(Не)Чистый

      pov Торенс Ньюэлл       Эта суббота была особенным днем – днем официального открытия выставки картин Дара в галерее. Для него это был не первый раз, когда его работы представали перед глазами большой публики, но первый, когда это была полностью его выставка, и он, конечно же, очень переживал за ее успех. Он много трудился, прежде чем набрать достаточное количество работ для этой выставки, продумывал концепцию, расположение картин в залах, даже цветочные композиции, ароматы и музыкальное сопровождение. Ввиду своей «чистоты» присутствовать на открытии и показаться всем на глаза он не мог, но планировал посетить выставку на следующий день после закрытия, чтобы своими глазами увидеть результат своих трудов. Я же собирался присутствовать как на открытии, так и на закрытии – чтобы рассказать ему о впечатлениях посетителей, коих ожидалось немало: его первые картины, выставленные на всеобщее обозрение на общих выставках начинающих художников в позапрошлом и прошлом годах, имели большой успех, и его имя – конечно же, псевдоним – было на слуху. Да и на рекламу я потратил немало средств.       Оставив сына дома, я отправился на встречу с подрядчиком – спустя несколько лет после смерти любимого мужа я, наконец, решил построить в его честь ледовый дворец, – а уже после нее, убедившись, что не было серьезного отставания от графика, – в галерею. Официальное открытие выставки – с фуршетом, фото- и видеосъемкой – было запланировано на двенадцать дня, и у меня, как представителя художника, оставалось немного времени для того, чтобы отрепетировать речь и вместе с управляющим пройтись по залам, осматривая результат кропотливой полугодовой работы своего ребенка. Совершив по галерее пару кругов, я остался крайне доволен: Дар мог собой гордиться.       Торжественное открытие прошло как по маслу: я толкнул речь перед собравшимися, рассказывая о заложенной в выставку идее и приглашая насладиться ей самостоятельно. Прошелся по залам, прислушиваясь к разговорам посетителей, которых было даже больше, чем ожидалось. Общался почти со всеми, кто пришел – с кем-то обмениваясь только парой слов, с кем-то – куда дольше.       Так, прогуливаясь среди гостей, я дошел до последнего зала, где была выставлена только одна картина. Она выделялась из общего ряда, а потому висела отдельно, в особом зале в самом конце галереи. Люди, которые доходили до этого зала, преимущественно оставались в нем ненадолго: возвращались к другим работам, но один человек словно не желал его покидать. Он стоял прямо перед картиной: высокий, выше меня, с зачесанными назад темными волосами.       Я приблизился и остановился рядом с ним, с интересом разглядывая. Это был альфа возрастом от двадцати пяти до тридцати, холеный, статный, самоуверенный. Он не сводил глаз с холста – холодных, цвета пасмурного неба в тоскливый осенний день. Он носил очки в тонкой золотой оправе, они хорошо подчеркивали его претензионную натуру и прекрасно сочетались с галстуком, расшитым золотыми нитями.       – Он прекрасен, – сказал он негромко. Голос его был твердым и низким. Без стали, но ни разу не теплым. – Просто глаз не отвести. Я хотел бы с ним встретиться… – он, казалось, ни к кому особо не обращался, но я все же уточнил:       – С моделью?..       Он не обернулся на мой голос и не стал спешить с ответом.       – Я склонен думать, что это автопортрет, – сказал он, наконец. – Он хорошо себя знает и ценит. И принимает себя таким, какой он есть. Если бы он писал с кого-то, то непременно что-то бы исправил. Я хотел бы встретиться с художником, что изобразил себя одновременно столь непорочным и в то же время таким… соблазнительным, – проговорил он негромко.       «Соблазнительным?..»       