Пересечение

Я не помню, как провалился в сон. В один момент я просто закрыл глаза, а в следующий уже сидел на кровати и судорожно глотал ртом воздух, сжимая футболку. Под ней словно копошились черви. Рвали разорванное, ползали, метались из стороны в сторону и грызлигрызлигрызли. Там как будто всё вновь раскрылось, разошлось по швам и вывалилось наружу. Я даже просунул руку под ткань, прощупав, чтобы всё было на месте. Всё на месте. Сознание ещё не до конца проснулось. Я просто сидел, освещённый лунным светом, и ощущал глухую фантомную боль. Нереальную. Я ничего не чувствовал, но не мог отделаться от мысли, что меня прямо сейчас режут ножом. Тупым, ржавым ножом. Проходясь по оголённым нервам и мышцам. Разрезая сухожилия и гнилую плоть. И это оказалось страшно. Моё сердце бешено стучит, отдаваясь глухими ударами в рёбра, а я могу думать лишь о том, что на меня сейчас непременно нападут и разорвут в клочья, как когда-то уже разорвали. (проснись) Я начинаю медленно приходить в себя. Мои руки всё ещё чувствуют простыни. Мои лёгкие всё ещё дышат. Я функционирую. Я живой. Это помогает прийти в себя и только теперь я начинаю осознавать, что это в очередной раз был сон. Просто сон. Меня чуть не стошнило. Я прячу лицо в ладонях и делаю пару больших вздохов. Я ненавижу спать. Я ненавижу видеть сны. Я ненавижу этот дом. Я, блять, ненавижу это всё. Мои руки дрожат и я убираю их от лица, сжимая в кулаки. Ногти впиваются в мягкую ладонь и это, хоть не намного, отрезвляет. Я в своей комнате, а не в подвале с этой нечеловеческой машиной для убийств. Уже лучше. Стены обклеены обоями с дурацким узором и я стараюсь сконцентрироваться на этом, разглядывая причудливые завитульки, сплетающиеся между собой и огибающие всю стену. Ужасные обои. Ненавижу их. Хочется включить свет, зарыться под одеяло и громко закричать, утыкаясь лицом в подушку. Мне почему-то кажется, словно что-то не так. Грудь сдавливает потребность делать глубокие нервные вздохи, но я не могу позволить себе этого, боясь создать лишний шум. Ограничиваюсь короткими, почти неощутимыми. Этого не хватает. Я задыхаюсь. Я буквально чувствую, как ото всюду ко мне тянутся тонкие (металлические) лапы с неестественно изогнутыми пальцами. Мои глаза закрыты и я точно знаю, что не осмелюсь их открыть. Лапы окутывают холодом, нарастающим с каждым приближением, и я царапаю свою грудь, когда сжимаю руку в кулак. Лапы – это не руки. Они холодные и страшные. Они приходят ко мне по ночам и пробираются в самое нутро (кажется, в мозг или душу), оставляя там липкую, цветущую, словно особый вид плесени, эмоцию. И эта эмоция заставляет меня просыпаться в холодном поту каждую ночь, истерично смеяться над собственной никчёмностью и бояться. Я ненавижу эту эмоцию, хоть и не понимаю, что именно она значит. Лапы не оставляют прикосновений, но каждый раз, когда одна из них проводит по моей коже, я чувствую это. Мне никогда бы не пришло в голову называть это прикосновениями, потому что ни одни руки (лапы) не могут заставить чувствовать нечто подобное. Однако в этот раз всё, кажется, должно было измениться. Чёрт, какой же я придурок. В этот раз они были тёплыми. Я вздрагиваю и непроизвольно глотаю слишком много воздуха, когда по моей спине проводят (железные) когти. И от них веет самым обыкновенным теплом. Как от шерстяного свитера или (руки Эннарда) чего-то такого. Я сглатываю, силясь не блевануть прямо здесь, пока лап на моей коже становится всё больше. Они хватают, впиваются, царапают, а я точно знаю, что на следующий день не найду никаких доказательств всего происходящего сейчас. Словно этого и не было. (словно этого действительно нет) (словно я схожу с ума) Они запрокидывает мою голову назад, больно тянут за волосы, и я непроизвольно вскрикиваю. Они шепчут «впусти меня», «впусти меня», «впустименявпустименявпусти», пока я захожусь в беззвучном рыдании. Чёрт возьми, пожалуйста. Заберите уже наконец мой разум и не возвращайтесь. "впустименявпустименя" «ВПУСТИМЕНЯ» И