— Мне говорили, что предать может только друг,
поэтому я постоянно окружаю себя врагами. — Император Ужаса Преданный
— Это проблема, — сказал Арзахель. Акуа остановила свой язык прежде, чем он смог выдать по-настоящему едкий сарказм. Процеран был довольно хорош в своей работе, но у него была неприятная склонность преподносить очевидные истины так, словно они были откровением Богов. К двум трупам не прикасались с тех пор, как патруль принес их в палатку снабжения, раны на их горле и почках ещё кровили, но кровь почти не вытекала. Запах был отвратительный, но трудно было бы предположить, что это был первый раз, когда Наследница находилась в комнате с трупами. Они были основным элементом её детства. — Они напали на часовых прямо перед рассветом, насколько мы можем судить, — проворчал командир её наёмников. — Зарезали этих двоих и проникли в лагерь. Мы не знаем, как далеко они забрались. Мерзкие маленькие гоблины Обретённой за работой, в этом не было никаких сомнений. Укоряющая предупреждала её, что тот, кого зовут Разбойник, имеет репутацию полоумного даже по их меркам. Акуа скептически отнеслась к тому, что Оруженосец спустит его с поводка в разгар кампании, но, очевидно, ошиблась. Их последнее столкновение радикализовало её соперницу больше, чем ожидалось. Девушка принимала всё так близко к сердцу, даже когда не должна была этого делать: Обретённая совершила главный грех праэс — стала заботиться о своей власти на личном уровне. Это делало контроль над эскалацией особенно сложным, хотя, признаться, это также делало манипулирование ею детской забавой. — Вы уверены, что их больше нет в лагере? — спросила она. Они были в двух днях пути от Марчфорда, направляясь к тому самому броду, в честь которого был назван город. Это была первая ночь, когда некоторые из её людей оказались убитыми, хотя ранее уже были сообщения о гоблинах, скрывавшихся вокруг её лагеря. — Я прочесал весь лагерь, но гоблины могут спрятаться в пустой белой комнате, если им понадобится, — сказал Арзахель. — Мы узнаем наверняка, только когда будем на марше. В такой ситуации Акуа предпочла бы перейти в наступление, но ситуация не позволяла такого рода манёвров. Официально назначив её помощницей, Чёрный Рыцарь гарантировал, что она будет связана правилами Легионов Ужаса. Любой инцидент между её людьми и Пятнадцатым легионом будет рассматриваться либо военным трибуналом, члены которого будут выбраны Обретённой, либо непосредственно самой Оруженосцем, которой лорд Блэк предоставил абсолютную дискреционную власть над легионом. Этот путь заканчивался только поднятием виселицы. Хотя её личная безопасность была поставлена на карту в данный момент, она уже знала, как выскользнет из этой петли, когда придёт время. Нет, пока они не достигнут её собственной цели, ей придётся оставаться в обороне. Не самая оптимальная позиция, но она может быть полезна. Позволив Оруженосцу укрепить её уверенность незначительными косвенными победами, было бы легче ослепить её позже. Акуа ни при каких обстоятельствах не могла позволить втянуть себя в прямую конфронтацию: это означало бы полностью выбросить последний год работы, и было маловероятно до невозможности, что ей удастся дважды подряд заморочить лорда Блэка. Темнокожая аристократка сознательно воздерживалась от прикосновения к обновлённой коже на руке, куда несколько дней назад она вонзила свой собственный нож. Она подозревала, что этот человек пытался заставить ее совершить что-то неразумное, но она знала лучше. У него не было достаточно сил, чтобы убить её, а всё остальное можно было вылечить со временем. Страх, который она всё ещё испытывала при виде его улыбки, со временем исчезнет. Никто никогда не Разговаривал с ней раньше, и хотя лорд Блэк не был в одной лиге с Императрицей — не зря любой агент, оказавшийся в одной комнате с Малисией, должен был быть немедленно ликвидирован, — он всё же принес больше пользы, чем должен был принести любой простой Чёрный Рыцарь. Возможно, это следствие отсутствия у него власти в других областях. — Поговори с Укоряющей, — приказала она. — Она поможет тебе подготовиться к тактике набегов гоблинов. Арзахель кивнул, слишком