Я не видел в этой картине ничего соблазнительного. Впрочем, на ней ведь был мой сын. Он был изображен до пояса: сидел за столом, поставив локти на столешницу и держа подбородок на сцепленных пальцах, совсем чуть-чуть склонив голову набок. Он был полностью одет: ни одной не прикрытой части тела, только кисти рук, шея и лицо. Что этот альфа посчитал соблазнительным?.. Взгляд? Улыбку? Пальцы?..       – На вид ему от шестнадцати до восемнадцати, – предположил он. – Он мог бы быть свободен, я бы взял его в мужья, – сказал он уверенно. – Вам ведь известен автор, вы его представитель, – он, наконец, обернулся, и я почувствовал, словно мы были знакомы уже очень давно.       – Мистер... – начал я с явным намеком.       – Моралес, – поспешно представился он. – Морган Моралес, прошу прощения за бестактность, – он протянул мне руку, и я ее пожал, понимая, почему он казался мне знакомым: он был почти что полной копией своего старшего брата. Только моложе на несколько лет, строже и холоднее.       – Торенс Ньюэлл, – представился я.       – Очень приятно, мистер Ньюэлл, – сказал он, слегка склонив голову в поклоне и отпуская мою руку. – Я хотел бы купить эту картину.       – Эта картина не для продажи, – сказал я.       – Похоже, я все-таки угадал и это автопортрет?.. – он слегка улыбнулся, не сводя с меня внимательных глаз. – И вы знаете его лично, верно?.. Это... Ваш сын?.. – догадался он. Я был удивлен. Мало кто знал о том, что у меня был сын. Впрочем, Мартин мог сказать ему. – Не знал, что у вас есть сын, – развеял он мои сомнения. – Учитывая, что это, скорее всего, омега, и о нем ничего не известно, полагаю, он чистый?.. Большая редкость в наши дни. Он занят?..       Он был хорош, и я не стал ничего скрывать:       – Пока нет.       – Претендентов наверняка очень много, – проговорил он задумчиво. – Внесете меня в список?.. Вам должно быть известно мое имя, как и мне ваше.       – Я знаком с вашим братом, – сказал я.       – Вот как?.. – его голос приобрел удивленные нотки, лицо же осталось непроницаемым. – Тогда, полагаю, ваш ответ будет «нет»… – он снова тонко улыбнулся, и его лицо на миг стало куда более приятным. – Обычно люди, знакомые с нами обоими, симпатизируют ему больше, чем мне. Он еще не просил руки вашего сына?.. Уверен, ему бы вы точно не отказали.       Я пожал плечами:       – Я и вам пока не отказал.       – Так у меня еще есть шанс? – спросил он с улыбкой.       – Мой сын будет решать, кому отдать предпочтение, – оповестил я его.       – А что скажете вы, когда он спросит ваше мнение? – Морган Моралес улыбнулся. – Выберете Мартина, верно? Не удивляйтесь. Это обычная констатация факта, только и всего. Я не в обиде. Ваш сын прекрасен. Я практически влюбился, только лишь смотря на его полотно. Любой альфа будет счастлив взять его в мужья, кого бы он ни выбрал. Осталось узнать, кто же окажется этим счастливчиком. Уверен, вам тоже не терпится услышать его ответ. Спасибо, что уделили мне время, – он почтительно склонил голову в легком кивке и удалился, оставив о себе весьма неоднозначное впечатление.       pov Дарэлл Ньюэлл       Наша загородная резиденция была огромной. По площади она занимала несколько футбольных полей. Здесь не только располагался наш дом, здесь был также отдельный гостевой дом, дом для персонала, отдельный спортивный комплекс с бассейном, искусственное озеро с парой белоснежных лебедей, пруд с карпами, свой лес, конюшня с двумя лошадьми, ипподром. Мне нравилось здесь: я любил гулять по участку, любил рисовать на улице, дыша свежим воздухом и слушая пение птиц, любил кататься на лошадях и плавать в озере. Это был мой личный рай, поэтому я очень любил лето, когда мы с отцом переезжали сюда на весь теплый сезон. Зимой же приезжали только по большим праздникам, изредка на выходные.       