Вир Унда

Остаток весны и лето пролетели как один миг. Занятый поисками Воскрешающего камня и подготовкой учебных планов Альбус не успел оглянуться, а в Хогвартс уже начали стекаться из отпусков остальные учителя. Почти все они в свое время учили и его. Галатея Вилкост - защите от темных искусств, Плантаго Веспер, декан Пуффендуя - уходу за магическими существами, Армандо Диппет, декан Когтеврана - зельеварению, Сеймур Кловерфлок - травологии. Достопочтенная профессор Диаманда Свитч, чье место преподавателя трансфигурации он занял, наконец, смогла уйти на заслуженный отдых, так что деканом Слизерина вместо нее стала мисс Спэнгл, профессор астрономии. Был еще Катберт Бинс, преподающий историю магии, но тот, к облегчению Альбуса, успевшего познакомиться с его ужасно нудной манерой речи, устроился в Хогвартс уже после его выпуска. Того же Аберфорта один только вид профессора Бинса вгонял в сон. Впрочем, остальной жизнью в Хогвартсе Берт был вполне доволен. Особенно двумя месяцами летних каникул, в течение которых замок почти полностью опустел, и он мог самозабвенно предаваться ностальгии и заботе о школьных совах и фестралах, не преследуемый перешептываниями студентов за спиной. Статьи, проплаченные семейством Эйвери, выходили с завидным постоянством, черня имя Аберфорта и так и эдак, но все это откровенно попахивало отчаянием от неспособности поквитаться каким-либо другим способом. Замысел Альбуса, таким образом, показал себя как нельзя лучше. Что нельзя было сказать о других его надеждах, возложенных на пребывание в Хогвартсе. Директор Фронсак сдержал свое слово, и после того, как Альбус подписал контракт на три года, в тот же день позволил ему подняться в неприметную, закрытую для посещения башенку, где под защитой директорского заклинания хранились Перо приема и Книга доступа. С виду последняя выглядела довольно посредственно - обычная толстая тетрадь в черном кожанном переплете, какие можно увидеть у бухгалтеров и других людей, ведущих учет чего-либо. Зернистые разлинованные страницы ее были убористо исписаны тысячами имен, среди которых Альбус с трепетом отыскал свое, а чуть дальше по списку - Аберфорта. И Арианы… Какой бы волшебницей она стала, не случись с ней в детстве тот кошмар? Не погибни она в тот жуткий августовский вечер? В этом году она как раз закончила бы Хогвартс. На каком факультете она бы училась? Попала бы в Гриффиндор подобно братьям или осчастливила бы другой стол? Каким был бы ее любимый предмет? Почему-то Альбусу казалось, что она пошла бы по его, а не Аберфорта стопам. Аттестат Берта пестрил «Удовлетворительно» и «Слабо», не считая двух «Превосходно» по Защите от темных искусств и Уходу за магическими существами, а также единственной «Выше ожидаемого» по травологии. Но об Аберфорте, уж конечно, не стоило судить по аттестату. Так или иначе, получив в распоряжение Книгу, Альбус с головой окунулся в работу. Обложившись генеалогическими справочниками и картами магических поселений, он следовал за именами сквозь страницы и века, отслеживая историю семей и поколений, устанавливая связь между магическими родами, подчас невообразимую. Например, он с потрясением узнал, что Элфиас приходится ему пятиюродным племянником, а мать Патриции Селвин, оказывается, троюродная сестра миссис Азимус, матери Дерека. Чем больше он узнавал, тем сильнее убеждался в том, насколько на самом деле мал и замкнут волшебный мир. Даже при том, как много магловской крови при пристальном рассмотрении обнаруживалось в каждой даже самой чистокровной семье. При всем при этом потомков Кадма, первого владельца Воскрешающего камня, он так и не нашел. Были, конечно, другие потрясающие находки - к примеру, он наткнулся на побочную ветвь Мраксов, единственных живых потомков самого Салазара Слизерина! - но, если не считать Поттеров, о которых он знал наверняка, в истории больше не осталось ни следа Певереллов. Из чего выходило, что либо находка Гриндевальда основывалась на других данных - что маловероятно - либо причина была в чем-то еще. Но как Альбус не бился, как ни перекраивал канву своих изысканий, все безуспешно. Тем более что вскоре начался учебный год, и времени на что-либо кроме преподавания не осталось вообще. Накануне первого занятия Альбус не сомкнул глаз. Ощущения были такие, словно он вернулся в студенческие годы периода экзаменационной сессии, но только во много-много раз хуже. Живот крутило, духота в комнате казалась невыносимой, и он ворочался