Вир Унда

Для того, чтобы лучше уловить мотив песни, приведенной в данной главе, советую послушать Eluveitie - Memento. Уход за могилой отца в действительности являлся лишь предлогом. Альбус втайне от брата наведался на кладбище в ночь после похорон матери, просидев у надгробия Персиваля, пока не забрезжил рассвет. Он прекрасно понимал, что могила - всего лишь яма в земле с ящиком, полным останков того, что когда-то было дорогим ему человеком, и все же ему казалось, что так он ближе к отцу и может попросить у него совет, узнать, как Персивалю удавалось быть непоколебимым, сильным, мудрым главой семьи. Гриндевальд, когда Альбус посвятил его в свой план наведаться в Насыпное нагорье, только равнодушно пожал плечами. Но когда рано утром, проводив брата и сестру, вооруженных удочками и банкой червей, Альбус вернулся в спальню, чтобы доспать еще час-другой, юноша был уже там, нагло развалившись на его расстеленной кровати прямо в обуви. - Ты спишь вообще? - сонно удивился Альбус, неосознанно повторяя фразу Аберфорта. - Обычно - до победного, - хитро ухмыльнулся Геллерт, похлопав ладонью по кровати возле себя. - Но с тех пор как приехал сюда, мне постоянно кажется, что сон - это пустая трата времени. Тем более что мы вполне можем заняться чем-нибудь другим. Не дослушав фразу до конца, Альбус повалил его на подушки, и вскоре на юноше не осталось ни одежды, ни обуви. В этот раз оба лучше представляли, что нужно делать, а потому затруднений не возникло, хотя после Геллерту снова пришлось демонстрировать свои познания в исцелении легких травм. Слезая с него на затекших ногах, Альбус решил, что в следующий раз непременно со всем удобством разляжется на подушках, вынудив Гриндевальда в кои-то веки потрудиться, тем более что у того на этот счет тоже имелись свои виды. Позавтракав заботливо оставленными Арианой яйцами всмятку и ветчиной, юноши отправились в путь. Так как Годрикова впадина находилась в Южной Англии, а Насыпное нагорье в Шотландии, расстояние не позволяло им трансгрессировать сразу в конечный пункт назначения. Для того, чтобы пересечь страну с юга на север, им пришлось сначала воспользоваться системой летучего пороха (Альбус отказался лететь на метлах) и только затем совершить три прыжка. Так как Геллерт никогда не был в Англии нигде, кроме Лондона и его окрестностей, все прыжки пришлось осуществить Альбусу, и когда они с хлопком появились на окраине леса неподалеку от Насыпного нагорья, он согнулся, упершись ладонями в колени, задыхаясь как после долгого бега. Грудь, казалось, все еще сдавливало кольцами трансгрессии. - А тут симпатично, - хмыкнул Геллерт, глядя на тупые, поросшие зеленью зубья горы Бен-Круахан, виднеющиеся за лесом, и небольшую деревушку, уютно притулившуюся у их подножия. - Похоже на Хальштатт, в которой я вырос. Люблю горную местность, здесь самые сильные грозы. Ты чего улыбаешься? - Да так, - ухмыльнулся Альбус, разгибаясь. - Идем? Он повел Геллерта знакомыми тропами через раскинувшиеся под высоким ясным небом луга, колышущиеся зелеными волнами на прохладном порывистом ветру. Солнце светило ярко, но не жгло так сильно, как в Годриковой, и Альбусу, предусмотрительно набросившему мантию на плечи, оставалось только поражаться морозоустойчивости Гриндевальда, бодро шагающего в одной только рубашке и небрежно распахнутом жилете. По пути им встречались стада овец, апатично жующих траву, а вот пастушьи собаки, напротив, провожали их подозрительными взглядами. Людей они почти не встречали, лишь пару раз видели вдалеке несколько фигур. Прошло слишком мало времени с их переезда, Дамблдоров еще помнили, поэтому Альбус предпочел сделать крюк, огибая деревню, чтобы никому не попасться на глаза. Близость гор воодушевила Гриндевальда, и, шагая