Пересечение

Ещё пара костей оказалась сломана, заставляя меня наполнить помещение криками и воплями. Как я оказался здесь вновь? Эннард, небрежно продолжал разрывать плоть в месте куда пришёлся удар от скупера, сопровождая все свои действия неустанной болтовнёй. Мне лишь остаётся жадно хватать ртом воздух и пытаться окончательно не утонуть в своём же голосе, наполняющем воздух. Мне. Нечем. Дышать. – Ну же, Майки, – слышу я его и дергаюсь от очередного мучительного спазма, схватывающего моё тело, когда когтистая лапа проникает в самое нутро рваной раны, копошится там и вылазит обратно. Он старается говорить серьёзно, но я улавливаю некий азартный огонёк в этих механических глазах, и это совсем не то, что ты хочешь видеть, когда ещё есть хоть крохотная надежда на спасение. – это ведь всего лишь оболочка, сосуд, без которого ты, в принципе, прожить сможешь, – он надавливает мне на грудную клетку, чуть ли не наваливаясь на неё, вызывая тем самым ещё порцию истошных криков. Интересно, знает ли он хоть что-нибудь о людях, раз утверждает подобное? Прожить без тела? Ох, чёрт. Я бы обязательно поговорил с ним об этом, не будь мои руки заведены за спину, а грудь наполовину вскрыта. И, если честно, я действительно не понимаю, почему всё ещё жив. Воздух со свистом проходит сквозь порванные лёгкие, заставляя задыхаться с каждым вздохом только сильнее. Я захожусь в приступе кашля и на бетонный пол приземляется пара бардовых капель. Травматическое повреждение грудной клетки. Перелом рёбер. Возможно, разрыв лёгкого. Я не знаю. Словно мантру прокручиваю в голове мало чем полезные сейчас термины, просто чтобы не думать о разрывающей меня боли. Я стараюсь не смотреть вниз, где всё разорвано и кровоточит. Отец так ошибся, когда отправил меня сюда. С моих губ срывается хриплое еле различимое "пожалуйста" и, на удивление, он действительно останавливается. Теперь лишь просто смотрит, пока я медленно задыхаюсь от страха, боли и желания быть где угодно, лишь бы не здесь. Определённо не здесь. Спустя пару секунд таких гляделок, он наклоняется ко мне, уменьшая и так небольшую дистанцию между нашими телами. Продолжает всматриваться. – Скажи, Майки, – наконец говорит он. И на этот раз его голос кажется мне намного более искренним. – Почему ты считаешь свою жизнь важнее наших? – окровавленная металлическая рука скользит вверх. От вспоротой грудной клетки, через ключицы и дрожащие плечи к горлу. – Почему мы должны скрываться от таких как ты, без возможности выбраться от сюда? – тонкие когти обвивают мою шею, начиная несильно сдавливать, однако отпуская сразу же, как только я начинаю хоть немного задыхаться. Он замолкает. И на несколько секунд воцаряется сухая тишина, прерываемая лишь моим сбитым дыханием и всхлипами. Какого хрена вообще? Он что, действительно пытается сейчас выставить жертвой себя? Не я ли лежу в луже собственной крови, продолжая истекать и дальше?! Его рука всё ещё лежит у меня на шее, пока вторая, до этого находившаяся где-то в районе груди, сейчас направилась к моему лицу. – У тебя кровь. Я ощутил на щеке холод его метала и еле заметно вздрогнул. Он смотрит совершенно серьёзно, словно от того азартного огонька, плясавшего в его глазах ранее, не осталось и следа. Хах, а ты и правда клоун – Конечно, у меня кровь, Эннард, –хриплю я, сглатывая тошноту. – Я умираю. – Ты не умираешь, – шепчет он (шепчет) (я думал, его голос может варьироваться только от оглушающе-металлического до болезненно хриплого, как разрезание стали), отодвигаясь. Ещё некоторое время он просто смотрит, бегая глазами от одной части тела к другой, а