Молодой господин проливает кровь

— Новый бог литературы Сюань! — знакомый голос окликает Хэ Сюаня прежде, чем он успевает оттолкнуться от вымощенного белым мрамором моста и спуститься в смертный мир. На короткий миг ему кажется, что ничего не изменилось: будто как и прежде Ши Цинсюань бегает за ним по всем Небесам и ищет его компании по любому поводу. И это даже… привычно и правильно. Словно так и должно быть. Хэ Сюань морщится скорее по привычке, чем от нежелания вновь видеть этого божка. Не божка — демона, напоминает он себе и не оборачивается. Но все же замедляет шаг, вступая в привычную игру. — Хэ-сюн, постой! Изящная рука по-свойски ложится ему на плечо, заставляя остановиться. Вот ведь… Манер у демона стало еще меньше, чем было у небожителя! Хэ Сюань хочет дернуть плечом, чтобы сбросить чужую ладонь, но передумывает. Не очень-то она и мешает. — Что тебе? — Увидел, что ты направляешься в смертный мир и подумал: вдруг новому богу литературы понадобится помощь? — смеется Цинсюань. Он обгоняет его на шаг и заглядывает в лицо: каким-то образом прежний Цинсюань всегда умудрялся точно считывать оттенки его эмоций на безразличной маске. Этот, похоже, тоже начинает учиться. Внимательные темные глаза скользят по лицу Хэ Сюаня, в уголке бледных губ зарождается лукавая улыбка. Хэ Сюань чувствует, что внутри него что-то сжимается. Стискивает зубы и бросает холодно: — Не понадобится. Почему ты вообще разгуливаешь по Небесной столице посреди дня? Цинсюань только отмахивается: — Что мне сделают? Небожители привыкли делать вид, что меня не существует. Хэ Сюань продолжает идти по мосту, Цинсюань продолжает идти рядом с ним как ни в чем не бывало. Он мог бы давно уже спрыгнуть вниз, и младший Ши бы его не нашел, но почему-то не торопится. Под ними парят радужные облака и блестят красной чешуей бока карпов кои, где-то на западе догорает закат, а бывший непревзойденный демон не к месту думает, что они оба не принадлежат этому миру. И никогда не принадлежали. — Ты помог мне тогда, на Башне Пролитой Крови, я хотел бы отплатить тебе тем же, — не сдается Ши Цинсюань. — Давно это демоны стали такими благородными? — Хэ Сюань может и хочет казаться безразличным и не смотреть на назойливого спутника, но все же бросает косые взгляды, выискивая новые черты на знакомом лице. — Ха-ха, Хэ-сюн, это было… обидно, — Цинсюань беспечно крутит веер, нагоняя в Небесную столицу морозный ветер. — Почему ты так говоришь, разве мы не друзья? — Нет, — привычно отзывается Хэ Сюань. Шаги рядом с ним затихают, и вот это уже непривычно. Он оборачивается: неужели отвязался? Цинсюань и правда остановился посреди моста, думая о чем-то своем. Когда с бледного лица исчезает улыбка, оно становится почти пугающим: серым, безжизненным, опасным. В такие моменты невозможно забыть, кем он на самом деле является. Но в то же мгновение он поднимает взгляд на Хэ Сюаня — такой же яркий и сияющий, как прежде, — и тот нехотя решает: “Гуй с ним, пусть идет, если так хочет”. — Мне очень скучно здесь, — безо всякого смущения поясняет Цинсюань и вновь подходит ближе к Хэ Сюаню. Склоняет голову к плечу и глядит хитро из-под длинных ресниц: — Я правда хочу тебе помочь и немного развеяться. Только подумай: небожитель и демон на одном задании, разве не здорово? Хэ Сюань теряется, глядя в сияющую агатовую черноту его глаз, такую непривычную, но завораживающую. И не возражает. — И куда мы пойдем? — рука Цинсюаня вновь приобнимает его за плечи таким простым и естественным жестом, будто всегда там была. — В поселок Богу, на востоке. — Никогда не слышал. И что там за задание? — Это не задание, — Хэ Сюань ловит растерянность во взгляде демона, усмехается про себя и, схватив его под локоть, летит вниз, мимо пушистых облаков и спугнутых журавлиных стай. Они касаются мостовой маленького города, когда за домами прячутся последние солнечные лучи и в мягких сумерках начинают зажигаться теплым красным и оранжевым светом фонари. Хэ Сюань только сейчас замечает, что до сих пор держит своего спутника за локоть, и