это было последнее, что я услышал, прежде чем мне в глаза вплеснулся яркий свет. В ушах зазвенело, а опущенные веки никак не помогали. Я непроизвольно выставил руки перед собой и отполз чуть дальше от источника, молясь не напороться на готовые подхватить меня со спины руки. Фак. – Хэй, ты тут? – свет пару раз мигнул, и я даже сквозь шум в голове смог различить истеричные нотки в голосе. Эннард. Твою мать, снова. (твою мать, я снова забыл о нём) – Мгхг, – выдавливаю из себя я и открываю глаза, тут же сталкиваясь с ещё более ярким светом, направленным прямо мне в лицо. – Блять, выключи эту хуйню. – Извини. И свет гаснет, погружая меня в темноту, к которой придётся привыкать ещё мучительных десять минут. – Я услышал шум, – начинает он. – Решил проверить. – И как, проверил? – усмехаюсь я, пытаясь привести мысли в порядок и успокоить дыхание. Совершенно без причины, мне хочется злиться. Совершенно без причины, именно на него. – Ну, кажется, я вовремя. Я смотрю на него (точнее туда, где, как я думал, он был) и думаю, что это, наверное, правда. – Вовремя, – тихо повторяю я. – Спасибо, наверное. Мне показалось, что он сейчас, должно быть, улыбается и я тоже улыбнулся, стараясь не выглядеть слишком помятым. – Оу, я… Эээ, – услышал я с его стороны и подметил, что в его голосе действительно слышится улыбка. Не человеческая такая. Люди так не улыбаются. – Пожалуйста. Я ложусь, чувствуя под спиной холодное одеяло и слегка ёжусь. Чёрт. – А что это было? – внезапно спрашивает он. А я мысленно проклинаю всё что только можно. – Надеялся, ты не спросишь. – Но я спросил, – говорит он. – Майки?.. – Нет. И он действительно замолкает. Не начинает расспрашивать и докапываться, как я сначала думал, сделает. Это было... Здорово. Наверное. Хотя я на самом деле благодарен ему за то, что так любезно прервал моё… Чёрт. Вот это вот самое. Я чувствую, как кровать прогибается где-то рядом и недоумённо приподнимаю голову. Глаза уже более менее привыкли к темноте и я могу разглядеть, как Эннард перекладывает фонарик из руки в руку, сидя на краю кровати и смотря куда-то в пол. – Знаешь, у меня есть стойкое ощущение, что это из-за меня, –говорит он и поднимает на меня взгляд. – Это из-за тебя, – вылетает с моих уст, и я не успеваю сообразить, как грубо это звучит. –Ауч. – Ты сам сказал. Он пытается улыбнуться, как (я уже выкусил эту фишку) делает всегда, когда не знает, как реагировать. – Я просто имею в виду, что… – Да господи, забей, – перебиваю я. – Не вини себя. По крайней мере сейчас. – Я на самом деле не хотел бы думать, что всё так плохо, – говорит он и внезапно его рука оказывается на моей. – Знаешь, Майкл, я… Фантомное тепло от лап кажется вполне реальным, когда рука Эннарда обладает точно таким же. Он аккуратно водит пальцем по моему запястью и мне кажется, словно все ощущения сейчас сконцентрировались в этой точке. Прикосновения кажутся жёсткими и металлическими, хотя он полностью состоит из плоти и кожи. Его голос (он продолжает что-то говорить, но я уже не слушаю) – голос обычного человека, в котором проскальзывают нотки истеричности и чего-то неживого. – Майкл?.. Он (впустименявпустименявпусти) чуть сжимает мою ладонь, когда замечает, что я не реагирую. Прикосновения (на этот раз это именно прикосновения, я уверен) обжигают и я вновь не могу справиться с дыханием. Мне снова становится плохо. – Убери руку, – тихо говорю я и он тут же отдёргивается, испуганно смотря то на мои, то на свои ладони. – Ох, черт… – только и выдаёт он, поспешно вставая с кровати. – Ох, чёрт… Я выдыхаю и прикрываю глаза. – Ничего. – Прости. Эннард перекидывает фонарик из руки в руку, пока я неосознанно сжимаю простыни в том месте, где он сидел. – Мне стоит уйти? – спрашивает он. В голове проносится эхо его голоса и я пропускаю чуть тёплое после него одеяло сквозь пальцы. Я не знаю, что ответить. Меня пугает не он. Меня пугает то, что было до. Просто хочу... быть уверенным. Я молчу, и