я так и не знаю, как реагировать. Конечно, я умираю. Он не может утверждать обратное. – Майкл, – слышу я и это режет уши. –Можешь ли ты представить, как сильно я хочу узнать вкус, – его руки вновь проходятся по моему телу, останавливаясь где-то под уровнем лица, приподнимая за подбородок и заставляя смотреть на него. – вкус, запах, тактильные ощущения, – он поддаётся вперёд и его пальцы оказываются в моих перепачканых кровью волосах. – Всё то что люди (эти люди, тысячи людей) чувствуют каждый день. М-можешь представить? Он где-то секунд пятнадцать неподвижно смотрит, после чего разочарованно качает головой. – Не можешь, – сам себе отвечает он. – Потому что это то, что ты чувствовал всегда. Потому что это неотъемлемая часть твоей жизни, – его глаза вновь вспыхивают тем азартом, а я чувствую щемяший страх в груди, так и не спешащий покидать меня. – А что насчёт меня? Я даже не могу представить, насколько тебе больно! Майкл, ты хоть раз по-настоящему радовался наличию у тебя тела?! Он уже почти кричит, а я даже перестаю дышать, забывая про дыру в груди и (возможно) порваном лёгком. Его слова отражаются эхом от полу-пустой комнаты и, кажется, застывают тут навсегда. – Я хотел бы... Знаешь, я хотел бы знать вкус твоей крови, – говорит он и это, вероятно, звучит намного более жутко, чем он планировал. Его немигающие глаза ещё некоторое время излучают что-то, чего я понять не могу, после чего в них мелькает "ну да и к чёрту", и он резко впивается мне в губы. Хоть и сам не имеет ни губ, ни языка. Я бы даже посчитал это романтическим жестом, не будь его рот совершенно не пригоден для подобных действий. И я начинаю кричать. Кричать, пока мои губы разрывает металлом и липким пластиком, касающемся щёки, пока я перестаю чувствовать рот мне в глотку начинает стекать моя же кровь. (ха-ха) Потом перед глазами темнеет. Себя я обнаруживаю пару секунд спустя, согнувшимся на холодном бетоне и выкашливающего последний воздух. – Майкл, – произносит он, вытирая мою кровь со своей белой маски. – Майк. В следующую секунду он резко хватает меня за руку, и тянет на себя. Мгновение – и его лицо снова около моего. – Впустишь меня? – говорит так, будто у меня есть выбор. – Если не будешь сопротивляться, обещаю оставить в живых. Я всё так же лежу придерживаемый им, не произнося ни слова. Серьёзно? Неужели я должен быть благодарен? Неужели я должен быть не против? Пара капель крови скатывается с моих губ, устремляясь куда то вниз. Эннард внимательно наблюдает за этим, однако тут же возвращает взгляд на место. Я нервно сглотываю очередную порцию крови, стараясь выровнять голос и унять дрожь. – Я не смогу выжить, – говорю я. – Ты не сделаешь этого. Он всё ещё находится неприлично близко ко мне (хотя ничего приличного в данной ситуации быть и не может), так что я могу разглядеть тоненькие провода, просочившиеся между трещин его белой маски. Не самое лучшее, что можно увидеть перед смертью. (но худшее ли?) Некоторое время он ещё зависает возле моего лица, после чего отодвигается, окидывая взглядом комнату, которая должна стать местом моей смерти. (забавно даже) Ещё секунда – и он отпускает меня. Где-то обваливается штукатурка. – Знаешь, – звучит как из проклятой музыкальной шкатулки. – Когда я выйду от сюда, смогу дать тебе всё что ты сможешь захотеть. Люди постоянно что-то хотят. Я наблюдал за их жизнью через маленькое окошко у кирпичной стены. И мне понравилось. Я хочу быть человеком, Майки. (Майки) Я сплёвываю и морщусь от того как печёт горло. – Почему, блять, я? – Не знаю. Так вышло. Я поджимаю губы делаю вдох. Меня тошнит всем чем