быстро отводя взгляд. Скорее всего, он смотрел на её грудь. Платье для верховой езды, которое было на ней сейчас, позволяло показать некоторое декольте, и половое созревание было благосклонно к ней в этом отношении. Акуа была результатом многовековой селекции на внешность и магическую силу, хотя стандарты красоты, по общему признанию, за это время несколько раз менялись. То, что наёмник желал её, было полезным инструментом контроля, хотя с этим влечением нужно было тщательно справляться: отвергнутые мужчины часто делали дурацкие вещи, чтобы «поквитаться», а она не собиралась когда-либо делить постель с процераном. Она ушла, не сказав ни слова, мысленно уже переходя к следующей ситуации, которую ей предстояло решить, прежде чем марш на запад возобновится. У неё был запланирован сеанс прорицания, и женщина, с которой она собиралась поговорить, была не из тех, с кем она могла позволить себе встретиться, отвлекаясь. Её палатка была подготовлена к прорицанию, двадцать четыре слоя защитных заклинаний отозвались зудом на её коже, когда она вошла. Ждать, пока Чернокнижник уедет, было бессмысленно, потому что даже старые волофитские секреты не были гарантией того, что этот человек не сможет подслушать. В конце концов, во время гражданской войны он систематически нарушал планы защиты волофитов и делал это, даже не прибегая к жертвам. В городе всё ещё существовали целые конгрегации магов, которые посвящали свои дни тому, чтобы выяснить, как он этого добился, хотя их усилия не приносили плодов десятилетиями. Вместо чаш с водой, которые предпочитали некоторые маги, сехелиане Волофа всегда пользовались зеркалами. То, что они были отлиты из одного слитка, обеспечивало лучшую и более стабильную связь, чем большинство связанных предметов, преимущество, которое когда-то обеспечивало армиям её семьи возможность общаться на расстоянии до Форамена, в то время как их противники могли справиться только с половиной этого расстояния. То, что лорд Чернокнижник ввел заклинание дальнего прорицания, доступное всем, уничтожило это сравнительное преимущество, и всё ещё вызывало некоторые горькие чувства дома. Круглое золотое зеркало размером с её ладонь невинно лежало на столе. Акуа глубоко вздохнула и почувствовала, как её разум успокоился. Это был не трюк с Именем, а медитативный прием, отбрасывающий отвлекающие факторы и позволяющий её мыслям течь без эмоциональной предвзятости. Техника была вымучена из члена Стражи несколько столетий назад и бережно хранилась с тех пор, никогда не покидая пределов правящей линии Волофа. Наследница коснулась пальцем полированного золота. — Покажи мне не моё отражение, — сказала она на древнем диалекте мтетва, — а лицо твоего брата. Её прикосновение не оставило отпечатков пальцев. Не было ни ряби, ни грубого свечения: глаза матери просто встретились с её глазами мгновение спустя. Верховной леди Тасии Сахелиан было почти шестьдесят лет, хотя выглядела она едва ли на половину от этого. Это не было чарами: ритуалов для поддержания физических атрибутов молодости и превосходной наследственности, которая обеспечила им обоим красоту, было более чем достаточно. Высокие скулы и идеальные брови, прекрасные тёмно-золотистые глаза и полные губы — не было загадкой, почему у Верховной леди всё ещё было так много поклонников даже в её возрасте. — Мама, — склонилась в приветствии Акуа. Верховная леди не заговорила бы первой, если бы Акуа не обратилась к ней, — молчаливое напоминание о том, что, несмотря на то, что у Наследницы было Имя, она всё ещё не была доминирующим партнёром в их отношениях. — Акуа, — ответила мать. — Мне сказали, что ты наконец-то в походе. Вероятно, женщина уже знала, куда они направляются, но Наследница тем не менее ответила на незаданный вопрос. — Льес, — сказала она. — Нам приказано взять город, пока лорд Блэк разбирается с войском мятежников. У Верховной леди не было видимой реакции, но, тем не менее, от неё исходило ощутимое чувство удовлетворения, даже через зеркало. Эта часть плана удалась безупречно. — Обретённая, должно быть, беспокоится, — сказала мама. — Она будет заканчивать свой узор из трёх с героем. Не злорадство, ибо