Вир Унда

К концу 1916 года безразличных практически не осталось. Бомбардировка Лондона за тысячи миль от основного театра военных действий заставила встрепенуться даже инертных британцев, не говоря уже обо всех остальных. И хоть линия фронта за год практически не сдвинулась ни в ту, ни в другую сторону, новости, доходящие оттуда, приводили в ужас. Также как и тысячи возвращенных на родину трупов, отравленных хлором, сожженных, раздавленных, разорванных в клочья до такой степени, что угадать человека в них уже было невозможно. Человечность в принципе стала редким явлением. От прошлых конфликтов этот отличался не только беспрецедентным кровопролитием, но и невероятной изобретательностью по части лишения жизни. Огнеметы, пулеметы, гранатометы - как волшебникам, так и маглам пришлось выучить много новых слов в этой бесконечной, истощающей войне. Войне, на которой боеприпасы ценились выше жизни солдат, а те давно забыли зачем и ради чего убивают друг друга. Да это было уже и не важно. Изможденные, с трудом помнящие о существовании мирной жизни тела корчились в грязи, пытаясь побороть противника - такого же изнуренного, больного, облепленного грязью с ног до головы, так что не видно ни формы, ни лица, и отличающегося от соседа по окопу лишь языком предсмертного вопля. Нет, уже почти и не встретить было волшебника, который отрицал бы опасность, нависшую над Европой. Правда, единодушия в магическом обществе, тем не менее, так и не появилось. Одни взывали к отмене Статута о секретности и незамедлительному вступлению в войну в качестве третьей силы, другие указывали на то, что хоть вмешаться необходимо, Статут должен остаться незыблемым. Были и те, кто, напротив, считал вмешательство в конфликт абсолютно бесполезным, ведущим лишь к жертвам среди волшебников. Члены совета Международной конфедерации магов не переставали спорить друг с другом на этот счет, но прийти к общему мнению так и не смогли. Так что Министерства разных стран действовали в рамках личных соображений, как правило, в зависимости от степени плачевности текущего положения. Британский аврорат, к удовлетворению Альбуса, к примеру, вскоре начал отправлять патрули на улицы Лондона и в прочие города со стратегически важными объектами, а каждое выходящее из порта судно снабжалось защитными чарами. И хоть этого было недостаточно, это было уже что-то. Для самого Альбуса 1916-й стал годом утрат. После того, как в августе в войну вступила Румыния и румынские войска начали масштабное наступление в Трансильвании, многие волшебные семьи превентивно бежали из страны, наученные горьким опытом бельгийцев, французов и многих других. Хранившее еще свежую память о недовольстве французских магов пассивностью своего Министерства Министерство Румынии тотчас объявило о введении мер по созданию безопасных коридоров для эвакуации населения, однако никто в суматохе и хаосе первых дней, разумеется, не вспомнил о резервации для оборотней. С позором отступая уже через полтора месяца после начала боев, румынская армия вынуждена была оставить за собой весьма обширные территории, в том числе Златну, где располагалась резервация. И хоть ту, как полагается, окружали мощные защитные и маглоотталкивающие чары, от артиллерийских обстрелов это не спасало. Резервация была полностью уничтожена, а все содержавшиеся в нем оборотни погибли. В газетах это событие, впрочем, так и не появилось, ибо для общественности резервации попросту не существовало. Альбус и сам узнал о случившемся только потому, что сохранил кое-какие связи в Международной конфедерации. И хоть отчет о произошедшем был строго засекречен, ему удалось узнать некоторые детали. Как выяснилось, местная охрана бежала вскоре после первого взрыва, даже не попытавшись вывести своих подопечных, не способных выбраться самостоятельно. Наглухо заколдованный, спроектированный таким образом, чтобы не допустить побега, котлован, в конце концов, стал их братской могилой. Правда, прибывшие на место авроры в итоге не досчитались порядка дюжины тел, чуть позже обнаружив брешь в защитном барьере и цепочку следов, ведущую в лес. И изрешеченное пулями тело Тамаша Батори в противоположном от следов направлении. Автор отчета не стал делать никаких предположений, лишь сухо изложив факты, но Альбус готов был поспорить - Тамаш увел магловских солдат подальше от собратьев и поплатился за это жизнью. “Вы не единственный, кому хочется кого-то спасти, мистер Дамблдор”. В связи со