на теплых скомканных простынях, бесконечно переворачивая подушку, сбрасывая одеяло и натягивая обратно. Ему казалось, что он все забыл, да и вообще никогда ничего толком не знал, что он недостоин учить других, когда сам не так давно закончил школу. Что у него слишком тихий голос, а его речь нудна, и никто не станет его слушать, что он ошибется и что-нибудь перепутает, а кто-то из студентов поправит его, и тогда все в нем разочаруются и потребуют другого, более сведущего преподавателя. Наутро он даже не смог заставить себя спуститься в Большой зал на завтрак, понимая, что сейчас кусок застрянет у него в горле. Поэтому попросил домовика принести чашку самого крепкого кофе прямиком в аудиторию для занятий по Трансфигурации, его новые владения. А когда класс наполнился галдящими второкурсниками, все как один устремившими в него выжидательный взгляд, в голове и подавно возникла мысль о бегстве. Альбус умел выступать перед взрослой аудиторией, но не перед детьми, этими непонятными, неведомыми существами из параллельного мира. Что и говорить, даже будучи ребенком сам, Альбус не особенно ладил с погодками. Впрочем, когда после несколько суховатого вступления он превратил свой стол в меланхоличного вида гиппопотама, восторгам не было предела. До этого момента согласно учебной программе они максимум превращали спички в иголки и чай в воду - колдовство, честно говоря, не самое впечатляющее - и тотчас загорелись энтузиазмом. И хотя темой первого урока было всего лишь превращение пуговицы в жука и обратно, некоторые из учеников даже языки высунули от старания. А уж после того, как пуговица одной юной ведьмы предприняла попытку побега, отрастив шесть членнистых ножек и вызвав у той ликующий вопль, Альбус с улыбкой подумал, что находится на вполне заслуженном месте. С тех пор с каждым занятием ему становилось все легче наладить контакт с классом, увлечь и заинтересовать - просто потому, что ему самому было жутко интересно. Эта увлеченность, правда, обернулась тем, что в своем желании уделить внимание каждому ученику, помочь и поддержать, вдохновить и поправить Альбус тратил на подготовку уроков и проверку домашних заданий все свое свободное время и львиную часть ночей. И жил почти без сна - на одном лишь энтузиазме и запале молодости. Профессор Вилкост настоятельно рекомендовала ему поберечься и уделять себе хотя бы один вечер в пару недель, но Альбусу все было некогда. Ближе к ноябрю повод представился сам собой. Им стало письмо от мистера Дэвиса, его патентного поверенного, в котором тот уведомлял, что вынужден продать свое агентство и вместе с тем за нецелесообразностью прекратить юридическую деятельность. Учитывая почтенный возраст Дэвиса, Альбус, конечно, ожидал, что тот в скором времени уйдет на покой, посвятив себя, наконец, разведению излюбленных шишуг, но не предполагал, что это произойдет так скоро. Они работали вместе вот уже больше пяти лет, с первых патентов Альбуса, и искать нового агента тому сейчас совсем не хотелось. Правда, еще одно письмо, пришедшее в тот же день, похоже, избавляло его от этой малоприятной необходимости. Писал ему некий мистер Кабра, новый владелец патентного агентства Дэвиса. «Уважаемый мистер Дамблдор! Принимая во внимание безупречную историю Вашего сотрудничества с мистером Дэвисом, а также впечатляющее количество Ваших патентов, я взял на себя смелость предложить Вам свои услуги. Мой опыт в области патентного права насчитывает уже более тринадцати лет, а потому я уверен, что смогу предоставить Вам юридическую помощь самого высокого уровня. Учитывая также, насколько такой занятый человек как Вы ценит свое время, я предлагаю обсудить детали при личной встрече. Я приеду в Хогсмид в эту пятницу и буду ждать Вас в Кабаньей голове в семь вечера. В ожидании скорой встречи, Ф. Кабра Фейн» Альбуса, мягко говоря, удивило подобное рвение, но на встречу он все же явился, тем более что ему как раз нужно было пополнить запас перьев и чернил. Покинув «Перья Писарро» с куда большим, чем ожидал количеством свертков подмышкой, он почти бегом добрался до паба, перепрыгивая через пополнившиеся разразившимся ливнем лужи и заколдовав по пути мантии двух насквозь промокших третьекурсников водоотталкивающими чарами. - Спасибо, профессор Дамблдор! - благодарно пискнули те в ответ, но он лишь махнул, чтобы скорее бежали в замок. Слышать подобное обращение в свой адрес все еще было непривычно. Войдя в Кабанью голову, он первым делом обдал