верховная леди Тасия была лучше воспитана, но что-то близкое к этому. На самом деле Оруженосец ничего такого не проявляла, хотя она должна была понимать, что после победы и ничьей её ждёт поражение в поединке с Одиноким Мечником. Без сомнения, её учитель сообщил ей, что можно пережить это обязательное поражение без фатальных последствий — хотя Акуа сомневалась, что это будет легко, с Бардом на противоположной стороне. Хотя эти типы Имен редко могли вмешаться напрямую, ничто не мешало им манипулировать ситуацией из-за кулис. — Моя поддержка идёт по графику? — спросила Наследница. Она послала за подкреплением, отрядами собственных войск, предоставленными всеми высокопоставленными членами Старой Крови. Всего тысяча, поскольку ни один из членов не доверял друг другу настолько, чтобы по-настоящему истощить свои силы, но это всё равно удвоило бы её армию. Её мать помолчала. — Кое-что произошло, — сказала она. Не крах коалиции Старой Крови, спокойно решила Наследница. В настоящее время она была самой сплочённой с тех пор, как Малисия взошла на Башню. Значит, это внешний фактор. Мечник? Он должен был быть в Льесе со стигийскими рабами, но герои могут быть вёрткими типами. — Что именно? Верховная леди Тасия позволила своим губам истончиться в досаде. — Корабли, собранные для переправы через Васалити, были украдены, — сказала она. Техника медитации выдержала, приглушив чувство удивления. Не потоплены, украдены. Эта фраза не была случайностью. — Вор, — сказала Наследница. — Она оставила на берегу записку, в которой сообщала, что их «одолжили на неопределённый срок», — сказала мать, и глаза её вспыхнули от ярости. — Небольшой флот, исчезнувший в течение часа без следа. Их нет на реке, и наши агенты в Меркантисе не видели их. Герои, разрушающие месяц приготовлений так же легко, как солдат бросает кости. — Вы могли бы зафрахтовать больше, — заметила Акуа. Мать укоризненно покачала головой. — Императрица наконец сделала свой ход. Эта единственная фраза вызвала новый ужас, который посрамил любой личный страх, причиненный лордом Блэком. Этот человек представлял собой угрозу, но в конечном счёте он был не более чем чрезвычайно талантливым военачальником. Опасно, но его можно кастрировать с помощью политики. Её Самое Ужасное Величество Малисия, Первая по имени, всегда была самой опасной из двух. Пока её Рыцарь обустраивал провинции, Императрица десятилетиями фехтовала с самыми острыми умами Праэс, оставляя за собой след разбитых амбиций и изысканно переигранных трупов. — Она была особенно умна в этом деле, — признала Верховная Леди. — Наше требование о том, чтобы кланы были принуждены к выплате дани, от которой они отказались при Подлом, основывается на законности того, что, даже не находясь под фактическим имперским контролем, территории подчиняются имперским законам и обязательствам. При таком понимании земли, которые вы разграбили в южном Кэллоу, получают такой же правовой статус. Это означало, что либо Волоф должен был выплатить огромные репарации за ущерб, нанесённый на этой территории, либо отозвать запрос, направленный в Башню. То, что её мать в данный момент намекала на то, что у неё не будет средств, чтобы собрать ещё один транспортный флот, означало, что она уже приняла решение по этому вопросу. И мы не можем полагаться на другую Старую Кровь. Мать — неофициальная глава коалиции, но требование беспрецедентных денежных взносов пошатнули бы этот статус. Через мгновение Акуа обнаружила, что согласна с принятым здесь решением: богатство довольно скоро вернётся в сахелианскую казну, а отступление в вопросе орков — это не то, что они когда-либо смогут вернуть. Это всё ещё было невероятно неудобно. — Я обойдусь без них, — сказала Акуа, к явному одобрению матери. В некотором смысле наличие в её распоряжении только расходных войск открывало новые возможности. Она уже обеспечила необходимое топливо для своих ритуалов, но возможность действовать без ограничений по сохранению сил, кроме своих личных последователей, позволяла проявлять… безрассудство, непозволительное с домашними войсками. Не говоря уже о том, что в итоге не придётся платить наёмникам, что избавит