Вир Унда

Все началось со смерти Багрова. Вся линия защиты Альбуса строилась вокруг факта невменяемости Геллерта в моменты совершения самых тяжких из его преступлений. Этот простой и незамысловатый аргумент тем не менее считался в адвокатской практике весьма действенным и работал безотказно - стоило лишь доказать сам факт невменяемости. А это, как выяснилось, было не так-то просто. Ибо, хоть наличие у Гриндевальда наркотической зависимости на момент ареста было подтверждено целителями Конфедерации, доказать, что она уже давно подтачивала рассудок подсудимого, можно было только посредством свидетельских показаний. Но Геллерт, разумеется, не принимал наркотики прилюдно, и о его пагубном пристрастии знала лишь горстка самых приближенных соратников, так называемый ближний круг, большинство из которых на данный момент либо скрывались, либо погибли.  Те же, кого удалось поймать, наотрез отказывались давать показания против своего лидера. Непреложный обет продолжал держать их рты на замке, ибо никому не хотелось умереть мучительной смертью, учитывая, что в отличие от Гриндевальда их положение было не столь безнадежно, и имелись вполне реальные шансы избежать казни. Особенно в том случае, если публичная экзекуция мессии утолит общественную жажду крови. Таким образом, единственной надеждой Альбуса оказался глубоко ему противный, но зато самый давний и отчаянный приспешник Гриндевальда.  Остывшее, сведенное судорогой тело Дмитрия Багрова нашли ранним утром на полу камеры. Куда более заметный в своей хладной неподвижности чем при жизни, и после смерти он продолжал вызывать отвращение, словно мертвый скрюченный паук в углу комнаты, от которого хочется поскорее избавиться, но боязно подойти. Альбус своими глазами видел, как его тело выносят из камеры - аккурат в день, когда была назначена их с Багровым встреча - из чего напрашивался вывод, что кто-то прознал о его планах и пытается их нарушить. Но все оказалось куда прозаичнее.  Виновного не пришлось долго искать. Багрова отравил один из авроров, задействованный в сопровождении и охране, добавив яд не в еду, которую тщательно проверяли, но пропитав им салфетку, которой был накрыт обед. Причем, свершив самосуд, он не особенно скрывался, а, будучи пойман, не стал оправдываться. Внутреннее расследование выявило, что он состоял в дальнем родстве с семьей маглов, убитой Багровым в период, когда он занимался организацией ячеек сопротивления в Восточной Европе. То было одно из первых, ставших известным широкой общественности жестоких убийств Багрова, и заключенный под стражу, лишенный должности и волшебной палочки аврор тут же приобрел колоссальную популярность. Единственный, - как поговаривали некоторые, - у кого хватило смелости разобраться с негодяями так, как они того заслуживают.  После данного инцидента Альбус немедленно еще раз проверил авроров, охраняющих Геллерта, хоть знал их лично уже много лет, но даже так старался теперь проведывать того каждый день, несмотря на то, что его густо облепившие камеру чары не давали поводов в себе усомниться. Это спровоцировало ответную волну недоверия и неодобрения, ощутимо поколебавшие без того пострадавшую репутацию Альбуса. За прошедшие месяцы шок и потрясение, вызванные его намерением защищать самого опасного террориста и убийцу, сошли на нет, и общество разделилось на тех, кто пока еще колебался, не зная что и думать и ожидая исхода суда, и тех, кто окончательно уверился в лицемерной природе Альбуса Дамблдора.  Вчерашний герой и храбрец, не побоявшийся бросить вызов негодяю, сделавший то, чего международный аврорат полным составом не мог добиться много лет, сегодня Альбус иногда не удостаивался и кивка при случайной встрече на улице или коридоре штаба Конфедерации. Неприязнь подпитывалась еще и тем, как он старался оградить Гриндевальда от опасностей, первым делом, вступив в роль адвоката, потребовав замены главного целителя. Той самой, которая приказала накачать Геллерта двойной дозой седативного зелья накануне предварительного заседания. Новый целитель, Манцо, в отличие от своей предшественницы личной неприязни к Гриндевальду не испытывал и, главное, при всем своем специальном образовании не стремился перечить Альбусу и его представлениям о праве обвиняемого на свободу если не тела, то духа. Впрочем, как оказалось, не один Альбус беспокоился о безопасности Геллерта Гриндевальда. Ибо вскоре после предварительного заседания ему начали приходить анонимные послания с предложением помощи. Поначалу лишенные конкретики, но полные уверений в том, что он не одинок в своем стремлении спасти Гриндевальда, со временем они становились все более настойчивыми, предлагали финансовую и любую иную поддержку, лишь стоило Альбусу «намекнуть». Похоже, даже обезглавленное движение во имя Общего блага продолжало жить, действуя из подполья совсем как на заре своего существования. Не желающий иметь с этими людьми, кем бы они ни были, ничего общего, да и не представляющий, чем они могут помочь, Альбус попросту уничтожал подбрасываемые записки, забывая о них в следующий же миг, и некоторое время спустя с ним рискнули выйти на прямой контакт.  Это случилось ближе к концу апреля, перед самым началом пасхальных каникул, когда освобожденный от необходимости вести занятия и проверять домашние работы Альбус смог, наконец, поселиться в своем крохотном кабинете в штабе Конфедерации. Большой и красивый у него отобрали сразу после того, как он добровольно снял с себя полномочия Президента во избежание конфликта интересов, а также потому что этого все равно рано или поздно потребовал бы новый Совет Конфедерации. В этом были и свои плюсы - так Альбус мог погрузиться в работу над стратегией защиты с головой.  Но и тут его не оставляли в покое.  - Разрешите? - дверь открылась еще до того, как стих одиночный стук, и в проеме нарисовалось холеное лицо Альфонса Розье.  - Прошу, - пригласил Альбус, непринужденным взмахом руки сворачивая разбросанные по столу свитки с протоколами прошедших заседаний и черновиками будущих речей. Дремавший на спинке его кресла Фоукс приоткрыл черный глаз.  - Мы не знакомы лично, месье Дамблдор, но, думаю, в представлении нет нужды? - усевшись напротив, Розье подтянул натянутые на ляжках брюки, сверкнув массивным золотым перстнем. Один только рубин в нем стоил дороже годового жалования хогвартского преподавателя.  - Вы правы, это лишнее, - кивнул тот, скрещивая руки на столе перед собой. Левую поверх правой. - Примите мои соболезнования в связи с гибелью мадемуазель Розье. Я слышал, похороны были весьма достойные.  - Разумеется, она ведь была моей…, - зеленые глаза Альфонса на мгновение помутнели как старое бутылочное стекло. - любимицей. Кажется, Вы были там, когда ее… не стало? - Да. Но все случилось очень быстро, - сочувственно покачал головой Альбус. Пожалуй, не стоило упоминать, что Винда погибла при попытке убить его и сугубо вследствие оной. Тем более, что интуиция подсказывала, что пришел Розье не за этим. - Невыносимая утрата для моей семьи. Винда была такой юной, красивой… совершенной. У меня есть сыновья, месье Дамблдор, - смахнув пылинку с колена, вздохнул Розье, - но, зная, что теперь они унаследуют фамильные владения и все наше состояние, я заранее подвожу черту под славной историей моего рода.  - Но ведь и мадемуазель Розье подставила семью под удар, открыто поддерживая Гриндевальда, - справедливо заметил Альбус, сосредоточенно разглядывая собеседника и пытаясь угадать его намерения. На первом же допросе Альфонс открестился от племянницы, заявив, что всегда был категорически против использования активов семьи в террористических и конспиративных целях, но церемония прощания с Виндой Розье, тем не менее, была достойна королевской особы.   - Винда всегда была впечатлительна и упряма. Гриндевальд вскружил ей голову, это очевидно, - дернул плечом Розье, отмахиваясь от его аргумента как от надоедливой мухи. - Однако, хоть Винда и украшала собой его движение, как преображала все, к чему прикасалась, по-настоящему важные решения принимала не она. И, вероятно, даже не сам Гриндевальд. - Вот как? Полагаете, что он - лишь верхушка айсберга? - заинтересованно подпер подбородок ладонью Альбус, представляя, в какое бешенство пришел бы Геллерт, услышав эти крамольные речи.  - Скорее его символ, - улыбнулся Розье, довольный понятливостью собеседника и отсутствием необходимости вдаваться в громоздкие пояснения. - Гриндевальд бесспорно зажег первую искру, взбудоражив массы своим юношеским задором и подав пример мятежной молодежи, но неужели Вы думаете, что он способен в одиночку организовать единое оппозиционное движение, охватывающее территорию всей Европы и отчасти Америки?  Именно так Альбус и думал. Но сперва решил дать Розье выговориться. Ибо, увлекшись своим красноречием, тот не замечал, что выдает себя с головой.  - Ведь что есть Геллерт Гриндевальд по своей сути? - самозабвенно продолжал Розье, найдя благодарного слушателя. - Бренд. Обладающее громкой репутацией и всюду узнаваемым лицом имя. Так сказать, заглавие для череды грядущих событий. Никто, разумеется, не умаляет Ваших подвигов, месье Дамблдор, но, боюсь, Вы выудили мелкую рыбешку. Настоящие фигуры, стоящие за Общим благом, по-прежнему скрывают себя.  - Вы имеете в виду Освальда Йоста? Но разве Министерство магии Германии публично не осудило его причастность к Общему благу? - на недавних выборах на пост министра доселе не особенно популярный Антон Фогель наголову разбил скомпрометировавшего себя Йоста, хоть причастность того пока еще не была доказана. Впрочем, газеты уже прочили ему позорное окончание политической карьеры.  - Йост - такая же пешка, как Багров или Вуды! - снисходительно фыркнул Розье. - Нет, я говорю о тех, кто обладает реальным влиянием и силой. Вполне может статься, месье Дамблдор, что, взявшись за это дело, Вы недооценили масштаб того, во что ввязываетесь.  - Не исключено, - заговорщически понизил голос Альбус, чуть подавшись вперед. - Считаете, я нахожусь в опасности?  - О, нет-нет! Нисколько, - сверкая перстнем, замахал руками тот. - Ведь Вы пытаетесь сохранить Гриндевальду жизнь, а значит, фактически действуете в их интересах. Однако, на Вашем месте я бы все равно поглядывал по сторонам. Кто знает, на что еще способны…, - Розье кашлянул. - Могу я быть предельно откровенен, месье Дамблдор?  - Это кабинет адвоката, месье Розье. Поверьте, я предпринял все возможные меры, чтобы ни одна тайна не покинула его пределы, - и это была чистая правда.  - Мне кажется, если Вам и грозит опасность, то со стороны аврората, - многозначительно поднял жидкие брови Розье. - Слишком уж долго Гриндевальд мозолил им глаза, а Вы, если можно так выразиться, отобрали кость у голодной собаки.  - Хм, - будто бы крепко задумался Альбус. - Тогда не разумнее мне отказаться представлять его защиту?  - Ну что Вы, Ваше дело правое! - округлил глаза тот, поняв, что перегнул палку. - Я убежден, что казнь - слишком легкий исход для Гриндевальда. И предпочел бы, чтобы он имел возможность осознать всю тяжесть своих преступлений!  - Не говоря уже о том, что в таком случае он продолжит воплощать собой символ революции, - согласно кивнул Альбус. Более всего живой, но находящийся в заключении - а значит под контролем - Гриндевальд был выгоден тому, кто под шумок занял его освободившийся трон. Революционерам и мессиям узничество вообще, пожалуй, даже придавало некий шарм, добавляя к образу особенно привлекательный для простого обывателя налет мученичества. А пока у людей имелся красивый идол для поклонения, они продолжали верить в Общее благо и подчиняться тому, кто ныне определял его из закулисья. Альфонсу Розье, например.  Судя по всему, тот не рассчитывал, что «понятливость» его собеседника зайдет настолько далеко.  - Вижу, Вы прекрасно ориентируетесь в ситуации, месье Дамблдор, - улыбка исчезла с лица Розье, приобретшего глянцевую как у студня твердость. - Значит ли это, что мы пришли к взаимопониманию?  - Возьму на себя смелость полагать, что понял Вас верно, - ушел от прямого ответа Альбус. Важнее всего сейчас было избавиться от довлеющей над Геллертом тени эшафота, а уж дальше можно будет спокойно заняться Розье и ему подобными. Или намекнуть на него тому же Оболенскому.  - В таком случае, Вы знаете, где искать помощь, - поднимаясь с кресла, важно кивнул Розье, едва ли осознавая, что как бы он ни старался, но до Геллерта с его непревзойденными способностями оратора и интригана ему было как до луны.  