Планета на двоих

— Нет, нет, нет, — Кит хватается левой рукой за запястье, трясëт его, поочерёдно сжимает кулаком каждый палец, тянет, сгибает. Ничего не чувствует. — Проклятье, нет, только не сейчас! Отчаяние с размаху бьëт по затылку, и Кит даже теряется, когда сразу несколько мыслей с громким хлопком приземляются в раскалывающуюся голову. Он хватается за плечо. Чувствует, как смыкаются пальцы, царапает по предплечью. Всё в порядке. Ниже локтя рука начинает неметь, чувствительность медленно пропадает, но сгибать её он всё ещё может. Ладонь — словно чужая. Он слабо ощущает, как до побеления впивается в неё другой рукой, а когда пытается пошевелить, удаëтся только едва двинуть пальцами, и без того дрожащими. Как будто пришили кисть от манекена, пластиковую и неподвижную. — Твою мать… — он жмурится и медленно сползает по стене, пытаясь успокоить сбившееся дыхание: резко вдыхает воздух, и задерживает его в ноющей груди на пару секунд, прежде чем выдохнуть... Какое-то время он молчит: как ни старается, поймать разбегающиеся мысли не в состоянии. Он слышит, как Космо шебуршит рядом, обходит его и укладывается под боком, иногда приподнимая голову и посматривая куда-то вглубь тоннеля. Точно ждëт чего-то. И Кит ждёт вместе с ним. Только перемещает левую руку выше, к холке, и даëт себе время свыкнуться с… новым положением дел. Пытается успокоиться. Когда руки перестают трястись так сильно, пробует снова — на этот раз, когда он полностью сосредоточен, получается чуть согнуть пальцы, но через несколько минут тщетных попыток сжать кулак, Кит бросает это дело. — Братец, — наконец говорит он очень тихо, и голос у него слегка сипит. Но он всё же пока в своем уме, и это радует. — Ты в порядке? Или нет. Забавно, Космо сейчас наверняка целее его. И разделяет его сомнения — возмущëнно пихает головой в плечо, и Кит растягивает дрожащие губы в неказистую улыбку. — Я здорово налажал, да? — спрашивает он так, будто это какая-то совершенно незначительная чепуха. Он не осознаëт, но это защитный механизм: сделать вид, что всё хорошо и верить в это, пока не станет совсем плохо, а когда станет, то отвлекаться. Кажется, сейчас самое подходящее время отвлечься. Он словно переключается из одного состояния в другое: то хранит мёртвое молчание, перемежающееся надсадным кашлем, то начинает ничего не значащий разговор, прерывая слова тяжёлым дыханием и болтая о дожде, и Земле, и тренировках Аллуры, и прочих случайных вещах. Это не бред — он все ещё здесь, всё ещё в сознании, просто слегка не в форме. Он рассказывает Космо о том, как сформировался Вольтрон, о первой миссии, о том, как пропадал и находился Широ, об их с мамой встрече, какой она вышла… странной. Вспоминает, как они отбили совсем крошечного волчонка у каких-то инопланетных тварей, и как этот уже-не-волчонок впервые увидел огромный Замок — на этом моменте он замолкает, чтобы перевести дыхание, и Космо, улучив секунду, поднимает голову и коротко лижет его в щëку. –…лëный кошмар. Серьёзно, приятель, тебе так повезло, что тебя этим не кормили… — Кит чувствует, что его снова начинает клонить в сон. Голова трещит, затылок и ухо то и дело простреливает болью. Он пытается собрать остатки рассудка и трезво оценить своё состояние, но получается не очень; единственное, что он понимает — у него болит всё, кроме правой руки. Он снова пытается пошевелить ей, малодушно надеясь на то, что это вывих, что где-то в плече защемило нерв, и поэтому ниже него всё отнялось — он даже слегка приподнимает руку левой за предплечье и готовит себя к острой вспышке… Не больно. Ничего. Рука двигается вслед движениям безвольно, но когда он отпускает её — плетью