себя струей теплого воздуха и пригладил растрепавшийся хвост волос. Те отросли уже настолько, что достигали лопаток, но выкроить свободный часок на стрижку все не удавалось. Поздоровавшись с мистером и миссис Локк, давними владельцами паба, Альбус хотел было спросить, не ждет ли его кто-нибудь, но этого не потребовалось. Мистера Ф. Кабра он узнал сразу, хоть они никогда не виделись, а в пабе к тому же было полно народу. Кабра занял самый лучший столик у окна и настолько отличался от привычной местной публики, что ловил на себе больше взглядов (в основном, женских), чем грифельная дощечка за баром с блюдом дня. Ловил невозмутимо и, похоже, не без самодовольства, попивая бренди из пузатого бокала и постукивая новомодным механическим карандашом по раскрытой записной книжке. Альбуса он тоже узнал сразу. - А, мистер Дамблдор! - поднимаясь ему навстречу, Кабра приветливо обнажил белоснежные на фоне слегка смуглой кожи, идеально ровные зубы. Голос у него оказался хриплый, будто сорванный и весьма неприятный, но протянутая ладонь была ободряюще горячей, а манеры - безукоризненными. - Прошу, садитесь, заказать Вам что-нибудь? - Чай, пожалуйста, - кивнул Альбус, усаживаясь напротив и складируя свертки с канцелярией на подоконник. - Мэйбл, милая, чай, - махнул тот миссис Локк словно завсегдатай, сопроводив заказ еще одной идеальной улыбкой. Ведьма, конечно, тут же расцвела к неудовольствию своего пролившего пиво супруга. - И плесни туда бренди, будь добра. Альбусу эта самодеятельность не очень-то понравилась, но он и бровью не повел, решив позволить мистеру Кабра проявить себя во всей красе прежде, чем выносить о нем какие-либо суждения. И, пока тот отвлекся, как следует его рассмотрел. На вид мужчине было немного за тридцать - оливковая кожа его была гладкой, не считая тонких морщинок в уголках словно бы вечно прищуренных глаз - и каждая деталь его облика выдавала в нем успешного юриста. Впрочем, не без штрихов индивидуальности. Дорогой костюм вроде бы скучного коричневого цвета выгодно оттенялся канареечным жилетом - Альбус сразу захотел себе такой же - и ярко-синим галстуком, заколотым золотой булавкой. Черные как смола волосы были гладко зачесаны набок по всем строгим деловым стандартам, но в левом ухе игриво поблескивал агатовый гвоздик, словно бы уравновешивая яркую, похожую на каплю чернил родинку на правой скуле. - Погодка сегодня прескверная, - картинно закатил глаза Кабра, возвращаясь к собеседнику. Антрацитово-черные они оставались непроницаемыми безднами вне зависимости от выражения на лице. Это пугало. - Не правда ли? - Не более, чем обычно, - позволил себе вежливо не согласиться Альбус. Тем временем Мэйбл поставила перед ним объемистую, больше похожую на супницу чашку чая, с поверхности которого, неся с собой бодрящий аромат бренди, вилась тонкая струйка пара. Он сделал осторожный глоток. - Часто бываете в Хогсмиде? - Впервые, - сверкнул тот краткой как фотоаппаратная вспышка улыбкой, закидывая ногу на ногу и захлопывая записную книжку, в которой Альбус успел заметить карандашные наброски. - Люблю бывать в новых местах. Вот как. - Значит, Вы не учились в Хогвартсе, мистер Кабра? - Не имел удовольствия, - с притворным сожалением вздохнул тот. - Детство и юность я провел в Мадриде на домашнем обучении. А в Англию переехал лишь недавно. Ага. Вот все и встало на свои места. - Ваш английский, однако, безупречен, - заметил Альбус, для видимости делая еще один совсем мелкий глоток. Бренди, которым был щедро приправлен чай, уже наполнил его пустой желудок жидким огнем. - О, благодарю. Видите ли, моя вторая фамилия, Фейн, досталась мне от матери, вашей соотечественницы. Она научила меня языку. И многому другому, - бархатно усмехнувшись чему-то, добавил Кабра, а Альбусу вдруг ужасно захотелось стереть треклятую родинку с его точеной скулы. - Но что мы все обо мне? Обсудим Ваши интересы, мистер Дамблдор. - Мои? - со звяканьем отставив едва начатую чашку обратно на блюдце, Альбус сомкнул пальцы и укоризненно покачал головой, тонко улыбнувшись. - Едва ли мои интересы сподвигли Вас на долгую поездку в деревушку на юге Шотландии. Да еще и, как Вы выразились, в такую прескверную погоду. Осмелюсь предположить, что Вы здесь только потому, что Вашему бизнесу нужны клиенты с известным, громким именем. Гладкого, смуглого лица Кабра не коснулась и тень смущения. Даже напротив. - А Вы сразу зрите в корень, мистер Дамблдор, - ответив острым, оценивающим