Не успел Альфонс Розье удалиться, источая самодовольство и аромат дорогого парфюма, как в кабинет Альбуса постучали снова.  На этот раз в окно.  Министерства магии, штаб Конфедерации и все строения того же уровня секретности были заколдованы так, что попасть внутрь или покинуть их можно было единственно через специально оборудованные входы и выходы, в то время как даже настежь открытые окна не сообщались с внешним миром. Вся приходящая в здание почта, разумеется, вскрывалась и проходила проверку. И только Президент Конфедерации пользовался исключительной привилегией получения почты в обход Отдела внутреннего порядка.  Лишившись президентского кабинета, Альбус в тот же день расколдовал свое окно в новом кабинете самостоятельно. Так что огромный, черный как смоль ворон, толкнув мощным клювом створку, беспрепятственно влетел внутрь и закружил под потолком, уронив на стол перед Альбусом письмо. Прекрасный образец слоновой бумаги с гербом Гриндевальдов на сургучной печати. Даже не вскрывая его, Альбус знал, что обнаружит внутри отказ от опекунства. Гордость гордостью, но здравый смысл очевидно поборол в душе Райнхарда нежелание давать сыну и малейший шанс на выживание.  Что было весьма кстати, ибо судебное разбирательство, набрав обороты несмотря на все старания Альбуса, стремительно неслось к своему логическому завершению, и, потеряв счет его бесконечным заседаниям, он начинал уже всерьез беспокоиться. Тем более, что ощутимых успехов за прошедший месяц он не достиг.  Не стоило и сомневаться, что Уизли и его команда используют все преимущества - а их у стороны обвинения в деле Гриндевальда было не счесть - против единственного заявления Альбуса о невменяемости подсудимого. Тем сложнее, что последнее со смертью Багрова, казалось, уже просто невозможно доказать. К счастью, кое-что они упустили. А вернее, кое-кого.  Отправив письмо Райнхарда в потайной карман пиджака, планируя впоследствии спрятать ценный документ в своей спальне в доме Фламелей, ведь надежнее места не найти, Альбус вытащил из ящика стола кусочек сушеного мяса, которым обычно баловал Птолемея и служебных почтовых сов. Кружащий под потолком, жутко нервируя Фоукса, ворон лакомство высокомерно проигнорировал и, убедившись, что письмо доставлено точно адресату, молча вылетел обратно в окно.  Неужто дома его кормят из золотой миски?  Так оно или нет, а на на уме у Альбуса сейчас был уже совсем другой металл.

***

С точки зрения маглов серебряные копи в окрестностях Златны, небольшой коммуны на одном из хребтов Западных Румынских гор, были давно истощены и заброшены веке эдак в XVIII. Впрочем, активная добыча серебряной и ртутной руд, ведущаяся в шахтах по сей день, была точно такой же тайной и для большинства волшебников. В том числе - до некоторых пор - для Альбуса тоже.  Ибо как и все при упоминании резервации для оборотней он воображал себе самую обычную деревушку, разве что окруженную прочными магическими барьерами, да с решетками на окнах и дверях, за которыми зараженные ликантропией запирали себя на время полнолуния. Не самое приятное место для жизни, конечно, но и не Азкабан*.  Как же далек он был от реального положения вещей.  Огромный котлован, вырытый не столько в целях разработки месторождения, сколько из соображений тотального контроля - так лежащая как на ладони резервация просматривалась целиком и полностью - был изрыт отводными траншеями и колеями от тачек. В их сплетении, в пыли и закаменевшей грязи как птенцы в гнезде жались друг к другу невзрачные лачуги из иссохших, ободранных досок. Казалось, они вот-вот развалятся на части словно освобожденная от обода бочка - и точно развалились бы, если б не удерживающая их вместе магия.  Магией здесь был пропитан буквально каждый дюйм земли. Но вовсе не затем, чтобы серебро было легче добывать. Выработка месторождений происходила абсолютно по тем же технологиям, что и у маглов, разве что благодаря усиленной регенерации оборотни не погибали спустя семь-десять лет работ от травмы или тяжелого отравления серебром. Просто вследствие своей магической инертности благородные металлы, особенно в больших количествах чрезвычайно плохо поддавались зачарованию и, соответственно, манящим чарам, и только гоблинская магия, ревностно оберегаемая от посягательств людей, могла справиться с по-настоящему крупными партиями, снабжая золотой и серебряной валютой весь волшебный мир. По той же причине драгоценные металлы испокон веков использовались для изготовления котлов, скальпелей-ножей и прочей посуды для зельеварения, а также - во избежание магической интерференции - пряжек для мантий-невидимок и рукоятей волшебных палочек. Не меньшей чем у маглов популярностью пользовались и обычные ювелирные украшения, посуда и столовые приборы. И все это: от сложных трансфигурационных проявителей до колец для салфеток было изготовлено из серебра, добытого в Златне.  Добытого оборотнями. Глубина котлована была рассчитана так, чтобы даже самая крупная особь в конечном воплощении не могла допрыгнуть до его края, в то время как скользящие чары, которыми были пропитаны отвесные стены, отсекали любую возможность вскарабкаться или сделать подкоп. Даже небо над котлованом было затянуто плотным магическим полем, вобравшим в себя маглоотталкивающие, сигнальные и защитные чары широкого спектра действия. Сотрудники Надзора за магическими популяциями - специального отдела Международной конфедерации - круглосуточно дежурили на вышках по периметру, восстанавливая прорехи в магическом барьере и следя за порядком. На вооружении у них были волшебные палочки, дротики с парализующим зельем и серебряные сети-крюки.  Жители резервации права владения волшебной палочкой, разумеется, автоматически лишались. Добывать руду это, в конце концов, ничуть не мешало.  Не то чтобы у Альбуса имелся большой в этом опыт, но, как правило, проникновение на закрытую охраняемую территорию проходило тем успешнее, чем проще и незамысловатее был избранный способ. Поэтому, вместо того чтобы пытаться взломать довольно-таки серьезную защиту, рискуя, что малейшая ошибка поднимет на уши всю стражу, Альбус воспользовался - в очередной раз за последнее время - услугами Фоукса. С этим, конечно, стоило бы завязывать. Хоть Фоукс и не выказывал явного недовольства, Альбус чувствовал, что еще немного и гордое существо потребует перерыв в отношениях.  