Большая дымящаяся куча драбблов — Ведьмак

      — Эрланд, ну как? Что с носом?       Эрланд молчит.       — Эрланд, ты слышишь?       Эрланд принимает взрослое, взвешенное решение игнорировать всякие расспросы доброго Брана и дальше. Только шмыгает тем самым носом, который немногим меньше месяца назад хорошенько так расквасили в портовой драке. Главный главнюк-начальник тогда заставил Эрланда выпить сто грамм водки для храбрости, а потом велел самостоятельно вправлять хрящи, стоя перед зеркалом. Сквозь боль и искры в глазах — но справился как-то. Вот только когда Эрланд попытался похвастаться этим Ванье (матерью её называть язык не поворачивается), как она тут же досыпала лещей от себя и ещё вдобавок отругала. За то, что он, как прирождённая сухопутная крыса, делает всё, лишь бы отлынивать от Настоящей Работы и торчать на суше. О том, что с того самого момента, как ему исполнилось десять, Эрланд больше времени провёл в море, чем на суше, она предпочитала молчать.       Эрланд сдерживался, чтобы не ударить её в ответ. Всегда сдерживался. Как говорил добрый Бран, однажды настанет тот день, когда ты дашь сдачи — и это её убьёт. Незачем ему знать, что Ванья опять лупила сына.       — Ты смотри, Эрланд! Корабель у вас стоит. И с большого света, видать. Вон, темерских флагов видно.       — Наш это корабель, — смурно говорит Эрланд, — с Ард Скеллига. На нос посмотри. Вестимо, энскурсанты какие-нибудь богатенькие погонять взяли.       — И впрямь. Зоркий ты.       — Зоркий.       И всё же подозрительно. Бран наверняка и сам прекрасно знает, что на Хиндарсфьялл, самый маленький остров Скеллигского архипелага, гости с континента заглядывают нечасто. Те, кто прибыл по своей воле, обычно плывут дальше, до Ард Скеллига. Остальные… ну, повезло им, если хоть куда доплывут. Как утверждала Ванья в моменты алкогольного полузабытья, отец Эрланда был одним из таких счастливцев. Вроде бы, он был реданчиком. Вроде бы, даже рыбаком. Эрланд хотел бы очень посмотреть ему в глаза и спросить, на кой выходить в море во время шторма; вот только отец его убёг тогда, одиннадцать с лишним лет назад, как только погода распогодилась, оставив мать разбираться с последствиями своей “доброты”.       За размышлениями Эрланд даже не обращает внимания, как Бран пришвартовался у причала в Ларвике.       — Спасибо, что подвёз, — осторожно улыбается Эрланд.       — Да не за что, — Бран тоже улыбается в ответ своей полубеззубой улыбкой, лапая куцую борооду. — Приятно было тебя увидеть, наконец.       — Ага.       Едва только ступив на землю, Эрланд чувствует что-то нехорошее. Не как обычно нехорошее (возвращаться домой с работы он никогда не любил), а принципиально иначе. Отчасти это связано с тем, что там же, у причала, возвышается этот самый корабль с темерскими флагами.       Скеллигийчики ненавидят чужаков. Это зашито у них под кожу. Вот только Эрланд чувствует почему-то страх.       Вполне оправданный, как оказывается.       Ещё издалека, подходя к своему дому, Эрланд замечает, что рядом с ним, на лавочке, кто-то сидит. Кто-то маленький, чуть меньше даже, чем он сам; но это ещё не значит, что младше.       Одет этот маленький мальчик в светло-серый полушубок с воротником, отороченным чернобурочьим мехом. Перчатки кожаные — явно с чужих, взрослых рук. Шапки, что по такой погоде неплохо бы заиметь, так и вовсе нет. Кожа у него сероватая и бледная, как весенний снег, а оттенок губ и теней под глазами напоминает о людях, которые умерли от обморожения. Или об утопленниках.       — Тебя зовут Эрланд, — даже не спрашивает — утверждает этот подросток, глядя своими холодно-карими, почти чёрными глазами.       — Да. Это я.       — Тогда тебе, вероятно, совсем не хочется сейчас домой.       — Это почему ещё?       Я работал двое суток, у меня болит лицо и я страшно хочу спать. Положим, домой — и правда так себе мысль, но других подходящих мест для отдыха там и нет.       Мальчик вздыхает и не отвечает ничего. Несколько неуклюже запускает руку в огромной перчатке под полушубок и достаёт из внутреннего кармана маленькую жестяную коробочку. Открывает и протягивает Эрланду.       Он сначала смотрит с непониманием. В коробочке, завёрнутые в тонкий лист бумаги, лежат кусочки чего-то явно вкусного. Каждый из них — идеальной кубической формы, розовый, полупрозрачный и как следует припорошен мельчайшей сахарной пудрой.       — Ешь, — заметив, что Эрланд замешкался, говорит гость.       Эрланд его не слушается. А вдруг там отрава какая-нибудь? И вообще, Ванья говорила, что не стоит брать еду у незнакомцев.       Вздохнув, мальчик делает невесомый жест пальцами свободной руки. Один из кусочков взлетает и отправляется прямо тому в рот.       — Теперь ты, — заметив, как округлились у Эрланда глаза, говорит молодой чародей. — Тебе надо восстановить силы.       — А что это?       — Офирские сладости. Ешь, говорю.       Поколебавшись, Эрланд берёт кусочек пальцами и целиком заталкивает в рот. Очень вкусно. Сладко, совсем немного пряно.       — Дело в том, — сунув ему в руки всю коробку, маг сцепляет пальцы в замок, — что сейчас внутри твоя мать изо всех сил пытается продать тебя моему учителю по наиболее выгодной цене. И поверь мне на слово, ты не хочешь слышать этот разговор.       — То есть как — продать?! — отропев, Эрланд плюхается рядом на лавку.       — То есть, обменять на деньги. Как любой другой товар.       — Но я вообще-то живой!       Гость вздыхает и тычет пальцем в сторону, где находится главная улица в Ларвике. Где-то там, куда тычет, должен бы находиться ларёк с табличкой “ЖИВАЙЯ РЪIБА”.       — И что мне делать? — всплеснув руками, Эрланд засовывает в рот ещё пару кусочков офирских сладостей.       — Рано или поздно они придут к какому-то решению. И тогда тебе лучше быть готовым. Вещи она тебе взять не даст, так что заранее спрячь под одежду то, что делает тебя тобой. Там, куда мы отправимся, тебе это пригодится.       — Зачем я твоему учителю? Я же не умею делать все эти магические штуки.       — Тебе и не надо. Пока. Но молись богам, если в них веришь, чтобы потенциал у тебя к этому делу был. Остальное потом сам расскажет.       — А почему ты так уверен, что будет это самое “потом”?       — Мне это обязательно озвучивать? Или сам себе ответишь?       Потому что Ванья тебя не любит. Единственная причина, по которой она оставила у себя нежеланного ребёнка и не утопила его, как котёнка, в мешке, был страх перед богиней Фрейей. И сейчас, когда подвернулся шанс вынести из этой одиннадцатилетней авантюры хоть какую-то выгоду, она не преминет им воспользоваться.       Или потому что учитель чёрнобуркового магика наверняка выискивает детей не просто так. И тем более не просто так таскает за собой другого ребёнка. Просто на этот раз не понадобилось даже на жалость или доверие давить.       Тщательно запрятав под одежду самые хорошие крючки и лески, Эрланд всё оставшееся время молча дожёвывает офирские сладости. Молодой чародей смотрит на него с видимым удовлетворением.