взглядом, довольно хмыкнул он, покачивая в бокале золотистый напиток. - Что ж, я и не ждал от Вас меньшей проницательности. Вы правы, мое новорожденное агентство остро нуждается в хорошей рекламе. Британцы - жуткие консерваторы, так что рекомендация уважаемого ученого и профессора престижной школы пришлась бы мне весьма кстати. Но, боюсь, Вы тоже британец, мистер Дамблдор, - метнув в него дразнящую ухмылку, Кабра вынул волшебную палочку, кажется, кипарисовую, и легонько стукнул ею по столу. - А потому я подготовил индивидуальный контракт на пробный период, чтобы Вы смогли убедиться в уровне моей подготовки. Пробежавшись глазами по возникшим перед ним бумагам - в числе условий Кабра обязывался не брать комиссию за обслуживание его ранее зарегистрированных патентов - Альбус поднял на юриста задумчивый, испытующий взгляд. Несмотря на располагающее обаяние и явно предприимчивый ум - черты, которые он всегда высокого ценил в людях, было в нем что-то ускользающе-настораживающее, что-то, от чего Альбус не спешил соглашаться на, казалось бы, во всех отношениях выгодную сделку. Но было в сеньоре Кабра и что-то такое, что и отказываться Альбус не торопился. - Хорошо, - кивнул он, наконец, скатывая контракт в трубку. - Я подумаю над Вашим предложением, мистер Кабра. - Отлично, - допив бренди одним глотком, тот жестом подозвал владелицу паба, но вместо нее к их столику решительно направился владелец. - Уверен, мы с Вами сработаемся. И кстати, зовите меня Федерико. - Как Вам угодно, - пожал плечами Альбус, решив заодно попросить счет за чай, но Кабра снова развернул самоуправство. - Мне угодно угостить Вас ужином. Мистер Локк, какое у вас блюдо дня? Отказаться или хотя бы поделить счет так и не вышло, так что Альбус отвел душу тем, что оставил немаленькие чаевые. И хоть он прекрасно понимал, что Кабра не стал бы любезничать с ним, не будь Альбус столь желанным и выгодным клиентом, это ничуть не помешало ему вполне приятно провести вечер. Тем более что, не считая властных замашек, Кабра показал себя интересным и легким собеседником, знакомым с последними политическими, научными и культурными новостями - хоть, может и относительно поверхностно - и, конечно, свежими светскими сплетнями. Предприимчивый, напористый, слегка циничный Кабра принадлежал к тому типу людей, что отличались непробивной уверенностью в своей исключительности, а также в том, что рано или поздно жизнь устроит для них все наилучшим образом. Нужно только стоять на своем. Альбуса столь наглый оптимизм одновременно и восхищал, и раздражал. Особенно когда оправдывался.

***

Если что и могло научить терпению, то безысходность. В жизни Геллерта не нашлось бы более тягостного, мучительного, изматывающего времени, чем последние полгода. Привыкший вечно нестись к своим целям сломя голову, но вынужденный торчать на месте без возможности хотя бы криком выразить отчаяние и злость - вот в чем было его истинное проклятье. И если б можно было променять эти тихие полгода на месяц непрекращающихся пыток, Геллерт без раздумий совершил бы обмен. Боль? Он вытерпел бы любую боль, перенес любые страдания, поверил бы в любого бога, если б только тот помог ему вернуться. Но месяц сменялся месяцем, состаривая его на десятилетие, а ни один бог так и не явился ему, ни одна исступленная молитва не была услышана. А ангел-спаситель, в конце концов, сошел к нему в лице Фурнье. Это был легкий укол. Искра, вспыхнувшая во тьме. Внизу никто ничего не заметил, акупунктурный сеанс проходил в точности как обычно, но все естество Геллерта, его сознание, его душа, или что там от него осталось, яростно сосредоточилось в одной лишь точке - там, куда Фурнье только что ввинчивающим движением воткнул длинную тонкую иглу. Я чувствую это! Я чувствую!!! Никогда еще Геллерт не был настолько захлебывающе, экстатически счастлив. С тех пор он жил одними этими сеансами, зависимый, нетерпеливо выжидая, когда Фурнье, раскурив целый ворох целебных трав и кореньев и обдав его тело чадящим дымом, истычет его своими иголками, точка за точкой дойдя до запястья правой руки. Лишь один небольшой участок бледной кожи связывал его в тот миг с физическим миром, но поначалу и этого было достаточно. А затем в какой-то переломный момент на Геллерта обрушилась целая лавина телесных ощущений. - Его рука! Он пошевелил пальцем! - Что?! Когда? - Да вот только что! Фурнье! Сделайте что-нибудь, быстро! В тот же миг он перестал что-либо видеть. Словно над ним глухо