Сперва ко всему прочему он хотел воспользоваться еще и оборотным зельем, приняв облик случайного магла, и даже взял порцию у Горация - к его удаче программа продвинутого курса зельеварения включала в себя такие необычные и сложные зелья как оборотное - но в последний момент передумал. Даже если охрана не обратит внимания на появление лишнего узника, не меньший шум могут поднять и сами местные.  Он оказался прав. Коммуна, состоящая из почти пяти десятков оборотней, была сплочена как одна большая семья, и слиться с толпой не вышло бы в любом случае. Был поздний вечер, и трудоспособные жители резервации возвращались из шахт, покрытые ровным слоем кремнеземной пыли. На выходе их с ведрами воды встречали те, кто еще или уже не был способен на тяжелый физический труд - старики, калеки и совсем еще юные представители нежелательных элементов общества. Ликантропия, насколько Альбусу было известно, не передавалась по наследству, только через укус обращенного. Поэтому рожденных в резервации детей отбирали у родителей. Те же, что все-таки жили здесь, были укушены в юном возрасте. Иногда своими же родителями.  Но чаще всего детей отдавали добровольно и не только из-за риска заражения. Резервация была не тюрьмой, что особенно подчеркивалось в скудной документации, а охраняемой территорией, на которой оборотни могли жить свободно. Правда, свобода в данном случае заключалась в выборе между изнуряющей работой на рудниках и голодной смертью, ибо о пропитании и прочих базовых жизненных потребностях жителей резервации никто не заботился. Единственным доступным им способом заработать была добыча серебра, хоть и платили ровно столько, чтобы хватало на еду, одежду и визит целителя раз в месяц. Да и зачем переплачивать, если тратить больше не на что? Но даже так местные едва сводили концы с концами, ибо старики и дети находились на содержании тех, кто мог держать в руках кирку и долото, и заработок одного приходилось растягивать на троих.  Именно поэтому неработающие, особенно дети старались помочь всем, чем могли, и именно потому жители резервации держались друг друга крепко, и при появлении незнакомца хоть с фениксом, хоть с белым флагом в руках наверняка набросились бы без расспросов. Так что, сокрытый от самых острых глаз мощными чарами незримости Альбус терпеливо дождался, пока шахтеры ототрут от грязи одинаковые графитово-серые лица, и, узнав среди них взлохмаченного Тамаша Батори, бесшумно последовал за ним, подбросив записку в оттопыренный карман его мешковатых брюк.  Часом позже, когда совсем стемнело, дверь крошечного домишки, который Батори делил с пожилой парой и угрюмого вида подростком, тихонько отворилась, и Альбус различил его худощавую фигуру, спускающуюся по ступеням. Местом встречи в записке был указан вход в шахту, но, сделав лишь пару шагов, Батори замер как вкопанный. Его ноздри шумно втянули воздух... - Дамблдор?! - удивленно ахнул он, настороженно вглядываясь во мрак сквозь невидимое тело Альбуса. До полнолуния оставалось несколько дней, и, судя по всему, в нем начало просыпаться чутье оборотня. Этого Альбус не учел.  - Да, - шепнул он. - Простите за этот маскарад, но мне бы очень хотелось сохранить свой визит в тайне.  - Ну еще бы! - фыркнул тот, тем не менее, двинувшись к шахте, глубоко засунув руки в карманы. - Что ж, пошли.  Они не стали спускаться слишком глубоко, может, на пару десятков шагов, и там Альбус очертил палочкой круг, осторожно, чтобы не потревожить уже имеющиеся охранные чары, организуя им скрытое от посторонних глаз и ушей пространство для беседы. Также он наколдовал два стула с мягкой обивкой, шар магического света, видимого только им, и, наконец, сбросил с себя чары незримости. - Да, точно Вы, - недоуменно оглядывая его с головы до ног, удивился Батори. - Но как? А, впрочем, неважно, - тут же равнодушно пожав плечами, он уселся на стул, скрестив ноги в потертых ботинках. - Признаться, я думал, что больше Вас не увижу. Вы-то, небось, решили, что облагодетельствовали меня, избавив от тюрьмы. Да как бы не так! - беззлобно хмыкнул он, кивнув на низкий каменистый потолок. - Стало быть, я зачем-то Вам понадобился?  При всем кажущемся простодушии наивности в Тамаше Батори было не больше, чем в гринготском гоблине.  - Прежде всего Вы должны знать, что мне глубоко противна политика, проводимая волшебными министерствами в отношении оборотней, и это место в частности, - звенящим от гнева, накопившегося за время пребывания в Златне, голосом начал Альбус, присаживаясь напротив и вздымая полами мантии липкую серую пыль. - Я не знал всей правды о резервации, когда добивался Вашего перевода сюда, и теперь это так не оставлю. Я намерен добиться лучших условий для оборотней, только… к сожалению, сперва мне нужно закончить с текущим делом. - Защитой Гриндевальда? - разумеется, в резервацию не было запрещено выписывать газеты, да и едва ли в мире остался волшебник, не знающий о судебном процессе, в котором личность адвоката вызывала ничуть не менее неоднозначную реакцию у публики чем личность подсудимого.   - Именно так. И буду честен, я не знаю, сколько времени это займет. До завершения судебного процесса могут пройти месяцы и даже годы, которые Вы не заслуживаете провести в этом ужасном месте. Поэтому я пришел, чтобы предложить вызволить Вас отсюда не вполне… легальным путем. А точнее - устроив побег. Тихий, незаметный, без жертв и стычек с охраной. Я мог бы забрать Вас прямо сейчас, но… Глядя на него чуть исподлобья, Тамаш кивнул, словно говоря “вот, наконец, мы и подошли к сути”. - …мне необходимо, чтобы Вы пробыли здесь еще некоторое время, - признался Альбус, чувствуя себя распоследним мерзавцем. - Ровно до того момента, как Вас вызовут в суд для дачи обвинительных показаний против Гриндевальда.  - Постойте-ка, - не понял тот, мучительно пытаясь уложить услышанное в голове. - Так Вы… что, разве не пытаетесь помочь ему?  - Да, я занят именно этим, - подтвердил Альбус. - Для этого мне и нужно Ваше присутствие на суде. Но только - и это самое главное! - чтобы Вы выступали со стороны обвинения, не как мой свидетель. А тот факт, что именно я попросил Вас об этом, необходимо будет держать в строжайшем секрете до самого последнего момента. Это очень важно, мистер Батори, и это то, что я прошу у Вас в обмен на помощь, как бы неблагородно это ни звучало. Прошу поймите, позволив Вам сбежать сейчас, я лишусь последней надежды выиграть это дело.  Постукивая тяжелой подошвой по пыльной породе, Тамаш мрачно хмыкнул:  - Ваша логика мне вполне ясна, мистер Дамблдор. Преступник в бегах не вызовет доверия у судьи и присяжных, это понятно. Но, Вы правда думаете, что они с готовностью поверят оборотню в наморднике? Мне бы Вашу веру, хах.  - Даже невысокая вероятность этого выше, чем мои шансы спасти Геллерта без Вас, мистер Батори, - признался Альбус, почти не преувеличивая.   - Ну а зачем вообще его спасать? - поднял кустистую бровь Тамаш. - Разве вы не кровные враги? Кем мы только не были. - Недавно я узнал, - вздохнул решивший быть до конца честным Альбус, - что незадолго до нашей дуэли, сразу после Ковент-Гардена у Геллерта появилась возможность без лишних усилий избавиться от “кровного врага”, но он спас меня, даже зная, что после я его не пощажу. Возможно, для кого-то… для большинства этого покажется мало, но не для меня. Он проявил милосердие, и я хочу ответить тем же, сохранив ему жизнь. И шанс на искупление.  - Что ж, если у кого и есть это право, то только у Вас, Дамблдор, - покачал головой Батори, невесело усмехнувшись. - В конце концов, если б не Гриндевальд, Вы могли не дожить и до Ковент-Гардена.  ЧТО?! - Что Вы имеете в виду?!  - А-а-а, Вы так и не узнали? - в голосе Тамаша мелькнула злорадная нотка. - Винда готовила на Вас покушение еще в январе в Милане. И вполне возможно преуспела бы, если б Геллерт обо всем не узнал. После того случая он и дал ей этот чертов…, - запнувшись, он постучал себя костяшкой по груди и надолго замолк, утонув в своей скорби.  Впрочем, оторопевший Альбус тоже не спешил возобновлять разговор. Его перетряхнутые как мешок игральных костей мысли, пытаясь встать на место, без конца наталкивались на одно и то же. Покушение?!!  - Знаете, Дамблдор, - вскинув голову, Батори остро взглянул на него, и его глаза вспыхнули как у животного в темноте. - Я жутко Вас ненавидел после того, как Вы поймали меня в Ковент-Гардене. Настолько, что впервые в жизни захотел убить человека не под влиянием полной луны. Не потому, что из-за Вас меня отправили в тюрьму, но оттого, что меня не оказалось поблизости, когда погибла Винда. Теперь же оказывается, что и погибла она из-за Вас.  Волоски на затылке Альбуса встали дыбом. Хоть до полнолуния оставалось еще несколько дней, в воздухе струной зазвенела опасность. Однако Альбус и не подумал потянуться к палочке. А прежде чем что-либо ответил, Батори, вздохнув, опустил резко потухший взгляд на свои грязные, загрубевшие от физического труда ладони и помотал головой.  - Нет. Нет, конечно. Она погибла по своей вине, я понимаю это. Слишком хорошо помню, какой безрассудной она бывала, и что потом в Базеле Вы были единственным, кроме авроров на допросах, кто смотрел мне в глаза. Смотрел как на человека, а не бешеного пса, сорвавшегося с привязи... Мистер Дамблдор, Вы правда верите, что такой подонок как Гриндевальд заслуживает искупления? Ведь если так, тогда и я, наверное, тоже?  - Но за что Вы можете винить себя кроме того, что доверились не тому человеку? - удивился Альбус, читавший личное дело Тамаша и не запомнивший ничего ужасного.  - Не считая моей главной вины за то, что я все еще хожу по этой земле? Пожалуй. Впрочем, я не знаю ни одного оборотня, который хоть раз не причинил бы вред другому человеку. Случайно. Хотя, есть среди нас и те, кто делает это вполне осознанно. Знаете, какой первый вопрос мне всегда задают, узнав о моей ликантропии? Как я заразился. Здесь в людях почему-то просыпается острое, даже болезненное любопытство, - Батори презрительно фыркнул. - Я никому не рассказывал, но меня заразила мать. Мечтала о воцарении оборотней во всем мире или что-то такое. Вскоре после этого ее убил наряд из Министерства, а я сбежал. Несколько лет жил один, прятался в лесах, веря, что таким образом защищаю невинных людей, а потом до меня дошли слухи об убийствах в родных краях. Оказывается, мать успела покусать еще нескольких, а тем скоро надоело запирать себя каждое полнолуние, и они начали наведываться в отдаленные магловские деревни. Маглы от укусов не обращаются, сразу погибают, только в газетах потом “задран диким зверем” и все. Хоть тут газетам можно верить, ха? В общем, я вернулся в родную деревню, вычислил их, попытался образумить. Рассказал, как живу один в горах без страха проснуться однажды утром в крови и с человеческими волосами, застрявшими в зубах... Удивительно, но это подействовало. Почти все согласились уйти со мной. В итоге у нас образовалось что-то вроде лагеря, деревней это не назовешь. Со временем даже пошли браки, а там и дети, но… Вы же знаете, Дамблдор, что дети не наследуют проклятие, даже если оба родителя ему подвержены? Такое чудо!.. Да только нет ничего хуже, чем осознавать, что самую смертельную опасность для своего ребенка представляешь ты сам. Моему сыну в этом году исполнится пять лет, и он до сих пор ни о чем не знает. Поэтому, когда Гриндевальд нашел меня…  - Вы согласились участвовать в экспериментах?  - Да. Я был готов на все, чтобы избавиться от проклятья или хотя бы ослабить его. Мне было плевать на политику, да и обещанию Гриндевальда покончить с сегрегацией я не слишком-то верил. И Вам, если честно, верю лишь немногим больше. И мне все равно, спасете Вы Гриндевальда или нет. Ни мое время, ни Винду это уже не вернет, - откинувшись на спинку стула, Батори невидяще уставился во тьму под нависающим потолком шахты. - Но я скажу на суде все, что Вам нужно, Дамблдор. Просто потому, что Вы - хороший человек.  - Я… Альбус не нашелся, что сказать. Ему десятки, сотни раз говорили, что он гений и великий волшебник, ему присуждали награды и премии, о нем писали в газетах, ссылались в научных статьях, выпускники Хогвартса присылали ему благодарственные письма, но почему-то именно эти простые слова из уст заключенного оборотня впервые за много лет заставили его смутиться.  - И побег мой не трудитесь устраивать, - между тем добавил Батори. - Я останусь здесь.  - Но почему?! - недоумевал сбитый с толку Альбус. - Как же Ваш сын?  - Он с матерью, с ними все будет в порядке, - спокойно повел плечом тот. - Здесь я нужнее. К тому же, если сбегу, местным придется несладко. Охрана тут все перевернет.   - Да, но не думаете же Вы, что я Вас здесь брошу! Я так не могу!  Батори смерил его взглядом, достойным Николя Фламеля. - Делайте то, что должны, мистер Дамблдор, и позвольте другим делать то же самое. Вы не единственный, кому хочется кого-то спасти.  Крайне непривычно, прямо-таки физически неприятно было оставлять что-то вне своего контроля, но Тамаш был прав. Взявшись за все сразу, Альбус рисковал не преуспеть ни в чем.  - Тогда можно последний вопрос? - это мучило его уже некоторое время. - Каким образом, выдав аврорам местоположение Нурменгарда и нарушив тем самым Непреложный обет, Вы все еще живы? Серое лицо Батори озарилось торжеством.  - Ах, это. Все очень просто. Как и все волшебники Гриндевальд думает, что знает все на свете, но как бы не так. Каждую луну мы, оборотни, перерождаемся, мистер Дамблдор. Не просто отращиваем мех и когти, а по-настоящему рождаемся вновь, совсем как Ваш феникс. И вместе с человеческой кожей с нас слезают все проклятия, болезни, порча и клятвы. Вот почему облик оборотня нельзя сымитировать чарами или оборотным зельем. И поэтому в первое же полнолуние в темнице Нурменгарда я освободился от Непреложного обета, данного Гриндевальду.  - Вот оно что! - впервые за долгое время Альбус был по-настоящему восхищен. - Стало быть, Вы - воистину идеальный свидетель, мистер Батори, Вы можете рассказать абсолютно все! Но это, если не возражаете, мы пока что тоже сохраним в тайне.  - А Вы прямо-таки копилка тайн, Дамблдор, - заметил Тамаш с долей укоризны.  На это Альбусу оставалось лишь виновато улыбнуться. 

***

Не прошло и суток, на следующий же день за ленчем в министерской столовой Альбус жаловался Элфиасу, что с убийством Багрова лишился своего главного козыря, и всякая надежда на свидетельские показания теперь утрачена.  - Из приближенного круга Гриндевальда остался только тот оборотень, это просто катастрофа! - сокрушенно вздыхал он, старательно не замечая паническую пляску бровей на побледневшем лице Дожа, пытающегося указать ему за спину. Где - какая неожиданность! - в этот момент обедал, навострив уши, старший помощник прокурора Уизли. - Хорошо хоть, что этого Батори сослали в резервацию. Уж он-то наверняка с удовольствием бы рассказал о Гриндевальде всякое.  - О, Альбус, как насчет заказать что-нибудь еще? - так и не сумев незаметно привлечь его внимание, резко перебил Элфиас, поспешно подзывая домовика. - Может гребешков? Ужасно захотелось гребешков!  Чуть не прыснув от смеха, польщенный преданностью Дожа Альбус сказал, что угощает. И вскоре посеянное принесло плоды. За несколько месяцев и раундов судебных прений Альбус довольно неплохо узнал своего противника, прокурора Уизли. К пятидесяти с лишним годам тот сделал блестящую карьеру обвинителя и уже очень давно никому не проигрывал. А потому, так и не сумев раскусить, на что Альбус собирается сделать основную ставку - с виду его действия казались слегка хаотичными - не побрезговал ничем, даже оборотнем, чтобы обезопаситься со всех сторон и гарантировать себе победу. Посему в начале июля накануне финального заседания лояльные Альбусу источники среди местных авроров доложили ему, что из Румынии в Базель под конвоем был отправлен некий опасный преступник.  Все шло строго по плану.  Но даже так Альбус места себе не находил и за неделю перед судом потерял покой и сон. Весь его тонкий расчет и тщательно выстроенный план зиждились на том, сдержит ли Тамаш свое слово, не передумает ли в последний момент по воле изменчивой человеческой натуры, и эта неустойчивость, неопределенность, невозможность контролировать ситуацию понемногу сводили Альбуса с ума. Нет, он не был приверженцем тотального контроля, но когда столь многое стояло на кону, привык полагаться исключительно на себя.  Себе он научился доверять. И временами не мог не думать о том, насколько было бы проще жить без необходимости долго и кропотливо убеждать в правильности своих решений других людей. Если бы мог действовать без оглядки, без получения дозволения и разъяснения, почему его решение в конечном итоге самое верное, как делал всю свою жизнь, начиная со школьных учителей и заканчивая министрами и аврорами. Пожалуй, в этом смысле он был специалист. На что и надеялся.  Так что утром судьбоносного дня Альбус выпил крепкий несладкий чай - успокоительные зелья пагубно влияли на способность ясно мыслить, к умострительные среди побочных действий вели к  повышенной самонадеянности - пожевал показавшийся картонным, щедро смазанный домашним терновым джемом Аберфорта тост. И отправился в Лондон.  У Берта, понятное дело, даже мысли не возникло прийти на заседание, чтобы поддержать его - а может он просто боялся не сдержать откровенную радость в случае провала старшего брата? В любом случае, Альбус утешался тем, что в зале будет Рене. Несмотря на то, что как и Николя она не одобряла его решение защищать Геллерта, тем не менее оставалась с ним до самого конца. За это Альбус был ей невероятно благодарен. Перед заседанием адвокату и подзащитному полагалась последняя беседа, на которой они имели возможность еще раз обсудить стратегию защиты и все важные нюансы предстоящего процесса, поднять командный дух. У них же с Геллертом, разумеется, не было ничего даже отдаленно напоминающего сотрудничество. Геллерт никак не помогал. С того самого первого разговора Альбус виделся с ним множество раз, но тот не сделал и полшага навстречу. Попытки Альбуса выявить новые, полезные делу детали игнорировал, а на вопросы о покушении и о том, зачем убил членов Совета Конфедерации в Осло - самое слабое место в защите Альбуса - упорно не отвечал, заявив, что ничего не помнит. Все прошедшие месяцы в те моменты, когда не спал и не застревал в видениях, становившихся все сильнее и ярче с каждым днем, Геллерт только и делал, что глумливо ухмылялся и без конца предрекал своему защитнику тотальное фиаско, а себе - скорейшую смерть. К счастью, даже если бы он во всеуслышание объявил, что жаждет смертной казни, его мнение абсолютно ни на что бы не повлияло.  