей кружки и заливает всё кипятком. – Я записываю новое сообщение. – Опять тот же самый голос, доносящийся из глубин комнаты. – Скорее всего, ты уехал к себе на родину и уже никогда не услышишь мои слова. Я лишь хочу сказать, что совсем не злюсь на тебя. Хотел бы, очень хотел, но никак не получается. Я понял, как много для меня значишь ты и как мало всё остальное, в тот самый день. Я должен чувствовать ответственность перед парнями, чувство сожаления и, наверное, стыда, но я не чувствую ничего. Ты всегда был тем, кто дополнял меня, а сейчас тебя нет, и меня тоже. Единственное, чего я боюсь, это остаться один на один с самим собой. До этого я боялся лишь двух вещей, и самая страшная из них уже случилась – я потерял тебя. Не в силах больше выслушивать знакомый голос, Джейк выходит из квартиры, шумно захлопнув за собой дверь. Лестничная клетка молчаливо окутывает его морозом с улицы и драгоценным спокойствием, и он медленно сползает по стене на ледяные ступени, сам того не осознавая. Собственная квартира кажется ему камерой пыток – всё в ней напоминает о том счастливом времени, которое больше не повторится по его же вине. Он руками трёт свои горящие щёки, чтобы запоздало осознать текущие по лицу позорные слёзы. Дрожащими руками он достаёт из карманов халата смятую пачку сигарет и зажигалку. Чувство вины, настигающее его каждую ночь, в этот раз подкрадывается днём и предательски сжимает хватку на его шее. Он задыхается, будто кто-то надел на его голову полиэтиленовый пакет – в перерывах между рваными вдохами он губами касается тлеющего фильтра. Он ненавидит себя за содеянное – за то, с какой лёгкостью он позволил себе перечеркнуть всё хорошее, что было между ними. Из-за ядовитого чувства ревности, едва видимым огоньком, промелькнувшим между ними, из-за плотного комка, в который превращался его желудок от одного лишь факта владения кем-то столь прекрасным, как Сонхун. Из-за всех восхищённых взглядов, направленных в спину модели, из-за мерзких шепотков, проникающих прямиком под кожу Джейка, кричащих о том, что Пак – птица другого полёта, что тому ничего не будет стоить переступить ещё одно препятствие на пути к высокой цели. Даже если, рано или поздно, этим самым препятствием станет он сам. Очередная посредственность, тот, чьё имя не вспомнят через год или два, а сейчас начнут вспоминать с ядовитым подтекстом как человека, разрушившего карьеру одной из самых перспективных моделей последних трёх лет. – Опять надымили, как паровозы! – Откуда-то снизу раздаётся недовольный старческий голос, а после со скоростью, превышающей человеческую, седая макушка заглядывает на серую лестницу с молчаливо дымящим в пустоту Джейком. Острый взгляд недовольно осматривает сидящую фигуру. – Ну-ка, сваливай отсюда, Шим, пока не вызвала кого надо! Он смотрит на неё в ответ своим покрасневшим взглядом – и впервые за жизнь, полную уступок и одолжений, ему наплевать на чужие слова. Он не хочет возвращаться в место, которое вновь задушит его воспоминаниями, не хочет подниматься с нагретого места, не хочет выкидывать недокуренную сигарету. – Вызывайте. – Бросает он ей в ответ, выдыхая струю дыма над головой. – Хоть прибейте меня здесь, мне наплевать. Жить не хочется, остаётся висящим в воздухе, невысказанным призраком. Она безмолвно смотрит на него ещё некоторое время, будто бы своей тучной фигурой хочет донести то, что не удалось высказать вслух, но постепенно сдаётся, её горделиво надутая грудь постепенно сдувается в поражении. Она прислоняется спиной к стене на своём этаже и говорит в никуда, обращаясь непосредственно к Джейку. – Думаешь, самый крутой, раз можешь отсылать старушек подальше? – Просто