Topaz and Cornflower

Той ночью Лютик проснулся от боли. Он тихо втянул воздух, стараясь не разбудить Геральта; раны ведьмака, хотя и заживали неестественно быстро, были по-прежнему глубоки. Ему требовался отдых. Осознавая это, омега прижал руку ко рту, чтобы заглушить всхлип. Его спина горела огнём. Боги, его просто выворачивало от боли. Лютик прикусил тыльную сторону костяшки пальца, когда боль запульсировала, и зажмурил глаза. Когда агония на мгновение поутихла, ему удалось сделать глубокий вдох, прежде чем боль нахлынула с новой силой. Нет, его так просто не взять. Когда дело касалось боли, он имел большой опыт. Вначале необходимо отвлечься на что-то. Отвлечься от боли. Чем-то заняться. В идеале чем-то, что не разбудит Геральта. Лютик выскользнул из объятий ведьмака настолько незаметно, как мог, подавившись немым криком, когда рука Геральта скользнула по его лопатке. И сразу же пожалел об этом — близость ведьмака облегчала агонию, но Лютику нужно было чем-то себя занять. Он не мог продолжать спокойно лежать. Ему давно не было так больно. Лютик покачал головой. Если думать о боли, то болит ещё сильнее. Нужно найти что-нибудь, чтобы занять мысли. Он неуклюже пошёл к столу, придумав единственное, что могло его отвлечь и не разбудить при этом Геральта с Кларой. В отсутствии ведьмака бестиарий принёс больше вреда, чем пользы: просмотр картинок с монстрами, с которыми Геральт мог сражаться в то же время, никак не уменьшал беспокойства Лютика. Но теперь всё было иначе — ведьмак вернулся и находится в безопасности, а Лютику захотелось почитать что-нибудь страшное. Его спину снова пронзила боль — обжигающе-холодная и горячая одновременно — и омега споткнулся, задохнувшись. Отвлечься. Не обращать внимания. Признание боли не приводит ни к чему хорошему, это Лютик знал наверняка. Пожелтевшая бумага бестиария была исписана паучьими чернилами, и каждая запись сопровождалась рисунком существа, которое в ней описывалось. Леший. Утопец. Кокатрикс. Монстры выглядели устрашающе: нарисованные чернилами глаза свирепо смотрели с бумаги и нервное покалывание, пробежавшее по спине Лютика, было именно тем всколыхнувшимся ужасом, которое он хотел вызвать. Существа были похожи на монстров из сказок. Из баллад о рыцарях, приключениях и героизме. Лютик задержался у рисунка грифона. Теперь, когда он мог разглядывать рисунки, не беспокоясь за Геральта, всё было совсем иначе. Ведьмак убивал таких тварей… Омега оглянулся на кровать. Геральт лежал на боку, его рука по-прежнему покоилась там, где несколькими минутами ранее был Лютик. Шелковистые белые волосы разметались по подушке, прохладные в лунном свете, а лицо Геральта было таким умиротворенным, каким Лютик никогда не видел его бодрствующим. Внезапно омегу осенила мысль, но он тут же отогнал её. Конечно, нет. Этому в бестиарии не место. И всё же в его груди пробудилось любопытство. Спина снова неприятно заныла, и Лютик быстро залистал страницы, пытаясь сосредоточиться на этом действии. Отвлекаться. Не думать о боли. Нельзя думать о боли. Водяная ведьма… медведь-оборотень… упырь… Вот. Ведьмак. Лютик остановился, положив руку на страницу. Правую сторону пергамента занимало изображение высокого мускулистого мужчины с лицом, искажённым свирепым оскалом. Чернила выцвели, но золотые глаза были хорошо различимы. Лютик провёл по рисунку пальцем. Выражение лица ведьмака выглядело скорее животным, чем разумным, а с его мечей стекала кровь. Ведьмак — это человек, ставший зверем. С помощью неестественных чар и не поддающейся описанию магии людские дети становятся Ведьмаками. Ведьмаку присуща жажда крови; он взимает плату за убийства зверей, хотя его самого трудно назвать человеком. Лютик снова взглянул на Геральта. Ага, зверь. — Было время, когда я бы поверил, — тихо пробормотал он. Лицо Геральта оставалось спокойным, и Лютик со вздохом вернулся к книге, осторожно потирая спину. Он развернулся слишком быстро, и боль как будто пронзила его сердце огненными иглами. Повстречав ведьмака, — прочитал он, заставляя свой разум концентрироваться на тексте, — не заговаривайте с ним, окромя тех случаев, когда вам понадобятся его услуги. Ведьмаки прошли через Испытания Агонией, такие ужасные, что разум не может постичь эту боль. Из-за него Ведьмаки не знают пощады; им известны только кровь и боль. — Агония?.. — Лютик почувствовал, как его брови сошлись. Он вспомнил, как Геральт не хотел говорить о… как это называлось? Испытание Травами. Тогда ведьмак упомянул, что другие не выжили. Лютик прикусил губу, наклонившись ближе к книге, будто так он мог лучше понять, о чём там говорится. «Разум не может постичь эту боль», — прошептал он и почувствовал, что прикусывает губу. «Геральт, о чём ты умалчиваешь?». Не совсем то отвлечение, которого он ожидал. Теперь он снова заволновался о Геральте, в то время как его собственная боль никуда не делась: спина пульсировала волнами жара в такт сердцебиению, и от этого к горлу подкатила тошнота. Лютик схватился за край стола, когда мир вокруг поплыл. — Ладно, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Голова стала лёгкой от боли. — Это становится всё труднее игнорировать. Он попытался развернуться в инстинктивной попытке вернуться в кровать. И не смог. В следующее мгновение он оказался на полу. У Лютика перехватило дыхание, когда тело напряглось, а спина будто взорвалась новым оттенком слепящей агонии. Боль только усиливалась. Лютик не чувствовал ничего подобного с тех пор, как зубчатое лезвие отделило мышцу его крыла от кости. К горлу снова подкатила тошнота, будто боли в спине было недостаточно. У омеги перехватило дыхание, когда он попытался пошевелиться, заговорить, сделать хоть что-нибудь. Мир погрузился во тьму, и, о, боги, по коже Лютика потекло что-то мокрое. Он умирает? Чувства были именно такие. — Гер… — выдавил он, но воздуха не хватило. Он истекал кровью. Спина кровоточила. — Геральт… — Лютик произнёс это сдавленным, прерывистым шёпотом. Геральт. Ему нужен был Геральт. Плохо. Всё очень плохо. Не нужно было стараться перетерпеть, потому что теперь… он не может умереть. Раньше — возможно. Но не теперь. Только не теперь. Теперь ему не хотелось умирать. — Геральт, — выдавил Лютик. — Пожалуйста… Зрение затуманилось. Омега яростно цеплялся за сознание, борясь за него изо всех сил, но почувствовал, что падает в яму. Последнее, что он запомнил, была бледная фигура, мелькнувшая в темноте, и знакомый голос, донёсшийся откуда-то издалека. На секунду он уловил запах дыма и леса. Облегчения, которое наступило, когда Геральт прижал Лютика к себе, оказалось достаточно, чтобы омега перестал бороться и повалился во тьму.