чуть ли не вприпрыжку, он то и дело срывал какую-нибудь травинку и весело насвистывал, а затем и вовсе принялся напевать излюбленную задорную песенку. - О чем эта песня? - поинтересовался Альбус, до знакомства с Гриндевальдом убежденный, что немецкий язык - грубый и совсем не музыкальный. - Ты сам ее сочинил? - Нет-нет, - тот издал веселый смешок. - Всего лишь народная песенка, распространенная в моих краях. О чем она? Хм. Давай я лучше переведу ее тебе, - он умолк на долгое время, беззвучно шевеля губами и отбивая такт ладонью по бедру. И когда уставший ждать Альбус уже хотел отозвать свой вопрос, Геллерт запел: По полям промчится ветер, Птицы взмоют в небеса, Мы уедем на рассвете, Будет плакать вслед роса. Мы уйдем туда, где горы Прячут бороды в лесах, Где смеется солью море И трепещут паруса. В вышине, где звезды блещут, Где резвятся облака, Нас с улыбкой вечность встретит, Примет с радостью назад... Альбус не заметил, как замедлил шаг. И дело было не только в чистом, ласкающем слух голосе юноши, но и в самих строках. Геллерт пел, глядя ему в глаза, взывая к нему словно из глубин своей неугомонной, жаждущей души, и душа Альбуса отзывалась на этот зов своей собственной затаенной жаждой. ..Распахнут свои объятия Необъятные края, И хранителями Тайны Будем только ты и я. Растворится в лунном свете Облик наш, а голоса Станут треском белых веток В пляске алого костра. По полям промчится ветер, Птицы взмоют в небеса, Только песни этой эхо Не утихнет никогда. Геллерт умолк, но его голос еще долго звенел в груди Альбуса, слышался в порывах ветра и щебете птиц, будто сама природа вторила ему, не желая, чтобы пение утихло. - Красивая, - он так и не нашел подходящих слов, чтобы выразить всю глубину охватившего его волнения. Теперь он понимал, почему Гриндевальд постоянно насвистывает эту песню, с ее беззаботным, веселым мотивом и более чем серьезным содержанием как нельзя хорошо отражающую его контрастную, живую натуру. - В оригинале еще лучше, - хмыкнул самодовольно Геллерт и запел снова, демонстрируя свою правоту. Между тем они почти пришли. Перед самым кладбищем зеленый луг сменился зарослями розового вереска, и жужжащий пчелами воздух наполнился сладким запахом меда. Парадоксально, но кладбище в Насыпном нагорье всегда полнилось жизнью. Альбусу не пришлось отсчитывать неровные ряды надгробий, большей частью стершихся, чтобы найти могилу отца, ноги сами привели его в нужное место. Вот парное надгробие дедушки и бабушки, скончавшихся от драконьей оспы в год, когда родился Аберфорт. А рядом - знакомое во всех деталях, Альбус в точности воспроизвел бы его по памяти, надгробие Персиваля Дамблдора, любимого мужа и отца. Маглоотталкивающие чары Альбус обновил в свое прошлое посещение чуть меньше двух месяцев назад, так что они все еще препятствовали осквернению могилы - семьи тех мальчиков все еще жили в Насыпном нагорье. Убедившись, что поблизости никого нет, Альбус плавно взмахнул палочкой, наколдовав простой венок с белыми цветами. Отец не признавал кричащей роскоши. Гриндевальд добавил к нему еще один скромный венок и спрятал палочку за поясом. Он молчал, и Альбус не знал, о чем он думает. Может о чудовищной несправедливости (то были слова самого Геллерта), повлекшей за собой ранний уход Персиваля из жизни, а может - о своем собственном отце. Сам Альбус у могилы отца ощущал скорее спокойствие, хоть не без примеси тоски. Правда, сегодня к этому прибавилось любопытство - ведь рядом стоял Геллерт - как бы отец воспринял новость о том, что его старший сын завел роман с мужчиной? В вероятной реакции матери и Аберфорта можно не сомневаться, Ариана уже выказала свою благосклонность, но что отец? Персиваль всегда придерживался строгих моральных принципов и