не хочу возвращаться в квартиру. Между ними повисает недолгое молчание, а потом она хмыкает себе под нос, будто бы поняла что-то важное. – Дома задолбали? – Джейк никак не реагирует на её понимающий тон. – Можно и так сказать. – Меня могут задолбать только кошки и грубияны, дымящие на лестничной клетке. Джейк слабо улыбается в ответ, разглядывающий тёмные подтёки на побелённой стене. Горечь в груди постепенно стягивает его внутренности, окутывает теплом, что медленно плавит изнутри – и в каком-то подвешенном состоянии он начинает чувствовать, как плотный дым в груди начинает медленно его успокаивать. Мысли о Сонхуне постепенно заменяются другими, более реальными и весомыми – как дописать статью до окончания дедлайна, выбраться на улицу и закупить себе продуктов на неделю, вымыть посуду. Постепенно Сонхун вновь становится призраком его недавно ушедшей жизни – его прикосновения перестают преследовать его, его мягкие губы на собственной шее перестают ощущаться реальными. Он сидит в этом же положении, пока не замерзают ноги, а зубы перестают попадать друг на друга, стучащие. Дотлевший окурок валяется где-то сбоку, а старушка, уставшая дожидаться хоть какого-нибудь ответа, вновь скрывается за дверью своей квартиры. Чувство пустоты привычно заполняет его всего, вызывает тошноту и неприятные ощущения на уровне желудка – и Джейк излишне запоздало вспоминает, что за целый день выпил одну кружку кофе и выкурил сигарету. Помимо этого, всё, кажется, встаёт на свои места. Его чувства по-прежнему затуплены и ощущаются нереальными большую часть времени, пока плотина не прорвётся – и он вновь может произнести больное имя без дрожи в голосе. Он поднимается на ноги и дёргает за входную ручку. Квартира встречает его привычной тишиной, где-то в углу на столе покоится его ноутбук, давно перешедший в спящий режим, куча одежды свалена в корзину недалеко от ванны. Желания делать что-то, по-прежнему, нет, но он убеждает себя, что лишние мысли лезут в голову от избытка свободного времени – и ему просто следует сильнее сосредоточиться на дедлайнах. Он идёт прямиком к своему рабочему месту, изо всех сил стараясь не думать ни о чём кроме.***
Разрывающая мелодия на полной громкости раздаётся в хрупкой гармонии солнечного утра, и Чонвон с громким стоном переворачивается на другой бок, со слипшимися от недостатка сна глазами пытающийся на ощупь достать вторую подушку, чтобы накрыть ею свою гудящую голову. Тонкие солнечные лучи прорываются в окна, падают на ковёр, на смятое одеяло, на его изморщенное лицо, придавая комнате жёлто-оранжевые оттенки – но это меньшее, о чём Ян может думать сейчас. С больной головой и нарастающим раздражением Чонвон тянется к источнику звука, чтобы запоздало и как-то нереально осознать, что всё это время собственный телефон находился у него в ногах, закинутый туда, видимо, практически сразу же после прихода домой утром. Сейчас же непрекращаемая мелодия и ярко светящийся экран высасывали из Чонвона жалкие накопившиеся силы, полученные ото сна. Он хватает телефон в руки и, не глядя, принимает звонок, крепко зажмурившийся в попытках урвать себе лишние секунды сна. – Слушаю, – Хрипит он низким голосом, щекой прислонившийся к своей подушке. – Ян Чонвон! – Удивлённо вскрикивают на другом конце трубки, а после слегка затихают, давая себе небольшую передышку. – Объяснишься? Голос Сону быстро принимает недовольные интонации, и Чонвон хочет закатить свои глаза, но желание не открывать их всё-таки побеждает в нём. Ожидаемо – кто ещё позвонил бы ему? У кого есть его номер в принципе? И, даже имея его номер у себя в телефонной книжке, кто уделил бы часть своего времени на