(Не)Чистый

      pov Дарэлл Ньюэлл       Для Мартина давать интервью было практически так же обыденно, как обедать. Поэтому не было ничего удивительного в том, что на очередном канале я снова увидел его – красивого, безукоризненно одетого и самоуверенного – сидящего на небольшом диванчике напротив популярного ведущего, имевшего в кармане запас вопросов, дразнящую улыбку и лукавый взгляд: редкий свободный омега мог отказать себе в удовольствии пофлиртовать с самым завидным женихом столицы. Основное интервью, похоже, уже подходило к концу, и напоследок остались только самые животрепещущие вопросы, которые ведущий задавал с упорством бронебойного пулемета:       – Мистер Моралес, всем нашим зрителям очень любопытно, как обстоят ваши дела на личном фронте после недавнего фиаско?       – Полагаю, на фоне недавнего фиаско сейчас у меня все в порядке? – спросил Мартин насмешливо.       – Значит ли это, что у вас уже кто-то появился? – ведущий подался к нему, прищурив светлые слегка раскосые глаза.       – Я бы так не сказал.       – А как сказали бы? – журналист подался к Мартину еще ближе. Казалось, он вот-вот встанет со своего кресла и пересядет к нему на колени. – Вы уже кем-то заинтересовались?       – Да, это так, заинтересовался и очень, – мне стало трудно дышать. Значит, все-таки близнецы оказались правы… Он только что подтвердил это… Впрочем… Я ведь уже сдался?..       Сердце болезненно застонало.       Я ведь сдался?..       Я…       – И как скоро нам ждать объявление? – ведущий склонил голову набок, и я вновь включился в то, что происходило перед моими глазами. Я сдался…       Сдался же?..       – Не торопитесь, – Мартин снисходительно улыбнулся. – Сперва мне нужно добиться взаимности, а это не так-то просто.       Непросто?.. Они ведь уже обедали вместе…       – Неужели взаимности пока нет?.. – поразился омега, от возмущения подскочив на своем кресле. Судя по тому, что я видел, он готов был выпрыгнуть из штанов и мигом занять чужое место, и я не мог его в этом винить.       – Я бы сказал, что сейчас все весьма неоднозначно, – ответил Мартин уклончиво.       – Неужели есть шанс, что вас отвергнут?       – Как знать, – альфа пожал плечами. – Такое ведь уже случалось. Но этот омега завладел всеми моими мыслями, так что я очень надеюсь на благоприятный исход.       – Кто же это?.. – спросил интервьюер шепотом. Стало поистине тихо. Как будто все звуки разом выключили. Только мое сердце сильно-сильно забилось в грудной клетке. И в этой наступившей тишине прозвучал любимый голос, произнесший всего два слова, перечеркнувшие мой выбор и былую решимость:       – Джейден Нолан.       Я резко распахнул глаза, осознав себя на кровати в собственной спальне, и почувствовал, что вот-вот снова расплачусь. Боги, как же вы жестоки! Зачем?.. Зачем посылать мне такой сон, ведь я … Ведь я почти уже сдался, я почти уже отказался от этой мечты… Я ведь уже решился ответить «да»…       Мой журавль был прекрасен, но он был недосягаем, и все, на что я мог рассчитывать – это на синицу в моих руках, замечательную синицу, так почему я все еще продолжал смотреть в небо?..

*      *      *

      Через пару часов после того, как проснулся посреди ночи и больше не смог заснуть, я спустился в столовую и, негромко поздоровавшись с отцом, сел за стол. От вчерашнего благодушного настроения не осталось и следа. Я вновь страдал, а мое сердце обливалось кровью.       «Я ведь уже все решил… Зачем?..» – то и дело проскальзывала у меня в голове одна и та же мысль.       «Зачем вы так?..»       «Неужели было бы плохо, если бы я позволил себе быть счастливым?..»       Отец неторопливо пил кофе и листал журнал с новинками автомобильного рынка. Мне они были безразличны: я плохо разбирался в этой теме, но за это не самое радостное утро уже устал думать только о себе, так что решил хоть ненадолго отвлечься:       – Хочешь новую машину? – у отца был целый парк автомобилей: разных годов выпуска, разной степени раритетности и статуса. При этом для перемещения по городу у него было три машины, остальные же просто занимали место в гараже и служили предметом гордости, хранимым исключительно для коллекции.       – Нет, подумываю о свадебном подарке для твоего жениха.       – Собираешься подарить ему машину?.. – спросил я, чувствуя, как у меня засосало под ложечкой: похоже, после моего вчерашнего возвращения он уже не сомневался, что я соглашусь на того альфу, который сватался ко мне.       Еще вчера он был прав. Еще вчера все это было актуально…       «Нужно было соглашаться вчера… Тогда сегодня уже не было бы пути назад…»       – Почему нет? – тем временем сказал отец. – Новый Бугатти, посмотри, какой красавец, – он протянул мне журнал, чтобы я мог лицезреть автомобиль, о котором он говорил. Это был шикарный спорткар – черно-красный, лаконичный, с легким налетом «ретро»: фарами необычной формы и рельефным капотом. Действительно красивый автомобиль. Жаль, что я мог оценить по достоинству только его внешний вид.       – Он гонщик?.. – спросил я, возвращая журнал отцу.       – Нет, насколько мне известно, – ответил он, покачав головой.       – Тогда зачем ему спортивная машина?..       – Чтобы была? – отец хмыкнул.       – М… – только и смог, что ответить я.       «Альфы… – пронеслось в голове. – Мне никогда их не понять…»       «Хотя о чем это я… Я даже себя понять не могу. Вчера вечером мне казалось, что я смирился, сдался, что все решил… и всего из-за одного сна я передумал. Как же так…»       Мы молчали. Отец продолжал рассматривать новинки автомобильного производства, на каких-то разворотах останавливая свой взор подольше, но по большей части страниц лишь едва скользил взглядом. Я подбирал правильные слова, но они совсем не шли.       – Отя, я… – начал я нерешительно, привлекая его внимание. Он опустил журнал, переведя глаза на меня, и под этим внимательным взглядом я вконец стушевался, опустил глаза к рукам. – Извини меня… – попросил я негромко. – Я хочу отказаться. От Моргана Моралеса, я имею в виду, если это вообще он… Да даже если это кто-то другой… Дело не в том, что он мне не нравится и не в том, что сам Морган не особо понравился тебе, просто… Вообще-то, он нравится мне, очень… этот альфа… И я думал, что смогу, думал, что смирюсь, но… Но у меня не получается, – признался я глухо. В памяти мгновенно всплыло, как Мартин теплым голосом произносил имя Джейдена Нолана. Мое имя. – Я не хочу. Если не Мартин, то мне не нужен никто. Я понимаю, что это глупо, и понимаю, что, позволяя ему отправлять мне новые подарки, я давал ему надежду, и теперь, возможно, разобью ему сердце, но… Мне очень жаль, я так больше не могу, – выдохнул я и убито добавил: – Пока есть хоть шанс, что Мартин выберет меня, я буду ждать. Наверное, до тех пор, пока не узнаю о его свадьбе… Впрочем… может, даже и тогда…       Сердце тоскливо сжималось, в глазах стояли слезы. Я замолк и почувствовал, что не жалел ни об одном из слов, сорвавшихся с губ. Я жалел лишь о том, что позволил себе заглянуть в коробку с первым сваточным даром. Что впустил этого альфу в свое сердце, прекрасно понимая, что он всегда будет на втором месте. Что невольно обнадежил и его, и себя, и отца, особенно отца – он казался таким счастливым, когда я радовался новому сваточному дару. Мечтал, что я забуду о Мартине и выйду замуж. Даже свадебный подарок уже подбирал…       – Прости… – добавил я глухо, опасливо подняв на него глаза. Я боялся увидеть разочарование на его лице, растерянность, недовольство, может быть, даже гнев, но всего этого не было.       Отец ласково улыбался, той улыбкой, которая появлялась у него, стоило ему вспомнить папу.       – Не нужно извиняться, – сказал он мягко. – Я не удивлен. Я ждал этот ответ. И я тобой горжусь. Рад, что ты… Не размениваешься по мелочам.       Я кивнул и, поднявшись на ноги и так ничего и не съев, направился к выходу из столовой.       – Это Мартин Моралес, – полетело мне вдогонку.       – Что?.. – я замер, не до конца осознавая, произнес ли он мое любимое имя, или же мне просто послышалось.       – К тебе сватается Мартин Моралес, – пояснил отец. – Это не Морган и не кто-то еще. Это Мартин. Это его подарки ты получал.       Сердце гулко забилось в груди. Я не мог поверить в то, что слышал. В ушах зашумело.       «Мартин?..»       Он сказал: «Мартин»?       «Мартин сватается ко мне?.. Я не ослышался?..»       – Ты… серьезно?.. – я обернулся и подался к отцу, с надеждой глядя ему в глаза. – Ты не шутишь?.. Ты ведь шутишь, да?.. Это правда Мартин?..       – Я не шучу, – отец улыбался. – Две недели назад он пришел на выставку, чтобы попросить твоей руки.       Я быстро-быстро задышал, не веря своему счастью.       – Я не могу поверить… Пожалуйста, скажи, что ты не шутишь… Потому что если ты шутишь…       – Я не шучу, Дар. Это правда Мартин. Тот самый Мартин Моралес, по которому ты сохнешь уже два года, – сказал он, вставая и подходя ко мне. Приблизившись, он положил руки мне на плечи:       – Ты отправишь ему ответный подарок?..       – Да… – пролепетал я. – Боги, конечно, да… Я… я просто не верю… – я обнял его, не в силах обуздать свои чувства. – Я не верю… Спасибо…       Я заплакал. Слезы потекли из моих глаз без остановки. Мне было и радостно, и наконец спокойно. Это был Мартин. Это был он… Боги услышали меня! Но ведь этого просто не могло быть…       Отец мягко гладил меня по спине, успокаивая, а я никак не мог справиться с собой.       