средневековым убеждением, что волчья кровь отравляет почву и подземные реки, погребение оборотней было строжайше запрещено законом, так что Альбус смог добиться лишь того, чтобы ему выдали прах Тамаша. Его он развеял в горах неподалеку. Это было меньшее, что он мог сделать для этого храброго, самоотверженного человека. То был далеко не единственный раз, когда кровавая длань войны дотянулась до Альбуса. В отличие от многих уделяя внимание не только магическим газетам, но и магловской прессе, в один из теплых октябрьских дней, по обыкновению читая у постели Геллерта, он отложил Ежедневный пророк с новостью о неожиданной помолвке известной оперной певицы Руты Арделеан с ее троюродным кузеном и притянул к себе Дэйли Телеграф. Новости с фронта, разумеется, занимали всю первую страницу, а также следующий за ней разворот. Имеющий доступ к этой информации из куда более надежных источников Альбус не особенно вчитывался, лишь вскользь пробежавшись глазами, пока его взгляд не порезало знакомым именем в длинной колонке некрологов. Роджер Коутс, 36 лет. Пал смертью храбрых 5 октября в битве при Сомме. Посмертно награжден медалью за отвагу. Скорбим вместе с его отцом, женой и детьми. Так странно. Альбус не видел этих людей с восемнадцати лет - почти полжизни назад, не обменялся ни одним письмом за минувшие годы, но его сердце все равно болезненно ёкнуло в груди. Бестолковый, вспыльчивый Роджер никогда ему особенно не нравился, но все же Альбус знал его лично, и его гибель не была гибелью безымянного солдата. То был некролог о человеке, который когда-то жил, заботился о семье, мечтал о собственной книжной лавке, не ладил с отцом… Спустя несколько дней Альбус навестил старика Коутса. Тот по-прежнему целыми днями торчал в лавке, хоть уже с трудом ходил, опираясь на тяжелую трость, и почти ничего не видел. Бизнесом на деле занимались его старшие внуки, которым он больше мешал, брюзжа и раздавая одни и те же указания. Доволен ли Роджер, зная, что дело его отца, в конце концов, унаследовали его дети? - Добро пожаловать в “Коутс и сын”, - лучезарно улыбнувшись, поприветствовала Альбуса молодая девушка с тем же разрезом глаз и крупным носом, который тот помнил у ее покойного отца. - Что желаете приобрести? У нас очень богатая коллекция энциклопедической литературы. - Благодарю, но я не за покупками, - он кивнул на старого Коутса, сидящего в углу за прилавком на стуле с истертой бархатной подушкой. - Кто там, Кэтти? - зычно рявкнул тот, подслеповато щурясь на вошедшего. - Посетитель, - улыбаясь уже не так широко, девушка окинула Альбуса цепким недоверчивым взглядом. Ее можно было понять. Наверняка она провела все свое детство в этой лавке, но помнить Альбуса не могла - была еще слишком мала, когда он уволился. А не запомнить его, высокого, с хвостом не по моде длинных темно-рыжих волос, было невозможно. - А откуда Вы знаете дедушку? - Когда-то давно я здесь работал, - ностальгически оглядываясь - странное дело, но раньше лавка казалась ему больше - улыбнулся он и указал пальцем на прилавок. - Там с Вашей стороны у кассового аппарата, кажется, выжженное пятно? А пятая ступенька у стремянки скрипит, если ее, конечно, не заменили. Неизвестно, сохранилось ли упомянутое Альбусом пятно, скрипела ли все еще лестница, но, похоже, Кэтти ему поверила. - Ой, правда? Давненько же Вы тут работали! - Да, но дело даже не в этом. Я увидел некролог, вот и… Тут ее улыбка окончательно увяла. Не так, как у человека, услышавшего дурную новость, а скорее у того, кто позволил себе снять маску. - Так Вы знали отца? - Немного, - кивнул Альбус. - И я сочувствую Вам от всего сердца. Слыша эти слова явно уже не раз, она тоже кивнула. И пропустила его за прилавок. - Добрый день, мистер Коутс. Не знаю, помните ли Вы меня… - Подойдите-ка ближе, - властно поманил его Коутс, другой рукой по привычке потирая распухшее колено. Видимо, его ревматизм с годами сильно ухудшился. И не только он. Без того не самые густые волосы Коутса истончились и поседели, и сам он весь как-то съежился, утратив былую грузность. - Батюшки! - практически уже агрессивно разглядывая Альбуса, он вдруг всплеснул руками. - Да как же не помнить! Помню! Альберт! Нет, имя было какое-то чудное… - Альбус, - мягко поправил тот. - Да, это я. - Ну надо же! Ну-ка, садись, рассказывай, - Коутс безапелляционно придвинул ближе стул, любезно вынесенный Кэтти из подсобки. - Чем занимаешься? Женился уже? Дети? - Нет, но я подался