захлопнулась толстая крышка саркофага - он погрузился в тьму и пустоту, но такие, в которых угадывались границы - границы теплой, живой, тяжелой человеческой плоти. С каким же восторгом он приветствовал эти границы! - …Вы слышали? Он вздохнул! - Да, месье. К нему постепенно возвращается контроль над телом. И сон уже не настолько глубокий. - Когда он очнется? - Теперь от меня уже ничего не зависит, месье. - Тц! Марта! Марта, как только он очнется, сразу зови меня, не важно где я и чем занят. Ты поняла? - Слушаюсь, месье! Меж тем тянущая тяжесть пролежавшего без движения почти полгода тела становилась невыносимой. Самый тихий вздох, малейшее движение - уже приносили некоторое облегчение. Геллерт ощущал себя подобно скованной льдами реке в ожидании весны. Толстый лед трескался, плавился, таял, но все еще держал его крепко, вжимая в продавленное русло ненавистной кровати будто стискивающий жертву удав. Но каждый отвоеванный вздох, каждое случайное движение приближали Геллерта к свободе, а ничего другого он не желал так же страстно и неутомимо. Когда он смог разлепить веки, однако, особенного триумфа не последовало. Освобождения тоже. Он все еще был парализован, разве что мог шевелить пальцами правой руки и пораженно моргать, вращая глазными яблоками как припадочный. А еще услышал шорох - это эльф-домовик, Марта, привстав на цыпочки, меняла засохший букет в вазе на свежий. И весь ее образ - торчащие из-под белой наволочки лопатки, худые жилистые руки, заостренные уши, грязные пятки, ссохшиеся лепестки, опадающие при каждом движении - все это показалось таким… бесконечно красивым, что у Геллерта перехватило дух. Почувствовав его взгляд, она обернулась. Ее огромные желтые глаза расширились еще сильнее, и с громким испуганным треском эльфиха исчезла. А через мгновение в его спальню ворвался ошалелый Розье в халате и с вымазанной кремом для бритья половиной лица. Даже не подумав сдержаться, ибо долгие месяцы сдерживать было нечего, Геллерт расхохотался. И звучание собственного сдавленного, хриплого смеха показалось ему чудесной музыкой. - Месье Гриндевальд? - обескуражено шагнул к нему Розье, не уверенный, не является ли этот смех реакцией безумца, чем позабавил Геллерта еще сильнее. - Вы понимаете меня? Почти скуля от смеха - и от боли отвыкших мышц - Геллерт зажмурил мокрые от слез веки и хотел было кивнуть, но не вышло. Пришлось снова посмотреть на Розье, совершенно к этому моменту опешившего. - Я отлично понимаю Вас, Альфонс. Уверен, Вам не терпится расспросить меня, но сначала, пожалуй, Вам стоит закончить утренний туалет. Пораженно хмыкнув, Розье покачал головой: - Что ж, рад, что Вы снова с нами... Может, пока я бреюсь, велеть принести Вам чего-нибудь? Сморгнув последние слезы и остатки смеха, Геллерт задумался на мгновение: - Кофе. И покрепче. Переполох, поднявшийся в поместье, сложно было переоценить. Фурнье, осмотревший Геллерта, дал очень осторожный прогноз, но все же выразил уверенность, что со временем, если не лениться с упражнениями, паралич спадет окончательно. Геллерт в свою очередь уверил его, что как только это произойдет, он сполна выплатит целителю свой долг. - В этом нет необходимости, месье. Господин Розье взял на себя все расходы на Ваше лечение. И, судя по нетерпению в зеленых глазах, хочет поскорее удостовериться, что потратился не напрасно. - Не могу передать, как мы все счастливы, что Вы к нам вернулись, месье Гриндевальд, - резкий запах одеколона Розье почти перебил запах кофе, который Геллерт мелкими глотками пил с помощью Марты. - Мы уж боялись, что Вы навсегда нас покинули. Не дождетесь. Все эти месяцы он внимательно - а что еще ему оставалось? - наблюдал за ними. Как усердно колдует над ним Фурнье, для которого его медицинский случай стал своеобразным профессиональным вызовом, как психует Розье, швыряя книги и ломая мебель, как закончившая школу племянница пытается его образумить. Видел, как приезжал Багров с Лизой Вуд и хныкающим младенцем - похоже, Глыба переусердствовал в стремлении выполнить задание и удержать мисс Вуд в лоне их оппозиционного движения. Как над его беспомощным телом заключались сделки, делились сферы влияния, велись дискуссии, а однажды едва не дошло до смертоубийства. Поэтому Геллерт знал и о сомнениях Розье насчет его дееспособности, и о претензиях Багрова на его место. И о предложении Винды «проявить гуманность» и закончить его страдания. Так что укрепление своих пошатнувшихся позиций было