только можно и если я действительно смогу выжить после подобного, то все медицинские справочники мира мне врали. Сквозь опущенные веки я слышу, как он опускается рядом со мной. Звенит шестерёнками и ржавчиной по всему периметру. Его когтистая лапа оказывается на моей голове. Не царапает и не ломает, просто... Просто путается в волосах и аккуратно перебирает. И это так странно, потому что он несколько минут назад рвал мне кожу той же рукой. – Интересно, какие они на ощупь, – почти шёпотом говорит он и скользит рукой чуть ниже. – Интересно, какой на ощупь ты. Я открываю глаза и, проследив за его движениями, поднимаю взгляд на лицо. Наши взгляды пересекаются. А потом в моей голове случается сбой. (Майкл-окончательноибесповоротносломан-Афтон) Потому что, ни смотря на всю плачевность собственной жизни, я не могу перестать думать о чужой. Мне становится не по себе. Хочется провалится сквозь землю, но сделать что-то, что-нибудь, лишь бы не чувствовать себя идиотом. Ведь мы оба оказались здесь по вине самого больного и чокнутого человека в этом мире. И я начинаю смеяться. Хрипло и отрывисто, но в пустынной комнате это звучит раскатистым скрежетом. Наверное, я свихнулся, раз собираюсь пойти на это. – Пожалуйста, – говорит он и, кажется, меня уже не надо уговаривать. Нет, я всё ещё его ненавижу. Он раздробил мне рёбра, разорвал плоть, искусал губы, чуть не задушил. И, тем не менее, обещает сохранить жизнь. И, что-ж, целым мне от сюда по любому не уйти, да и насильственная смерть гораздо болезненнее. (оправдания?) Мне на самом деле хочется плакать от безысходности и осознания самого факта того, что приходится выбирать между смертью и смертью. И если это действительно так, то я выбираю смерть. Он всё ещё смотрит на меня, ожидая ответа. Он действительно сделает так, как я скажу. Почему то в этом сомнений нет. И я делаю последний полноценный вздох. Что-ж, перед смертью не надышишься, так надышусь после. Может быть. Я кратко киваю и отворачиваю голову в сторону. И тут же всё тело пронзает боль. Я кричу. Метаюсь из стороны в сторону. Хватаю его, в приступах агонии, однако всё ещё пытаюсь не сопротивляться. Потому что я, блять, обещал. А затем меня охватыаает противная наполненность. Тело схватывают спазмы боли, пытаясь вытолкнуть инородный предмет, что так бесцеремонно забрался внутрь. Я понимаю, что это он проник в меня. И, кажется, начинаю понимать суть его плана. А затем я просыпаюсь. Сюрприз. Подрываюсь на кровати, чувствуя мятые подо мной простыни. В голове шумит, а рука непроизвольно тянется к шее, нащупывая бешено стучащий пульс (привычка). Второй я оглаживаю грудь, натыкаясь на грубые швы и остальные последствия разрыва. Сон. Господи, это просто очередной кошмар. Моя голова раскалывается, а в груди плещется фантомная боль. Я поднимаюсь с кровати, предварительно выпутавшись из так и оставшегося холодным одеяла, и бросаю взгляд на зеркло. Грудь бешено вздымается и я пытаюсь успокоить дыхание, сжимая руки в кулаки и прикрывая глаза. Внезапно мне показалось, что позади меня скрипнула половица и я тут же распахнул веки, разворачиваясь, кажется, слишком быстро. Никого. Я так действительно с ума сойду. Часы показывают 21:34 и я, бросив на них краткий взгляд, решаю, что не смогу продержаться тут целую ночь. Надо сходить куда-нибудь, где большое скопление людей. Людей, да. Каких-нибудь живых и шумных. И, возможно, слишком занятых собой, чтобы обращать внимание на меня. А если учитывать столь позднее время, я знаю только одно место, куда я могу пойти. Поэтому да. Я собираюсь проверить это тело на переносимость алкоголя.