тут же отдергивает руку. — Ты сказал, что это не задание, тогда что же? Что-то личное? Свидание? — упрямо продолжает сыпать вопросами Цинсюань, крутясь вокруг него маленьким смерчем. — Я тебе не помешаю? Хэ-сюн, стоило сразу сказать, я бы понял. И прикрыл бы тебя перед Линвэнь, ха-ха-ха! — Раз уже пришел, хотя бы заткнись, — Хэ Сюань буравит его взглядом. — Что-то не так? Почему ты так смотришь? Бог литературы, ты меня пугаешь! — демон быстро проводит рукой по волосам, чтобы проверить, все ли с ними в порядке, и оглядывает одежды. Взгляд Хэ Сюаня прожигает насквозь. Ши Цинсюань накинул личину, скрывающую его демоническую сущность, и теперь в толпе… все равно приковывает к себе взгляды. Сейчас он выглядит именно таким, каким Хэ Сюань помнил Повелителя Ветров. Еще до того, как тот сломал свой веер на Башне Пролитого Вина и позволил без остатка забрать духовные силы; до того, как сбежал из Небесной столицы и попал в подземелье на острове Черных вод. Таким, каким он был при жизни. На нежных персиковых щеках розовеет румянец, подсвеченный мягким светом фонарей, белая шея, не скрытая черной лентой, робко выглядывает из шелковых одежд, а глаза блестят морской синевой, в которую уронили небо. Темные одежды, плотно обнимающие его тонкий стан, только больше подчеркивают юность на контрасте с его свежим цветущим видом, и Хэ Сюань ловит себя на том, что неприкрыто пялится на довольного демоненка, готовый сожрать его взглядом. — Нравится? — смеется Цинсюань. — Так я совсем не выделяюсь. — Выделяешься, — цедит сквозь зубы Хэ Сюань, который надел одну из старых личин — молодого мужчины непримечательной внешности в добротных одеждах горожанина. Ши Цинсюань же сияет, как нефритовая подвеска, и эти его глаза… Хэ Сюань почти забыл, какого невероятного цвета они были. — Не ворчи, — обворожительно улыбается Цинсюань, демонстрируя ряд жемчужных зубов. Никаких клыков — отличная маскировка для демона его уровня. — Лучше расскажи мне, что у тебя тут за дело. — Неважно, — Хэ Сюань будто и сам уже не уверен. — Просто пройдемся. Составишь мне компанию. Он мог бы и не предлагать — Цинсюань уже здесь, с ним, хотя у него нет совершенно никаких оснований следовать за богом литературы и помогать в его личных делах. Как и прежде не было повода обращать внимание на скучного и незаметного Повелителя Земли. И все же… Почему он всегда рядом? И почему без него так странно и пусто? Они идут по центральной улице поселка Богу, и Цинсюань с любопытством крутит головой по сторонам, будто и не обращая внимания, с каким интересом на него смотрят прохожие, а особенно — молоденькие девушки. Хэ Сюань и сам прикладывает усилия, только бы снова не поймать себя на том, что жадно впивается взглядом в такое знакомое и родное лицо. — Здесь очень мило, но, знаешь, я не понимаю, что в этом месте особо примечательного, — делится своими наблюдениями Цинсюань. — Спроси лучше меня, и я покажу тебе самые прекрасные места Поднебесной, проведу на императорские пиры и познакомлю с искуснейшими мастерами! “Ты уже все это мне показывал, — с непонятной тоской думает Хэ Сюань. — Мы везде уже с тобой побывали”. — На, попробуй, — он сует в руки Цинсюаню еще горячую баоцзы, только что купленную у уличной торговки. Женщина улыбается ему, подслеповато вглядывается в лицо, но, конечно же, не узнает. Хорошая личина. Раньше он бегал к тетушке Цзянь, едва только удавалось раздобыть денег — купить баоцзы себе и сестре. Воспоминания об этом проворачиваются в непревзойденном демоне острым ножом в районе желудка— он уже был уверен, что память о прошлом похоронена на дне Черных вод. Цинсюань ест торопливо, красная бобовая паста стекает по пальцам, и он тут же поспешно их облизывает — одно мгновение, и булочка испаряется, а демон с восторгом взмахивает руками: — Хэ-сюн, это просто восхитительно! Я так давно не ел человеческую еду, это что-то невероятное! — Тише ты, — одергивает его Хэ Сюань и смахивает остаток пасты с кончика носа. — Это просто баоцзы. — Ты пришел сюда, чтобы поесть? — догадывается Цинсюань, и