семейную казну от дополнительного бремени. Она могла работать с этим, пусть оно и не было запланировано. — Держи меня в курсе, когда приблизишься к Льесу, — приказала верховная леди Тасия. Акуа склонила голову, хотя командный тон её раздражал. Так было всегда. Не тратя времени на прощания, профиль матери исчез из зеркала. Наследница ждала, потому что теперь наступил контакт, которого она так ждала. Связь между зеркалами снова активировалась, реагируя так, как будто её запустили с другой стороны. Это было не так: было использовано заклинание, которое обмануло законы симпатии, на которые опирается считывание, заставив артефакт поверить, что он снова связан со своей парой. На поверхности появился пожилой мужчина сонинке, с лицом, изрезанным морщинами от усмешки и бессонных ночей. Не особенно красивый, но в нём была какая-то глубина, которая почти компенсировала это, когда он полностью сосредотачивался на чём-то. — Папа, — улыбнулась Акуа. — Мпанзи, — ухмыльнулся отец. Дорогая. Он всегда отказывался использовать имя, которое дала ей мать. Один из немногих видов бунта, который он себе позволял. — Ты выглядишь усталым, папа, — нахмурилась она. — Работал над другим проектом? — О, ничего особенного, — отмахнулся он. — Возможно, я наткнулся на усовершенствование ритуала Шахбаза, которое сулит большие перспективы. Это всё ещё ужасно расточительная форма преобразования, но она приближает базовый полёт к жертвенному пределу. Наследница обнаружила, что улыбка тронула её губы. Только её отец назвал бы изменение ритуальной формулы, восходящей к Декларации, «ничего важного». В другой день она попросила бы его рассказать подробнее, хотя бы для того, чтобы посмотреть, как засияет его лицо — не говоря уже о том, что если он действительно нашёл способ сделать летающие крепости менее дорогостоящими, это может оказаться очень полезным — но сейчас у неё было очень мало времени. Она любила разговаривать с отцом о магии, правда, любила. У него была настоящая страсть к этому предмету, и в детстве он с удовольствием занимался им. Акуа верила, что если бы он не был её учителем, она не стала бы и половиной того мастера, которым являлась сегодня, независимо от того, с каким потенциалом она родилась. И она по-прежнему верила, что он был бы гораздо лучшим Чернокнижником, чем нынешний, если бы он настоял на своём. Так много всего могло бы быть иначе, если бы папа ответил на зов Имени, а не отверг его. — У тебя опять такое выражение лица, дитя моё, — вздохнул темнокожий. — То, которое говорит, что ты дёргаешь за двери, которые лучше не открывать. — Жаль, что ты не со мной, — сказала Акуа. — Лучше бы ты вообще не уезжала, — грустно ответил он. — Ты же знаешь, что я должна была, — сказала Наследница. — Я знаю, что так говорила твоя мать, — пробормотал он. — Ты не обязана её слушать. Ты обязан, — чуть было не сказала Акуа, но это было бы несправедливо. Её отец родился одним из самых талантливых магов в своем поколении, настолько, что после убийства предыдущего он мог претендовать на звание Чернокнижника. Однако он родился не в могущественной семье. Мелкие дворяне, присягнувшие верховному лорду Аксума, глубоко параноидальному человеку, чья единственная дочь уже была замужем: если бы он остался в родной деревне, его бы схватили во мраке ночи и больше бы его никто не видел. Высокие лорды не позволяли сильным магам выжить, если они не были личными приближёнными или полезным племенным скотом. Вместо этого он нашёл защиту и финансирование в Волофе, где её мать в обмен потребовала послушания и участия в зачатии ребёнка. Он даже никогда не получал официального статуса консорта. Их единственным контактом, когда она была ребёнком, было её обучение магии, все остальные взаимодействия были строго запрещены. Не то чтобы папа не нашёл способ, как это обойти, обманув лучших магов Верховной Леди Тасии и превращая это в игру для своей маленькой дочери. Она любила его за это и любит до сих пор, потому что он никогда ни о чём её не просил. Всю жизнь ей говорили, что дары её рождения возвышают её над другими, будь то ум, внешность или колдовство, и что такие девушки, как она, появляются лишь раз в несколько