Мне не верилось. Просто не верилось в свое счастье. Да и как я мог в него поверить?.. Мартин отказал мне дважды, он просто не мог быть тем, кто сватался ко мне, кто дарил мне именно то, чему радовалась моя душа. Спустя столько времени все не могло внезапно встать на свои места и стать таким прекрасно-правильным.       – Дыши, сын, – ответил отец на мой очередной всхлип. – Все хорошо. Это правда он. Я не шучу. Это Мартин.       Немного позже, успокоившись, я отстранился от него и, вытерев лицо, принял более-менее приличный вид.       – Почему ты сразу не сказал, что это Мартин?.. – спросил я не то чтобы с осуждением, но… я совершенно точно не был доволен этими играми в угадайку. – Я бы и сомневаться не стал. И мне было бы намного легче…       – Потому и не стал, – ответил отец, вздохнув. – Хотел, чтобы твое решение было уверенным.       – Я ведь почти согласился на Моргана… Думая, что это от него, – сказал я глухо. – Еще вчера вечером я собирался сказать ему «да».       – Но ты не согласился. И теперь мы оба уверены, что твои чувства к Мартину действительно очень сильны.       – Но я это и раньше знал… А если бы… Я сразу отказался от подарков, думая, что они от Моргана?..       – Тогда бы я сказал, что они от Мартина. Дар, ты молод, красив, ты чистый, ты просто мечта для любого альфы. Ты можешь выбрать едва ли не любого. Но ты влюбился в Мартина Моралеса. Ты отказывал всем. Был готов на роль младшего в его семье. Я был в отчаянии. Я обрадовался, когда ты не стал отказывать Моргану. Ты начал сомневаться. И когда Мартин попросил твоей руки, я хотел, чтобы ты принял осознанное решение быть именно с ним, а не с кем бы то ни было другим. Чтобы это решение было твердым, чтобы ты ни на секунду не сомневался в том, что хочешь быть с ним. Чтобы ты не пожалел.       – Я хочу быть с ним, – сказал я. – Ты ведь и сам знаешь. Ничего никогда так не хотел. Я невероятно счастлив сейчас, я до сих пор не могу поверить… Он наконец-то заметил меня, – губы дрожали в несмелой улыбке. – Скажи, как это было… Он видел мой портрет?..       Отец кивнул с мягкой улыбкой на губах.       – Неужели все было не зря?.. – проговорил я глухо, чувствуя, как по щекам вновь заскользили слезы. Отец мягко коснулся моей кожи, стирая их.       – Он пришел на выставку, чтобы поговорить со мной о тебе. Но потом увидел твой автопортрет и дар речи потерял, – сказал он.       – Правда?..       – Правда.       – Я ему понравился?       – Ты не мог ему не понравиться, – сказал он мягко. – Что ты ему подаришь?       – Подожди пару минут, я сейчас вернусь, – я развернулся и, добравшись до лестницы, быстро взбежал наверх, в свою мастерскую, распахнул дверцы одного из шкафов и достал оттуда один из галстуков – тот, который вышивал для него – темно-серый, с серебряными узорами. Не свадебный, но ничуть не менее прекрасный. У него тоже была «пара», но у меня еще не было повода ее надеть.       «Он идеально подойдет к костюму для помолвки…» – подумалось мне, но я отмахнулся от этой мысли: не до этого!       К счастью, подарочная коробочка для галстука у меня уже была, и я, аккуратно уложив в нее галстук, обмотал вокруг своей коробочки широкую атласную ленту, завязав незамысловатый, но изящный бант из одиннадцати колец.       Оставшись удовлетворенным результатом, я спустился к отцу и протянул свой подарок ему.       – Там галстук. Один из тех, что я вышил для него за все это время.       – Удивительно, что ты не даришь ему сразу всю коллекцию, – отец мягко рассмеялся.       – Может, позже, – я тоже улыбнулся. – А, может, ему вовсе не понравится…       – Трудно это представить, – произнес отец, погладив меня по голове.       – Спасибо. Спасибо за все. Если бы не ты…       – Не нужно. Поблагодаришь, когда родишь ему десятерых сыновей, хорошо?       – Хах, – я зарделся и отвел глаза. – А десять не слишком ли много?..       – Я слышал, Мартин очень любит детей и хотел бы большую семью. Но десять, может быть, и вправду перебор, – хмыкнул он. – Но об этом уж как-нибудь сами договоритесь.       Я лишь улыбнулся, начиная осознавать, что все это было реально. Мартин, сватающийся ко мне. Помолвка, вдруг ставшая возможной, как никогда. Свадьба, дети… Неужели все это в самом деле ждет меня уже совсем скоро?..       В своих самых смелых мечтах я уже выбирал имена для будущих детей-омег, когда отец внезапно вернул меня с небес на землю:       – Ты ведь помнишь, что послезавтра заключительный день твоей выставки? – спросил он.       – Д-да, конечно, – я кивнул, хотя и успел немного забыть об этом событии за своими переживаниями о третьем сваточном даре.       – Ты готов?       Я пожал плечами и улыбнулся:       – Меня же не увидит никто, кроме тебя, к чему мне готовиться? – закрытие выставки теперь потеряло для меня всяческое значение. Да кому оно вообще было нужно на фоне приближающейся помолвки?       – Разве я не говорил, что приглашу фотографа?.. – спросил отец, и я слегка даже похолодел, вмиг забывая обо всех предстоящих радостных делах:       – Ох, говорил, я забыл, извини…       – Я думал, костюм, который ты забрал из ателье вчера, ты заказал специально для этого случая.       – Ох, костюм… – я запаниковал, чувствуя, как кончики пальцев холодеют. – Нет, я… – я покраснел. – Я заказал… Этот костюм особенный…       – Замечательно, – отец пожал плечами, не видя в этом ничего предосудительного.       – Ты не понял… Ну, он вроде как для помолвки…       – Ты подготовил костюм для помолвки?.. – отец опешил, услышав эти слова. Я кивнул:       – Да, но я тогда лучше надену что-то из старого… Хотя Марко сказал, что я немного похудел, и, возможно, предыдущие будут на мне слегка болтаться…       – А что мешает тебе надеть новый костюм? – отец все еще не видел трагедии в том, что я по собственной же глупости остался без нового костюма для выставки.       – То, что для помолвки теперь придется заказывать новый?.. – предположил я, нерешительно вскинув на него глаза.       – Нашел из-за чего переживать. Хуже будет, если ты вовсе останешься без костюма или придешь в том, что все уже не раз видели.       – Да кто их видел?.. – я нервно хмыкнул. – Я могу и вовсе не фотографироваться…       – Дарэлл, – отец редко использовал полную форму моего имени, и обычно это сопровождалось строгим тоном, не терпящим возражений, вот как и сейчас, я даже встал ровнее. – Пожалуйста, не глупи. Закажешь новый костюм, еще лучше этого, идет?       Я согласно кивнул: а что еще мне оставалось?..       – Ты завтракать собираешься или так и будешь ходить голодным? – спросил отец.       – Ох, завтрак… – я успел даже позабыть, что так ни крошки и не съел. – Да, буду! Конечно, буду!       – Тогда садись за стол, – отец убрал мой подарок во внутренний карман пиджака. – Мне нужно ехать.       – Ох, подожди… – вспомнил я. – Пока я вчера обедал, успел испечь капкейки. Мне их только украсить осталось, если ты подождешь немного, сможешь взять с собой.       – Конечно, я подожду, – отец благодушно улыбнулся и вернулся на свое место. Я же поспешил взбить крем, выдавить его на капкейки через кондитерский мешок и, украсив ягодами, переложить в коробочку.       – Вот, держи, – поставил я свое творение на стол перед отцом и сел наконец завтракать.       – Спасибо, Дар, – отец встал со своего стула и, поцеловав меня в щеку, уехал.       Покончив с завтраком, я поднялся наверх и достал свой новый костюм из шкафа.       – Недолго же ты тут провисел… – сказал я задумчиво. – Жаль, конечно, что повод слегка изменился, но ничего не поделаешь, придется надеть тебя слегка раньше, чем я рассчитывал…       «Ах, да какая, собственно, разница? – подумал я, расплываясь в улыбке. – Куда важнее, что моим женихом все-таки станет Мартин… А костюм – это такая мелочь!»       В груди все сладко стянуло от этой мысли.       Мартин…       Мартин станет моим женихом. Он предложит мне стать его мужем. Я, конечно же, соглашусь, и тогда… И тогда какой-то месяц спустя мы станем супругами. Принесем всем известную клятву, обменяемся кольцами, поцелуемся, а ночью…       Сладостный жар предвкушения растекся по всему телу, заставив смутиться нахлынувшим мыслям и сосредоточиться на более приземленных вещах вроде подбора галстука. Который, к слову, стал самой настоящей головной болью ввиду его отсутствия.       pov Мартин Моралес       – Как ты справился в прошлый раз? – спросил папа, обхватывая мой локоть своими руками. Мы шли по торговой улице самой респектабельной части столицы – полной бутиков и шоу-румов от самых известных дизайнеров сегмента luxury. Бродили мы здесь уже около двух часов – курсировали от одного ювелирного магазина к другому в безуспешной пока попытке найти подходящие помолвочные браслеты. Их было много – выбирай не хочу – однако до сих пор ничего по-настоящему стоящего так и не нашлось. Помолвка, к слову, все еще была под большим вопросом – Торенс еще не связался со мной после третьего сваточного дара, – но папа решил, что купить браслеты заранее все же лучше, чем делать это в самый последний момент, и я был с ним согласен.       – Мне Лиам помогал, – ответил я на заданный вопрос.       – Красивые браслеты были? – спросил папа с интересом, и я неохотно кивнул:       – Да, очень.       – И что ты с ними сделал?       – В реку выбросил.       – Об экологии, я так понимаю, ты в тот момент не думал? – папа тепло улыбнулся, посмотрев на меня снизу вверх.       – Хм-м…       – Я тебя не виню, – поспешно заверил он меня. – Я тебе сочувствую, Мартин. В этот раз все будет по-другому.       – Конечно, – я улыбнулся, мягко направив его к очередной двери, мимо которой он едва не прошел.       – Что это за магазин? – папа остановился перед входом. – Мне не знакомо это название.       – Мне тоже. Но судя по вывеске, здесь тоже продается что-то из украшений.       – Ладно, давай посмотрим.       Этот магазин отличался от предыдущих. Вообще ото всех ювелирных, в которых мне приходилось бывать за всю мою жизнь. Строго говоря, место ему было не здесь – среди всех этих брендовых шоу-румов, – а на какой-нибудь тихой улочке, между антикварными лавками и блошиными развалами. Такое первое впечатление он о себе производил.       Впрочем, подойдя к одной из «витрин» и увидев представленный товар, я тут же понял, что ошибся: украшения этого дизайнера были уникальными, представленными в единственном экземпляре, и стоили они, соответственно, целое состояние: таким было не место на тихих улочках среди старомодного барахла.       – Хм-м… – оценил папа, осмотрев предложенный товар – несколько сережек, нанизанных на прутики, представлявшие собой композицию какого-то облетевшего по осени куста. – А, знаешь, в этом что-то есть… – сказал он задумчиво. – Необычный стиль. Я бы сказал «уникальный». Такое нигде больше и не встретишь. Я уже о подаче молчу…       – Похоже, что так, – я согласно кивнул.       Посетителей, кроме нас, здесь не было, единственный продавец, поздоровавшийся с нами на входе, держался в стороне, предоставив нам самим осмотреть предложенный ассортимент, а потому ходить между «витринами» нам никто не мешал.       Они были удивительными: то, что изначально показалось мне дешевым реквизитом из закрывшегося школьного драмкружка, оказалось искусно изготовленными декорациями, специально созданными для украшений, что выставлялись на них. Здесь были и небольшие деревья, с ветвей которых свисали цепочки с изящными кулонами, и удивительно правдоподобные кисти рук с перстнями и кольцами, потрясающе проработанные манекены голов с тиарами, манекены в полный человеческий рост – усыпанные украшениями с ног до головы, и даже… просто ноги. От середины бедер до кончиков пальцев. Это была, пожалуй, самая удивительная экспозиция, которую я наблюдал: за очередным поворотом в соседнее помещение из стены торчали изумительно хорошенькие омежьи ножки с чудесными анклетами на щиколотках.       – Не хочешь себе такие? – я усмехнулся, кивнув на них. Папа прыснул в кулак:       – Я здесь не за этим. Хотя они чудо как хороши.       – Ты сейчас про браслеты или ноги? – уточнил я, и, не удержавшись, он все-таки засмеялся:       – Ха-ха-ха, Мартин, соберись.       Посмеиваясь, мы разделились, осматривая остальные экспозиции. Я бродил мимо них, ни у одной не останавливаясь надолго. Украшений было много: разных – сережек, подвесок, цепочек, колец и браслетов – и красивых – изящных, тонких, широких, со вставками драгоценных камней и без них. Они изумительно сверкали, умело подсвечиваемые светодиодными лампами, эффектно лежали или висели, и смотреть на них было очень приятно.       Задумавшись, я почти даже прошел мимо очередной витрины, но вдруг краем глаза заметил легкий голубоватый отблеск, привлекший мое внимание, и обернулся.       Эта витрина стояла прямо по центру зала: стеклянный прозрачный куб высотой в полметра с вырастающими из потрескавшегося каменного валуна двумя руками, легко касающимися друг друга кончиками пальцев. На обоих запястьях были надеты парные браслеты – массивный для альфы и воздушный – для омеги.       – Нашел, – сказал я. Папа обернулся на мой голос и подошел ко мне, вставая с другой стороны от куба.       – Черное золото, – он одобрительно кивнул. – А ты знаешь толк в драгоценных металлах.       – У меня просто вкус хороший, – я улыбнулся. – Весь в тебя.       – Определенно, да, – папа повернулся к продавцу и попросил показать нам оба браслета – из золота, разбавленного кобальтом и хромом – основную ценность которых составляли драгоценные вставки одного из самых дорогих в мире минералов – грандидьерита. Граненые камни – все, как на подбор прекрасного аквамаринового оттенка, меняющегося от голубого к зеленому в зависимости от освещения и угла обзора – притягивали к себе все внимание и не отпускали.       – Как думаешь, ему понравится?.. – спросил я, вертя нежный омежий браслет в руках и любуясь блеском камней.       – Мартин, такой браслет не может не понравиться, – сказал папа с улыбкой. – И, судя по его автопортрету, который я видел в интернете, ему он очень подойдет, – конечно, он имел в виду глаза Дара: светло-голубые, с легким изумрудным отливом, если, конечно, можно было верить фотографии автопортрета.       – Тогда выбор сделан, – сказал я, обращаясь к продавцу, и тот, радостно улыбаясь, поспешил к кассе.       Расплатившись и получив помолвочные браслеты в красивом темно-сером бархатном футляре, мы вышли на улицу.       – Ох, если честно, это было труднее, чем я себе представлял, – сказал папа с улыбкой. – А быть альфой, оказывается, не так-то просто.       – Полагаю, не труднее, чем быть омегой, – предположил я.       – Пф, – папа фыркнул. – Да ладно, надо-то только быть красивым и все.       – Ну не скажи, – я широко улыбнулся. – Думаешь, будь ты только красивым, отец сделал бы тебе предложение?       – Да, думаю, сделал бы. Я был очень даже хорош в юности. И, кстати, характер у меня был тот еще.       – Да ладно? – не поверил я.       – Правда, – папа уверенно кивнул. – Ужасный, просто кошмарный. Не знаю, как Санти меня терпел.       – Да ни в жизни не поверю.       – Ты такой хороший сын, – папа трогательно улыбнулся.       – Кхм… – я неловко кашлянул в кулак. – Выпьем кофе?       – С удовольствием, – он с готовностью кивнул. – Стоит обмыть удачную покупку, как считаешь?       – Верно, – согласился я, и мы пошли вдоль улицы в поисках подходящей кофейни.       – Торенс еще не писал тебе о впечатлениях Дара по поводу концерта? – спросил папа с любопытством, когда мы заняли свободный столик на открытой террасе на третьем этаже одной из близлежащих кофеен.       Я достал телефон, но новых сообщений от старшего Ньюэлла не было.       – Пока нет.       – Добрый день. Что желаете заказать? – спросил подошедший официант.       – Латте, пожалуйста, и два лимонных макарона, – попросил папа.       – Американо со сливками без сахара, – заказал я, и официант удалился, а я вернулся к прерванному разговору: – Зато я видел в блоге Дара его новую картину, сейчас покажу тебе, – я принялся листать галерею, чтобы найти сохраненную фотографию, а найдя, повернул телефон экраном к папе.       – Ох, какой аппетитный, – папа одобрительно кивнул. – Это тот самый торт, который Кевин Кастильо для него приготовил?       – Да, это он. Здорово вышло, да?       – Жаль, я его не попробовал… У твоего нареченного талант, – оценил он технику Дара. – Но мне кажется, или раньше он не писал подобных картин?       – Не писал, – я кивнул. – Я тоже немного удивлен. Видимо, ему понравилось.       – Уверен, что это так, – папа улыбнулся.       Официант принес наш заказ, и, как только он удалился, папа протянул один макарон мне:       – Так и знал, что ты не станешь ничего заказывать, кроме кофе.       – Спасибо, – я хмыкнул, но благодарно принял угощение.       Кофе был достаточно хорошим, на террасе было приятно-свежо, и я находился в приподнятом настроении: пока что все складывалось вполне удачно, и можно было позволить себе этому порадоваться.       – Мартин, ты уже подготовил выкуп? – внезапно спросил папа, размешивая сахар в своем латте.       – Выкуп? – я откусил кусочек макарона, ощутил легкую кислинку на языке и поспешно запил ее кофе.       – За чистого омегу его семье принято выплачивать выкуп, ты не знал?..       – Нет, – я отрицательно покачал головой и сделал еще один глоток. – Торенс мне об этом не сказал, а больше мне об этом узнать было не от кого.       – Ох, – папа был несколько растерян. – Ну, теперь ты знаешь.       Стало как-то досадно из-за самого себя. Почему я до сих пор так и не удосужился ничего прочитать про сватовство к чистому омеге?..       – И какой же это выкуп? – спросил я. – Деньги? Сколько?       – Это Торенс должен тебе сказать… Я, конечно, не знаю. Честно говоря, даже не представляю. Но имей в виду, что всю сумму следует внести до помолвки и наличными.       – Очередная дань традициям?.. – спросил я скептически: для чего было создавать эти трудности с обналичиванием денег?       – Вероятно, да, – папа пожал плечами. – Но я точно знаю, что чистые омеги стоят очень… очень… очень… – он, казалось, задумался, сколько еще этих «очень» следовало добавить.       – Очень дорого? – предположил я.       – Очень-очень-очень дорого, – папа кивнул.       – Цена не проблема, – произнес я небрежно. Куда больше самой цены меня волновало другое. – Но, конечно, мне следовало узнать об этом раньше. Нужно понимать, сколько денег придется обналичить и как быстро я смогу это сделать. Впрочем, если речь о миллиарде, выводить со счетов ничего не придется.       