Большая дымящаяся куча драбблов — Ведьмак

      Середина лета всегда была для маленьких ведьмаков своеобразным окном в мир.       С Беллетейна и почти до самой Саовины в Риссберге (поселении, не замке) раз в неделю проходит ярмарочный день. Наставникам, учителям и учёным, что к ведьмачьему эксперименту не причастны, дозволяется свободно шастать туда-сюда за пределы замка и тратить свои навары на всевозможные ништяки. Большинство жителей замка — твари подальзурные, договориться с ними тяжело. Боятся, стало быть, последствий. Те, кто не боятся — единичные случаи, и за то, чтобы с ними доторговаться, нужно много платить.       Летом всё иначе. Летом в Риссберг привозят малолетних волшебничков из Бан Арда, которые даже не все под Альзуром ходят. А те, что всё-таки ходят, не слишком его боятся, потому что, ну, что они теряют? Будущее место работы — одно из многих?       Короче, Мадук ни разу не удивляется, когда сидящий на крыше Арнагад засовывает ему в руки завёрнутый в бумагу бутерброд из половины буханки белого, солёной свиной ветчины и мягкого сыра.       — За какие заслуги? — спрашивает Мадук.       Арнагад неопределённо пожимает плечами и делает глоток из тёмно-коричневой стеклянной бутылки. Его, по всей видимости, нехило так знобит.       — У тебя всё нормально? — спрашивает Мадук ещё раз.       Он не особенно надеется услышать ответ, но Арнагад отвечает:       — Когда я ем, меня тошнит.       — А.       Мадук садится рядом и, шурша бумагой, смотрит, как внизу, на крепостной стенке, кто-то самоуверенно скочет на маятнике. Так, словно делает это не в первый раз.       Сначала кажется, что это Эрланд. Но Эрланд — крупнее, побритей и не одевается в цвета брусники и вороники. Бан Ардские форменные цвета.       — Чего это он, как думаешь? — спрашивает Мадук. — Грифон же их в это время эксплуатирует. Обычно.       — Карликовому Альзуру нельзя работать, — важно заявляет Арн. — День Свободы От Забот. Так сам Грифон сказал.       — Прямо так и сказал?       — Прямо так и сказал.       Мадук отхлёбывает вина из початой бутылки. Пузырьки тут же дают ему в нос, но после вкус раскрывается яблоками и мёдом. “Альзура” ведьмак пропускает мимо ушей. Понять, почему одному из новых стажёров досталось такое прозвище, он так и не смог. На главного чародея маленький чародей похож, ну, разве что цветом волос — но это вообще не показатель ничего. У трети континента, если не больше, тёмные волосы.       — На юге есть такая традиция, когда ты просто один раз в год, в определённый день, делаешь что угодно только для себя, — поясняет Арнагад, не дождавшись реакции.       — Зачем?       — Я с юга, конечно, но не настолько же, — возмущается второй ведьмак.       — Может быть, спустимся, поболтаем? — Мадук раздумчиво делает ещё глоточек. — Наклянчим чего?       — Хочу ещё понаблюдать.       — Ты маятника никогда не видел, что ли?       — ...Да я не об этом, — Арн отбирает бутылку.       — А о чём?       — Он, наверное, правильный. Не люблю. Подождём, пока кто из наших опростоволосится. Побежит к большому Альзуру жаловаться — значит, мудак.       — Если и побежит, то к Идаррану.       — Почему?       — Они от нас не сильно отличаются, знаешь. Эти, что помладше.       Арн недовольно цыкает. А вроде ещё считал себя самым общительным из оставшихся во Второй Группе.       Если бы он чуть-чуть плотнее пообщался с молодыми чародеями — узнал бы, что в первые годы из них вовсе не чародеев лепят, а будущих офицеров северных армий. Любой офицер начинается с солдата. С рыцаря даже, быть может.       Шестое и главное рыцарское правило? Не будь стукачом. Друзья — не те, кто сидят в хрустальных кабинетах на вершине башни из слоновой кости, в конце-то концов.       — Спорим, что я буду правее? — спрашивает Арнагад.       — Спорим.

***

      К себе в комнату Ласло возвращается затемно, но не так поздно, как обычно. Мышцы приятно гудят после долгой тренировки, в мыслях — ничего, кроме горячей ванны и крепкого сна.       Первое, что настораживает чародея — тот факт, что дверь слегка приоткрыта. Второе — два ярко-жёлтых фонаря-глаза, мерцающих из темноты. От полоски света их обладатель раздражённо отшатывается. Потом пытается обойти Ласло со спины и уйти, пока он зажигает свет.       Не очень получается.       — Идарран?!       — С шести годков Идарран, — невозмутимо подтверждает Идарран.       Ласло смущённо кашляет, не зная, как сформулировать вопрос. При первой встрече нелюдимый ученик Альзура — без объяснения причин — попытался сломать ему руку, а с тех пор всячески избегал. Если случалось пересечься — в основном молчал и смотрел волком.       — Ты слишком рано пришёл, — заявляет этот немыслимо наглый волшебник.       — В смысле? — удивляется Ласло.       Не дал ему хорошенько пошариться здесь, что ли? Было бы, в чём шариться, собственно. Ласло тут две недели всего.       — В коромысле, — беззлобно отвечает Идарран, скрещивая на груди руки с коротко остриженными когтями. — По традиции подарки в этот день положены анонимные.       — Какие подарки?       — В Каэдвене не празднуют дни рождения?       — Какие дни рождения?! — совсем уж теряется Ласло.       Идарран вздыхает:       — Мне папку с документами твоими принести?       — Зачем ты читал мои документы?       — Затем, что я нынче у Альзура главный по бумажкам, — надменно фыркает чародей. — Ну, не расстраивайся. Тут многие теряют счёт времени…       С этими словами он разглядывает графин на столике у зеркала, наполненный лимонной водой. Немного подумав, Идарран взмахивает рукой над горлышком и извлекает на поверхность дивную ледяную лилию. Берёт её кончиками пальцев за стебель и протягивает Ласло.       — С днём. За руку извини.       — Спасибо?       Ласло берёт цветок и осоловело разглядывает. Чувствуя, как пылают щёки, откусывает один лепесток и с хрустом пережёвывает. Не помогает.       Идарран, тем временем, бесшумно прикрывает за собой дверь.       — Подожди! — ахает Ласло.       Когда он выглядывает в коридор, никаких Идарранов там уже и в помине нет. Зато рядом с графином — небольшая коробка и бутылка коричневого стекла. Ближе к горлышку можно нащупать маленькое крылатое насекомое. Пчелу.       — Яблочное, — понимает чародей.       Пожалуй, за все свои ровные семнадцать лет он никогда ещё не чувствовал себя до такой степени смущённым. Даже когда целовался с однокашником на потоковой лекции. Но это — уже немного другая история.