сотен лет. Это было головокружительно, пока она не поняла, что за эти подарки приходится платить. Она была представительницей древнейшей крови Праэс, и её верность этой крови должна была быть абсолютной. Акуа должна была вернуть знамя Зла, настоящего Зла, на его законное место на вершине Башни. Всё меньшее было неприемлемо. И правда была в том, что она верила в это. Она не знала, было ли это потому, что она была воспитана, чтобы верить в это, но в конечном счёте это не имело значения. Независимо от источника, убеждение стало её собственным. Расплачиваться душой Империи за несколько побед, как это делала Малисия, было для неё отвратительно. Путь нынешней Императрицы был таким, что она оглянулась на всё, чем когда-либо был Праэс, и отбросила это как детские шалости. Каждый злодей, который когда-либо плевал в глаза Небес, исчез под ковром, как позорное пятно, лишённое тысячи лет слез и крови. Акуа оглядывалась на тиранов прежних времён и чувствовала лишь гордость за чудовищ и глупцов — ведь даже глупцы по-своему потрясли мир. Их наследие не было неправильным, оно было просто неполным. Потребовались годы, чтобы понять, что, несмотря на то, что её мать проповедовала это как откровение, реальность намерений была иной. Верховная Леди Тасия планировала, что её дочь станет следующей Императрицей Ужаса, а сама она станет силой, стоящей за троном. Станет ли она Канцлером или нет, не имело значения, пока Акуа на троне полностью зависела от ресурсов волофитов для поддержания своего правления. То, что Наследница считала Судьбой, было просто ещё одной, более крупной клеткой. Тебе не следовало учить меня так хорошо, мама, если ты хотела добиться успеха. — Я выиграю, папа, — сказал Акуа. — Верь в меня. — Всегда, — мягко улыбнулся он. — Я просто старею, Мпанзи. Мы, старики, любим волноваться. — Я люблю тебя, — смущённо пробормотала Наследница. — Я тоже тебя люблю, — ответил отец. — Ничто и никогда этого не изменит. Если ты можешь во что-то верить, верь в это. Её рука оставалась на зеркале ещё долго после того, как его изображение исчезло. Ей хотелось, чтобы заклинание было не совсем идеальным, чтобы ток крови нагрел металл от её прикосновения. Я выиграю, пообещала она себе. Она сломает клетку, даже если для этого ей придётся сломать весь мир.۞
Оливковокожий старик прыгал по начерченным на земле меловым линиям, путаясь в последних, к восторгу детей. Стайка уличных мальчишек взволнованно начала спорить о том, какому наказанию придётся подвергнуться Офону — к их изумлению, он прекрасно стоял на руках. Бритый бывший раб улыбнулся светловолосой девчушке, которая дёргала его за штаны, погладил её по голове и на полном серьёзе пообещал, что позже покажет ей, как пользоваться копьём. Ребенок свирепо нахмурился и сказал ему, что лучше бы он про это не забыл. Как выяснил Уильям, все стигийские копьеносцы находятся в состоянии постоянного удивления рядом с детьми. Во время подготовки их сделали магически бесплодными, поскольку их хозяева считали, что, хотя секс является полезной наградой, их солдаты-рабы никогда не должны разделять их верность собственными семьями. Одинокий Мечник фыркнул, когда командир стигийской фаланги ловко приподнялся на одной руке, мышцы напряглись, когда он поддерживал стойку идеально в течение целых шестидесяти ударов сердца, пока дети считали вслух. — Похоже, они неплохо устроились, — сказала Альморава. Из всех героев, с которыми он работал, Бард была единственной, кому удавалось подкрасться к нему. Рука Уильяма соскользнула с рукояти меча Кающегося грешника, и он повернулся, чтобы посмотреть на ашуранского музыканта. Ей каким-то образом удалось сесть рядом с ним, не издав ни единого звука и не привлекая внимания его Имени, что, как они оба прекрасно понимали, было невозможно. С сальной ухмылкой она предложила ему отпить из фляжки с самогоном, которую держала в руке. Он отказался без слов, но это не помешало ей отхлебнуть половину того, что было внутри. — В последнее время тебя часто не было, — сказал он, возвращаясь взглядом к городским улицам. Льес был прекрасен в это время года, как он и помнил. Город Лебедей граничил с озером, полным птиц, в