он, не дожидаясь ответа, кратко кивает, после чего нерешительно направляется к выходу из комнаты. Дверь открыта и он успевает переступить через порог, когда я говорю: «стой». И он останавливается. Оборачивается и смотрит на меня, пока лунный свет путается в его волосах. – Я не знаю, ты просто, – начинаю я и не могу подобрать слова. – Просто… Я не понимаю. - Что же? – Я не хочу думать, что это всё из-за тебя. Он подходит к кровати и присаживается рядом на колени. Мы смотрим друг другу в глаза и я даже некоторое время не пытаюсь отвернуться. Потому что мне хочется видеть его. Он пытается что-то сказать, но тут же закрывает рот и поджимает губы, неловко опуская взгляд. И только тогда я могу услышать его тихий, еле различимый даже в ночной тишине, голос. – Это действительно много значит для меня, – говорит он и мне требуется невероятно много усилий, чтобы сдержать себя и не поднять его голову, направляя взгляд на себя. Мне хотелось видеть это. Видеть в его-не-его глазах. Но мы сидим и он так и не смотрит на меня больше. Я слышу его дыхание и глухой стук фонарика о ладони. На улице проезжает машина и свет от фар проникает в мою комнату, освещая его лицо. Я ещё мгновение могу разглядеть его, после чего всё вновь окутывает темнота. Машина скрывается где-то за поворотом и трение шин об асфальт оказалось единственным звуком, разделявшим нас от полной тишины. И я снова не замечаю, как проваливаюсь в сон. На утро первое, что я вижу – это фонарик, лежащий рядом с моей головой. Не сразу соображаю, но как только касаюсь пластмассовой основы, воспоминания врываются в голову как товарный поезд. Сначала я думаю неуверенное: «чёрт, неужели он был здесь?». А потом сбитое с толку: «чёрт, он был здесь». Я верчу фонарик в руках и вспоминаю, как вчера то же самое проделывал с ним Эннард. В мыслях пустота, а я чувствую себя слишком расслабленным для человека, оказавшегося в подобном положении. Через некоторое время я таки встаю с кровати. Дом кажется невероятно душным и у меня с каждой секундой растёт желание просто свалить от сюда туда, где хотя бы больше воздуха. Часы показывают пять утра и я думаю, что выйти на улицу сейчас не будет плохой идеей. Ступеньки под ногами скрипят и я, по какой-то неясной для себя причине, стараюсь ступать тише. В коридоре я встречаю Эннарда. Он мгновение смотрит на меня, после чего, когда я оказываюсь на улице, выходит следом. Мы почти синхронно присаживаемся на холодную бетонную ступеньку и я замечаю, что совсем не против его присутствия. Ветер треплет мои волосы и я могу позволить себе вдохнуть полной грудью, хоть потом это и отзовётся режущей болью по всему телу. Холодный утренний воздух уносит остатки сонливости и заставляет мёрзнуть. Я поворачиваю голову влево и замечаю, что Эннард всё это время смотрел на меня. Мне не становится не по себе, это уже даже почти привычно. (с каких пор?) Его взгляд совершенно не отдаёт фиолетовым свечением, а тело ещё больше стало напоминать труп. Вскоре, я думаю, он его сменит. Он чуть наклоняет голову вбок и это даётся ему с куда большим трудом, чем вчера. Мышцы становятся плотными и теряют эластичность. Через некоторое время любое движение будет для него невероятно сложным. Я помню, как это было со мной. Тогда, очнувшись на тротуаре под палящим солнцем, я думал, что не смогу даже подняться и если бы не металлические балки в моих конечностях – я бы так и лежал. Это немного непонятно для меня, но сначала очнулось сознание, а только потом сердце пропустило удар, разгоняя по телу кровь и кислород. Всё процессы организма разом дали о себе знать и это было сродне цунами, обрушившемуся на меня. Я испытывал столько всего в один момент, но всё что мог делать – это пытаться дышать и не терять самообладание. Резкое дуновение ветра вырывает меня из воспоминаний, окуная в такую спокойную сейчас реальность. Я действительно слишком много думал об этом раньше, но никогда не мог предположить, что буду сидеть рядом с виновником