первым, чем он собирался занять по возвращении. И для этого у него уже был выработан вполне определенный план действий. - Разве я мог уйти, не завершив наше общее дело? - ответил Геллерт в тон Розье, когда Марта промокнула его губы салфеткой. - Надеюсь, оно еще живо? - Ваше исчезновение, конечно, сбило всех с толку, но будьте уверены, не с верного пути, - ухмыльнулся Розье, прокручивая массивный перстень с гербом на мизинце. - Вы открыли волшебникам глаза, месье Гриндевальд, и теперь многие готовы подхватить Ваше знамя. Процесс уже не остановить. Со мной или без меня, да? - Приятно это слышать, - он взглядом приказал Марте уйти вместе с недопитым кофе. - Признаюсь, мне очень повезло, что меня окружают люди, на которых можно положиться. Такие как Вы, Альфонс. - О, я сделал то же, что и любой порядочный волшебник на моем месте, - отмахнулся Розье. - И обещаю заботиться о Вас до Вашего полного выздоровления. И действовать от моего имени, как делал последние полгода, разумеется. - Ваша помощь мне понадобится, Альфонс, но не только в исцелении. Мне многое открылось, пока я был… там, - Геллерт выдержал многозначительную паузу. - Прошлое, будущее. В связи с этим я намерен радикально изменить концепцию моей идеологии. - Я, наверное, не совсем Вас понял? - вежливо переспросил Розье. - Вы были где? - Не думаете же Вы, что все эти месяцы я просто болтался тут как захудалый призрак? - фыркнул Геллерт. - Конечно же, моя оторванная от тела душа отправилась в странствия. Натянутая улыбка Розье свидетельствовала о том, что его сомнения в адекватности Геллерта только что укрепились. - Месье Гриндевальд, я не слишком утомил Вас? Фурнье строго-настрого запретил Вам перенапрягаться... - Со мной все в порядке, Розье, - оборвал его Геллерт, добавив в голос металлическую нотку. - По крайней мере, до тех пор, пока Ваша дорогая племянница не решит исполнить свой замысел и избавить меня от моего бренного тела. - Ооо… Так Вы все слышали… - Слышал? Нет, Розье. Я просто знаю. Как и то, что Винда Вам не племянница, - усмехнулся Геллерт, заметив, как побледнел его увлажненный лосьоном лоб. Винда была дочерью старшего из братьев Розье, ныне покойного, так что воспитанием девушки занимался Альфонс. И многие объясняли его старания и заботу о девушке, куда более явные, нежели в случае собственных сыновей, вполне очевидной причиной - ведь именно Винда по праву наследовала большую часть фамильных владений Розье. Конечно же, Альфонс старался оставаться ее любимым дядюшкой. Но Геллерт провел в обществе «дяди и племянницы» достаточно времени, чтобы обо всем догадаться. - А вот знает ли Винда, почему ее отец погиб, а мать покончила с собой? Розье, похоже, настолько привык к его молчаливой беспомощности, что сам оказался абсолютно беспомощен перед лицом шантажа. - Вы… - Значит, не знает? - нарочито беспечно продолжал Геллерт, все более ощущая себя хозяином положения. - Что ж, наверное, так лучше для вас обоих. О, не сомневайтесь, конечно же я сохраню Вашу тайну. В конце концов, мы с Вами на одной стороне, и лично я в Вас не сомневаюсь. Так был обезврежен Альфонс Розье. А вот с Виндой все оказалось не так-то просто. Геллерту необходима была ее поддержка, если он рассчитывал полагаться на силу семьи Розье - ибо скоро Винде исполнялось семнадцать, и она официально вступала в права главы семьи. Однако, несмотря на юный возраст, ведьма отнюдь не отличалась наивностью, да и впечатлительность биологического отца не унаследовала. Гриндевальда она считала чем-то вроде опасного, контрабандного животного, от которого следовало избавиться как можно скорее. Обаяние Геллерта на нее не действовало, а на его откровения о войне будущего и том свете она отвечала демонстративным скепсисом. Она даже дошла до того, что прочитала все его когда-либо опубликованные статьи и манифесты и цитировала их при каждом удобном и неудобном случае, опровергая Геллерта его же словами. Со времен Роба О’Брайена он не подвергался столь жесткой и непримиримой критике и, если честно, временами почти выходил из себя, до глубины души возмущенный ее дерзостью и полнейшим отторжением каких-либо авторитетов! Винда руководствовалась лишь своими моральными принципами и поступала только так, как считала правильным и наилучшим для ее семейного наследия, и ни Геллерт, ни кузены, ни дядя не могли ее переубедить. И все же Геллерт не понаслышке знал - слабость найдется у каждого. А если слабость никак не найти, значит, ее нужно создать.