честь которых он был назван, светлый камень и широкие гирлянды цветов, свисающие отовсюду, делали его похожим на постоянный фестиваль. Всё было совсем не так, как тогда, когда он впервые прибыл сюда с хозяином баронессы Дормер и стигийцами. Мятежники оставили Льес без гарнизона и почти сразу погрузили в хаос, не имея даже городской стражи, чтобы поддерживать мир. Были беспорядки и грабежи, пока он не восстановил порядок, и площадь герцога была превращена в импровизированную виселицу, где сочувствующих Праэс линчевали под насмешки толпы. Не то чтобы они всегда ждали этой пародии на правосудие: некоторое количество семейных пар, состоящих из жителей Пустоши и кэллоу, были убиты в своих собственных домах, но, к счастью, никто не был настолько глуп, чтобы потом устроить пожар. Половина города сгорела бы в огне, если бы они это сделали. — У меня не так уж много дел, — ответила Альморава, вытирая рот и тяжело дыша. Она выглядела усталой и измождённой, отметил Уильям. Могла бы принять ванну, и не то чтобы она делала это редко. В такую жару спиртное брало свое. — Куда ты уходишь, Бард? — спросил он. — Когда тебя здесь нет. — Скоро ты получишь сообщение, — сказала Бард, игнорируя его вопрос. — От Первого Принца. Губы Уильяма скривились от отвращения. Единственная встреча с этой женщиной не оставила у него особого доверия или нежности к ней. Говорили, что есть три вида процеран: горячие арлеситы на юге, коварные аламаны в центре и холодно практичные ликаонцы на севере. После встречи с Ликаонским Первым Принцем он без труда поверил тому, что говорили о её народе. Она использовала манеры и дипломатию, как солдаты используют меч и щит, загоняя своих противников в угол одной улыбкой и вежливым вопросом за раз. — И чего же хочет от меня её Светлейшее Высочество? — спросил он. — Не она, — сказала Бард. — Её кузина, Авгур. Она видела, что грядёт. Тон Альморавы оставался лёгким, но, тем не менее, он вызвал у Уильяма раздражение. В этой фразе был зловещий вес, несмотря на всю беспечность героини. — Оруженосец, — сказал он. — И ещё одна, — ухмыльнулась Странствующий Бард. — Ты пользуешься успехом у дам, Вилли. Должно быть, это твоё тело, потому что мне грустно сообщать тебе, что это не твоя победоносная личность. — В твоем голосе нет ни капли грусти, — добродушно пожаловался Уильям. Хотя он потакал своей подруге в её шутках, большая часть его внимания уже была сосредоточена на предстоящей битве. С людьми баронессы и его стигийскими союзниками у него будет и численное превосходство, и стены. Против большинства людей этого было бы достаточно, но он уже встречался с Кэтрин Обретённой: тяжёлые сражения, подобные этому, были её специальностью. Он уже подготовил город к осаде, доставив продукты с соседних полей, как только графиня Марчфорд приказала ему остаться и защищать неофициальную столицу мятежников, но этого было недостаточно. Традиционная тактика осады была бы не такой, как у его врага. Он должен был следить за лазутчиками, начиная прямо сейчас, и подготовить контратаку для вражеских магов. Он поморщился: командование армиями или даже небольшими группами не было его специальностью, как заметила Вор несколько месяцев назад. — Я думаю поручить защиту Офону, — сказал он Альмораве, оценивая её реакцию. Она одобрительно хмыкнула. — Неплохая идея, — сказала она. — Бывший раб против своего бывшего хозяина. Это имеет смысл. — Ты действительно думаешь, что она позволит Наследнице участвовать? — нахмурился он. — Я думал, они соперницы. — У неё не будет выбора, — сказала Бард, ставя на стол полупустую бутылку и доставая из свой сумки с сюрпризами колоду карт. Таро, понял он, когда она бросила ему карту. Шестёрка чаш. Возможно, в этом был какой-то смысл, хотя он и не знал его. — Теперь ты начинаешь заниматься гаданием? — поддразнил он. — Гадание — это просто разбор истории, которая ещё не написана, — фыркнула Бард. — Как будто для этого мне понадобятся карты. Нет, мне просто нравится бросать их вокруг людей, которые слишком много думают. Они тратят свое время, ломая голову над смыслом, когда им следует беспокоиться о чём-то другом. Он осторожно взял карту и поднял её. — Тогда