повисает вдоль тела. Кит закусывает губу и жмурится, глотая злой всхлип. Космо скулит и прижимается к нему сильнее, трëтся носом о бедро, то ли в попытке успокоить, то ли согреть. Киту одинаково нужно и то, и другое. — И что теперь? — спрашивает он, как будто Космо может решить за него. Но, как бы не было погано, понимает — сейчас он у руля, и за него никто ничего не сделает. Они могут остаться здесь — этот вариант кажется ему сейчас единственно верным, — но если они продолжат не двигаться, Кит уверен, что он уже не поднимется. Он всё ещё держит себя в напряжении, не только из-за боли, но и потому, что понимает, что если расслабится, мышцы тут же сведёт судорогой. Хотя… скорее всего, он выключится так же быстро, как гаснет лампочка. Какое-то время он молчит, сосредоточенно обдумывая это. — Помоги мне. — Кит! Эй, Кит! — знакомый голос вырывает из размышлений, и он, захлопывая дверь своей комнаты, едва не прищемляет пальцы. Резкие звуки всё равно что сигнал тревоги, сразу заставляют напрячься, искать опасность и готовиться бежать или обороняться. Но на этот раз тревога ложная: не противник, а Лэнс. Он машинально пытается припомнить, который час. Время, кажется, ещё есть, но разговор с мамой придётся отложить. Плохо, мигрень успеет вернуться. Но уйти без ответа? Нет, он хоть и не образец любезности, огрызаться, не выслушав, не станет. Не теперь. — Утра. Надеюсь, ничего не случилось? — в предчувствия и интуицию он не верит, но беспокойство такое резкое и неприятное, что становится не по себе. Это нечто на уровне инстинктов. А своим инстинктам он доверять привык: спасали шкуру не раз. Сейчас в уме какофония тревожных звоночков. Что-то не так. — А что должно было случиться? — Лэнс удивлëнно выгибает бровь, и он расслабляется. Снова ложная тревога. В последнее время их многовато. Настороженный и недоверчивый, он видит опасность там, где её нет. Но чему удивляться? В ушах вечно вой сирен, кругом открытый космос… Колышущаяся мгла окутывает, мешает двигаться, а пробивающие тьму огни слепят глаза. Везде как на поле боя. — Коран просил позвать тебя, он хочет что-то показать. Чёрт. Кит прикрывает глаза и выдыхает, чувствуя, как глубоко внутри поднимается раздражение, но он сразу же заталкивает его подальше и выдавливает: — Да, конечно. Пошли. Лэнс несколько секунд смотрит на него в задумчивости и, как ему показалось, растеряно, и он, не дожидаясь, разворачивается и направляется туда, откуда Лэнс пришёл. — Ты в норме? — спрашивает МакКлейн через пару минут. Они идут рядом по пустым коридорам, и Кит чуть вздрагивает и хмурится, когда резкий звук бьëт по затылку. — Всё отлично. Лэнс хмыкает. — Ты бледный. Типа… бледнее, чем обычно. Кит только вздыхает. Конечно, а каким ему ещё быть? Одна очень странная и назойливая мысль уже которую ночь подряд вгрызается в голову и смешивается с усталостью и ломотой, не давая нормально спать и функционировать днëм. — Нормально всё, — они заворачивают за угол, и до них начинают долетать голоса. — Забей, просто не выспался. В зале только Ханк и Пидж, что-то активно обсуждающие, и Кит не проходит к ним, давая понять, что разговор окончен. Лэнс бросает на него странный взгляд, но не торгуется, а присоединяется к беседе. Вскоре подтягиваются остальные. Краем сознания Кит фиксирует то, что говорит Коран. Кто-то что-то где-то нашëл, они должны проверить. Ничего нового. Ничего интересного. Всё как обычно, за исключением того, что в этот раз, кажется, отправятся они все — он пропускает большую часть мимо ушей, но честно старается сосредоточиться на деле. И в ту же секунду даëт о себе знать резкая, ввинчивающаяся в виски боль. Приступ такой сильный, что