Уводимый аврорами в зал суда Геллерт бросил насмешливое “удачи”.  Сегодня он находился в особенно приподнятом настроении несмотря на нервный тик, перекосивший добрую половину лица, и оставшийся один Альбус еще некоторое время смотрел на его пустой стул, далеко не впервые словно гладиатор на арене лицом к лицу встречаясь с мыслью, что веселое злорадство Геллерта вызвано тем, что он уже предвидел исход суда. Впрочем, он вел бы себя точно также просто чтобы сбить ему настрой - Альбус не мог знать наверняка, так как в мысли Гриндевальда, после того как узнал правду о Старшей палочке, больше не заглядывал ни разу. Это было бы неправильно и ничем не отличалось бы от поведения самого Геллерта, ставящего свои намерения выше желаний других людей.  На заседании все пошло как по маслу.  После вступительной речи, одарив Альбуса победоносной улыбкой, прокурор Уизли вызвал своего «тайного» свидетеля, Тамаша Батори. Того ввели в наручниках и серебряном ошейнике, хоть в этом не было совершенно никакой нужды, и публика сразу настороженно затихла. Поразительно, но даже Гриндевальд, публично застреливший человека и без палочки обрушивший мост у всех на виду, обвиняемый в терроризме, кровавом массовом убийстве и создании инферналов, даже он пугал их меньше, чем изможденный оборотень в фазу молодой луны. Глядя на него, Альбус усилием подавил в себе угрызения совести. Никакой новой информации от Батори Уизли не добился - оттого что задавал все те же вопросы, что и всем остальным последователям Геллерта, а также потому, что его основной целью было деморализовать Альбуса, приведя на суд того, кого он якобы менее всего желал видеть.  Вот только дело обстояло с точностью наоборот.  Когда за Батори взялся Альбус, он не спрашивал о злодеяниях Гриндевальда или планах развязать войну, только об обращении с подчиненными и пагубных пристрастиях. Как часто Тамаш видел его с бокалом алкоголя в руке, с сигаретой, с чем-нибудь еще? Бывали ли у Гриндевальда приступы внезапного неконтролируемого гнева? Тамаш отвечал честно, без утайки, и в итоге его ответы - и объемы всего вышеперечисленного - потрясли даже самого Альбуса. Невозможно было вообразить, как Геллерт в тот период умудрялся не то что плести интриги, строить планы планетарного масштаба и произносить пламенные речи, но вообще стоять на ногах.  Слушая все это, тот лишь безумно скалился, похожий на маску демона из японского театра. И хоть Альбус знал, что отчасти это потому, что Геллерт больше не контролирует правую половину лица, менее жутким зрелище не становилось.  И тем сложнее было вызвать к нему сочувствие. - Что ж, вы все слышали, - этими словами после нескольких изнурительных часов перекрестных допросов свидетелей начал свою заключительную речь защитника Альбус, выходя в центр зала. После показаний Батори еще несколько последователей Гриндевальда, не входящих в ближний круг, вспомнили эпизоды, отлично вписывающиеся в картину укоренившейся наркотической зависимости - в том числе пылающий праведным негодованием Томас Акерли, стыдливо прячущий взгляд Освальд Йост и, конечно же, невозмутимый Альфонс Розье. Последний в подробностях описал появление находящегося при смерти Геллерта на пороге его фамильного поместья почти семь лет назад - только по его версии на помощи международному террористу настояла его племянница - а также продолжительное лечение впоследствии. Некоторые волшебники из числа заложников в Ковент-Гардене, присутствующие и на заседании, также подтвердили «некоторую странность» в поведении Гриндевальда в тот злополучный вечер, и, таким образом Альбусу удалось не то что посадить зерно сомнения, но пересадить сразу дерево.  И злобно исчиркавший свою речь перед финальным выступлением Уизли был тому живым доказательством. Взяв слово после него, Альбус, напротив, постарался рассеять звенящую атмосферу непримиримой враждебности, неприятия и жажды мести, воззвав к сочувствию и милосердию: - Сейчас как никогда очевидно, что Гриндевальд серьезно болен, и что болезнь подтачивала его уже давно. Ибо зависимость - это именно болезнь, отнимающая разум и человечность, оголяющая самые низменные желания и ужасные пороки. И здесь я ни в коем случае не оправдываю преступления Гриндевальда! Должны ли мы судить его? Безусловно! Должен ли он понести суровое наказание? Вне всяческих сомнений. Но казнить его сейчас, когда он попросту не способен всецело осознать свои злодеяния и невероятную боль, причиненную жертвам и их семьям - все равно что свершить правосудие походя, для галочки, во имя минутного удовлетворения. Лишив его жизни сейчас, мы лишь запрем гнев глубоко в наших сердцах. Закончив эту историю так быстро, оставим без внимания ее мораль, - Альбус строго покачал головой. - Конечно, многим из вас может показаться, что сохранить жизнь подсудимому, тогда как многие другие погибли, несправедливо, но подумайте вот о чем. Геллерт Гриндевальд страдает тяжелой зависимостью от наркотиков маглов, тех самых, кого он так жаждал поработить. Самое по себе это уже наказание, которое будет длиться годы, если зависимость не излечить. И это как раз то, чем я планирую заняться. Еще одна причина, почему так оставить Гриндевальда в живых - проявление не слабости, а мудрости. Я уверен, что его печальный опыт может послужить правой цели, поможет спасти несколько жизней. Даже если это будет всего одна жизнь, не лучше ли это смертной казни, которая все равно не вернет погибших и счастье их близким? Я убежден, что любую ситуацию при желании можно обернуть во благо. И, если позволите, я сделаю это, заставлю Гриндевальда по-настоящему послужить Общему благу, хочет он того или нет. Главное, - Альбус поднял руки, не скрывая по обыкновению раненную, и обвел ими зрительный зал и скамью присяжных, - чтобы этого хотели вы.  