то, чтобы узнать, как он поживает? Чонвон не торопится отвечать на вопрос – с каждым пройденным мгновением туман в его голове рассеивается, и воспоминания прошлой ночи сваливаются на него, а вместе с ними и все обиды, что он успел пережить вчера. – Вспомнил обо мне? – Едко уточняет Ян, а затем несильно морщится от осознания, что действительно не сдержался и спросил это вслух. Чонвон оставил его наедине с собственной истерикой, передал в руки пригнавшего из ниоткуда японца, а после напился и добрался до дома с человеком, которого опасался и недолюбливал всё это время. Но Сону предпочёл не его, видя младшего всего лишь дополнением или массовкой к его развернувшейся драме – и Ян ненавидел то, что факт этого настолько сильно задел его. Сону замолкает, некоторое время ни звука не раздаётся в трубке, а после старший издаёт нечто, издали напоминающее фыркание: – О чём ты? Я не переставал думать о тебе с самого утра, – Обиженно отрезает он. – я ждал тебя вчера, чтобы вместе добраться до дома, но Рики сказал, что ты предпочёл нашей компании компанию хёна. Чонвон вскакивает, от сонливости не остаётся ни следа. Широко раскрытыми глазами он смотрит перед собой, а чужие сказанные слова будто на повторе крутятся в его голове с теми же интонациями. Предпочесть им компанию Джея? Насколько плохо Сону, оказывается, знает его, чтобы после всех разговоров и откровений взять и слепо поверить в сказанное японцем. Крепко сжав зубы, Чонвон выдыхает через нос, параллельно разглядывая весь бардак, скопившийся в его комнате за пару дней. – Как ты? – Спрашивает старший через некоторое время. – Я волновался. Стыдно признавать, что я отрывками помню произошедшее вчера, но, когда Рики сказал мне, что Джей-хён сам отвезёт тебя домой, я не поверил. Всё в порядке? Чонвон без лишних эмоций рассматривает задравшийся угол ковра и думает – всё ли в порядке. К собственному удивлению, из всех событий, произошедших вчера, встреча с Джеем травмировала его меньше всего, и прямо сейчас, думая об этом, Ян чувствовал к тому больше благодарности, чем к кому-либо на празднике. Он не был уверен, добрался бы он до дома без помощи старшего, но даже если и добрался бы, факт того, что Джей сопроводил его до подъезда, помогая идти клонящемуся в разные стороны напившемуся телу младшего, был приятен и отдавал теплом в груди. – Всё… в порядке. – Выдыхает Чонвон, спуская голые ноги на холодный пол. – Сам не ожидал, что скажу такое, но я благодарен ему за помощь. – Вот и замечательно! – Светлеет Сону на другом конце. – Я всегда знал, что хён – хороший человек. Тебе потребовалось больше, чем остальным, времени, чтобы тоже прочувствовать это. Старший начинает говорить о чём-то своём, а Чонвон включает громкую связь и идёт заниматься своими делами. Принять душ, поставить чайник, откопать в холодильнике остатки кимчи и откормить свой гудящий болезненный желудок – Сону всё равно не планировал прекращать свой монолог в ближайшее время, а собственный убитый вид не давал Яну покоя через отражение стоящего вдали зеркала. Чонвон плетётся в ванную и замирает на некоторое время, отчего-то зависший прямиком перед собственным отражением в зеркале поменьше; он смотрит на свои тёмные круги под глазами, болезненный вид и грязные непослушные волосы, думая, насколько сильно вчерашний день высосал из него все соки. К счастью, вчерашний праздник пришёлся на выходной день, и Хисын лично прописал каждому сотруднику выходной на следующий день – как оказалось, очень даже не зря. Хисын вообще создавал впечатление человека знающего, во всём разбирающегося, но всё ещё очень несчастного (строго в глазах Чонвона, конечно же). Никто из них не знал, куда