закладывает уши и перехватывает дыхание, благо, равновесие удается сохранить — Кит, изумлëнный нарастающей дурнотой, охает и замирает на мгновение. Он смотрит перед собой, распахнув глаза, и чувствует, как в переносице, примерно на уровне глаз, медленно, но ощутимо нарастает давление. Он осторожно пятится к выходу. Задевает плечом стену, под шумок разгорающейся дискуссии выбирается в коридор. Он не видит, как Широ, выждав немного, идëт за ним. И застаëт его как раз в тот момент, когда он запрокидывает голову, прижимая перчатку к лицу: дышит через рот, потому что нос забит, ручейки крови просачиваются сквозь пальцы и ленточками опоясывают запястья. Широ зол — Кит краем глаза видит сердитую морщинку у него на лбу — но говорить ничего не спешит, только велит опустить голову и придерживает за плечи, пока ведëт куда-то. Кит не сопротивляется. Он вообще старается не возникать: не спорит, когда Широ открывает перед ним дверь в свою комнату, когда направляет его в сторону ванной и усаживает прямо на пол возле стены. Боится, что упадëт, наверное. — Спасибо, — из-за текущей из носа крови Кит слегка гнусавит, но ему удаëтся усмехнуться. Увы, улыбкой Широ не одурачить: он улавливает болезненную гримасу и сразу настораживается ещё больше. — Опять мигрень? Очень больно? От абсурдности ситуации хочется смеяться: так старался продержаться подольше и не заставлять никого волноваться. Им и так сейчас нервов хватает. Но Кит не смеётся. Неспособен. Да и зачем лукавить? В последнее время он и впрямь сильно сдал, это сложно не заметить. Мучают кошмары, болят натруженные мышцы… Все валится из рук. Достаточно закрыть глаза, и его закручивает бурлящий чëрный водоворот, клокочет и плюëтся осколками разбитых кораблей, погребённых под горячим песком. И выжженное на обратной стороне век: «Ты должен поговорить с ней, Кит. Ты должен сказать ей, она твоя мать, твою мать». Убеждать себя в том, что всë хорошо, бесполезно — долг важнее. И он не убеждает. Широ тоже: молча протягивает какой-то платок и идёт к раковине, чтобы смочить ещё один ледяной водой. Киту хватает такта не спрашивать, откуда они у него. Наблюдая за ним, он понимает: Широ не зол, он обеспокоен — лëгкий прищур, сжатые в тонкую полоску губы, стальной взгляд таких же стальных глаз. Но он не говорит… Ничего не говорит. Кит с благодарным кивком принимает мокрую свëрнутую в комочек тряпку и прижимает её к переносице. Смотрит вниз, себе под ноги, и видит, как у подошвы расползается тëмная лужица. Снова чëрт. Если так же наследил в коридоре, то трижды. — Прости, — извиняется он, чуть отодвигая ногу, чтобы случайно не размазать пятно. — Я всё уберу. Широ посылает ему один из своих фирменных нечитаемых взглядов, и Киту почти становится неудобно. Почти. Кровь потихоньку начинает сворачиваться, он пару раз промакивает лицо платком и сплëвывает в него склизкий сгусток, застрявший в горле. Его чуть не выворачивает, тело прошибает пот, кидает из жара в холод и обратно. Кит приотрывает рот, обтирая губы, и глубоко дышит, пытаясь прогнать тошноту. Не без помощи у него получается подняться. Широ снова выкручивает на полную кран с холодной водой и встаëт рядом, наблюдая, как Кит сосредоточенно оттирает красные разводы со щëк, полощет рот, высмаркивается, осторожно, стараясь не разбередить только-только затянувшиеся сосуды. — И что это? — голос у Широ требовательный и жëсткий, такой сухой, что им можно подавиться. И Кит почти давится — кашляет, закрывает воду и опирается на раковину, чтобы отдышаться. — Это кровь, — он, не глядя, достаëт из кармана блистер и на ощупь выдавливает пару таблеток. Это становится плохой привычкой. Эта гадость, плывущая по