Папа поперхнулся.       – О миллиарде?.. – он закашлялся, и на его ресницах проступили слезы, но он привычно отказался от помощи в виде похлопываний по спине. Промокнув глаза салфеткой, он поднял на меня недоуменный взгляд:       – Ты что, хранишь миллиард под подушкой?..       – Ну не под одной, – я кивнул и улыбнулся.       – Я полагаю, цена будет не выше, – сказал он. – Если выше, то это уже какой-то грабеж. Омега ведь и отказать может.       – Неплохой способ махинаций, и вполне себе легальный, – хмыкнул я. – Но странно, что Торенс ничего не сказал об этом… – проговорил я и почувствовал вибрацию в своем телефоне. – Хах, легок на помине, – я принял вызов. – Мистер Ньюэлл?       – Мартин, вы не могли бы подъехать ко мне в офис?       – Когда?       – В течение дня, если вам удобно.       – Приеду где-то через два часа, – сказал я, предположив, за сколько успею отвезти папу домой и доехать до офиса Торенса.       – Договорились, – Торенс отключился, а мы с папой поспешили закончить со своими напитками.       – Тебе вовсе необязательно отвозить меня домой, что я, сам не доберусь, по-твоему? – спросил папа, поджав губы, когда мы шли к оставленной машине.       – Что я за сын такой, если брошу тебя в городе? – ответил я, подхватывая его под руку и мягко останавливая, едва он собрался шагнуть на зебру на мигающий зеленый.       – Ты мог посадить меня в такси, – он пожал плечами.       – Вот еще.       – Ну ладно-ладно, – папа примирительно улыбнулся. – Ты успеешь пообедать?       – Да, если быстро.       – Хорошо.       Через два часа, как и обещал, я поднялся на лифте к личному офису Торенса Ньюэлла. Здесь я был впервые: все наше предыдущее общение проходило на нейтральной территории: в ресторанах, в галерее, в конференц-залах, и лишь раз – в его столовой в загородной резиденции.       – Здравствуйте, мистер Моралес, – приветливо улыбнулся мне его секретарь.       – Здравствуйте, мистер Лайтвуд. Пожалуйста, сообщите мистеру Ньюэллу, что я пришел.       – Он уже ждет вас, можете проходить, – секретарь подошел к двери и распахнул ее для меня.       – Благодарю, – я кивнул ему и прошел в просторный кабинет. – Мистер Ньюэлл, – я кивнул альфе за столом, тот поднялся со своего кресла и направился ко мне:       – Мартин, рад вас видеть, спасибо, что приехали, – я пожал протянутую ладонь. – Прошу, присаживайтесь.       – Спасибо.       – Роберт, принесите нам кофе, будьте добры.       – Конечно, мистер Ньюэлл.       За секретарем захлопнулась дверь, я сел в предложенное кресло и, подняв взгляд, оторопел. На стене, прямо напротив меня, над тем креслом, что занял хозяин этого кабинета, висел портрет его мужа, Виктора Ньюэлла.       – Я и забыл, как он выглядел, – проговорил я ошеломленно. – Они так похожи…       Торенс тепло рассмеялся:       – Как я и говорил, хвала богам, что внешностью Дар пошел в Виктора, а не в меня. Впрочем, не только внешностью… еще он очень упорный. Хотя… – он хмыкнул. – Кое-что он перенял и от меня: кататься на коньках, например, я так и не научился, и он тоже.       – Казалось бы, у него это в крови, – удивился я. Даже я вполне уверенно катался на коньках в студенческие годы. – Его папа был недостижимой звездой на льду.       – Вы видели, как он катался? – спросил Торенс с интересом, и я кивнул:       – Конечно. И до сих пор помню.       – А его последнее выступление видели?       – Да, – я вновь кивнул. – Я смотрел Олимпиаду вместе с семьей. Его выступление было превосходным. Мы все очень расстроились, когда после него он сообщил о завершении своей карьеры.       Уход Виктора Нолана (тогда уже Ньюэлла) из профессионального спорта в самом расцвете его карьеры оказался большой потерей: ассоциация фигурного катания еще долгие годы зализывала образовавшуюся после его заявления рану.       Дверь в кабинет отворилась, вошел секретарь. Он поставил на столике между нами две чашки с кофе и сахарницу, после чего удалился.       – Многие обвиняли меня в том, что Виктор покинул мир большого спорта, – сказал Торенс, насыпая в свою чашку сахар. Я протянул руку к своему кофе и, подняв чашку, поднес ее к носу, вдыхая крепкий терпкий аромат, с легкой долей сливок. Сделав глоток, я на мгновение прикрыл глаза: кофе у Торенса Ньюэлла подавали очень хороший.       – Это несправедливо, – произнес я, отвечая на его реплику. Даже будучи ребенком, я прекрасно понимал, что семья должна быть на первом месте, особенно для омеги. Глупо было обвинять супруга в том, что муж пожелал посвятить свою жизнь ему, а не достижению новых рекордов. В жизни Виктора Нолана их и без того было немало.       – Эти обвинения не лишены здравого смысла, но правда такова, что Виктор принял это решение единолично, – сказал Торенс, словно оправдываясь, хотя я был последним, перед кем ему следовало виниться. – Я не просил его об этом и никогда подобного не предлагал. Он решил посвятить свою жизнь нашей семье. Мне и нашему ребенку. Троим, вообще-то, он хотел троих детей. Иногда я так жалею, что… – он ненадолго замолчал, но потом все же продолжил: – …что все-таки добился его расположения. Может, было бы лучше, если бы он все же отказал мне, а я сдался? Тогда его жизнь была бы куда длиннее, и, возможно, забеременев от другого супруга, он не умер бы в родах?.. – в его голосе сквозили искренняя горечь и боль утраты, не стертая и даже ни насколько не угасшая за эти годы.       – Не говорите так… Уверен, он бы расстроился, если бы услышал это. Он полюбил вас. Стал вашим мужем. И дал жизнь вашему сыну. Это ведь он назвал его «Дарэлл»? – спросил я: чаще всего имена омегам давали папы, альфам – отцы, но Виктор мог просто не успеть?..       Но Торенс кивнул.       – Тогда он не стал бы ни о чем жалеть, – сказал я уверенно.       Мистер Ньюэлл молчал какое-то время, я тоже ничего не говорил: что еще я мог добавить?       – Сколько вам было, когда вы впервые увидели его выступление? – спросил он наконец.       – Думаю, лет десять.       – А я впервые увидел его, когда ему было десять, – негромко произнес Торенс, чем немало меня удивил. Насколько я помнил, Виктор покинул мир большого спорта примерно в двадцать, вскоре после замужества, неужели Торенс ждал его согласия настолько долго?.. – Он был еще совсем мальчишкой, – продолжал он тем временем, – но его упорство, грация и красота покорили меня с первого взгляда. Я приглядывал за ним, взрослел вместе с ним, развивался вместе с ним. Всегда на расстоянии, чтобы не спугнуть и не оттолкнуть. И чтобы не мешать. Ему прочили блестящую карьеру, он уверенно покорял все новые высоты: побеждал на соревнованиях, на чемпионатах, на своей первой Олимпиаде… Когда ему исполнилось восемнадцать, в день его совершеннолетия, я впервые подошел к нему после выступления и подарил цветы. Ни на что не надеялся, просто вручил букет с запиской с признанием. Он вежливо поблагодарил меня и уехал, ну а я… А я вконец пропал. С того дня каждый раз после его выступлений я ждал его и дарил цветы с признаниями. Каждый раз получал вежливую улыбку и ни одного намека на ответную симпатию. Я был сильно старше него и был «одним из». Может быть, поэтому он не воспринимал меня всерьез. Но я был без памяти влюблен. Я ни о чем не просил и ничего не ждал, только каждый раз в записке оставлял свой номер и спрашивал что-то новое: «Сходим в кино?», «Поиграем в снежки?», «Покатаемся?», «Прогуляемся?», «Поболтаем?», «Поужинаем?» На тридцать шестой записке он сдался. И согласился со мной погулять. Больше мы не расставались, – закончив свою исповедь, он тепло улыбнулся. – Дарэлл пошел по моим стопам. Он тоже влюбился в человека с экрана. И тоже его добился, – сказал он, победно взглянув на меня. – Кстати, я позвал вас для того, чтобы сказать, что он вам отказал.       Сердце ушло в пятки, а с лица схлынула кровь. Не то чтобы я не предполагал подобного исхода, даже, кажется, какой-то частью души ждал его. Боялся, но ждал. И все же… И все же я надеялся на согласие. На ответный подарок. На застегнутый на запястье браслет. На счастливое «Да!» на свадьбе… На улыбки, предназначенные только для меня. На взгляды, обращенные только ко мне. На любовь, отданную только мне.       Но Дар мне отказал?..       Торенс точно именно это имел в виду?.. Он столь подробно рассказывал мне о своем прошлом, воспоминания о котором, вероятно, приносили ему немало боли… для того, чтобы сказать, что Дар мне отказал?..       – Тому вам, кто делал ему сваточные дары, я имею в виду, – уточнил он, и я заново научился дышать. Это был не отказ. Это было согласие! – Не потому, что они ему не понравились, а потому, что, несмотря на то, что они ему понравились, он все равно выбрал вас – Мартина Моралеса.       Сердце снова забилось в груди, в этот раз куда чаще, чем прежде.       – Услышав, что к нему сватаетесь именно вы, он, естественно, дал свое согласие и передал вам свой подарок, – Торенс достал из внутреннего кармана пиджака продолговатую коробочку и положил ее на столик между нами. – Прошу, примите его. Надеюсь, вам понравится, ведь он приготовил его уже очень давно.       