в науку, как Вы мне и прочили, - частично ушел от ответа Альбус. - И вот уже больше десяти лет преподаю в частной школе. - А я говорил, что из тебя выйдет толк! - самодовольно хлопнул в ладони Коутс, словно успехи Альбуса были полностью его заслугой. - Говорил? Слышала, Кэтти? Когда-то давно я взял на работу безграмотного зеленого паренька, и вот погляди на него теперь! Какой весь из себя важный профессор! Неоднократно за этот разговор Альбусу пришлось напоминать себе, что Коутс не пытается насмехаться над ним. Просто у него такая манера речи. - Я как раз хотел поблагодарить Вас за то, что помогли мне тогда встать на ноги. И еще выразить свои соболезнования. Роджер… - Мой сын герой! - мгновенно подобравшись и словно бы задревеснев, воинственно выдал Коутс. - Всегда им был. И я бы тоже сражался, да меня не взяли, - он с досадой ударил себя по больной ноге. - А Роджер записался в добровольцы, все правильно сделал. Правильно, я говорю! - прикрикнул он на всхлипнувшую было Кэтти. - И не смей реветь! Твой отец честь семьи не посрамил и долг свой отдал! Вот, смотри, Альбус, - засуетившись, Коутс неловко развернулся и ткнул пальцем над собой, где в рамке на стене висела маленькая и на вид совсем не внушительная воинская медаль. - За храбрость! Признаться, Альбус не знал как реагировать. Не радоваться же пусть и отважной гибели человека? Хотя, может, этого Коутс от него и ждал. - Ну а ты? - подслеповатые глаза Коутса вдруг вопросительно вперились в него. - Тебя-то почему не взяли? Тут Альбус мог бы совсем растеряться, но на этот случай у него как раз был заготовлен ответ: - Оказалось, в стране нехватка учителей, - судя по вечному ворчанию Диппета, что хорошего преподавателя днем с огнем не сыскать, это не было ложью. - К тому же мы сейчас готовимся принять детей, эвакуированных из Франции. - Да, это хорошее дело, - с уважением закивал Коутс, вполне удовлетворенный его оправданием. - Мы, британцы, в помощи никогда не отказывали, и теперь не станем. Вот и отлично, вот и славно, - вновь принявшись потирать колено, он, похоже, резко утратил интерес к разговору, узнав волнующие его подробности. Снова стал обычным брюзжащим стариком. - Кэтти, сделаешь нам чай? Прощаясь с ним чуть позже, Альбус не удержался от того, чтобы незаметно околдовать его чарами снятия боли, чтобы хотя бы сегодня тот спокойно уснул. Ибо, не считая недуга, Коутс, кажется, был вполне себе счастлив.

***

Даже произнесенное шепотом заклинание разбудило стаю голубей, устроившихся на ночлег на крыше капеллы Святой Урсулы. Один из них, замешкавшись, потоптался на голове гипсового Фомы Аквинского и лишь затем ринулся вслед за улетевшей стаей, чиркнув Альбуса крыльями по макушке. - Фианто Дури, - завершив речитатив из порядка десятка заклинаний, тот перевел дух. Вызвавшись помочь Фламелям в их ежемесячном обходе центра Парижа и укреплении защитных чар, Альбус не представлял, какой это окажется непомерный труд. Церковь Сорбонны была двенадцатым по счету зданием, которое он посетил с полуночи, и количество заклинаний и чар, соответственно, давно перевалило за сотню. И это был далеко еще не конец. - Ну что, готово? - бесшумно возникнув у него за спиной, бодро поинтересовалась Рене. В отличие от Альбуса, который мог трансгрессировать лишь в некоторые более менее знакомые места, мадам Фламель знала, казалось, каждую улочку, каждый закуток в Париже, даже совсем новые (по меркам ее возраста), года, эдак, 1859-го. - Да, здесь все в порядке, - кивнул Альбус, из эстетических чувств счищая заклинанием голубиный помет, облепивший несчастные статуи. - Но неужели Вы так быстро закончили с Монмартром? Он с трудом представлял, сколько магии требовалось, чтобы защитить эту огромную площадь. - А, не волнуйся, моя хорошая знакомая, Валадон, выросла на Монмартре и взяла его под личную защиту, так что беспокоиться не о чем. Только не рассказывай Николя, - подтянув элегантно повязанную поверх пальто шаль, она заговорщически подмигнула. - Он все равно догадается, что вместо Монмартра я обхожу те памятники искусства, которые он терпеть не может, но лучше поздно, чем рано, не так ли? Что у тебя дальше по списку? - Хм, вроде бы…, - вынув из кармана свиток, исписанный почерком Фламеля, Альбус проверил свою память. - Да. Люксембургский дворец. В тот же миг трансгрессия Рене мягко опустила его на жухлый газон у фонтана Медичи. - Люблю сад в это время. Ни души, - втянув ночной воздух носом, улыбнулась