просвети меня, — сказал он. — Почему у Оруженосца нет выбора в том, что она позволит своему врагу помочь? — К настоящему времени Большой Парень уже назначил Наследницу в качестве помощницы Пятнадцатого, — сказала Бард, — но это только поверхностная деталь. Узоры, Вилли. Всё дело в узорах. — Это будет последний бой между ней и мной, — нахмурился Одинокий Мечник. — Ты думаешь, она пошлёт Наследницу, чтобы избежать поражения? Используя, так сказать, прокладку. Ашуран успокаивающе похлопала его по спине, уронив колоду, чтобы поднять свою фляжку. Карты рассыпались по полу, и Уильям подавил дрожь. Он не любил беспорядка, а она не сделала ни малейшего движения, чтобы поднять их. — Близко, но ты упускаешь главное, — отметила Бард. — У тебя уже есть вся информация. Когда вы говорили о Наследнице раньше, как ты её называл? — Враг, — сказал Уильям. — А до этого, жалкий человекообразный мешок с картошкой. — Я бы на такое обиделся, — мягко ответил Мечник. — Соперник. Они соперницы. — Даже заклятые враги, — сказала Бард, мерзко улыбаясь. Прошло мгновение, прежде чем он понял. — Ты имеешь в виду… — Твой узор не единственный из трёх, которыми связана Кэтрин Обретённая, — сказала Альморава. — Одно поражение для Наследницы, на берегах Благословенного Острова. Одна ничья, в развалинах Марчфорда. Ты знаешь, что будет дальше. — Победа в Льесе, — закончил Уильям. — Но ведь она должна знать об этом? — О, она не заметила, — сказала Бард. — И по воле Судьбы, Большой Парень тоже. Если бы он прибыл вовремя, чтобы услышать, как Наследница произнесла слово «ничья», может быть. Но его задержали в Аркадии, когда он туда добирался. Не мог найти кого-то, кто открыл бы выход. — Две недели назад, — медленно проговорил темноволосый герой, — ты появилась вся в снегу. — Чудесные существа эти фэйри, — задумчиво произнесла Альморава. — Живут ближе к Повествованию, чем кто-либо другой. Они знают, что лучше не игнорировать предупреждение таинственной незнакомки в плаще. Они долго молчали, глядя, как вдалеке играют дети. — Ты очень опасная женщина, Альморава, — наконец сказал он. — В моём Имени нет ни капли силы, — пробормотала Бард. — Я всего лишь песчинка. Песчинки бывает вполне достаточно, чтобы заклинить механизм, подумал Уильям. — Ты предпочитаешь, чтобы выжила Наследница, а не Оруженосец, — сказал он через мгновение. — Совершенно без колебаний, — горячо согласилась ашуран. — Обретённая пытается изменить ситуацию к лучшему, по крайней мере, — заметил Мечник, хотя защита предательницы оставила неприятный привкус во рту. — Ты должен перестать думать в терминах отдельных личностей, Уильям, — проворчала Бард. — Оруженосец — это наследие. Как и Наследница. Одно из этих наследий гораздо опаснее для Творения, чем другое. — Она вызвала демона, Бард, — ровным голосом произнес герой. — В этом смысле Малисия и её пособники проявили куда больше сдержанности, чем их предшественники. — Это не имеет значения, даже если она вызовет целую армию, или не вызвала бы вообще никого. Наследница в конце концов проигрывает. Это её история. Она устраивает беспорядок, но в конце победить не сможет. И это… удобный тип Зла. Такие могут победить, только если мы им позволим. — Зло побеждает не в первый раз, — мрачно сказал герой. — И не последний, если мы потерпим поражение. — Они не смогут выиграть этим способом, Уильям, — тихо сказала Альморава. — Этот чудовищный план, придуманный одним безумцем и одним тираном? Они всё меняют. Открывают дверь, которую уже никогда не закроешь. И они думают, что они другие, но на самом деле это не так. Не настолько, чтобы это имело значение. Узоры, видишь ли, не различают оттенков. Они видят только чёрное и белое. — Ты забыла обо мне, — признался зеленоглазый. — Не беспокойся об этом, — вздохнула Бард. — Просто приготовься. Тот план, о котором ты думал? Сделай это. Он не потрудился спросить её, откуда она об этом знает. Одинокий Мечник позволил Странствующему Барду прислониться к его плечу на некоторое время. Они оставались так, пока солнце на начало садиться, и тишина была странно комфортной. — В никуда, Уильям, — прошептала она, поднося бутылку к губам.— Я ухожу в никуда.