бог литературы кривится точно от неприятного воспоминания. Это раньше он мог поглощать еду бесконечно, так никогда и не насыщаясь, сейчас же пища и вовсе ему не нужна. Желудок не требует топлива, не горит от бесконечной боли, хотя привычка бездумно закидывать в себя все, что бросается в глаза, осталась. Но сейчас не тот случай. — Идем, — Хэ Сюань разворачивается и направляется прочь, но ловкие пальцы цепляются за край его рукава, и он невольно останавливается. — Ну, что еще? — Посмотри, я еще не видел такой храм, — Цинсюань вдруг замирает посреди улицы и кивает на небольшое новое здание в тени более выдающихся построек. И все же оно ярко освещено, а в его ворота входят люди с небогатыми, но заметными подношениями. — Как интересно, давай зайдем! — Нет. Цинсюань смотрит на него изучающе, будто видит насквозь, но не выпускает рукав. — Это ведь твой храм, да? — Мы туда не пойдем. — Пойдем, я хочу взглянуть! Хэ-сюн, ну же! Это же твой храм! Разве не восхитительно? Хэ Сюань молчит, и Цинсюаню снова приходится заглядывать ему в глаза: в любопытном и полном надежды взгляде можно утонуть. Будто это не он был прежде демоном, топящим корабли в Черных водах, а сам попал в опасный шторм, из которого не выбраться. Собственный храм кажется Хэ Сюаню чем-то чуждым и непостижимым. Демону черных вод возводили храмы на берегу Южного моря — мрачные, суровые, где царил страх и приносили кровавые жертвы. Он никогда не слушал обращенные к нему молитвы — хватало и тех, что приходили Повелителю Земли. Храмы новому богу литературы Сюаню пока не успели построить. Этот, первый, был воздвигнут в родном городе недавно вознесшегося бога, и сюда приходили те, кто видел, как мальчик рос у них на глазах, помогал родителям, старательно учился, раз за разом пытался сдавать экзамены. И вот спустя несколько лет упорных попыток его стойкость себя окупила — юноша с отличием сдал экзамен на степень цзюйжэнь и получил место чиновника. Дальше его карьера лишь пошла в гору, еще при жизни он стал практически легендой: молодой, но невероятно образованный и начитанный юноша, вышедший из самых низов. Став государственным чиновником, он не зазнался, а стал помогать родному городу, как только мог, навел порядок во властных кругах, прогнав проворовавшегося наместника и добившись справедливого назначения. Не прошло и нескольких лет, как молодой чиновник Хэ сдал экзамен на третью — высшую — императорскую степень и вознесся в день празднования этого события и объявления собственной помолвки. Всю эту историю теперь рассказывают простенькие рисунки на стенах храма — не слишком просторного, но уютного и светлого. Ароматный дым от благовоний кружась поднимается к потолку, на алтаре лежат спелые фрукты, вино и простенькие украшения. На подушках перед алтарем преклонили колени горожане и, склонившись к ногам простенькой статуи, шепчут свои молитвы. Если выросший у них на глазах мальчишка смог вознестись, то разве он не поможет и их детям достичь тех же успехов в учебе, получить императорское жалование и обеспечить своих бедных родителей до конца дней, как Бог литературы Сюань? Пусть храм пока еще мал и беден, но зато молитвы здесь — самые искренние и идущие от сердца. Тот, только что вознесшийся Хэ Сюань, знал всех этих людей в лицо. Для Демона черных вод, мертвого вот уже много веков, они — такие же незнакомцы, как и тысячи верующих Повелителя Земли. Он должен бы радоваться, но вместо этого его наполняет безразличие. — Бог литературы Сюань, они приделали тебе усы и бородку, смотри! — Цинсюань тычет пальцем в статую и шепчет ему в ухо, почти касаясь губами: — Тебе очень идет! Хэ Сюань и сам уже успел обратить внимание на статую. В родном поселке его, конечно, все знали в лицо, только вот скульптора в Богу не водилось, пришлось приглашать из ближайшего города. Мастер послушал-послушал описания и решительно помотал головой: нет уж, не может бог литературы выглядеть, как неоперившийся юнец! Вот статуи Линвэнь — другое дело: мужчина высокий, статный, немолодой — сразу видно, настоящий