***

      — Здоров, как бык, — нагло подцепив Эрланда за подбородок тёплыми ухоженными пальцами, бормочет себе под нос представительный чародей в сине-золотом. Альзур, как он представился.       — Носовая перегородка искривлена… Идарран, напомни мне исправить, как вернёмся домой. А хотя... не надо, не напоминай. Есть у меня предчувствие, что всё равно переделывать придётся.       Отступив так же быстро и резко, как подошёл, маг молнией срывается с места и идёт, не оглядываясь, в сторону берега. Или нет. Наверное. По его траектории сложно сказать наверняка, движется ли он к конкретной цели — или просто мечется без неё, пока не наткнётся случайно на какого ещё неприкаянного ребёнка.       Следуя примеру Идаррана, Эрланд даже не пытается идти рядом и тащится сзади самой короткой дорогой.       — Тут всегда так холодно? — спрашивает Альзур, остановившись под каким-то случайно выбранным деревом, и скрещивает руки на груди. Больше сам у себя, кажется Эрланду; но младший чародей почему-то вздрагивает и стягивает с рук перчатки. Пытается сунуть их учителю, но тот небрежно отмахивается:       — Оставь, не пугай ребёнка. Видишь, какой впечатлительный попался.       Эрланд, опять округлив глаза, разглядывает голые пальцы с длинными острыми когтищами. Младший чародей надевает перчатки назад. Кажется, заметно смутившись.       — Никакой я не впечатлительный! — возмущается Эрланд. И, в подтверждение своих слов, порывисто хватает другого мальчика за руку. Тем, кажется, ломает его окончательно.       Старший, впрочем, не обращает на это никакого внимания. Или делает вид, что не обращает.       — Идарран. Тебя так зовут, да?       — М?       Узкая ладонь, которую Эрланд сжимает, слегка вздрагивает.       — Ты же этот… Пырь, да?       — Я — кто?! — от удивления Идарран, кажется, забывает всё своё смущение и едва ли не шипит.       — Вот, у тебя даже зубы острые есть. Я имею в виду — ты пьёшь, ну, кровь человечью? Это многое бы, думаю, в тебе объясняло.       — Не пью, но с этого дня планирую начать, — крайне серьёзно заявляет Идарран.       — Пощади детей и женщин, о чудище! — громко подаёт голос Альзур. — Начнёшь кроваво буйствовать — начинай с меня.       — Ну ладно, — миролюбиво пожимает плечами младший чародей, — начинание отменяется. А ты, Эрланд — ты же со Скеллиге, так? Это многое в тебе объясняет. Вот скажи: мясо сирены на вкус как у человека или как у рыбы?       Эти недолгие минуты — меньше часа — Эрланд с надеждой думает, что, быть может, новая жизнь у него сложится как надо.       Потом, когда они окажутся на корабле, Альзур расскажет ему правду, и тем самым совсем немного убьёт. Ещё через неделю мальчик по имени Арнагад в драке сломает ему нос по второму кругу, и это станет началом замечательной дружбы.       Но это — немного другая история.