всего этого на холодных ступенях и не чувствовать должного страха перед ним. Его волосы колышутся на ветру и я думаю что они скоро начнут выпадать. Мы смотрим друг на друга ещё некоторое время, прежде чем он отворачивается. Я следую его примеру и перевожу взгляд на пустынную дорогу. Осенние листья пока не спешат желтеть и отваливаться, однако это не препятствует духу осени окутать всё вокруг. Всё становится каким-то мрачным и умирающим. И холодным. По дороге проезжает машина и скрывается где-то за поворотом. – Один ноль, – говорит он, и я поворачиваюсь к нему, недоумённо приподнимая бровь. Он закатывает глаза и улыбается. – Белая машина. Один ноль, ну. И я не сдерживаю хриплого смешка. Серьёзно, это в какой-то степени даже мило. В пять утра тут никто не ездит, мы вряд ли дойдём хотя бы до пяти. – Окееей, тогда я за серые, – говорю я и улыбаюсь. – Не-е-ет, серые и белые слишком похожи. – Зато серых больше. – Тогда их беру я. – Эй, это не честно. – Честно. – Нет, ты хочешь украсть мою победу. Он смеётся и на пустой улице это звучит немного жутковато. – Хорошо, хорошо, - сквозь смешки говорит он. – Серые твои. Я улыбаюсь и устремляю взгляд на дорогу, словно там действительно может что-то проехать. Мы сидим на улице ранним утром и считаем машины, которые так и не проезжают, а я внезапно чувствую то же, что тогда почувствовал в клубе. – Майк? Я поворачиваюсь к нему и наши взгляды пересекаются. – О чём ты сейчас думаешь? Я вижу, что он слегка взволнован и понимаю, что я, наверное, тоже. – Почему ты спрашиваешь? Он чуть ёрзает на месте, из-за чего наши коленки соприкосаются, однако он отдёргивает их прежде, чем я успеваю сообразить и понять, что вообще произошло. – Мне интересно, – говорит он и я понимаю, что мне, по сути, и не нужна причина. – О всём что... Ну, успело произойти. Это так странно... – произношу я. Прячу холодные руки в рукавах и сминаю их. Ткань такая тёплая. Мне хотелось бы согреться. – Ты ведь не считаешь меня другом, –внезапно говорит он и это в самом деле не звучит как вопрос. Я не могу ничего сказать, потому что не успеваю собрать мысли. Они расползаются.. Это было неожиданно. Я не готовился. – Откуда тебе вообще знать... так много. Много для робота. Ты как живой. Он смотрит на меня ещё некоторое время. Неотрывно и, словно бы, анализирующе. А потом тихо смеётся. – Ты даже не представляешь, сколько времени я провёл среди людей, Майки. Они разговаривают. Их хочется слушать. Я легко обучаем. (только не говори мне про программы и провода, я не выдержу) Я кратко выдыхаю и отвожу взгляд. – Лучше буду думать, что ты просто живой. Он снова улыбается. Продолжает рассматривать меня и слегка наклоняет голову вбок. – Но ты... боишься меня, – его голос становится тише и почти сливается с осенним ветром. Я не киваю, потому что это снова не вопрос. – Ты вытащил мои органы по одному, а потом запихал обратно и оставил в живых. Конечно, я боюсь. В висках пульсирует слабая боль. Хочется... Чёрт возьми. Ничего мне не хочется, в самом деле. Пусть только снова скажет что-то забавное и не такое серьёзное. Он качает головой и даже не выглядит удивлённым. – Думаешь, что я сделаю это опять? Я закрываю глаза. Осенний ветер царапает кожу и это, как я надеялся, хоть немного успокаивало. – Я ничего не думаю. Он барабанит подушечками пальцев по бетонной ступеньке. Я смотрю на это некоторое время и вроде как действительно расслабляюсь. Тут холодно, но хотя бы никто посреди ночи не пройдётся металлом по коже. – Мне нужно немного времени, – наконец говорю я. Не бояться его это почти что идти на самоубийство. Я всё ещё не знаю, почему он тут. И почему не делает ничего отвратительного. Абсолютно ничего. Это глухое бездействие меня убивает. – О, ждать я умею, – шепчет он. А я поднимаюсь и наблюдаю, как он делает то же самое, прилагая куда больше усилий. – Один один, – говорю я и киваю на дорогу. Серая машина проезжает мимо, и Эннард улыбается. – Пошли в дом, тут пиздец холодно.