ученый! Так что и статую Хэ Сюаня сделал по образу и подобию Первого бога литературы, придав солидности чертам и состарив на добрый десяток лет. — А это что, пузико? — не унимается Цинсюань. На них начинают поглядывать, и Хэ Сюань тут же скрывает себя от людских взглядов. Демон тоже нехотя нацепляет покров невидимости. — Ну все, ты доволен? — Хэ Сюань обводит свой храм равнодушным взглядом и разворачивается, чтобы уйти. — Куда ты так торопишься, Хэ-сюн! Это твой первый храм, очень важное место для любого небожителя... как я слышал. Твоя статуя и правда очень милая, а если тебе что-то не нравится, можешь являться во сне мастерам и требовать портретного сходства, как генерал Сюаньчжэнь, ха-ха-ха! — Это просто статуя. Идем уже. — Хэ-сюн… — Что еще? — Твоя божественная аура, ты уверен, что скрыл ее как следует? Хэ Сюань уже некоторое время понимает, что больше не может удержать покров невидимости. Верующие начинают коситься в тот угол, где они стоят: сначала будто ощущая чье-то невидимое присутствие, а потом все более и более внимательно начиная вглядываться в тени, в которых начинает проступать смутный силуэт… Хэ Сюань молча разворачивается и быстрым шагом идет из храма, почти бежит, и шепот удивленных голосов за его спиной лишь нарастает. Цинсюань, успевший прихватить с алтаря пару сочных слив, устремляется за ним, но перед этим два раза взмахивает веером. Точно из ниоткуда налетает ветер, подхватывает одежды прихожан и взметает в воздух занавеси и шелковые ленты, гасит свечи и наполняет помещение ледяным холодом посреди теплого вечера. — Уфф, теперь они точно отвлекутся! — хохочет Цинсюань, с довольным видом убирая веер за пояс, когда они оказываются в тихом боковом переулке, куда едва достигает свет фонарей с главной улицы. И тут же констатирует: — У тебя закончились духовные силы. — Нет, — Хэ Сюань упрямо складывает руки на груди. Разве духовные силы могут вот так просто взять и закончиться? Он и потратить их особо не успел! Неужели у этого бога литературы… у него их настолько мало? Но и тогда на Башне Пролитой Крови Цинсюань одалживал ему энергию. Как унизительно быть слабым! А еще унизительнее — признавать это перед младшим Ши. — Да! — смеется Цинсюань. — Тебя чуть не увидели твои верующие. Не расстраивайся, Хэ-сюн. Хочешь, одолжу? — Не нужно. Мы возвращаемся на Небеса. — Но ты ведь не сделал то, за чем пришел! — Откуда ты можешь знать, за чем я пришел? — А я и не знаю. Но ведь явно не только за тем, чтобы съесть баоцзы и посмотреть на свой храм, не так ли? — лукаво щурится демоненок. — Не твое дело. Чужая рука уже привычно ложится на его локоть — слишком часто за один только сегодняшний день, слишком привычно и естественно. Для Цинсюаня все эти прикосновения, наверное, действительно ничего не значат, его манеры всегда оставляли желать лучшего, а вот Хэ Сюань разом деревенеет. — Можешь не говорить. Но тебе все равно нужны силы, даже не спорь. Хотя бы чтобы тебя не узнали. Я могу дать, — пальцы скользят к запястью. Хэ Сюань скрипит зубами и все же едва заметно кивает. Рука Ши Цинсюаня холодная, даже несмотря на его пышущий жизнью облик, и Хэ Сюань вздрагивает, когда изящные пальцы касаются его ладони. — Неприятно? — тихо спрашивает Цинсюань. Его кожа стремительно теплеет и становится мягкой и нежной, какой… какой была при жизни. Хэ Сюань окидывает его испытующим взглядом: — Почему? — Я мертвый, Хэ-сюн, это нормально, что тебе противно. Тьма, всегда жившая внутри Хэ Сюаня, болезненно сжимает его теперь живое сердце, и он с трудом подавляет навалившуюся злость, которой у него нет объяснения. Встряхнуть бы этого глупого Цинсюаня как следует... — Мне не противно, — он отворачивается, не хочет смотреть на бывшего Повелителя Ветров. Не хочет думать. Только чувствовать, как в него проникает чужая сила — свежая, как ночной ветер, морозно искрящаяся, мощная. — Ну вот, так-то лучше, — чужая рука отпускает его ладонь, и Хэ Сюань едва сдерживает разочарованный вздох. — Тебе стоит лучше тренироваться, бог литературы Сюань, и зарабатывать больше