ведьма, поведя палочкой за спину, в сторону фонтана. - Репелло Инимикум. Альбус не удивился и не стал спрашивать, почему она решила сопровождать его сегодня. В отличие от Николя, постоянно ворчащего, что он совсем перестал навещать их, со стороны мадам Фламель за прошедшие годы не проскользнуло ни недовольства, ни укоризненной нотки. Но это совершенно ничего не значило. Она скучала по Альбусу столь же сильно. Это чувствовалось хотя бы в том, как крепко она сжимает его локоть. - Как же чудесно вот так прогуляться с тобой, Альбус, милый, - мечтательно протянула Рене, когда, обойдя по периметру сад, они направились к зданию дворца. - Спасибо, что помогаешь. - Не стоит. Я рад помочь. Сделать хоть что-то. - Брось, дорогой, - она ласково поправила его намотанный в два слоя шарф, - ты и так делаешь немало. - Да только никакого толку! - в бессильной злобе выдохнул он неожиданно для самого себя. - Такое чувство, что это никогда не кончится! - Все когда-нибудь заканчивается, - проницательно покосившись на него, философски заметила Рене. - Иногда остановить происходящее попросту не в наших силах. Но жизнь продолжается, Альбус. Даже в самые темные времена. С последним трудно было согласиться. Едва ли его существование в последние годы можно было назвать жизнью. Дни сменяли друг друга механически, похожие один на другой, неизменные, как Геллерт в своей башне. Все больше Альбус напоминал самому себе бесплотного призрака Нурменгарда, нежели Альбуса Дамблдора, каким был когда-то. Но даже на такое существование, если честно, ни моральных, ни физических сил почти уже не хватало. Он будто бы тоже умер. Или, по крайней мере, та часть его, которая придавала всему значение и смысл. Неужели Айла была права? - Альбус, милый, ты помнишь, что я сказала тебе на свадьбе Аберфорта? Он вскинул на нее недоуменный взгляд. Да, он припоминал, что они говорили о чем-то на крыльце Кабаньей головы, пока внутри остальные гости предавались танцам и веселью, но суть разговора напрочь затмилась произошедшими следом событиями. - Тогда я повторю то же сейчас, почти три года спустя, - мягко покачала головой мадам Фламель. - Может, настало время смириться? Ты сделал все, что мог, Альбус, и теперь лишь напрасно истязаешь себя. Нет ничего зазорного в том, чтобы позаботиться о себе. Он мертв, Альбус. Но ты жив, и живы те, кому ты не безразличен. Он ждал, что в ответ на это крамольное предложение в его груди поднимется волна возмущения, отторжения, но нет. Ничего и близко подобного. - Я не могу оставить его, Вы же знаете, - губы произносили это, но внутри ничего не отзывалось. - Я его опекун, и фактически он еще жив - Если это единственное, что тебя останавливает, я могу предоставить решение, - внимательно вглядываясь в его лицо, осторожно произнесла Рене. Они, не сговариваясь, замедлились. - Мгновенное и безболезненное. И я готова сделать все сама, если так тебе будет легче. Конечно же, Альбус должен был с жаром отвергнуть это предложение! Но он молча отвел глаза. И возненавидел себя за это. Рене не стала на него давить, сразу перевела разговор в другое русло, но он был уверен - она в точности знает, какие мысли заворочались в его голове. К своему стыду он уже даже придумал эпитафию для надгробия Геллерта. Навещать его могилу вместо неподвижного тела - какое это, наверное, было бы облегчение! Продолжать любить Геллерта, юного, дразнящего, смеющегося сквозь ивовые ветви, любить пылкого, устремленного, жертвенного мужчину, не вглядываясь до бесконечности в живой, равнодушный ко всему труп в пустой надежде поймать хоть крупицу сознания. Да, хоть он так и не дал ответ, знал точно - предложение мадам Фламель отныне его не оставит.

***

Обход они завершили лишь к раннему утру, как раз когда Париж начал просыпаться. Не дожидаясь, пока явится Николя, чтобы настойчиво позвать его на завтрак, плавно переходящий в обед, Альбус поспешил воспользоваться порталом до Кабаньей головы. И там, чего не происходило уже много лет, наткнулся на в стельку пьяного Аберфорта. - КОГО ТАМ ЕЩЕ ПРИНЕСЛО?! От неожиданности Альбус едва успел остановить летящий в него, расплескивая пахучие остатки виски, стакан. - Берт, ты чего? Это я! Покрытое багровыми пятнами лицо Аберфорта чуть-чуть прояснилось: - А-ик-бус? - вероятно, сначала тот пил за столом, но сейчас сидел уже под ним, вытянув ноги, в окружении бутылок разной степени початости. - Да, - схватив младшего брата за локоть, он с трудом потянул его