проверенных временем традиций, хоть в нем при всем при этом присутствовал дух экспериментатора, что уж говорить о весьма своеобразном чувстве юмора! Но хватило ли бы этого юмора, чтобы принять сына, который не вписывался ни в традиции, ни в мораль? Или Персиваля постигло бы глубочайшее разочарование? До недавнего времени Альбус и сам, пожалуй, был несколько разочарован если не в себе, то в неумолимо диктующем ему свои правила теле. Но, повстречав Геллерта, больше не мог презирать себя. Не мог принижать то светлое, трепетное чувство, что наполняло его до краев, стоило лишь взглянуть в небесно-голубые глаза, поймать лукавую улыбку, услышать веселое насвистывание или хотя бы мысленно произнести заветное имя. Разве могла его чистая, искренняя любовь к Геллерту быть чем-то неправильным, достойным порицания? Взглянув на юношу, застывшего с обращенным вдаль на горную гряду задумчивым взглядом, Альбус ощутил сильное, никак не связанное с требованиями плоти желание поцеловать его, и только уважение к Персивалю удержало его от этого. “Прости, отец, - подумал Альбус, виновато усмехнувшись. - Знаю, не такого ты ожидал от меня, но это - человек, которого я люблю, и я был бы счастлив, если бы ты одобрил мой выбор, даже если я никогда об этом не узнаю”. - Пойдем? - предложил он, кивнув в сторону гор. - Хочу еще кое-что тебе показать. - Веди, - просто ответил Геллерт, засунув руки в карманы брюк, и, миновав еще несколько рядов надгробий, так и оставшись незамеченными, они направились по петляющей в вересковом ковре тропинке в сторону от деревни. Сперва Альбус хотел показать Гриндевальду дом, в котором провел первые десять лет своей жизни, но в него недавно переехала семья маглов, перестроившая ветхую постройку, ранее облагороженную магией, с самого фундамента, и он отбросил эту идею. - Знаешь, Ал, - сказал вдруг Геллерт негромко, когда они поднимались на холм, за которым открывался вид на озеро Лох-Нант. - Я тут подумал, что сама идея, что меня, пусть даже мертвого, когда-нибудь вот так засунут в ящик и закопают в землю, совершенно меня не устраивает. Не хочу быть взаперти даже после смерти. Да и все эти надгробия, ты уж прости, но это какая-то глупость. Как будто мертвецу есть дело до того, что написано на камне или какие вокруг растут цветы. - Но ведь памятники и надгробия устанавливают для живых, - резонно заметил Альбус, не обижаясь на резкие слова. Ему хватило уже того, что Гриндевальд подождал со своей критикой, пока они не уйдут с кладбища. - Чтобы помнить, чтобы иметь возможность навещать. - Ага, а еще чтобы можно было занять мозг подсчетами, кто сколько прожил, пока стоишь у могилы с постной физиономией, - фыркнул тот с некоторым злорадством. - Видел могилу какого-то местного, прожившего сто пятнадцать лет? Это ж какой дряхлостью он был, когда, наконец, откинулся. Нет уж, лучше уйти в сиянии и блеске, сгинуть в буре или пасть на дуэли, но только не в пропахшей лекарствами и смертью постели. - Значит, собрался умереть молодым? - саркастично хмыкнул Альбус, ощутив, тем не менее, болезненный укол в груди. - Не молодым, конечно. Но закончить жизнь сгорбленным стариком я точно не хочу. А вот тебя легко представить старым, Ал, - Геллерт глянул на него насмешливо, отгоняя от лица назойливую осу, пытавшуюся сесть ему на волосы. - Седым и морщинистым. - Вот спасибо! - Да брось, в твою сторону это комплимент, - сгримасничал Геллерт. - Уверен, наш староста переживет и меня и всех ныне живущих. Только не забудь потом написать автобиографию, а то все лавры уйдут какому-нибудь второсортному писаке. А как иначе? Жизнь и слава величайшего волшебника всех времен, Альбуса Персиваля - как там тебя еще? - Дамблдора. В трех томах. Закатив глаза, Альбус ткнул его локтем в ребра.