Его речь по завершении не вызвала бурных оваций, как было с речью прокурора, но за густой как лондонский смог тишиной скрывалось нечто куда более значительное. Альбус знал, видел по задумчиво опущенным взглядом, что сумел-таки задеть практически в каждом из присутствующих что-то личное. Не ярость и жажду мести, столь же заразительные и легко угасающие, что и смех, но нечто глубинное, сокровенное, близкое к сердцу, которое в конечном итоге и вынесет окончательный вердикт.  - Благодарю, Уважаемый защитник, за столь проникновенные слова, - кивнула судья Кескен, собирая пергаменты в стройную стопку перед собой. - А теперь суд и присяжные удалятся для принятия решения.  - Отличная речь, - хрипло фыркнул Геллерт. Как и обычно он сидел на стуле, съехав, насколько позволяли цепи, и широко расставив ноги. Раздражая одной своей позой. Его синий правый глаз с сузившимся до размеров макового зернышка зрачком был выкачен, создавая жуткий контраст с голубым левым. Корочка на искусанных губах казалась бумажной. - Решил сделать из меня подопытную крысу? Да ты само милосердие!   - Заткнись, - емко посоветовал Альбус, взведенный до предела. Несмотря на дышащий спокойствием и правотой вид сам он едва мог дышать из-за колотящегося о ребра как заведенное сердца.  Мерлин, ну когда же они уже вернутся!  «Ты молодец», - подбодрили изумрудные глаза Рене, занявшей место в самом дальнем ряду зрительного зала. Для Альбуса она выглядела как обычно, в то время как все остальные видели ее по-разному, но одинаково незнакомой. Впрочем, она могла быть чьей-нибудь дальней родственницей или чрезмерно любопытствующей дамой, выкупившей место у одного из причастных к процессу. Почувствовав себя чуточку лучше, Альбус благодарно полуулыбнулся в ее сторону.  Принятие решения в итоге заняло более полутора часов, за которые Альбус, кажется, потерял несколько лет жизни и приобрел с десяток седых волос, а Геллерт успел задремать, уронив подбородок на грудь. В последние недели он периодически забывал, где находится. Но, наконец, белый парик судьи Кескен вновь возвысился над судейской трибуной:  - Начну с того, что мне выпала редкая честь участвовать в столь резонансном и беспрецедентном судебном процессе. Сегодня в этом зале вершится не только правосудие, но и История. Я благодарю уважаемые стороны обвинения и защиты за все представленные суду доказательства, а также присяжных заседателей за их непростую работу, - ее темные глаза пробежались по строкам раскрытого пергамента. - Прежде чем зачитать приговор, хочу отметить, что по этому делу наши с присяжными мнения разошлись. Кхм. Итак.  Все, в том числе вздернутый аврорами со стула Геллерт, поднялись на ноги.  - Именем Международной конфедерации магов я, Кара Кескен, Верховная судья Конфедерации, на основании выдвинутых против Геллерта Лиутберта Гриндевальда обвинений, на основании предоставленных его законным представителем оправдательных аргументов и на основании вердикта, вынесенного судом присяжных решила признать Геллерта Лиутберта Гриндевальда виновным в совершении всех преступлений, в которых был обвинен, а именно…  Ну разумеется, он виновен, - мысленно кивал себе Альбус, пока судья озвучивала длинный список. - Здесь мы даже не пытались спорить.  - …В связи с чем я, Верховная судья Конфедерации, - повторила Кескен, неодобрительно поджав губы, и сердце Альбуса напрочь остановилось, - решила приговорить Геллерта Лиутберта Гриндевальда к… высшей мере наказания, а именно - смертной казни без права обжаловать приговор. 

***

Щелчки фотокамер были подобны треску молний, тяжелый стук сердца - глухому рокоту срывающихся в ущелье камней.  Нет.  Не может быть… Все же шло так хорошо!  Ревущая как горная лавина волна торжествующего гомона затопила зал. - Вот так! - громче всех кричал Джастин Азимус, пока его мать утирала счастливые слезы кружевным платком. - Получил по заслугам?! Теперь ты сдохнешь, Гриндевальд! Услышав свое имя, тот рассмеялся. Его поначалу почти беззвучный сиплый хохот вскоре, набрав полноту, заглушил все прочие звуки. То не было безумие. Геллерт смеялся взахлеб, ликующе и беззаботно - совсем как в юности, когда они с Альбусом вместе летали над Годриковой впадиной или играли в снежки в заледеневшем Сент-Джеймс парке. В те дни, когда им казалось, что впереди только триумф, счастье и молодость.  Эбеновая палочка легко скользнула в руку из рукава мантии.  АЛЬБУС! Отрезвляющий голос Рене прозвучал в голове так отчетливо, будто она кричала прямо в ухо. Ни разу за долгие годы знакомства ни она, ни Фламель не позволили себе нарушить его ментальные границы, хоть, очевидно, с легкостью могли.  Альбус, прошу, не делай этого!  Он медленно поднял палочку, охватывая раскинувшимся разумом сразу весь судебный зал.  - Мистер Дамблдор, что Вы намерены…  Никому еще не удавалось подобное.  Но у него получится.  Должно получиться.  Иначе никак.  - Империо!  Время                   словно                                           останови-                                                             лось. Десятки, целые ряды остекленевших, сверкающих как алмазное колье глаз воззрились на него в покорном ожидании. Все кроме потрясенных до изумрудных глубин глаз шестисотлетней ведьмы и еще одних, буравящих его затылок.  - Тюрьма, не казнь, - твердо произнес Альбус, и каждое его слово падало с тяжестью мироздания. - Пожизненное заключение будет самым страшным наказанием. Не казнь.  Кончик эбеновой палочки дрогнул, будто поставив точку, и та снова скрылась в рукаве мантии Альбуса.  Время возобновило свой ход.  - …в связи с чем я…, - осеклась Кескен, нахмурившись и вновь пробегая глазами по изменившемуся тексту. - Кхм. Простите. В связи с чем Геллерт Лиутберт Гриндевальд приговаривается к пожизненному заключению без возможности обжаловать приговор.  Зал встретил ее слова одобрительными криками и бурными аплодисментами.  - Вот так! - громче всех кричал Джастин Азимус, пока его мать утирала счастливые слезы кружевным платком. - Получил по заслугам?! Теперь ты сгниешь за решеткой, Гриндевальд! Снова защелкали фотокамеры. Встретившись взглядом с в ужасе прижавшей руку ко рту Рене, Альбус медленно, как во сне обернулся.  Впервые за много дней левая половина лица Геллерта симметрично повторяла правую, отображая бездонное, разверзшееся до глубин души потрясение.

Ocean Jet - Follow You Down