наверх. - Мерлин, какая докси тебя укусила? Почему ты не дома с Бетти? - А нету больше дома, - не сопротивляясь, но и не помогая, прохрипел Аберфорт, вращая глазами, будто его саданули Конфундусом. - И Бетти тоже. - Как нет?! - обомлел Альбус, и Берт повалился обратно на пол. - Что случилось?! - Я…, - губы Аберфорта плохо его слушались, разъезжаясь в стороны вслед за глазами. - Я… ушел. Все… нету у меня дома, Альбус. Ничего… ик… нет. После ночи мотаний по Парижу и тяжелого разговора с Перенелой Альбус соображал туго, но все-таки до него начало доходить: - Так Вы поссорились? - А, называй как хочешь, - оперевшись на край стола, тот поднялся сам, тут же бухнувшись на ближайший, надсадно скрипнувший стул. - Да только кончено у нас с ней. Финита, мать ее так. - Погоди, но у вас же все было замечательно, - усаживаясь напротив, недоумевал Альбус, приманив кувшин воды с кухни. Берт и Бетти были именно той парой, о которой можно было смело сказать “живут душа в душу”. Если б не Фламели, другого такого примера Альбус больше б и не назвал. - Вы ж еще на прошлой неделе планировали вместе поехать на свадьбу ее подруги. Что стряслось? Пришлось подождать, пока Аберфорт осушит кувшин несколькими крупными глотками. - Ничего, - наконец, оскорбленно фыркнул он, смахивая пролившуюся на бороду воду и растирая ее по горящему лицу. - У нас все в порядке, да только она сказала, что не хочет от меня детей. - О. Признаться, Альбус всегда полагал, что если уж Бетти с Аберфортом повздорят так сильно, что она выгонит его из дома, то исключительно по вине последнего. Но это… теперь он понимал, почему Берт запил впервые за долгое время после Азкабана. И понятия не имел, как ему помочь. - Ох, Берт, это ужасно, - придвинувшись, он сочувственно сжал плечо брата. - А она не сказала, почему? - ему вдруг подумалось, а не боится ли Бетти, что ее с Аберфортом ребенок унаследует “особые предпочтения” своего дяди. - А я и спрашивать не стал, - мотнул головой Аберфорт, стряхивая набежавшую слезу. - Нет, так нет. Что я, в ногах валяться должен? - Нет, конечно. Но, может… тебе стоит поговорить с ней еще раз? - страшно было представить, как к нему начнет относиться Аберфорт, если его предположение относительно страхов Бетти окажется верным, но не посоветовать, если от этого зависел брак и счастье брата, Альбус не мог. - Все выяснить? Вдруг произошло какое-то недопони… - Да какое к бесу недопонимание? - сбрасывая его руку со своего плеча, вспыхнул Берт. - Видать, мы с тобой будем последние. Ты и я. Последними Дамблдорами. А все потому что выбирать нормально не умеем. - Это уж точно, - мрачно согласился Альбус. За это он бы даже выпил. - Невезучие мы какие-то, Ал, - вздохнул через какое-то время Аберфорт, вперив невидящий взгляд в столешницу. - Что я, что ты. Я то думал, все наладилось. Честно говоря, надеялся, что после того как Гриндевальд откинется…кто ж знал, что он такой живучий окажется, гад, непробиваемый! Что ты себе сыщешь, наконец, нормального… ну, в смысле, - он неловко кашлянул, - другого, получше. Мы ж семья, в конце концов, да? Что я, брату счастья не желаю что ли? - оживившись, Берт уже сам приобнял его за плечо. - Да больше всех! Главное, чтобы нормальный, понимаешь? Чтобы… - Что значит, непробиваемый? - не понял Альбус. Аберфорт Геллерта всегда терпеть не мог, а сейчас ко всему прочему был пьян, но подобная формулировка по какой-то причине все равно его смутила. - Что ничем его, гада, не проймешь. Кто только не старался, ты, Фламели, а все как с гуся вода, - с хмельной словоохотливостью пояснил Берт, возвращаясь к своей мысли. - Так о чем бишь я? Невезучие мы с тобой, Ал… - Аберфорт? - Я рад даже, что родители и Ариана этого не… - Аберфорт! Заклинание ушата возымело мгновенный эффект. Отплевываясь от холодной воды и прилипших к лицу рыжих прядей, Берт взревел как рассвирепевший медведь, схватив Альбуса за грудки: - КАКОГО ЛЕШЕГО?! - Рассказывай, - строго глядя на него, непререкаемым тоном велел Альбус. - Все, что знаешь.