Вся эта территория, конечно же, серьезно охранялась: даже в лесу повсюду были установлены камеры слежения, и можно было сказать, что я почти никогда не оставался здесь один, но меня это нисколько не беспокоило: весь персонал прекрасно умел оставаться незаметным, никто не имел привычки лишний раз показаться мне на глаза или встать у меня над душой, никто и в друзья не набивался. Тем не менее, я знал каждого, кто у нас работал, начиная от садовника, заканчивая конюхом. Со всеми общался, когда хотел, но чаще – с телохранителями-близнецами, которые жили здесь же и почти не покидали резиденцию без меня.       Вообще-то, родственников редко нанимали на подобную работу. Вернее, обычно их не нанимали охранять одновременно одного и того же человека, как не нанимали для этих целей и возлюбленных. Всегда существовала опасность, что в самый ответственный момент они начнут спасать друг друга, а не клиента. Но со Скоттом и Скаем дела обстояли иначе. Нет, они не ненавидели друг друга: жили вполне мирно, по крайней мере, так казалось со стороны. Но фатальной ошибки в выборе того, кого защищать, в их случае можно было не опасаться: будучи бетами, они были весьма хладнокровны и прагматичны, и убедиться в этом можно было во время их тренировок, когда они охотно и с какой-то даже яростью мутузили друг друга на разложенных по полу татами.       Я иногда наблюдал за ними: приходил в зал и тихонько сидел на стуле, делая зарисовки, пока они с остервенением пытались то ли убить друг друга, то ли отточить свои боевые навыки. Иногда даже мне казалось, что первое, и поначалу я очень переживал и даже бегал за отцом, чтобы он их разнял. Но, как оказалось, мои опасения были напрасными: закончив со спаррингом, братья весьма трепетно помогали друг другу обрабатывать нанесенные ими же самими раны.       По отношению ко мне они всегда были весьма добры и обходительны. Никогда не повышали голос, не спорили без нужды и относились ко мне скорее как к младшему братишке, чем к клиенту. Конечно, если речь шла о доме. За его пределами они становились профессионалами: сдержанными и сосредоточенными на работе.       Сегодня я попросил их потренировать меня и несколько часов катался по татами, пытаясь отработать навыки, способные помочь мне вырваться из любого захвата и нанести удар, максимально дезориентирующий нападавшего. Все это, конечно, почти наверняка было лишним, но отец был не против, близнецы мне не отказывали, а мне это помогало не думать о разных вещах. О Мартине, например, который сейчас переживал не самый приятный период жизни. О выставке, которая открылась этим днем: первой лично моей выставке, в которую я вложил очень много времени и сил, а потому очень нервничал, ожидая реакции критиков. Не то чтобы мне очень были нужны положительные отзывы, или сильно огорчили бы отрицательные, но мне хотелось, чтобы мою работу оценили – так или иначе.       Закончив с тренировкой, я поблагодарил близнецов за потраченное на меня время и ушел смывать с себя пот и пыль. Они остались в зале – планировали еще какое-то время поспарринговаться друг с другом.       Я принял душ и отправился плавать: делал все, чтобы отвлечься и дождаться вечера, когда вернется отец и расскажет, как все прошло.       Он вернулся поздно, как я и ожидал, и как раз к ужину, приготовленному моими руками: чтобы занять себя, я отпустил повара пораньше и принялся за дело: сделал несколько закусок, приготовил мясо с овощами. На десерт испек яблочный пирог. Все выглядело довольно аппетитно, и я с удовольствием накрыл на стол самостоятельно.       Отец одобрительно улыбнулся, проходя в столовую.       – Смотрю, скучать тебе было некогда, – сказал он с улыбкой, занимая привычное место во главе стола.       – Не знал, куда себя деть, – признался я. – Переживал о том, как пройдет открытие, – я занял свой стул недалеко от него. Отец распечатал бутылку вина и наполнил наши бокалы.       – Не стоило так переживать. Критики хорошо оценили твои работы. Не все, конечно, недовольные всегда найдутся, но положительных отзывов я слышал намного больше, – сказал отец, поднимая бокал. – Поздравляю, ты молодец. Я тобой очень горжусь.       – Спасибо, – я улыбнулся и, чокнувшись с ним бокалами, пригубил свой напиток. Он был достаточно выдержан, не ударил в голову и мне понравился. – Кто приходил?.. Много посетителей было?..       – На мой взгляд, достаточно, даже более чем. Из знакомых тебе был твой преподаватель, он очень хорошо отзывался обо всей концепции, сказал, правда, что последняя картина несколько выбивалась из общего ряда, но это мелочи.       – Да это и было ожидаемо, – я пожал плечами. – Сам не знаю, зачем включил ее. Наверное, захотелось разбавить общий тон.       – Многие оценили этот шаг, – сказал отец. – Кое-кто из критиков сказал, что выставить можно было только ее.       Я хихикнул. Мне было приятно это слышать. Я пошел на риск, включив свой автопортрет в выставку: он сильно выделялся и был… как бы «не к месту», но мне так захотелось, и если кто-то посчитал это неплохим ходом, я был рад.       – На выставку приходил Морган Моралес, – сказал отец. Он закончил с закусками и уже перешел к основному блюду. – Очень заинтересовался твоим автопортретом, даже хотел купить, – добавил он, и я почувствовал, как у меня дрогнуло сердце от этих слов. Вот бы только это был Мартин на его месте… – Я ему отказал, – продолжил отец. – Еще он сказал, что ты очень соблазнителен, – он хмыкнул, а я густо покраснел, смутившись и не понимая, что именно в моем портрете показалось ему… соблазнительным. Я, вроде бы, ничего такого не нарисовал. – И что взял бы тебя в мужья.       Я сглотнул, не зная, как на это реагировать.       – В этом ты тоже ему отказал?.. – все же спросил я, и отец, оторвавшись от своей тарелки, перевел глаза на меня:       – Стоило согласиться?       – Эм... – я отвел глаза, не зная, что сказать. – Нет... наверное… Я не знаю... – брат Мартина не вызывал во мне тех же чувств, что сам Мартин. Я не был в него влюблен и ничего к нему не испытывал. По большому счету, почти наверняка из-за моих чувств к Мартину. Если бы не влюбился в него, возможно, Морган был бы для меня хорошим вариантом. Впрочем, я о нем и не знал почти ничего.       – Я сказал, что подумаю, – оповестил меня отец. – Тебе решать.       Я задумался. Прошла уже неделя, а Мартин никаким образом не показал, что заинтересован во мне. Может, стоило сдаться на его счет?..       – А как он тебе?.. – спросил я, поднимая на отца глаза.       – Холоден, – сказал он лаконично. Я не знал, было ли это плохо или хорошо, или никак, а потому уточнил:       – То есть, тебе он не понравился?..       Отец улыбнулся:       – Он должен нравиться не мне, – сказал он мягко.       – Но Мартин тебе нравился… – произнес я неуверенно, и отец кивнул:       – Да, нравился.       – Тогда я лучше подумаю… – проговорил я, не понимая, правда, о чем. – Что-нибудь купили? – спросил, переводя разговор в другое русло.       – Да, забыл сказать. Ксавьер Рейнольд купил «Наваждение». Сказал, что не сможет без него жить.       Я прыснул: «Наваждение» было хорошим, как мне казалось, но не лучшим из всего, что я писал, и я был рад, что кому-то оно так понравилось.       Закончив с ужином и наведя порядок, я поднялся к себе и, прежде чем лечь спать, отправил сообщение Майклу:       «Если ты еще не выбрал Моргана Моралеса своим супругом, отправишь мне его анкету?..»       «Конечно ;) – ответил друг. – Отец, кстати, сказал, что они знакомы, и он хороший вариант. Молодец, что решил над ним подумать! Вот, лови!» – он отправил мне это сообщение и вслед за ним – файл-анкету того, о ком мы говорили.       «Спасибо!» – ответил я, но открывать и просматривать присланный файл не спешил: решил оставить это до завтра: все никак не мог решиться «изменить» Мартину даже таким образом. Даже если ему самому эта моя «верность» совершенно не была нужна.