добродетелей! Что, если бы меня с тобой не было?.. Хэ Сюань не знает, как на это ответить. Последние сотни лет Ши Цинсюань всегда был с ним рядом. — Но ты же есть, — пожимает он плечами. — Идем. — Ты хочешь увидеть близких? — голос демона звучит непривычно тихо и серьезно. Хэ Сюань едва заметно кивает. С его вознесения прошло уже несколько месяцев, со смерти — долгие столетия, а он так и не навестил свою семью. Думая о них, он чаще вспоминал последние годы их жизни: смерть матери, разорение семейного дела, похищение сестры и невесты… И то, что от них осталось — четыре урны в его дворце, единственная причина жить. И мстить. Память о том, какой была их жизнь до роковых событий, походила на старую истлевшую бумагу: захочешь прикоснуться — и рассыпется в пальцах. — Я так и думал, — Цинсюань складывает руки на груди и смотрит на него, как на провинившегося ребенка. — Ты ведь знаешь, что это запрещено? — Ты собираешься рассказывать мне правила дворца Линвэнь? — кривит губы Хэ Сюань. — Вот еще! — в глазах Ши Цинсюаня зарождаются озорные смешинки. — Скорее уж помогу тебе придумать способ избежать наказания! Только вот… Я на Небесах уже целых четыре года и кое-что успел повидать. — Да, это срок, — хмыкает Хэ Сюань. — Ну правда, Хэ-сюн, послушай! После вознесения все хотят увидеть своих родных, поднять их на Средние Небеса, обеспечить безбедную жизнь… Но это невозможно, нельзя стать богом и продолжать жить, как прежде. От старой жизни нужно отказаться. — Не тебе меня учить! — Хэ Сюань яростно сверкает глазами. — Откуда тебе знать, что значит быть богом? Откуда тебе знать, как сильно я по ним скучаю?! “Я не видел свою семью много сотен лет! Из-за тебя!”, — хочет кричать Хэ Сюань. Он резко разворачивается и идет прочь. — Прости, — сдавленно звучит за его спиной. — Я просто хотел предупредить, что может быть больно. Бывший Демон черных вод лишь передергивает плечами. Ему ли бояться боли? Они молча бредут по вечерней улице: молчаливый бог и притихший демон рядом с ним. Хэ Сюань думает о том, что даже не знает, куда направляется. В этой жизни молодой студент Хэ получил свое право на счастье, его близкие живы и, должно быть, давно уже живут в доме получше — где их искать? Его невеста… Хэ Сюань возвращался к мыслям о Мяо-эр с самого момента своего вознесения, но так и не смог понять, почему ему так тяжело о ней вспоминать. Его сердце давно разучилось чувствовать и испытывать радость, он забыл, что значит любить и быть любимым, забыл те недолгие моменты счастья, что у них были. Даже ее внешность помнит лишь примерно, расплывшимся пятном туши под старой кистью. Хэ Сюаню повезло: несмотря на то, что теперь его семья больше не бедствовала, отец не закрыл свое заведение. То ли по ностальгическим причинам, то ли не желая сидеть без дела, господин Хэ как и прежде держал свой трактирчик, теперь заметно разросшийся, а госпожа Хэ готовила. Где-то на границе памяти всплывает терпкий вкус лапши со свиными ребрышками, маринованным дайконом и имбирем, который Демон черных вод искал потом на протяжении столетий, но не мог найти. Из распахнутых окон доносится нежная мелодия циня и веселые голоса, флажки на входе зазывающе покачиваются на ветру, фонари ярко освещают вход. Только порог отделяет Хэ Сюаня от того, чтобы вновь увидеть свою семью, но последний шаг всегда дается тяжелее всего. Он мешкает, оправляет одежды и бросает быстрый взгляд на Цинсюаня: не то, чтобы ему была нужна поддержка, тем более младшего Ши, но раз уж он все равно увязался... Тот, склонив голову к плечу и накручивая на палец темный локон, разглядывает вывеску. Заметив взгляд Хэ Сюаня, с улыбкой оборачивается: — Точно уверен? — Точно. В этом виде меня не узнают. Просто зайдем и съедим лапшу. Я должен их увидеть. — Хэ-сюн, у тебя руки дрожат. Он опускает взгляд на свои пальцы и прячет их в широких рукавах. Живое тело слишком явно демонстрирует все, что Хэ Сюань привык скрывать. — Прибери волосы, ты выглядишь слишком… — Как? — Цинсюань кокетливо взмахивает