***

- ПЕРЕНЕЛЛА! - его крик сотряс лавку и весь остальной дом от основания до крыши. Все вокруг дрожало, плавилось от гнева. Предпочитая не участвовать в человеческих конфликтах, Фоукс вспорхнул с его плеча, перелетев на шкаф за прилавком. - Альбус? - первыми на ступенях винтовой лестницы показались остроносые тапочки Николя и полы полосатого домашнего халата. Тот выскочил из постели как был, в колпаке и без очков. Но с палочкой наготове. - Что такое?! - не на шутку встревоженная Рене спустилась следом, на ходу затягивая пояс зеленого атласного халата. Ее длинных серебристых волос, однако, хватило бы, чтобы скрыть наготу и без одежды. - Альбус? Что случи… Ее голос оборвался, так же как и ее шаг. В отличие от сонного, пребывающего в полнейшем недоумении Николя, она сразу поняла, что произошло. Поняла, потому что знала, в чем виновата. - ТРИ ГОДА! - Альбус не мог не кричать. Ярость в его груди клокотала, обжигая, стремясь найти выход. Неистово гремя, со стеллажей начали падать книги, в витринах затрещало стекло. - Я ПЫТАЮСЬ СПАСТИ ЕГО ТРИ ГОДА, И ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ ВЫ ЗНАЛИ, ЧТО С НИМ?! - Альбус…, - худое лицо мадам Фламель стремительно бледнело. - Давайте поднимемся наверх и спокойно все обсудим, - миролюбиво предложил Николя, но Альбус на него даже не взглянул. - Я ВСЕ ПЕРЕПРОБОВАЛ! СОВЕРШЕННО ОТЧАЯЛСЯ! И ВЫ ВСЕ РАВНО НИЧЕГО МНЕ?!... - подпитанное его гневом пламя свечей резко рвануло к потолку. - ТАК ВОТ ЗАЧЕМ ЯД? ЧТОБЫ Я ВООБЩЕ НИКОГДА НЕ УЗНАЛ? При слове “яд” жидкие брови Николя дернулись вверх, но он явно решил оставить разговор с женой на потом: - Прошу, Альбус, давай успокоимся. - Я ВАМ ВЕРИЛ! - горячие слезы текли по лицу Альбуса, он задыхался, но не переставал кричать, и ему гневно вторило звонкое эхо. - ВЫ ЛУЧШЕ ВСЕХ ЗНАЛИ, КАК Я СТРАДАЮ! ВЫ… ЗА ЧТО ВЫ ТАК СО МНОЙ?! - Прости, - пролепетала мадам Фламель белыми как мел губами, вцепившись в перила. Судя по ее виду, она в любой момент могла потерять сознание. Заботливо приобняв ее, Николя укоризненно покачал головой: - Не следует обвинять лишь Рене. Я тоже обо всем знал и все это позволил. Вина лежит на нас обоих. - ИМЕННО ТАК! - на полке за спиной Альбуса лопнули, разлетевшись вдребезги, латунные весы и еще несколько куда более ценных инструментов. Желание разрушать никогда не было ему присуще, но сегодня это выходило неосознанно, неподконтрольно, само собой. Фламели, однако, варварского уничтожения своей лавки будто вовсе не замечали. - Вы всегда особенно подчеркивали, что ни во что не вмешиваетесь. Отчего же сделали исключение?! Темные глаза Николя без очков казались еще меньше, чем были, но менее проникновенным его взгляд от этого не стал: - Мы думали, он убил тебя. - Он СПАС меня! - Но мы не знали!!! - воскликнула Перенелла в полном отчаянии. По ее щекам хлынули крупные как у ребенка слезы. - Альбус, тогда мы еще не знали! Мы только видели, как ты отправился к нему и едва не погиб от темного проклятья. Прошу, пойми, мы боялись, что на этом он не остановится! - Ну а после? - не унимался Альбус. - С тех пор у Вас было сколько угодно возможностей все мне рассказать! - Знаю, милый! - жалобно всхлипнула она. - И я много раз пыталась решиться, но ты бы возненавидел меня… а этого я просто не вынесла бы… Поздно, мадам Фламель. - Впрочем, уже не важно, - резко сменив пламя на лед, холодно обрубил ее Альбус. - Отзовите проклятие. Сейчас же! Она горестно покачала головой: - Не могу. - Верните его! Немедленно! Всхлипнув пуще прежнего, она закрыла лицо дрожащими руками. За нее тихо ответил Николя: - Это невозможно, Альбус. Магия Вуду тем и опасна, что в ней не существует контрзаклинаний. Ее проклятия не рассеять, не обернуть вспять. Их можно лишь обратить против создателя. Его многозначительное молчание ударило по Фламелю пощечиной. - О, если бы я только могла! - мучительно всплеснула руками Рене. - Поверь, я пыталась, но тщетно! Что-то пошло не так с этим проклятием, и я не знаю, что именно. Прежде всего Гриндевальд должен был погибнуть скоропостижно. Так долго продержаться он не мог, это попросту невозможно. Я все просчитала, учла даже его волшебный глаз, и тем не менее он все еще жив, - тараторила она срывающимся голосом. - Словно его что-то держит, словно какая-то могущественная магия привязала его к миру живых, и даже будучи поврежденной его душа не может уйти. С того самого дня как ты вступился за него на суде, я множество раз пыталась найти источник этой магии, но все мои попытки неизменно приводили к тебе, - всхлипнув как маленькая девочка, она стерла застилающие глаза слезы. - Прости, мой дорогой, ты очень талантливый волшебник, но пока что не можешь быть сильнее моего проклятья. Поэтому я… к сожалению, у меня по-прежнему нет ответов… Зато у Альбуса был. Машинально коснувшись запястья правой руки, он бесцветно произнес: - Нет, кое-что посильнее Вас, Перенелла, у меня все же есть.