венам, скоро его доканает. Но по-другому с сумасшедшим ритмом их жизни не справиться. Он не машина. К сожалению. — Кит. — Широ. Такаши устало трëт переносицу. — Почему ты не обратился за помощью? — А что бы ты сделал? — огрызаться Широ не хочется, но тон грубеет сам по себе, по привычке, хоть Кит и усмехается. — Попросил бы давление стать поменьше? Не думаю, что оно бы тебя послушало. — Ты мог попросить Кэти сделать что-нибудь. — Я попросил, она дала таблетки. Мигрени не лечатся, Широ, больше всё равно ничего не сделать, — боль постепенно отступает, свинцовые тучи в голове рассеиваются, и он наконец может видеть сквозь кружащие перед глазами белые мушки. Спиной опираясь о стенку, он трëт переносицу и собирает волю в кулак: есть вещи важнее личного комфорта. Вдобавок… Если остановится, инерция понесет дальше, к обрыву. Он не умеет жить на паузе. Лба касается что-то твëрдое и прохладное. Металлические пальцы осторожно откидывают чëлку с лица, приятно обжигают разгорячëнную кожу, а Кит находит в себе силы поднять веки. Глаза у Широ больше не стальные. Усталые, подëрнулись мутной тревожной изморозью, но всё ещё внимательные. Видят всё. — Не говори маме, — выдыхает Кит. — Пожалуйста. — Я не хочу ловить тебя ещё в каком-нибудь коридоре. А врать твоей матери — тем более. — Я не прошу тебя врать ей, — язык заплетается, и вместе с нахлынувшим облегчением на плечи падает такая сонливость, что подкашиваются ноги. Переоценил свои силы, сейчас бы запереться в комнате, поспать час-два… Но он итак злоупотребляет поблажками. — Просто не говори ей. Я… я сам. — Врëшь. Кит опять вздыхает. Конечно врëт. Но по-другому от всевидящего Широ не отделаться. — Нет. Мне всё равно нужно с ней поговорить, просто… чуть позже. Широ раздражëнно дëргает уголком губ, и Кит торопится добавить, потому что если тот начнëт говорить, спорить с ним будет бессмысленно. — Я как раз собирался подремать немного после собрания. Мы ведь не сейчас вылетаем? — дождавшись неохотного кивка, он мысленно ликует. Пока не отоспится и не поест нормально, лучше не станет. Да, таблетки отгоняют боль, но устранить причину не могут — организм просто отказывается работать в адских условиях. Неделя отдыха, и всё пройдет. Но неделя — непозволительно долго. Он не может пропасть и на день, что уж говорить о длительном отсутствии? Герои не берут отпуск. Но у героев и не бывает мигрени. Подняться ему не дают две вещи. Первая — слабость, свитая в клубок с коротким спазмом, прошедшим через всё тело. Кит чувствует, что у него кружится голова. Вернее, он понимает какой-то частью сознания: у него кружится голова. Он уже даже сомневается, что эти ощущения реальны — всё настолько темно, размыто и мутно. Когда он неуклюже пытается подняться, будто электрический разряд проскальзывает от головы до ног, и горло сжимается, словно он проглотил целый комок пыли; он тяжело дышит и несколько раз кашляет, скользя пятками по бетонному полу. И Космо. Сначала Кит думает, что ему показалось, но потом, когда шум в ушах немного рассеивается, он понимает, что это не так. Космо рычит на него. Под боком неожиданно оказывается пусто. Кит не может видеть волка полностью, всё, что ему остаётся — лазурные молнии, колышушиеся в такт движениям, когда Космо встаëт, чтобы обойти его и улечься с другой стороны, положив голову на колено. И жёлтые глаза, пристально смотрящие в его собственные. — И что ты делаешь? Кит цедит это сквозь зубы. Если сейчас, прямо сейчас он не встанет, то уже не сможет пошевелиться. Всё это слишком даже для него. — Ты ведь понимаешь, что нам надо идти? Он вновь предпринимает попытку встать. Даже не так — он только перемещает вес чуть левее