Я несмело протянул руку к коробочке: темно-серой, с красивым атласным серебряным бантом. Осторожно развязав бант, стараясь не повредить ленте, я снял крышку и изумленно уставился на ее содержимое. Внутри оказался галстук – под стать упаковке – темно-серый с искусно выполненной серебряной вышивкой. Такие не продавались в магазинах, их если и делали, то на заказ, и то я ни от кого не слышал о подобном и ни у кого не видел. Не было сомнений, что расшит этот галстук был вручную. И сделано это было явно не за один вечер.       Я вытащил мягкую ленту наружу и провел по вышивке пальцами, наслаждаясь ее рельефом и ажурностью. Незаметно принюхался, глубоко втянув воздух носом в надежде ощутить хотя бы легкий отголосок природного аромата его создателя, но потерпел неудачу: его запах, если и был на этом галстуке, полностью улетучился, не оставив о себе даже воспоминания.       – Изумительная работа… – оценил я подарок. – Вы видели?       – Увы, нет, – Торенс с любопытством протянул руку, и я передал ему работу его сына. – Красиво, – сказал он.       – Бесценный подарок, – восхитился я, принимая его назад.       – Очень рад, что вам понравилось, я передам сыну, – пообещал Торенс. Я кивнул и вернул галстук на место.       – Полагаю… теперь мы можем выбрать дату помолвки? – спросил я, подняв на своего собеседника глаза.       – А я полагаю, что смысла оттягивать это событие нет? – ответил он вопросом на вопрос. – Тем более, что ваши родители по счастливой случайности оказались в столице.       – Полностью согласен, – я кивнул.       – Послезавтра вечером состоится официальное закрытие его выставки. Дар еще не был на ней, мы договорились, что он приедет с самого утра, чтобы на все посмотреть. Помолвку можно было бы устроить прямо в галерее. Ему бы это понравилось.       Я кивнул, даже не раздумывая: идея провести помолвку вне дома, в галерее с его картинами, показалась мне идеальной: Торенсу было бы гораздо удобней все организовать без страха быть пойманным с поличным, однако, я не мог не сомневаться, успеет ли он…       – Прошу, не подумайте, что я сомневаюсь в ваших способностях, мистер Ньюэлл, но вы успеете все подготовить?.. – спросил я осторожно. – Я не о цветах и угощениях даже говорю, а о священнике.       – Отец Николас из храма Святого Георгия является духовником нашей семьи, он предупрежден о том, что в ближайшее время может состояться помолвка Дара, и уже заранее дал свое согласие на проведение церемонии. Мне осталось лишь сообщить ему о дате. А цветы и угощения, сами понимаете, вообще не проблема.       – Что ж, если так… – других сомнений у меня не было: костюм уже был готов, помолвочные браслеты куплены, а большего на помолвке от меня и не требовалось, разве что присутствие. – Только назовите время.       – Полагаю, вы можете приехать к половине десятого. Думаю, к этому моменту все уже будет готово, – он благодушно улыбнулся.       – Благодарю.       Мы замолчали. Я раздумывал о том, как помягче спросить о выкупе, он тоже – судя по выражению его лица – был чем-то озадачен.       – Мартин, я должен предупредить вас кое о чем, – сказал Торенс негромко, и я обратился в слух. – Мой сын является чистым омегой, и его запах… Я его практически не ощущаю, но догадываюсь, что он способен свести с ума, поэтому, пожалуйста, наденьте фильтры.       – Конечно, – я кивнул: об этом можно было и не напоминать.       – Прошу, отнеситесь к этому серьезно, – Торенс как-то замешкался, прежде чем продолжить: – У Дара есть телохранители. Где он, там и они, всегда. В случае опасности они будут защищать его даже ценой своих жизней, так что будут применять силу. Они обучены работать мягко, но должен предупредить, что у них есть лицензия на убийство. Дар этого не знает, но им уже доводилось не единожды пускать кровь.       – Ему что-то угрожает? – спросил я, холодея.       – Ему угрожают несдержанные альфы, и только. К сожалению, иногда они слетают с катушек.       – Я вас услышал, мистер Ньюэлл, можете не беспокоиться: ни с моей стороны, ни со стороны моей семьи и друзей вам нечего опасаться.       – Я опасаюсь не вас, Мартин, а за вас, – поправил меня Торенс.       – Я вас понял, – я понятливо кивнул. Его намеки были весьма прозрачными и в уточнениях не нуждались. И теперь, когда его неловкая тема себя исчерпала, настало время моей. – Мистер Ньюэлл, я так понимаю, остался еще только один неразрешенный вопрос? Мы ведь договорились соблюсти все формальности.       Торенс помешкал, прежде чем кивнуть:       – Вы о выкупе?.. Насколько помню, я говорил, что сваточных даров будет более чем достаточно.       – Не люблю половинчатых решений. Просто назовите сумму выкупа. Завтра же его доставят вам на дом.       – М-м-м… Мартин, так вышло, что я не интересовался подобным вопросом… – сказал он неуверенно. – Я ведь изначально… – он замялся.       – Изначально планировали просто отдать мне его в качестве второго мужа? – подсказал я, и он кивнул:       – Мне нужно спросить у знакомых.       – Я подожду.       Я предполагал, что ему потребуется совершить несколько звонков, но Торенс ограничился отправкой сообщений.       – В качестве компенсации за ожидание могу предложить испеченные Даром кексы.       – О, – только и выговорил я, почувствовав, как сердце предательски дрогнуло.       – Насколько я помню, вы любите сладкое, – Торенс поднялся со своего места и открыл спрятанный в стеллаже с книгами мини-холодильник, после чего достал из него картонную коробочку, которая уже через несколько секунд оказалась на столике передо мной.       – Даже очень, – ответил я, с интересом смотря на предложенное.       – Тогда угощайтесь.       – Благодарю, – я протянул руку к коробке и, приподняв крышку, обнаружил внутри шесть шоколадных кексов, украшенных взбитыми сливками, аппетитными дольками клубники и ягодами голубики. – Везет же вам, – оценил я, не сдержавшись. Торенс засмеялся:       – Полагаю, скоро так везти будет именно вам, а мне нечто подобное будет доставаться только по праздникам.       Я улыбнулся, доставая один кекс и с удовольствием откусывая от него кусочек.       – Очень вкусно, мистер Ньюэлл. Спасибо, что поделились.       – Очень рассчитываю, что вы будете делиться со мной его стряпней после свадьбы.       – Обязательно, – пообещал я, доедая кекс в два укуса.       Телефон Торенса тренькнул, оповещая о полученном сообщении.       – Мой друг ответил, – сказал он, выключая экран. – Полагаю, эта сумма не станет для вас неподъемной. Пятьдесят миллионов, мистер Моралес.       Пятьдесят миллионов единиц были большой суммой. Но не настолько, чтобы падать в обморок, услышав ее. Откровенно говоря, не зная цен, я ожидал цифры минимум в десять раз больше.       – Как я и сказал, завтра всю сумму привезут к вам домой, – сказал я. Можно было закругляться и уходить: Торенсу наверняка требовалось еще сделать массу вещей перед помолвкой, а мне необходимо было наконец-то вернуться к работе. – Не буду вас дольше задерживать. Очень рад, что мы договорились.       – Я тоже очень рад, Мартин. Возьмите с собой, угостите родителей, – кивнул Торенс на оставшиеся кексы.       – Вам не оставить?.. – спросил я.       – На мое счастье, Дар пока что все еще ждет меня у нас дома, – сказал он, негромко засмеявшись.       – Что ж, спасибо. Родители будут рады, – сказал я, собирая свои подарки. – До встречи в субботу, мистер Ньюэлл.       – До встречи, Мартин.       pov Майкл Грейс       Семья Грейсов, в которой я родился, была самой известной потомственной чистой семьей планеты и по праву считалась самой древней семьей, сохранившей и тщательно оберегавшей традицию воспитания детей-омег в чистоте с самых пеленок. Кроме этого, семья Грейсов была, пожалуй, одной из самых богатых семей благодаря огромным выкупам за молодых женихов, а также тому, что в качестве супругов для детей-омег выбирали исключительно баснословно богатых людей. Да и кто еще мог позволить себе заплатить за жениха выкуп в золоте весом со взрослую лошадь?.. А три лошади? Шесть лошадей?.. Аппетиты Грейсов росли с каждым годом, столетие за столетием. Что тогда, несколько веков назад, что сейчас, чистые омеги нашей семьи стоили баснословно дорого, дороже всех остальных, и родители могли заламывать цену за своих детей едва ли не до бесконечности. За меня, к примеру, сейчас просили сто миллионов единиц – цену неплохой яхты или небольшого частного самолета. Неоправданно много для одной лишь девственности, как я считал, но кто меня спрашивал? У альф, вероятно, были причины на то, чтобы отдавать столько денег за одно это удовольствие. Меня они не особо интересовали.       У Грейсов почти всегда рождались омеги, и это было счастьем. В то время, как все остальные семьи испокон веков молили всех богов о рождении альф, в семье Грейсов принято было радоваться только омегам, а рождение альфы в семье считалось едва ли не катастрофой и совершенно точно пустой тратой времени по вынашиванию. Альфы-Грейсы, которые время от времени все же появлялись в моей семье, теряли связь с основной ветвью и отделялись, образуя свои, побочные ветви, их дети, даже омеги и даже чистые, были на порядок менее привлекательными в глазах потенциальных женихов-альф, чем дети основной ветви, к которой я и принадлежал, и стоили значительно дешевле. К слову, побочные ветви семейного древа Грейсов довольно быстро отпадали, а их имена очень скоро забывались, в отличие от имен предков и потомков основной семьи, чьи портреты украшали бесконечные залы, коридоры и лестницы главной фамильной резиденции, в которой сейчас жил самый старый Грейс – мой прадедушка.       