***

Осталось еще в мире нечто, способное поразить чету шестисотлетних волшебников. О русалочьих метках Рене и Николя не знали ничего, вообще. Но Альбус не собирался объяснять. Хватало того, что он понял сам. Проклятье Рене обладало весьма изощренным эффектом. Само по себе не имея никакой действующей силы, оно, однако, ускоряло время для своего объекта так, чтобы приблизить естественную причину его будущей смерти. Человек со слабым сердцем, к примеру, погибал от инфаркта, иной - от болезни или воспаления легких. Геллерта же настиг разрушительный, несовместимый с жизнью душевный недуг. А так как они с Альбусом были связаны, и Альбус поддерживал эту связь изо всех сил, проклятье частично распространилось и на него. Вот почему за последние три с лишним года он болел чаще, чем за всю прошлую жизнь, а тело Геллерта продолжало жить несмотря ни на что. Другими словами, Геллерт попросту не мог умереть, пока жив Альбус. От этого стало только хуже. Раньше Альбусу казалось, что большего испытания на его долю уже не выпадет, что ничего ужаснее и быть не может, но Фламели по обыкновению открыли для него новые горизонты. И хоть с того дня они не оставляли попыток извиниться, а Аберфорт без устали посылал сов с запиской из единственного “Зайдешь?”, Альбус не желал ничего слышать. Самые близкие, самые доверенные люди, его семья, осознанно обрекли его на страдания - подобное предательство он и вообразить не мог! Да сама только мысль о нем в отрыве от поступка причиняла невыносимую боль. Нет, Альбус сомневался, что когда-либо снова захочет увидеть Фламелей. Аберфорт со своим “я же тебе добра желаю” тоже шел к черту. Таким образом, не считая преподавателей и студентов Хогвартса, его круг общения сузился до Фоукса. Тот, вообще-то, тоже мог бы намекнуть ему о проклятии, но на феникса в этом плане Альбус уже давно махнул рукой. У этой гордой и независимой птицы явно были свои представления о дружбе и справедливости. Что ж, по крайней мере, произошедшее помогло ему понять, почему в последний год своей осознанной жизни Геллерт вел себя настолько непоследовательно и рискованно. Выходило, что, вытащив Альбуса с того света, он не только утратил Старшую палочку - само по себе травмирующее событие - но также обрек себя на неминуемую смерть. Поэтому, видимо, Геллерт и согласился на дуэль, по этой же причине пытался убить себя после. Единственной загадкой оставалось, почему же он сам ничего не рассказал Альбусу. Зачем защищал Рене, человека, проклявшего его так расчетливо и жестоко? Может, то было частью проклятья, и он просто не мог рассказать? Альбус не знал, а спросить теперь было не у кого. А самое ироничное - именно теперь, зная наверняка, что Геллерта не вернуть, Альбус раз и навсегда отверг идею с ядом. Решать, кому жить, а кому умереть - нет, одной такой ошибки более чем достаточно. Так что жизнь его потекла в точности так же, как и до этого - если не учитывать разрыв семейных уз - дни превратились в недели, те - в месяцы, и к пасхальным каникулам семнадцатого Альбус окончательно превратился в отшельника. Буквально поселившись - а больше ничего и не оставалось - в Нурменгарде, все еще заснеженном, закованном в ледяные цепи альпийской зимы, он все время проводил за любимыми книгами и смог, наконец, ознакомиться с последними публикациями ученых-коллег. Вдобавок он завел привычку время от времени перечитывать дневник Геллерта. И хоть за прошедшие годы выучил его буквально наизусть, касаться продавленных пером страниц там, где когда-то лежала рука Геллерта, было… в общем, словно немного сближало их. Создавало ощущение диалога. Дневник Геллерт, судя по всему, начал вести еще в школе, вероятно, на последнем году обучения, поскольку начинался тот символом Даров Смерти, плавающим в море из вопросительных знаков. Затем шли несколько нескладных, довольно наивных строф о мировом порядке и “силе, способной его изменить”, а далее в именах и датах, имеющих непосредственное отношение к Поиску, безошибочно угадывалось лето 1899-го. В эти страницы Альбус вчитывался особенно жадно, и всякий раз, натыкаясь среди разрозненных записей на обведенное в кружок “Альбус!”, не мог сдержать теплую улыбку. Больше, правда, никаких упоминаний о нем за тот период не нашлось, дневник вообще надолго обрывался с момента посещения Геллертом Урхарта Брукиса. Так что, к сожалению, их совместные лондонские будни обошли дневник стороной. Зато позже в Америке Геллерт взялся за него с энтузиазмом, записывая удачные по его мнению идеи и логические выкладки для своих будущих публичных выступлений. Из них же потом вырос и Манифест, и обличительные речи против О’Брайена. Но чем ближе к концу, тем меньше было мятежных размышлений и больше поэзии. И несоизмеримо больше Альбуса.