и опирается на здоровую руку, и Космо опять рычит, но уже громче. Пятнышки на его ушах боевито взлетают вверх. Кит останавливается. Их головы теперь на одном уровне. Длинная морда Космо совсем рядом, Космо вообще очень близко, буквально вплотную, и от этого пробирают мурашки: Кит только сейчас понимает, что снова замëрз. Космо тëплый. Кит пытается прибегнуть к аргументам. — Если мы останемся тут, то я уже не смогу идти. Космо смотрит на него, не шевелясь. Кит пытается запугивать. — А если из шахты вылезет какая-нибудь дрянь? Мы же не знаем, что там. Космо наклоняет голову и прищуривается. Кит пытается идти напролом. — Ты ведь всё равно меня не остановишь. Он щурится в ответ. Это уже становится делом принципа. Единственный звук, который издаëт Космо, это низкий горловой рык. Кит сдаëтся. — Хорошо… Только давай хотя бы отойдëм отсюда. Про себя он благодарит волка за то, что они одинаково упрямы. Встать у него так и не получается. Кит приподнимается на подгибающейся левой руке и медленно отползает, пока Космо поддерживает его, чтобы он не завалился. Когда они оказываются достаточно далеко от того места, где сидели, им вслед, посылая в шахту новое эхо, грохочет об пол оставшаяся в стене часть балки. Привалившись к мохнатому боку, Кит старается не думать ни о чём. Ни о том, как долго им ещё ждать ребят, ни о том, что ждёт их впереди; он просто сидит и смотрит в темноту перед собой, пока ресницы не начинают слипаться. — Я тут подумал, — тихо выдыхает он. — наверное, мне всё же нужно было послушать Широ и остаться в Замке, как думаешь? Будет очень глупо, если мы с тобой сгинем здесь после всего, через что мы прошли. Кит проводит ладонью по глазам, стирая налипшую грязь. — Это будет слишком тупо, и Лэнс будет издеваться надо мной даже после моей смерти. Он не ждёт, что ему ответят, но у Космо как-то получается участвовать в диалоге, не произнося ни звука. — А вообще нам с тобой нельзя здесь оставаться. У меня ещё есть дела, — Кит понимает, что его мысли сворачивают куда-то не туда, но он не может остановиться. Или не хочет — уже самому не понятно. Его никто не слышит, так почему бы хоть раз в жизни не побыть честным хотя бы с самим собой? — Знаешь, я ведь так и не сказал маме, что люблю её. Я уже которую ночь не сплю, но как подхожу к ней, меня будто магнитом отталкивает. Космо заинтересованно поднимает голову. — Как будто мы оба плюсы, понимаешь? — Кит заглядывает в золотистые огоньки. — Ты физику не знаешь, не поймёшь. Я и сам-то ничего не понимаю. Это должно быть просто, а на деле… — он задумчиво хмыкает. — На деле я тряпка, оказывается. Не могу сказать маме, что люблю её. И вдруг у него из горла вырывается громкий лающий хрип, чем-то очень отдалённо напоминающий нервный смех. Кит вздрагивает и прижимает ладонь ко рту. — Ещё и перчатки где-то потерял, — он отнимает руку от лица и смотрит туда, где она должна быть. Скоро у него и левая отнимется, только от холода. — Не надо было снимать в кабине, да? Теперь замëрзну. Интересно, насколько всё плохо у меня с ладонями? Если сорвал мозоли, будет хуже… — его снова уносит не в ту сторону, и он замолкает, закусив губу. Космо, обернувшийся вокруг него, тепло дышит в висок, хвостом укрывая, как одеялом. — Не уходи никуда, — последнее, о чём просит Кит перед тем, как в его голове гаснет последняя мысль, и он отключается. Космо не двигается. Он лежит, устроив голову на широких лапах, и вдумчиво вглядывается в бледное лицо Кита, а потом переводит взгляд в пустоту тоннеля. Туда, где за хитросплетениями потëртых проводов и бурыми потëками ржавчины неслышно гудит крошечный и, возможно, последний оставшийся под напряжением блок питания.