ресницами. — Красиво? Великолепно? Очаровательно? — Неподобающе, — припечатывает Хэ Сюань. Демон с видимой охотой встряхивает волосами, и темные пряди сами собой складываются в пышный пучок, украшенный щегольской заколкой. За стол их провожает подавальщик, и сколько бы Хэ Сюань ни крутил головой в поисках знакомых лиц, ему никого не удается увидеть. Может быть, оно и к лучшему? Перед ним стоит глубокая миска с густой лапшой, ароматный пар щекочет ноздри, а Ши Цинсюань напротив него уже аппетитно хлюпает бульоном. Только вот сам Хэ Сюань и ложки проглотить не может — горло будто сжимает железным обручем. Он вспоминал этот вкус и запах, сидя в тюрьме, искал его многие столетия позже, а сейчас… Ложка бессильно падает на стол, и он закрывает лицо руками. Бывший непревзойденный демон давно не испытывал таких сильных чувств, которым даже название подобрать не получается, и не может понять, почему вместо того, чтобы радоваться, ему хочется плакать. — Расслабься, — шепчет ему знакомый голос. — Просто попробуй суп, ты же так этого хотел. Он и правда очень вкусный. — Отвали, — мычит он сквозь пальцы. — Тогда можно я съем твою порцию? — Нет. Хэ Сюань, наконец, справляется с нахлынувшей на него волной воспоминаний, которые вызвал один только запах. Будто он снова стал ребенком, поймавшим простуду, которому мать приготовила его любимую согревающую лапшу и кормит в постели — хотя он уже почти совсем взрослый и сам должен о них заботиться. — Нет, я сам, — глухо отвечает он и тянется за ложкой. Железный обруч слегка ослабляет свою хватку, и теперь он может вздохнуть. Первый глоток дается с трудом — в нем сосредоточена вся боль его прошлой жизни, он жжет горло невыплаканными слезами и невысказанной тоской, но быстро разливается по телу теплой волной. Именно так, как он запомнил: хрустящий дайкон, наваристый густой бульон и острая нотка имбиря сверху. Разве что теперь в лапше стало больше мяса — раньше на нем приходилось экономить. Цинсюань смотрит на него светлым взглядом, подперев подбородок рукой. В мягком теплом свете ламп он кажется совсем живым. И на удивление не раздражающим. — У господ все в порядке? — около их столика раздается голос из прошлого, который Хэ Сюань, казалось, почти забыл, и он замирает, глядя в одну точку перед собой. — У вас великолепная лапша, господин Хэ, — Ши Цинсюань расплывается в широкой улыбке. — Мы закажем еще! — А ваш спутник? Молодой человек кажется таким расстроенным, — в голосе господина Хэ звучит тревога. Хэ Сюань знает этот голос, знает эти интонации — и знает, что если повернет голову и посмотрит в эти родные глаза, то не сможет себя сдержать. Плевать на маскировку, плевать на новое вознесение, плевать на все… — С ним все в порядке, просто очень устал, — сапог Цинсюаня больно ударяет по колену, возвращая Хэ Сюаню способность мыслить здраво. И он, наконец, не боится поднять взгляд и убедиться, что ему не показалось. — Мы торговцы тканями, прибыли из столицы, и нам очень рекомендовали вашу лапшу, — с упоением врет Цинсюань — он, кажется, способен говорить не переставая, даже если речь идет о супе, и его все равно будут слушать. А Хэ Сюань смотрит на стоящего рядом с их столиком пожилого мужчину и понимает… Понимает, что почти не помнит, как выглядели родители, сестра и невеста. У него остались образы — тихий голос матери, звонкий смех Мяо-эр, косы сестры, которые он ей часто заплетал. Отец ему запомнился совсем высохшим, больным — он работал до последнего дня, но сил оставалось все меньше, и он постепенно таял, как свеча. Хозяин этого заведения был цветущим, чуть полноватым пожилым мужчиной с широким улыбчивым лицом и сияющими добрыми глазами. Он смеется шуткам Цинсюаня, задает вопросы, на которые демон тут же придумывает какие-то совершенно невероятные ответы и напропалую отвешивает комплименты супу, заведению и его хозяину… Хэ Сюань даже не слушает, только впивается жадным взглядом в черты лица отца, знакомые и незнакомые одновременно. Голос он помнит лучше — прежде тихий, сейчас он звучит уверенно и громко, и в то же время спокойно и