***

К Рождеству он почти полностью восстановился. Физически, по крайней мере. Все остальное - власть, влияние, авторитет, даже собственную волшебную палочку - пришлось отвоевывать с боем. В ноябре Винда вступила в совершеннолетие и очень быстро освоилась в роли главы семьи. Геллерт же сменил тактику, жарким спорам предпочтя тактичный, филигранно-вежливый игнор, и полностью сосредоточился на написании нового, скорректированного Манифеста. На Рождественские праздники в поместье съезжались многочисленные родственники и друзья семьи Розье - все поголовно представители других влиятельных магических семей - так что Геллерт тщательно готовился к этому мероприятию, его по сути первому после таинственного исчезновения выходу в свет. После видения его планы масштабно изменились, и поддержка власть имущих была нужна ему как никогда. А чем раньше он посеет семена своих новых идей, тем быстрее те взойдут. Первый росток - “насилу” вымоливший его прощение Багров - уже окреп и начал приготовления, так что Геллерту не терпелось начать действовать. Удерживали его лишь две вещи - не до конца восстановившиеся мышцы и Винда Розье. - Спасибо, - не отрывая взгляд от своего отражения в высоком зеркале, Геллерт принял у Багрова протянутую ему трость с серебряным набалдашником, подарок Альфонса. Пусть с виду он выглядел уже совсем выздоровевшим, на деле же не смог бы не то что выиграть дуэль, даже пройти несколько метров без опоры на трость или чужое плечо. Впрочем, эта «надломленность» лишь добавляла ему шарма, органично вписываясь в образ познавшего Истину мессии, к тому же искренне уверовавший Багров был телохранителем, каких поискать. - Спускайся вниз, я скоро подойду. Не хочу, чтобы они увидели меня под руку с сиделкой. По крайней мере, теперь Багров не испытывал недостатка в послушании и не стал настаивать на своей помощи. А может, и сам хотел поскорее вернуться к Лизе и маленькой дочери. Хотя, насколько Геллерт успел заметить, особой любви Глыба не испытывал ни к той, ни к другой. Главное, чтобы он оставался верен мне. Геллерт еще раз взглянул на себя в зеркало. С момента возвращения он делал это не так часто - собственное лицо, что неудивительно, примелькалось ему за полгода до тошноты - но сейчас все постепенно возвращалось на круги своя, и как истинный боец Геллерт проверял оружие перед боем. Смахнув непослушную и вечно падающую на лицо - так было надо - золотистую прядь, он очертил подушечкой пальца нижнее веко правого глаза. Его оттенок отличался от левого более темной, сапфировой синевой, а внешний угол перечеркивал небольшой шрам - единственное напоминание о расщеплении. Удивительно, как он не погиб тогда. Да и сейчас. Но с другой стороны, что в этом удивительного, учитывая, какая судьба ему уготована? Одернув синий в золотистую клетку жилет и Мантию-невидимку, спрятанную под одеждой, он поправил завязанный с выверенной небрежностью галстук, довольно подмигнул своему отражению и трансгрессировал в гостиную. Там его встретили, в основном, благожелательно - Розье всегда трепетно относились к чистоте крови и были благодатной публикой - хоть и с опаской, ведь раньше в его речах можно было уловить побратимское отношение к маглам. Теперь же Геллерт немного сместил акценты, и его идеи стали гораздо лучше соответствовать вкусам волшебной знати. Даже Винда сегодня спорила с ним вяло и с неохотой. Посему несколько часов и чаш пунша спустя, когда пришло время рождественских гимнов, Геллерт смог с достоинством и чувством выполненного долга откланяться и отковылять из гостиной. За месяцы наедине с собой он сильно отвык от жадного, вечно голодного внимания публики, и вечер отнял у него куда больше сил, чем раньше. Но все же это можно было назвать если не грандиозным успехом, то уж точно небольшой победой над самим собой. И над парой-тройкой податливых аристократических умов. Мерный стук трости поглощался густым ворсом толстого ковра. Геллерт шел по коридору, соединяющему основную часть поместья с хозяйственной пристройкой, с удовольствием вдыхая свежий и пряный прохладный воздух - зимой здесь не топили, так что под потолком висели колбасы, сыры и дичь, а на полках вдоль стен покоились запыленные бутылки вина. Геллерт направлялся в поленницу, полюбившееся ему местечко, где можно было спокойно покурить и подумать в одиночестве и, главное, присесть. Но, не дойдя пару шагов, он вдруг услышал приглушенные голоса и остановился. - Перестань! Я ведь уже говорила, что больше не хочу! - Да ладно тебе, ma rose. Ты же не серьезно. Оба женских голоса были ему знакомы. Опершись на трость, он осторожно приблизился к самой двери, прислушиваясь как охотничий пес, почуявший запах чужой тайны. - Нет, я всегда серьезна! И ты это знаешь! Это неправильно! О-о-о, так я был прав. - Неправильно? Не твои ли губки заявляли, что тебе все равно, что скажут другие? Мм? Или главе семьи не положено иметь характер? - Дело вовсе не в этом! - А в чем тогда? Ну же, удиви меня. С пару мгновений стояла тишина. Геллерт прилип к двери как