*AFI - Prelude 12/21

Вырви глаза мои. Забери Все, что когда-то отдал. Видеть тебя и не видеть в тебе Я так... Устал Гибнуть в огне грядущей войны Один. Забери Меня в мерзлую землю и там Уложи. Поцелуй мои веки нежно И вырви Глаза мои. Разумеется, только Альбус знал, к кому обращены эти строки, отзывающиеся особенным тягостным трепетом сейчас, когда глаза Геллерта навеки закрыты. Сколько еще осознанно или нет ты предвидел? Вздохнув, Альбус пролистнул последние несколько страниц. …Тьма и бездна.                   Тишина. Поскорей б сойти с ума. Поскорей сгореть дотла… Тогда ты уже знал, да? Знал, что умираешь? Ну почему же ты все-таки ничего не сказал мне, идиот? “Альбус!” Вздрогнув от неожиданности всем телом, он вскинул взгляд на неподвижное лицо Геллерта, запоздало осознав, что позвавший его голос принадлежит женщине. Одной определенной женщине. Чувствуя, как закипает в мгновение ока, Альбус в три шага оказался у балкона, со скрипом дернув в стороны полупрозрачные занавески. Из ночи за стеклом сверкнули два изумрудных куньих глаза. Судя по небольшому сугробу снега на пушистой спине и макушке, Перенелла прождала на морозе с какое-то время прежде, чем заметить, что он уже пришел. Войти внутрь, не спровоцировав сигнальные чары, она не могла. “Уходите”, - одними губами произнес Альбус и сам было развернулся обратно, но куница тоненько пискнула, опершись на стекло передними лапками. “Альбус, прошу, дай мне лишь минуту. Знаю, тебе не нужны мои извинения, но, кажется, я нашла еще один способ ему помочь!” Альбус вперился в нее оценивающим взглядом. В конце концов, что он терял? Распахнув балконную дверь, он подставил руку, чтобы куница могла перепрыгнуть по ней внутрь. Кажется, раньше серебристых волосков в густом мехе цвета темного шоколада было меньше? В спальне, однако, возникла уже сама мадам Фламель с растаявшими снежинками в седых волосах. Вид у нее был болезненный, и она будто бы даже немного постарела, но Альбуса это ничуть не проняло. - Ну? - сложив руки на груди совсем как Аберфорт, требовательно хмыкнул он. - Вот, - потянув за тонкую длинную цепочку на шее, она выудила из-под легкого платья крошечный сплюснутый флакон с золотой крышкой. В нем, тускло поблескивая сквозь стекло, как планета на волшебной астрономической карте плавно кружилась единственная кроваво-красная капля. - Способ, конечно, нетривиальный, но и случай ведь тоже? Жаль я сразу о нем не подумала. Но вчера Николя закончил приготовление, и меня вдруг осенило. Если проклятье ускоряет время, а эликсир, напротив, его останавливает, то, может, что и выйдет? Пусть шансы невелики, но это единственное, что мы еще не пробовали. - Это что, эликсир бессмертия?! - догадавшись, ахнул Альбус, от потрясения забыв о злости. Философский камень, эликсир бессмертия, пятый элемент - какими только названиями не награждали это уникальное вещество за всю историю его поисков. Алхимики всего мира с древних времен пытались найти способ создания философского камня, но достоверно удалось только Николя, и даже несмотря на давнее знакомство с ним Альбус видел заветную субстанцию впервые. Признаться, он многое ожидал. Никак не каплю. - Да, - в зеленых глазах Перенеллы полыхнул триумф. - Каждый год Николя готовит по порции себе и мне. Это долгий и трудоемкий процесс, но принимать эликсир реже, сохранив при этом его эффект, нельзя. Впрочем, если философский камень действительно способен побороть проклятие, Геллерту хватит и одной дозы. Если же нет…, - порывисто шагнув вперед, она протянула ему флакон на раскрытой ладони. - По крайней мере, я буду знать, что сделала все, чтобы исправить свою ошибку. Альбуса не пришлось долго уговаривать. Сейчас он согласился бы на все, что угодно, лишь бы еще раз, хоть на краткий миг поверить, что Геллерт вернется. Стянув с холодной ладони мадам Фламель цепочку с флаконом, он вернулся к кровати: - Не думайте, что это что-то изменит. - И не думала, - тихо отозвалась она, осторожно приближаясь и выглядывая из-за его плеча. - Нужно, чтобы он проглотил эликсир. Отвинтив крышку, осторожно, боясь раздавить тонкое стекло, Альбус перевернул флакон у заботливо приоткрытых губ Геллерта. Продолжая неторопливо кружиться внутри своего сосуда, при очередном витке капля эликсира юркнула в узкое горлышко, показалась снаружи, и, вдруг обернувшись тоненькой золотой чешуйкой, плавно слетела в полураскрытый рот Гриндевальда. После ничего не произошло. Не было ни волны магии, ни чудесного свечения. Вообще ничего. - Это займет какое-то время, - угадав его мысли, утешительно шепнула Перенелла. - Может, пару дней. Но, Альбус… прошу, не возлагай слишком больших надежд. Неопределенно дернув головой, тот продолжил напряженно взглядываться в неизменно неподвижное лицо Геллерта. - Что ж, - ее желание обнять его ощущалось почти столь же материальным, что и само объятие, но вместо этого она бесшумно попятилась к окну. - Постойте! - запоздалая мысль заставила его спешно обернуться. - Раз Вы отдали свою порцию Геллерту, что будет с Вами?! Застыв у балконной двери, она ласково, по-матерински тепло улыбнулась: - Если отведенных мне дней хватит, дождусь, пока Николя приготовит еще одну. - Но Вы же сказали, это долгий процесс! - обеспокоенно крикнул Альбус ей вслед, но пушистый куний хвостик уже мелькнул в створке открытой двери. Жгучее как кислота чувство вины снова накрыло Альбуса с головой. Что, если Николя не успеет? Что, если Геллерту эликсир не поможет, а Рене… Внутренности от этой мысли скрутило в тугой нервный ком. Пожалуйста, хоть бы все это было не зря! Придвинув стул вплотную к кровати, Альбус сжал руку Геллерта в своих и стал ждать. Он ждал, ждал и ждал, решительно намеренный просидеть вот так хоть несколько дней, хоть несколько лет кряду, но спустя какое-то время незаметно для себя и самым невообразимым образом уснул. Его разбудил голос, которого он не слышал уже три года.