сорвался Ли вчера, но, искренне переживая о старшем, Чонвон решает пропустить эту тему и не углубляться. –… мне написали уже три девчонки-модели и кинули вчерашние фотки. Мы на них такие уродские, Чонвон-и, не представляю, что случилось бы, попади эти кадры в желтую прессу, – Гогочет Сону в трубку, но его голос заглушается струей холодной воды из-под крана. – На одной из них наш главный редактор зубами расстёгивает лифчик Чимин, не знаю, где я был в это время, но к счастью не в одной комнате с ними. Они даже не встречаются!.. Чонвон включает душ, полностью изолируясь от чужого голоса. Сладкий цветочный запах геля для душа наполняет собой целую комнату, в то время как Ян настойчиво продолжает до покраснения натирать свою кожу жесткой мочалкой. Он чувствует себя грязным, хочет освободить себя от накопленного за последнее время – он моет свои волосы, перемывает их дважды с кондиционером. Просто что-то, что заставило бы его почувствовать себя живым. Он вылезает из ванной, укутанный в принесённый халат, раскрасневшийся раскрывает дверь – и клубы пара валятся в коридор, заполняя собой всё пространство. Сону продолжает о чём-то говорить, но Чонвон уверен, что ни одна из затронутых тем не касалась лично старшего. Он одёргивает себя от желания поинтересоваться, как Сону чувствует себя сегодня, потому что оба из них знают, что отвратительно, а выслушивать чужую ложь и делать вид, что он верит в это, он не хотел ни при каких обстоятельствах. Он ставит кипятиться чайник, он раскрывает полупустой холодильник в поисках приемлемой еды. – Ты вообще слушаешь меня? – Спрашивает Сону, и Чонвон может представить недовольный вид старшего, его нахмуренные брови и надутые губы. – Я на кухне! – Кричит Чонвон, надеясь, что хён услышит его. – И я прекрасно тебя слышу! Сону молчит некоторое время, в комнате повисает тишина, и Яну требуется время, – он идёт поближе к закинутому на стол телефону – чтобы убедиться, что старший не сбросил входящий вызов. Минуты по-прежнему продолжают накапывать, и Чонвон выдыхает, шумно выдыхает, хватая телефон в руки. – Ты обиделся? – С улыбкой на лице спрашивает младший. – Здесь я, здесь. – Ещё чего? Ты должен есть, чтобы жить. – Отрезает Сону практически сразу. – Кому ещё я буду рассказывать все новости, если ты загнешься от голода? И то правда. – Передавай привет Рики. – Дразнит его Чонвон, игнорируя чужую уколку. – Надеюсь, он накормит тебя тоже. Не расслабляйся, ты нужен мне, чтобы… Чтобы что? Ян замирает на полуслове. В голове мелькают десятки вариантов, но ни один из них не кажется ему достаточно правдой. – Чтобы что? – Озвучивает невысказанное старший. Его игривый тон подначивает Чонвона сказать хоть что-то. Думай, Чонвон, думай! – Чтобы я не чувствовал себя одиноким. – Выпаливает Ян и запоздало понимает, что сказал что-то лишнее и слишком серьёзное. Сону, впрочем, не принимает сказанное близко к сердцу. На другом конце телефона звонкий смех разрывает напряжённое молчание. И в какой-то момент тяжёлое чувство внутри Чонвона после сказанного тоже заменяется на что-то более лёгкое. – Мой сладкий Чонвон-и любит своего хёна? Какая прелесть! – Неправда, – Тянет Ян, вновь заваливаясь на диван. Контейнер с кимчи остаётся стоять на столе, гудящий желудок настойчиво тянет куда-то вниз, но Чонвон решает поесть позднее. Молясь и надеясь, что Сону не станет болтать слишком много. Какая-то собственная часть убеждает его, что прямо сейчас так будет правильнее. Сону цокает так, что младший слышит это через телефонную трубку – и на лице его невольно поселяется довольная улыбка. Чонвон закидывает голову назад, слегка прикрывает свои глаза, хоть сон и ушёл от него под прохладными