саламандра к горящему полену. - Неправильно обманывать тебя, когда я больше не чувствую того же, что раньше. - Чушь! - Нет, это правда. Прости, но это так. Я больше тебя не… ммм… Стоило тишине вновь затянуться, и Геллерт поспешил взять дело в свои руки. Буквально. Перехватив трость, он резко дернул дверь на себя. - Ой, прошу прощения, дамы! - картинно удивился он. - Я не знал, что здесь занято. Оторвавшаяся от раскрытых губ Винды Коко едва не зарычала на него львицей. Львом, если учитывать гриву ее тугих кудряшек. - Гриндевальд! А ну быстро свалил отсюда! Вспыхнувшая от смущения Винда воспользовалась этим, чтобы вывернуться из крепкой хватки подруги и оправить задранный подол мантии. Геллерт, впрочем, успел заметить черное кружево подвязок на фоне фарфоровой с синеватыми прожилками кожи ее бедра. Поймав его взгляд, Винда покраснела еще сильнее. И разозлилась. - Пропустите! - она шагнула было к двери, но он уперся локтем в дверной проем, загородив его собой, и ухмыльнулся, откровенно наслаждаясь происходящим. - Уже уходите? А может, я лучше к вам присоединюсь? Обе - и Винда, и Коко - окатили его единодушным отвращением. Ожидая подобной реакции, он расхохотался. - Да вы просто не знаете, что теряете. Ну, - он заговорщически подмигнул Коко. - Точнее мадемуазель Розье не знает. - Все, хватит! - заклинание Винды сшибло его с ног, отшвырнув в стену. Трость бесшумно покатилась по ковру. Хлестнув по его щеке подолом мантии, Винда стремительно унеслась прочь. Громко выругавшись, Коко рванула за ней, но поскользнулась на трости и самым нелепым образом растянулась на полу рядом с Геллертом. Едва успев перевести дух после удара о стену, тот снова расхохотался. В этот раз нисколько не наиграно. Выплюнув попавшие в рот пряди, Коко злобно послала его туда, где не светит солнце. - Да я-то с удовольствием, - постанывая и хватаясь за ребра от смеха, весело парировал он. - А вот тебе, боюсь, действительно не светит. - Ой, завали, Гриндевальд, - огрызнулась она, безнадежно откидываясь спиной на стену и подтягивая к себе колени. Больше никаких оскорблений от нее не последовало, так что Геллерт быстро успокоился. Ему даже стало жаль ее. Немного. - А когда все было легко, Килька? - выуживая из пиджака портсигар, вздохнул он уже без тени насмешки. Она подняла на него густо подведенные, посверкивающие от слез глаза. - С тобой поблизости - никогда! Думаешь я не поняла? Это ведь все ты, сукин сын. Опять! - Не понимаю, при чем тут я. - Да уж конечно! - фыркнула Коко, скривившись как от зубной боли. - Уже забыл Сиф? А Шэрон на пятом курсе? Ты хоть представляешь, с каким трудом я их добивалась? А ты просто выскочил как черт из табакерки и забавы ради все испортил! Всегда все портишь, завистливый говнюк! Да, но не всегда же специально! - Что я могу поделать со своей природной привлекательностью? - отшутился он, и ее рука дернулась к палочке. - Эй, погоди! Ну, положим, я и правда вмешивался пару раз, чисто из спортивного интереса. - Еще слово, Гриндевальд, и я…! - Но ты ведь и сама понимаешь, почему она тебя бросила, - защипнув сигарету уголком рта, он прикурил ее кончиком пальца и затянулся. С минуту Коко буравила его тяжеленным взглядом, а затем фыркнула и выманила портсигар из его рук. - Удиви меня. Выпустив струю дыма в потолок, Геллерт глянул на нее с сочувственной снисходительностью: - Таким деятельным святошам как мадемуазель Розье нужна идея, какая-то цель в жизни. Кто-то, кого можно защищать и поучать. А ты ни в том, ни в другом не нуждаешься. И более того, не можешь дать цель, так как сама живешь бесцельно, а из идей в тебе лишь разврат и презрение ко всему живому. Как по мне, так ты прекрасна как есть, но для Винды этого явно мало. Она это поняла и поспешила отчалить. - Но ты-то абсолютно такой же, Гриндевальд, - выдохнув дым ему в лицо, злорадно возразила Коко, сверкнув мелкими как жемчужинки зубами. - А что до твоих замечательных идей, так она не согласна с ними по всем пунктам! - Или думает, что не согласна. К тому же я их слегка модифицировал, разумеется, не без ее благотворного влияния. Надеюсь, ей польстит. - Какая же ты сволочь, Гриндевальд! - Ну, ты же сама сказала, что мы одинаковые, - довольно парировал он. - Но нам не обязательно соперничать. Мне-то достаточно ее денег и влияния. Может, ты тоже присоединишься ко мне, Килька? Винда обязательно оценит твою гражданскую сознательность. Да и не стоит недооценивать романтику революции. А там, кто знает, вдруг тебе и самой понравится. Возмущенно зашипев, она вскочила на ноги и затушила сигарету о стену. - И меня вздумал завербовать в свою секту? Для тебя вообще существуют живые люди, Гриндевальд? Или все сплошные пешки? - Все мы - пешки в руках Судьбы, - выдыхая, лирично протянул он. - Ну ты и придурок! - подцепив его трость носком туфли, она подхватила ее и швырнула в него. Геллерт поймал. С едва скрываемым трудом, но поймал. - Так ты подумаешь над моим предложением? - сладенько улыбнулся он Ответом стал неприличный жест. Умница, Номер три.