благодушно, как и подобает говорить человеку, жизнь которого к старости лет сложилась. — А правда, что ваш сын недавно вознесся на Небеса? — интересуется Ши Цинсюань, озорно поглядывает на Хэ Сюаня из-под длинных ресниц, и оба господина Хэ неловко закашливаются. — Простите-простите, вам, должно быть, все уже успели осточертеть этим вопросом, — тут же машет руками демон и все же придвигает господину Хэ стул. — Цинсюань, — шипит Хэ Сюань и пинает его ногой под столом в ответ. — Я слишком бестактный? — невинно улыбается демон. — Дело в том, что мы с другом заметили новый храм… Ваш сын — выдающийся человек, господин Хэ! — Молодой господин, вы меня смущаете, — однако, несмотря на слова, в голосе господина Хэ слышится гордость. — Вы правы, мой сын действительно вознесся два месяца назад, на Хлебные дожди. Вы ведь не отсюда, не можете знать, а в Богу он был известным человеком: такой молодой, а столько всего сделал... Ши Цинсюань наливает чай и пододвигает пиалу господину Хэ. — Вы скучаете по нему? — тихо спрашивает демон. Хэ Сюань уже не пытается его заткнуть, пусть треплется, о чем хочет. Лишь бы отец еще немного посидел с ними, случайными незнакомцами, и никуда не торопился. — Я очень счастлив за него, — мужчина отпивает чай и вздыхает. — Это большая радость для нашей семьи, мы невероятно гордимся сыном… И все же нам его не хватает. Не подумайте, я не хочу прогневать богов!.. — Вам не о чем беспокоиться, мы ничего им не скажем, — Цинсюань поднимает взгляд к потолку, а потом весело подмигивает хозяину заведения. — Родителям естественно скучать по детям, а детям — по родителям. Вы ведь желаете ему счастья? — Разве на Небесах можно быть несчастным? — качает головой господин Хэ, и Хэ Сюань тихо хмыкает, доедая свою лапшу. — Конечно же нет, — уверенно заявляет Ши Цинсюань. — Знаете, я теперь обязательно буду молиться вашему сыну! Он кажется мне почти знакомым! — Ох, молодой господин, об удаче в торговле вам лучше просить Повелителя Вод Уду, — господин Хэ выглядит смущенным. — Мой сын был ученым, чиновником… Цинсюань лишь весело отмахивается: — А я попрошу обоих, у кого будет время, тот и ответит. — Как поживает ваша семья? — Хэ Сюань, наконец, решает прекратить неловкие темы, по острию которых так ловко ходит демон. Он поднимает взгляд на отца и старается вежливо улыбнуться, но на губах его личины застревают невысказанные слова. “Как мама? Как сестра? Ни в чем не нуждаются? А Мяо-эр? Где она теперь?” — хочет спросить он, но нельзя. Он и так зашел слишком далеко, не следовало приходить сюда, не следовало тащить Цинсюаня, не следовало заводить разговор с отцом… — У них все благополучно, — расплывается в улыбке господин Хэ. — Сын хорошо о нас позаботился. После его вознесения император приказал обеспечить нас пожизненным жалованием. Мы всегда жили бедно, кто бы мог подумать, что все так сложится! А почему молодого господина это интересует? — Скучаю по родителям, — Хэ Сюань покрутил в пальцах — чужих, коротких и крепких, — пиалу с чаем. — Давно их не видел. Простите, если потревожил этим вопросом. — Навестите их, они будут рады. Мой сын теперь не может к нам приходить, священник сказал, что богам запрещено являться простым смертным и что он должен очистить свои мысли от мирских дум. Ну что ж, мы каждый день молимся и верим, что он станет величайшим небожителем, — господин Хэ вздыхает, но тут же широко улыбается: — Молодым господам следует веселиться, я вас этими разговорами совсем умаял. Давайте лучше принесу вам еще лапши? За счет заведения! — Мы заплатим, заплатим! — машет руками Цинсюань. — Несите самую большую порцию!.. Они выходят из трактира, когда наступает час свиньи и маленький городок погружается в сон. Лавки давно закрыты, чайные и трактиры провожают последних гостей, а по пустым улицам разбредаются домой загулявшие прохожие, зевая на ходу. В отличие от императорской столицы, где веселые дома в это время лишь распахивают свои двери, здесь жизнь затихает, чтобы начаться вновь с первым рассветным лучом. Хэ Сюань бредет прочь, не глядя под