струями воды в душе. На другом конце раздаётся грохот и шум, а затем привычный бодрый голос старшего сменяется на угрозу – практически криком он обращается к кому-то, новые источники шума наполняют комнату Яна. А затем всё стихает на совсем небольшой промежуток времени. Чонвон успевает разглядеть тоненькую паутинку в углу потолка и почти сосчитать до десяти, прежде чем голос Сону вновь врывается в его динамик. – Я здесь. – Передавай привет Рики, – Скучающим тоном произносит Чонвон в пустоту. – Обойдётся. – Недовольно отрезает старший, совершенно неудивлённый словами младшего. – Обойдусь?! – Орёт японец с другого конца комнаты, потому как голос его кажется слегка приглушённым, несмотря на всё количество злобы, вложенной в него. Чонвон безмолвно уважает старания Нишимуры. – Хён, привет! Как ты? – Живой… кажется. – Тянет Ян. – Голова ноет, я загнусь без таблетки аспирина в ближайшие полчаса, но, помимо этого, всё нормально… кажется. Как дела у тебя, Рики? – Не хочешь выбраться с нами в кафешку? – Игнорирует японец чужие слова. Голос его становится более отчётливым и приветливым. – Мы хотели посидеть в центре сегодня вечером. – Было бы неплохо. – Соглашается Чонвон без особого энтузиазма. Если бы ему пришлось отсидеть целый день дома, разваливаясь под ватным одеялом, он с радостью принял бы свою участь. Но предложение выбраться хоть куда-то и не запираться в собственной квартире оказалось привлекательнее. – Всё равно я не планировал сегодня никаких дел. – Замечательно! – Вмешивается голос Сону. – Я скину адрес. Звук пришедшего сообщения тут же доносится до него. Чонвон хватает в руки телефон, задумчиво разглядывает фотографии новой кафешки неподалёку от их старой. Аккуратные столики, развешанные по стенам картины и красивый высокий официант, улыбающийся ровной белоснежной улыбкой на одной из последних фоток. Ян прощается со всеми и сбрасывает звонок. Желудок по-прежнему ощущается пустым и голодным, что заставляет самого Чонвона некрасиво хмуриться самому себе. Он доходит до кухни, ставит разогреваться в микроволновку контейнер. Целый список дел формируется у него в голове – и он вновь чувствует себя прежним. Жизнь медленно входит в своё русло после дикой ночи.***
Джей стоит на пороге квартиры Хисына и настойчиво кулаками долбит дверь. Других мыслей о том, где именно может находиться его старый друг, у него нет. Бармен любимого бара старшего сказал, что Ли ушёл в обнимку с высоким незнакомцем под самое утро – и Джей не почувствовал себя удивлённым, продолжая набирать звонки хёну, в ответ получая очевидный игнор. Зная вкус Хисына в мужчинах, высокий незнакомец не стал исключением из правил, а лишь дополнил список партнёров на одну ночь одного излишне печального и одинокого главы агентства. Джей проклинает самого себя, что не уследил и позволил старшему исчезнуть у всех перед глазами в таком уязвимом состоянии, проклинает, что снова не оказался рядом, когда нужен был сильнее всего. В очередной раз он нажимает на дверной звонок и снова стучится в дверь. Последствия бессонной ночи постепенно сваливаются на него – и он чувствует, как с каждой пройденной минутой времени усталость всё сильнее поселяется в его конечностях. Испачканная рубашка уродливо отсвечивает в дневном свете окошка на лестничной клетке. Он думает, куда ещё мог отправиться Хисын, не привыкший к съёмным комнатам мотелей, и в очередной раз не может придумать ничего нового. Возможно, дело в его не соображающей голове, настойчиво требующей свои положенные часы сна с девяти утра, но, зная своего друга долгие годы и, кажется, уже прекрасно осознавая все его привычки и загоны, прямо сейчас Джей чувствует себя