Омеги-Грейсы никогда не брали фамилии супругов после замужества, продолжая линию своих родовитых предков. Я был Грейсом и, независимо от того, кем бы стал мой жених, пусть и даже самим монархом, я остался бы Грейсом даже после вступления с ним в брак. Я продолжил бы свою линию, родив супругу детей-омег и прервав таким образом его собственную монаршую ветвь. По этой причине наследные принцы и первые продолжатели родов крайне редко брали Грейсов в мужья, хотя и довольно часто к ним сватались. А вот не наследные принцы и младшие сыновья-альфы самых именитых родов выстраивались за ними в очередь на протяжении всей истории.       Молодых омег начинали пристраивать в хорошие руки, начиная с шестнадцати лет, и сделать это следовало до восемнадцати, ведь залежалый товар считался уже не таким привлекательным и ценным. Грейсы, не вышедшие замуж до совершеннолетия, считались позором семьи, их очень быстро забывали и стирали с родословных гобеленов. Нельзя было, конечно, слишком торопиться с выбором, но и затягивать этот процесс было чревато.       А еще Грейсы никогда не вступали в брак по любви. Всегда только по расчету, только за очень состоятельных альф. Любовь приходила к ним позже, уже в браке. Или не приходила вовсе, кому как повезет.       Моему родителю, например, повезло полюбить его супруга, хотя эта любовь и не мешала ему вить из него веревки, чему он очень охотно и увлеченно учил нас с Максом и Митчем, моими младшими братьями.       Мой отец, как и положено альфе, впервые вдохнувшему аромат чистого омеги, был без памяти в него влюблен и позволял ему делать все, что заблагорассудится, прощая любые шалости и ошибки и не видя никаких недостатков его характера, даже самых очевидных.       Мне это казалось… диким. Я хорошо знал своего отца, не раз видел его в моменты бешенства, неудержимого гнева или небольшой, едва зародившейся злости. В такие моменты рядом с ним было страшно даже стоять. Он внушал ужас. Он не кричал. Не швырялся предметами. Но он был страшен: даже его холодный ровный голос заставлял мурашки бегать по коже целыми стаями. Он мог наказывать своих подчиненных за малейшие проступки, лишать премий за неопрятный внешний вид, заставлять работать во внерабочее время, и он же… растекался перед папой безвольной лужицей, словно пес, бесконечно находящийся в ожидании своей порции ласки от любимого хозяина. Это было жутко. Я не мог это принять. Хотя Максу, недавно справившему свой двенадцатый день рождения, все это было весьма даже по душе, и к подобным папиным наставлениям он относился с максимальным вниманием, в отличие от всего остального.       – Ох, ну не хочу я играть на этом чертовом фортепиано! – канючил он, с самого утра сидя за роялем посреди нашей гостиной вместе со своим учителем, мистером Маккини.       У юных омег-Грейсов было плотное расписание даже летом: нельзя было пропускать ни уроков музыки, ни верховой езды, ни истории: за прогулы папа страшно нас ругал и крайне жестоко наказывал, лишая всяческих «плюшек» вроде телефона, интернета или телевизора. Страдать без этих благ цивилизации никому не хотелось, поэтому чаще всего мы вели себя хорошо.       Мне в принципе уже повезло пережить этот жуткий подростковый период и теперь быть вправе слоняться без дела, выбирая себе жениха, чем я, к слову, занимался весьма неохотно.       – Я есть хочу, а не играть! Можно мне уже поесть?.. – ныл Макс, пока слуги накрывали стол для завтрака в соседней столовой, где на главном стуле восседал мой отец, Роберт Берроуз, и нервно постукивал пальцами по колену. Обычно он не вмешивался в процесс воспитания своих детей, но все же периодически бросал колкие комментарии в чей-либо адрес, если кто-то его слишком уж сильно расстраивал. Например, вот таким поведением: отсутствием прилежности и послушания, а потому Макс, ноя прямо перед ним, здорово рисковал получить нравоучительных люлей.       – Максвелл, пожалуйста, повторите этот этюд еще один раз, и я вас отпущу, – произнес мистер Маккини терпеливо: хладнокровный бета уже давно привык к подобным выкрутасам своего подопечного, и его было крайне трудно хоть чем-нибудь пронять.       Смирившись со своей горькой участью, Макс вернул пальцы на клавиши и принялся играть. Получалось у него здорово: несмотря на всю его природную лень и показную нелюбовь к музыке, играл он для его возраста действительно хорошо.       – Я тоже кушать хочу… – пожаловался сидевший на диванчике рядом со мной и листавший книжку Митч, и Макс сбился, принявшись вполголоса костерить его:       – Не «кушать», а «есть»!       – Все равно хочу!       – Хотя бы говори это грамотно!!!       – Не шумите… – послышалось от парадной лестницы. – У меня опять мигрень начинается… – папа спускался на первый этаж, грациозно ступая по ступенькам и держась одной рукой за перила, другой – за голову. Он был бледен и выглядел нездоровым, хотя умудрился не потерять при этом ни капли своей аристократической красоты и природного очарования.       Отец мигом поднялся со своего стула и в мгновение ока очутился рядом с ним, встречая его у подножья лестницы.       – Может, вернешься в постель и еще поспишь?.. – спросил он, наклонившись и нежно поцеловав папу в висок. В такие моменты – хотя далеко не только в такие, а вообще всегда, когда дело касалось моего родителя – жесткий и требовательный по отношению к другим отец превращался в нежного и заботливого супруга, чем папа нагло и без каких-либо угрызений совести пользовался день ото дня.       – Позавтракаю с вами и прилягу, – папа страдальчески похлопал отца по щеке и оглядел уже накрытый стол.       – Майкл, налей мне кофе, пожалуйста.       Ослушаться Константина Грейса было преступлением, за которое наказывали долгими и нудными нравоучительными лекциями, причем, сразу со стороны обоих родителей, слушать их было поистине невыносимо, так что легче было выполнять все, что он говорил, поэтому я поднялся с насиженного места на диване и принялся готовить для него кофе – ровно две трети кружки эспрессо, еще одна треть сливок да чайная ложка сахара – ни больше ни меньше.       – Спасибо, родной, – заняв свое место за столом, папа благодарно принял кружку с кофе и, принявшись размешивать в ней сахар, строго посмотрел на Макса, успевшего на пару с Митчем усесться за стол и приняться набивать свои тарелки едой:       – А где зелень на твоей тарелке? – спросил он неодобрительно. – Зелени побольше положи, а хлеба поменьше! Растолстеешь, что мне с тобой делать?..       – Ну па-а-ап… – Макс снова принялся показушно ныть. – Я все утро играл на фортепиано, можно мне хотя бы поесть спокойно в тишине?..       – Поешь петрушки, никто тебе и слова не скажет, – настаивал на своем папа, и Максу под его угнетающим взглядом пришлось послушаться: он добавил на свою тарелку несколько кусочков сладкого перца и огурцов.       Папа перевел свой взгляд на третьего сына и гневно воскликнул:       – Митч! А ну прекрати ковыряться в тарелке! Ешь, как подобает! – братишка вздрогнул и прекратил выковыривать кусочки бекона из своего омлета, живо отправив целый его кусок себе в рот. – Кого я вырастил… Позор на мою голову… Что скажут мои предки, когда я попаду на небеса?..       – Ну-ну, – отец ободряюще погладил папу по плечу. – Он просто маленький. Майкл таким же был.       – Ох, – папа горестно вздохнул. – Дорогой, моя головная боль не проходит, а только усиливается… Я отменю все свои планы на день, но как быть с ужином у твоих родителей?..       «Ах, вот откуда у него мигрень!» – пронеслось у меня в голове, и я едва сдержался, чтобы не рассмеяться.       – Ничего страшного, любимый, я все отменю, – решительно сказал отец. – Поедем к ним в другой раз.       – Ох, спасибо… – папа протянул к нему ладонь и, взяв его руку в свою, поднес ее к губам, чтобы оставить на его запястье несколько поцелуев. – Извини меня.       – Ничего страшного, ты не виноват, – отец провел пальцами по его щеке и продолжил завтракать.       Да, папа отлично умел вить из своего супруга веревки и своим примером учил тому же своих детей. Я не был в особом восторге от подобных его выходок, хотя Макс находил их познавательными, и, возможно, именно из-за этого я на самом деле не особо-то и горел желанием провести всю свою жизнь в браке с альфой, а потому и затягивал с принятием решения по поводу возможного жениха, хотя и понимал, что времени остается все меньше и меньше.       Когда отец уехал, лицо папы внезапно утратило любые признаки болезни, и на его щеках как по волшебству вновь проявилась краска. Он был все еще молод и красив, очень красив, как и любой Грейс, от какого бы уродливого альфы он ни был рожден. Папа был высоким и стройным, несмотря на имеющихся в его биографии троих детей. Он следил за собой, тратил на свою внешность миллионы единиц в год, нисколько этого не стеснялся и был очень высокого мнения о себе. К слову, не без причин.       – Майкл, – строго посмотрел он на меня.       – Да, пап?..       – Почему ты так одет?       – Как?..       – Неряшливо, вот как! – папа раздраженно наклонился ко мне и принялся поправлять мою рубашку. – Не могу на это смотреть, ты себя в зеркале-то видел?.. Прежде чем сесть за стол, мог бы озаботиться своим внешним видом.       – Да-да…       – Макс! – похоже, сегодня всем должно было достаться на орехи, и не по одному разу. – Сядь ровно!       Обругав нас, папа наконец принялся за еду. При отце он положил себе на тарелку три кусочка сыра, теперь же – и тост, и омлет, и много зелени. У него явно был превосходный аппетит. И ни следа былой мигрени.       – Какие у вас планы на день? – спросил он, оглядывая нас с братьями по очереди.       – Я-я! – восьмилетний обожающий папу Митч тянул вверх свою ручку.       – Да, милый? – папа ласково улыбнулся младшему сыну, мигом забыв о том, что еще недавно ругал его за отсутствие манер.       – Утром у меня уроки рисования и пения, а после обеда – иностранные языки и чтение, – проговорил братишка, загибая пальцы.       – О, замечательно, какой насыщенный день тебя ждет. Не забудь нарисовать для папы картинку, хорошо?.. Макс?       – У меня по расписанию с утра история и литература, – ответил тот тоскливо, – а после обеда – теннис и поездка к Льюису, – сказал он куда более оживленно.       – Нет, к Льюису ты не поедешь, что-то я не услышал ничего о верховой езде в твоем расписании. Как и вчера. И позавчера тоже.       – Ну па-ап…       – Нет, я сказал, – строго ответил папа. – Займись верховой ездой. Пока погода такая замечательная. Микки? – папа повернулся ко мне.       – Кхм, – я кашлянул в кулак, принявшись судорожно соображать, чем бы заняться. – Почитаю?..       – И все?..       – На виолончели поиграю?       – И?       – Может, Дар придет?       – О, это было бы чудесно, – произнес папа намного более радостным тоном, чем за весь сегодняшний разговор. Кого-кого, а Дара он обожал больше всех своих детей вместе взятых. – Я давно его не видел.       – Но вы виделись на прошлой неделе… – напомнил я.       – Это было давно, я по нему соскучился, обычно он приносит что-нибудь вкусненькое или печет что-то на нашей кухне, мне его не хватает.       В такие моменты я всегда задавался вопросом, как же так вышло, что имея троих собственных сыновей, совершенно чужого Дара папа любил больше них всех. Увы, это было для меня загадкой.       Дар действительно приехал, ближе к обеду. В неизменном сопровождении Скотта и Ская он прошествовал от ворот до дверей нашего дома и, привычно пропустив Скотта осматривать наше жилье на предмет нахождения здесь альф, бросился мне на шею:       – Майкл! Майкл, это Мартин!       – Что?.. – не понял я, чувствуя, как крепко руки друга сжимают мою шею.       – Это Мартин сватается ко мне! – Дар отстранился, заглядывая мне в глаза. – Мартин Моралес! Это его сваточные дары я получал!       – Что?.. – спросил я растерянно. – Не может быть… Да ты шутишь… – я даже скривился, представив, что это могло бы быть правдой.       – Я не шучу! Представляешь? Нет, ты представляешь?!       – Нет, не представляю… – произнес я ошеломленно, все еще не веря в то, что услышал. – Как это вообще мог оказаться Мартин Моралес?.. Ты же говорил, он нашел себе кого-то…       – Меня! – радостно ответил Дар. – Меня он нашел!       Я как-то неловко рассмеялся:       – Боги, не видел тебя таким счастливым уже… Да с того момента, как этот гад занял все твои мысли! Удивительно, что и поводом для веселья сейчас тоже стал он…       – Что за повод для веселья? – заинтересовался папа, выглядывая с кухни.       – Мистер Грейс, ко мне сватается Мартин Моралес! – оставив меня с моими сумбурными мыслями в голове в покое, Дар бросился к папе.       – О-о-о, правда?.. – тот тоже был и удивлен, и растерян, но гораздо быстрее взял себя в руки. – Это замечательная новость! Дар, я тебя поздравляю!       – Спасибо!       Они принялись обниматься, а я скептически покачал головой:       – Может, он не так уж и плох?.. – пробормотал я задумчиво. – Его сваточные дары были не такими уж и отвратными… Ох, он даже меня ими подкупил… – пробубнил я горько. – Какой же он коварный! Как это вообще мог оказаться Мартин Моралес?.. Ума не приложу…       Вернувшийся после осмотра Скотт негромко хмыкнул, но я все равно услышал.       – И вы это с самого начала знали? – спросил я, обернувшись к застывшим у двери близнецам. Скай кивнул, а Скотт негромко ответил:       – Конечно.       – Зачем же вы сказали ему, что Мартин с кем-то встречался?       – Ошиблись.       Ошиблись они. Дар из-за их ошибки все глаза выплакал.       – И что, у них скоро помолвка? – спросил я, переведя взгляд с одного близнеца на другого. Скай небрежно пожал плечами, Скотт же сказал:       – Мы пока не знаем.       Мы редко разговаривали, но из двоих братьев именно он охотнее вступал со мной в диалог, может, из-за этого старший близнец нравился мне немного больше младшего. И еще мне нравились его косички. А еще…       – А ответный дар он уже сделал?       Скай вновь кивнул.       – И что же это было?       – Кто же знает? – Скотт слегка улыбнулся, краешком губ, и я почувствовал, как в груди что-то шевельнулось. А, может, не в груди. Может, это были те самые «бабочки в животе», о которых так часто писали в бульварных романах?..       …мне нравилось, когда он улыбался.       Почувствовав, как кровь приливает к щекам, я быстро развернулся и ушел искать Дара и папу: те уже увлеченно что-то готовили вдвоем на нашей кухне. Было похоже, что папа на радостях решил осчастливить всех нас своим фирменным рыбным пирогом, которым баловал нашу семью крайне редко. Я тоже к ним присоединился, так что втроем мы довольно быстро отправили его в духовку и собрались за столом.       – Ты ведь уже отправил ему ответный дар? Что подарил? – спросил я с интересом.       – Галстук, – ответил Дар, сидевший напротив меня рядышком с папой. Он размешивал в кружке сахар и с интересом смотрел на румяные блинчики, приготовленные нашим поваром как раз к полднику.       – И все? – спросил я скептически.       – Нужно было что-то еще?.. – спросил Дар растерянно и перевел глаза на папу.       – Нет, милый, этого более чем достаточно, – папа одобрительно погладил Дара по голове. – Не нужно давать ему лишнего повода думать, что он значит для тебя слишком много.       – Да он и так знает, – пожал я плечами. – Я и думал, что Дар ему весь свой шкаф с галстуками отправит. Или весь свой гардероб. Вместе с собой.       – Ну, я… – Дар зарделся и упер взгляд в стол. – Хочу подарить их ему, когда буду рядом. Чтобы увидеть, нравится ему или нет.       – Ох, – папа романтично вздохнул. Почему-то каждый раз, когда он видел такого – влюбленного – Дара, он терял весь свой скептицизм и надменность. – Любовь… Хотел бы я сказать: «Дар, когда он попросит твоей руки, не соглашайся слишком быстро, чтобы не продешевить», но вот смотрю на тебя, и понимаю, что эта твоя искренняя честность никого не оставит равнодушным, даже самого отъявленного сухаря, а Мартин совершенно точно к ним не относится. Он будет очень сильно любить тебя. Так что позволь ему это и люби в ответ. Так же пылко.       Дар совсем уж покраснел, до корней волос, и несмело улыбался.       – Спасибо, папа Тин.       – Ох, мне бы такого сына, – папа притянул Дара к себе и принялся наглаживать его по голове.       – У тебя своих трое… – проговорил я негромко, но он сделал вид, что не услышал.       – Дар, твой костюм для помолвки готов? – спросил он.       – Да, вот только… – Дар стушевался и, казалось, немного расстроился. – Похоже, придется заказывать его снова.       – Что? Почему? – спросили мы с папой одновременно.       – Послезавтра последний день выставки, а я на ней до сих пор не был. Мы с отцом договорились посетить ее утром, до открытия, он пригласил фотографа, а я об этом совсем забыл, так что мне срочно понадобился новый костюм, я хотел пойти в каком-нибудь из старых, у меня их много, но отец настоял на том, чтобы я непременно надел новый, так что…       – Ну тогда ты по адресу пришел, у меня… – начал было я, но получил увесистый пинок под столом и едва сдержался, чтобы не охнуть. Дар с надеждой смотрел на меня, ожидая, что я скажу, а папа корчил мне рожи, пытаясь до меня что-то донести, и тогда до меня наконец дошло, что, вероятнее всего, помолвка Мартина и Дара была назначена как раз именно на это утро, иначе зачем бы мистеру Ньюэллу заставлять Дара надевать в этот день костюм для помолвки?.. Вот я тупой!       – …у меня был новый костюм, вот только… – я растерянно посмотрел на папу, надеясь, что он поможет, и не ошибся:       – Ты про тот, на который Митч случайно тюбик с маслом пролил? Боюсь, я уже давно его выбросил. Дар, не переживай. Сразу же после выставки заедешь к Марко и закажешь новый костюм.       – Да, думаю, я так и сделаю. Этот костюм очень красивый. Я примерил его в ателье и больше не надевал, но он очень хорошо на мне смотрится. Только я не могу решить, какой галстук выбрать.       – Пф, нашел, о чем думать. Бери тот, который предназначался в пару к тому, что ты Мартину подарил, – сказал я и с опозданием прикусил себе язык, одновременно с этим получая второй, еще более ощутимый, пинок под столом и едва сдержав болезненный стон.       – Почему?.. – спросил Дар удивленно, а я снова устремил панический взгляд на папу.       – Так это были парные галстуки? – спросил тот.       – Да, я… сделал несколько парных, ну вроде как на помолвку, на свадьбу… Но я ведь никогда не узнаю, когда моя помолвка, хотя Мартин, как я надеюсь, наденет именно мой галстук на нее. Было бы здорово, конечно, если бы у нас был ансамбль…       – Не стоит его прятать. Если ты подарил один Мартину, вероятно, он очень красивый, да? – Дар кивнул:       – Да, и к моему костюму он очень подходит.       – А, значит, будет отлично смотреться на фотографиях. Ты прав, тебе не узнать о дате помолвки, можно лишь догадываться и мечтать, как было когда-то у меня, а мне пришлось ждать помолвку целых три недели! К их концу я так извелся, что на самой помолвке чуть не сказал «нет»! И в итоге твой галстук, возможно, так и будет пылиться в шкафу без дела, а так ты запечатлеешь его на фотографиях.       – Думаю, вы правы. В конце концов, я ведь надену костюм, который предназначался для помолвки, так что и галстук должен ему соответствовать.       – Верно! – удовлетворившись тем, как удачно прошел разговор, папа принялся ровными, медитирующими движениями размазывать варенье по своему блинчику.       – Папа Тин… – начал Дар неуверенно. – Я хотел спросить… Вы ведь уже через это проходили… Я… Вы знаете, что я люблю Мартина уже давно, и теперь он проявляет ко мне знаки внимания, но мы ведь до сих пор не виделись, вдруг… Вдруг я не оправдаю его ожиданий и он так и не полюбит меня?.. Что мне тогда делать?..       – О, милый, это практически невозможно, – сказал папа, забыв про свой блинчик. – Просто поверь мне. Мартин не сможет перед тобой устоять. Ты нежный и кроткий, альфы таких любят. Не то что Майкл с его кошмарным характером, которого от одинокой старости спасет только чистота его тела и сохраненный запах.       Я уязвленно фыркнул.       – Я серьезно, альфы, конечно, все очень разные и им нравятся разные омеги, и все же те альфы, которые хоть чего-то да стоят, предпочитают таких омег, как ты, Дар. Нежных и любящих.       – Ты-то, конечно, и нежный, и любящий… – сказал я негромко, за что получил третий пинок под столом, самый увесистый и болезненный, от которого искры из глаз посыпались вместе с проступившими на веках слезами.       – Как бы то ни было, у Мартина просто нет шансов, – продолжил папа свою мысль как ни в чем не бывало. – К тому же он влюбчив, что тоже сыграет тебе на руку. Если уж мой супруг, прославившийся своим чопорным нравом и каменным сердцем, влюбился в меня без памяти, что уж говорить о вас с Мартином?..       – М-м-м… – Дар уткнул взгляд в свою чашку с чаем, о чем-то напряженно размышляя. – А можно еще один вопрос?..       – Конечно, милый. Спрашивай о чем угодно. Даже про первую брачную ночь можешь спросить, если тебе интересно, – разрешил папа, и мы с Даром едва не поперхнулись.       – Нет, я… Я хотел… Кхм. Почему вы согласились на брак с мистером Берроузом, если он, как вы сами сказали, был… далеко не самым романтичным альфой?..       – Что ж… Это, конечно, дела уже давно минувших лет… – начал было папа, но я его перебил:       – Он просто был очень богат. Богаче всех остальных претендентов, верно?..       Как ни странно, папа ни на мгновение не растерялся и не почувствовал себя хоть сколько-нибудь уязвленным:       – Да, и он был едва ли не единственным, кто был в состоянии заплатить за меня запрошенный родителями выкуп, а он был очень высоким, Майкл, выше твоего, поскольку я был единственным ребенком в семье. И, кроме того… он делал мне замечательные подарки.       – Правда? – заинтересовался Дар. – Какие?       – Эм, как я и сказал, романтики в нем не было ни грамма, так что его сваточные дары носили исключительно практичный характер. Первой стала скрипка…       Дар ахнул:       – Неужели Страдивари..?       Я же фыркнул:       – Серьезно? Всего лишь скрипка?.. Подумаешь…       – Всего лишь?! – возмутились они оба.       – Подумаешь?! Это же скрипка Страдивари!       Я пожал плечами: моим музыкальным инструментом была виолончель, а все остальные мне были не особо-то и интересны.       – Ладно-ладно, я понял, скрипка Страдивари, очень ценная, и ты на нее, понятное дело, купился, поскольку сам скрипач… – «А не потому ли он так сильно любит Дара, что тот тоже играет на скрипке?..» Ни я, ни мои младшие братья не выбрали этот музыкальный инструмент для профессиональной игры.       – Будь ты «скрипачом» – и сам бы купился, – сказал папа ровно. – Сопляк, ничего ты не понимаешь.       – А второй и третий дары? – спросил Дар с любопытством.       – Вторым стало полотно руки Ван Гога, находившееся в коллекции его семьи на протяжении нескольких десятков лет, вон то, – папа указал пальцем на висевшую на стене картину с подсолнухами.       – Ох… – Дар ахнул, я тоже открыл рот от удивления: об этом мне слышать еще не приходилось.       – А третьим – дорогущий автомобиль, он теперь стоит у нас в гараже и бережно полируется раз в месяц.       – Сколько же денег он влил в тебя еще до свадьбы?.. – проговорил я удивленно, вспомнив, о какой именно машине шла речь – шикарном Porsche 959, действительно бережно хранимом в нашем гараже.       – Еще до помолвки, Майкл, – уточнил папа, – тебе столько и не снилось. И ты вряд ли столько получишь. Ты не настолько хорош.       – Почему это?! – спросил я возмущенно. – Я божественно красив! Сам отец об этом говорил!       – Он это говорил, чтобы тебя утешить, – папа хмыкнул.       – Да все ты врешь! – я вскочил на ноги. – Ты омега и ничего в этом не понимаешь! Дар, скажи, я ведь красивый?       Тот открыл было рот, чтобы ответить, но не успел:       – Но Дар тоже омега, – напомнил папа бесстрастно.       – Тогда… Тогда я близнецов спрошу! Они же беты, их мнение будет беспристрастным, верно?..       Выйдя в прихожую, я встал перед Скоттом и Скаем и выпалил:       – Я же красивый, да? Красивый?!       Скай отвел глаза, делая вид, что вопрос был адресован не ему, Скотт неловко улыбнулся:       – Ты ведь не ждешь честный ответ, правда?..       – Да что с вами со всеми не так?! – моему негодованию просто не было предела. Я развернулся и бросился на улицу, надеясь, что легкий летний ветерок меня хоть немного успокоит.       «Все Грейсы рождаются красивыми».       Это было аксиомой, не требующей доказательств. Так было всегда. Так будет всегда. И я совершенно точно был красив. Абсолютно точно!!!       «Да он просто завидует, – подумалось мне. – Тому, что я моложе и, конечно же, намного красивей него!»       Прогуливаясь по территории, я даже забыл, что у меня вообще-то был гость, и вспомнил о нем, только когда он меня наконец догнал спустя несколько минут, которых хватило, чтобы немного успокоиться.       – Быстро же ты ходишь… – Дар запыхался, и я почувствовал себя виноватым перед ним: в конце концов, приехал он ко мне, а не к папе на блины.       – Извини, я что-то немного голову потерял.       – Ничего. Думаю, мне бы тоже было неприятно, если бы папа сказал, что не такой уж я красивый, как мне всегда казалось. Но, вообще-то, ты первый начал его задевать. Он просто обиделся.       – Знаю, – я кивнул. – Я не хотел, просто так вышло. Итого, я расстроился, что обидел его, что он обидел меня в ответ, да еще и Скотт…       – Скотт?.. – Дар удивленно приподнял брови.       – Ты не слышал, что он сказал?.. Что не сказал бы правду, что не такой уж я и привлекательный.       – М-м-м… – Дар задумался. – Думаю, тут дело в другом… Скотт бета. И недавно он признался мне, что, несмотря на то, что ему по большому счету не важен пол партнера, сам он все же предпочитает омег.       – Омег?.. – я почувствовал, как сердце сбилось с привычного ритма, а потом забилось быстро-быстро.       Дар кивнул:       – Да, и поэтому, признавшись, что ты привлекателен в его глазах, он мог выставить себя не в лучшем свете. Передо мной, например, ведь я знаю о нем то, чего знать не следовало. Да и твой папа мог понять его слова неправильно. И сделав неверные выводы, он мог что-то передать моему отцу, и тогда Скотт мог бы лишиться работы. Какой еще ответ ты от него ожидал? Он выбрал максимально корректный и безопасный.       – Ясно… – я кивнул. – Теперь понятно.       – Скотт, как и Скай, может показаться излишне грубым, но на самом деле они оба очень добрые, – добавил Дар. – Заботятся обо мне и поддерживают.       – Да уж, не то что мои два чурбана. Только и делают, что нудят, никаких развлечений, – пожаловался я в очередной раз.       – Они твои телохранители, они должны не развлекать тебя, а защищать, – сказал Дар назидательно.       – Ой, да от кого меня защищать?.. Кому я вообще нужен? Я же, видите ли, не такой красивый, как папа.       – Это неправда, – Дар улыбнулся. – Ты знаешь, что это неправда. И я знаю. И вообще все знают. Все Грейсы красивы. Один красивей другого. Это известно всем.       – Может, я и красивый, но у меня, видите ли, характер не ахти.       – У тебя замечательный характер. Ты просто немного цундэрэ.       – Что?! – я даже подскочил на месте от возмущения. – Я не цундэрэ!!!       – Не переживай ты так, я уверен, многим альфам это нравится… – попытался Дар меня успокоить, но напрасно:       – Да не цундэрэ я!!!       – Ладно-ладно, не кипятись. Пирог, кстати, почти что готов, может, вернемся?.. Папа Тин сказал, что у Митча с Максом вот-вот закончатся занятия, я бы хотел и с ними поболтать.       – Ладно, давай вернемся, – согласился я. – Только больше не называй меня цундэрэ.       – Хорошо-хорошо. Не знаю, конечно, насчет дэрэдэрэ, но цунцун у тебя выходит просто отлично, – хмыкнул он.       – Да прекрати ты уже!!!