ноги, весь погруженный в свои мысли, и Цинсюань даже не пытается его окликнуть и разговорить. Бывший Демон черных вод знает, как сложно тому молчать, когда слова рвутся наружу, и в глубине души это ценит. Он останавливается на каменном мосту, перекинутом через узкую, но бурную горную речку, где в детстве он иногда ловил рыбу с другими мальчишками — это, к слову, давалось ему не так хорошо, как запоминание древних трактатов, а еще ноги вечно мерзли в ледяной воде. Садится на ступеньку, упираясь острым подбородком в колени — он снова в своем истинном облике, больше нет смысла его скрывать, — и скользит взглядом по воде, в которой серебрится луна. — Можно, я посижу с тобой? — не дожидаясь ответа, Цинсюань усаживается рядом, не обращая внимания, что его дорогие одежды подметают уличную пыль. — Возвращайся на Небеса, Ши Уду будет искать, — бросает Хэ Сюань. — Переживет, я не впервые пропадаю! Хочешь? — перед носом появляется сосуд со сливовым вином. Цинсюань что, и правда всегда его с собой таскает?.. Хэ Сюань никогда не любил алкоголь и почти не пил — его бездонный желудок жаждал лишь пищи, от вина же болела голова и туманились мысли. Будучи вечно под чужой личиной, он не мог себе позволить потерять бдительность. Пить с Кровавым дождем было и вовсе мучительно: стоило тому лишь немного перебрать, и начинались бесконечные разговоры о Его Высочестве Сяньлэ… Впрочем, к чести Кровавого дождя, эти разговоры начинались и без капли вина. — Зажмурься и пей, как лекарство, — советует Цинсюань. На этот раз он молча подносит к губам кувшинчик и запрокидывает голову. Крепкое вино обжигает горло и нутро, но Хэ Сюань будто и не замечает. Цинсюань сказал, что это лекарство, а лекарство никогда не бывает приятным. Наконец, когда сосуд пустеет, по телу разливается приятное тепло и слабость; только сейчас он осознает, что напряжение, весь день сковывавшее его по рукам и ногам, отступает, и он может вздохнуть свободнее. — Я должен увидеть Мяо-эр, — говорит он сам себе. — Один раз. — Ты все еще любишь ее? — Цинсюань откупоривает второй кувшин, отпивает и протягивает богу литературы. Раньше Хэ Сюань недовольно закатывал глаза на привычку Повелителя Ветров всюду таскать с собой вино, но сейчас она оказалась на редкость уместной. Ему хочется ни о чем не думать, не вспоминать, не чувствовать. — Я… не знаю, — гулко выдыхает он, залпом осушая сосуд. Тот, настоящий Хэ Сюань вознесся во время объявления помолвки. Он — бывший Демон черных вод знал это наверняка — обожал невесту больше всего на свете. Он знал Мяо-эр с детства и никогда в жизни не любил никого другого. Он бы не задумываясь поднял ее с собой на Средние Небеса, подарил бы вечную жизнь и никогда бы с ней не расставался. Его любовь была искренней и чистой, и Мяо-эр отвечала ему тем же. Только вот она любила молодого ученого Хэ, целеустремленного, отзывчивого и сострадательного, а не Демона черных вод, рожденного ради мести и ничего кроме нее не знающего. Хэ Сюань стал другим человеком уже давно, его жизнь превратилась в существование — он не забыл, как сильно любил когда-то свою Мяо-эр, но само это чувство покинуло его в посмертии. — Я просто хочу, чтобы она была счастлива. — Тогда отпусти ее, — холодная ладонь Цинсюаня накрывает его пальцы. — Хочешь, я буду за ней присматривать? И за твоей семьей. — Зачем тебе это? — Хэ Сюань недоверчиво косится на демона. Вино уже ударило в голову, и теперь мир вокруг них плавно покачивался, а черты лица Цинсюаня расплывались, становясь слишком уж похожими на того, другого. — Просто так. Мне очень скучно во дворце брата, а так я смогу сделать что-то полезное. И тебе будет легче. Не бойся, я не причиню им вреда. — Я и не боюсь, — устало вздыхает Хэ Сюань. Его голова тяжелеет и медленно клонится к плечу Цинсюаня, которое кажется таким невозможно мягким и притягательным. Почему-то он уверен, что тот не будет возражать. — Я тебе верю. Ты хороший, Цинсюань... — Спи, — шепчут у него над самым ухом и гладят по волосам, и он с облегчением проваливается в спасительный сон.