Большая дымящаяся куча драбблов — Ведьмак

      — Я знаю, там кто-то есть. Открывай!       Звуки ударов мощного кулака о дерево тонут в плотной стене ливня. Подождав немного, Герхарт из Аэлле, известный с юношества под прозвищем Хен Гедымгейт, стучится ещё раз.       Дверь ему открывает сонная кметка. Босая, широкобёдрая и сероглазая, брови чёрные вразлёт и тёмная коса до пояса. Даже в полумраке под светом лучины видно, что красавица.       — Муж с вахты спит, — нелюбезно говорит она, — впустить вас не могу. Извините.       — Так у вас, как я вижу, и другие мужики в доме есть, хозяюшка.       — ...Ладно.       Как и всякая набожная реданка, эта, по всей видимости, страшно боится магов. Под Третогором ходит слух, что они обязательно в ночь с вторника на среду ходят по хуторам и воруют самых красивых детей. А тех, что пострашнее, превращают в жаб да в лягушек. Чтобы оградить себя от всяческих инсинуаций, Хен Гедымгейт с его товарищем решил предпринять эту вылазку в ночь с четверга на пятницу.       Стоит только магу и его безмолвному спутнику перешагнуть порог, как к ним подскакивает ребёнок, которого маг ещё с порога заприметил. По всем признакам — кметкин сын. И протягивает тарелку с хлебом и солью. Чтобы, значит, не подумали даже нарушать священные законы гостеприимства.       Хен Гедымгейт ловит взгляд его слегка раскосых бесцветных глаз, чтобы убедиться — он, не он? Мальчик взгляд смущённо отводит.       — Что у вас случилось-то? — спрашивает хозяйка, усадив гостей на лавке в сенях.       — Повозку в канаву занесло, хозяюшка. Колесо сломалось. Ищем рукастого, чтобы починил, и мы дальше в путь отправились.       Ей необязательно знать, что до конечной гости уже приехали.       — Вы бы утра дождались. По соседям походили. Ночью, да ещё по такой погоде…       — А ты, жена, не умничай. Надо — значит, надо.       Мужчина, который вышел в сени, отцом мальчика быть не может. По всем признакам. Высокий, светловолосый, макушкой аж до потолка достаёт. Когда-то, может быть, был красивым — до появления ожогов, обезобразивших ему лицо и руки.       — Пшли, глянем, чегой там у вас.       — Но дождь…       — Да плевать мне.       К тому моменту, как трое мужчин добираются до повозки, дождь, отслужив свою роль эпической декорации, перестаёт. Первые утренние птички, проснувшись, принимаются петь.       — Сколько у вас детей? — как бы невзначай под руку спрашивает Герхарт.       — Пять. Если живых. Двоих жёнка ещё от бывшего мужика прижила, ещё трое помёрло… Вы к чему клоните, милсдарь чародей? Не виляйте.       — Даю семь монет за чёрненького. Это финальная цена.       Светловолосый разглядывает Хена Гедымгейта несколько секунд сквозь полуистлевшие ресницы, а потом принимается неприлично и громко ржать. Бахает кулаком по здоровому колесу, да так, что оно едва не разваливается на части.       — Семь монет! Да я бы и бесплатно его отдал, милсдарь. От него ведь одни несчастья. Ещё неловкий и криворукий, как…       Светловолосый вдруг запинается. Подумал, что, коль скоро будет выставлять товар в негативном свете, его передумают брать или не заплатят.       — Если ты отдашь случайному мужу с дороги первенца своей жены, — подаёт голос второй чародей, — она тебя никогда в жизни не простит. А так, быть может, деньги смогут смягчить её гнев.       — Ваша правда…       — Так что? Согласны? — спрашивает второй маг, когда кмет заканчивает с колесом.       Герхарт из Аэлле протягивает руку для пожатия.       Светловолосый, не думая, пожимает её в ответ. Пальцы у него — как неотёсанные головешки. Впору заноз нахватать.       Когда кмет более не смотрит на результаты своих трудов, второй чародей шикает на повозку. Она, как миленькая, превращается назад в тыкву, каковой с самого своего нарождения и была.       — А с неловкостью как-нибудь разберёмся, — думает вслух Хен Гедымгейт.       — Да Альзур с нас последнюю рубаху снимет, — говорит Тень Гедымгейта.       — А то. Куда денется.

***

      — А куда делся этот, второй? — спрашивает Ладислав из… как бишь её называли, эту деревню? Неважно. Будет Ладислав из Третогора.       За пару часов он уже успел свыкнуться со своей новой судьбой и привыкнуть к Хену Гедымгейту. На шумной ярмарочной площади он не находит для себя иного выхода, кроме как держать взрослого за руку.       — Ушёл по делам. Ты же не ждёшь от своих друзей того, чтобы они были рядом всегда?       — Нет. Куда он на самом деле ушёл? Я ведь пробовал его потрогать, когда вы не видели. У меня не получилось.       — Не обязательно идти далеко, чтобы куда-то уйти, — Хен Гедымгейт улыбается и многозначительно прикладывает к виску пальцы, средний и указательный.       — А я тоже смогу другим людям своих внутренних друзей показывать?       — Если захочешь.       — А кто у нас тут такой хороший?..       — Альзур! — вместо приветствия прикрикивает Хен Гедымгейт.       Ладислав, пискнув, прячется ему за спину. “Хорошим” его точно никто в жизни ещё не называл. На месте мальчика Герхарт тоже насторожился бы.       Как это вообще работает, интересно — почему некоторые интонации в голосе женщины, к примеру, свидетельствуют о том, что она, должно быть, хорошая учительница или мать, но вот когда подобным образом заговаривает мужчина — инстинкт самосохранения сразу же бьёт набат?       — Быстро вы, — мигом посерьёзнев, говорит Альзур, медик и чародей. Именно в таком порядке.       — Время — деньги. А у меня не в избытке ни того, ни другого.       Альзур неопределённо цокает языком. Мол, да, знаю, насколько у тебя денег куры — клюют. Настолько, что можешь позволить себе оплачивать дорогостоящие операции своим адептам только для того, чтобы им удобнее было ночи напролёт корпеть над книгами.       Сложнее всего не убедить мальчика остаться на несколько часов наедине со странным мужиком. Сложнее — его потом забрать.       — И как этим пользоваться? — вплотную рассматривая себя в зеркале, спрашивает Ладислав.       — Чем, глазами? — хмыкает Хен Гедымгейт.       — Закрываешь, когда моргаешь или спишь. В остальных случаях держишь открытыми. В первое время могут слезиться от яркого света, но с этим учитель тебе поможет. Правда?       Альзур скрещивает руки на груди, пока директор Бан Ардской школы магии придирчиво рассматривает результаты его трудов.       — Зачем этот выпендрёж? У людей таких сине-фиолетовых глаз не бывает.       А он и не человек вовсе, молчит и улыбается Альзур.