беспомощным и бесполезным. В один момент Хисын будто бы пропал ото всех. Он бьётся в дверь ещё некоторое время, пока не понимает, что старшего, должно быть, действительно нет дома. Он стоит на одном месте ещё некоторое время, а затем уходит, слегка ссутуленный и поникший от усталости. Где-то на втором лестничном проёме входная дверь шумно начинает отпираться, и Джей, сам не до конца осознавая, вновь срывается наверх. Предательское чувство надежды поселяется в нём непозволительно быстро. – Хён! – Кричит он, преодолевая ступени. – Это я!.. А затем останавливается на полпути, словно замороженный. В один момент все силы, ещё оставшиеся в его теле, улетучиваются – и Джей чувствует себя так, будто прямо сейчас отрубится на месте. Знакомая дверь раскрыта нараспашку, сонливое лицо с взъерошенными волосами смотрит на него непонятливо – и тоже будто бы сейчас отрубится на месте. Чёртов Кей в одних трусах разглядывает младшего с ног до головы, слегка склонив свою голову. Он стоит и даже не пытается скрыть шею, покрытую свежими раскрасневшимися засосами. – Джей-я? – Непонимающе произносит японец, будто сам не до конца верит, кто именно стоит перед ним. – Это ты? Что ты здесь забыл? В один момент Джей вновь чувствует себя маленьким. Он не пытается скрыть глаза, с легкостью наполняющиеся слезами, не пытается успокоить дрожащую от бега и эмоций грудь. Смешанные чувства поселяются в нём – и он не может сказать хотя бы одно слово. Он любит Кея, помнит, сколько бессонных ночей он провёл после ухода японца из агентства, но прямо сейчас тот ощущается незнакомцем. Рад ли он, что они вновь сошлись с Хисыном после запутанного любовного треугольника? – Где… хён? – Выдавливает он из себя. Голос его предательски дрожит, и он всхлипывает, утирая нос и раскрасневшиеся щеки руками. Он чувствует себя нереальным, чувствует стыд от одной лишь случившейся возможности стоять здесь, но впервые в жизни Джей не пытается утаить в себе ничего. Впервые в жизни всё это ощущается неотъемлемой частью его натуры. Он такой идиот. Он мог бы уехать к себе домой и уже спать, мог бы сдаться на первом непрочитанном сообщении, как и всегда он делал это, когда дело касалось Ли. С чего бы ему так сильно переживать о Хисыне? У него даже не было никаких оснований полагать, то с ним что-то случилось. Чёрт, ладно, у него были все основания полагать, что с Хисыном случилось что-то. Что угодно, кроме высокого незнакомца, с которым он ушёл из бара... Кея. Идиот, идиот, идиот... В порыве Джей клянется самому себе в голове, что никогда в жизни больше не забеспокоится ни о ком, кроме самого себя. Хоть раз в жизни его нездоровая обсессия давала ему хоть что-то, кроме стыда и чувства брошенности? Никогда. – Хён… Хисын? – Кей смотрит на него испуганным взглядом, словно родитель, осознавший, что ребёнок увидел их за занятием сексом. – Ты про Хисына? Он спит, мы недавно вернулись в квартиру. Джей-я… ты в порядке? Джей срывается на бег после чужих слов, пересекая лестничные клетки. Настойчивая мысль, что он вновь нарушил что-то личное, просит его побыстрее скрыться от чужого внимания, даже если входная дверь уже шумно захлопнулась, даже если Кей не стал заморачиваться и просто ушёл отсыпаться дальше. Чувство обиды поселится в нём позднее – но прямо сейчас он не думает, сколько проигнорированных сообщений и звонков он отправил Хисыну с самой ночи. У него нет сил вызвать такси, он почти уверен, что у него даже нет на это денег. Часть имеющихся он потратил на машину до дома Чонвона, другую на поездки по городу после. Прямо сейчас он надеялся, что сможет наскрести мелочи на проезд на автобусе по городу – Джей идёт прямиком на остановку.