— Их всего тысяча, мне всё равно, даже если они на холме. Это закончится к полудню, Чёрный Рыцарь, попомни мои слова. —
Императрица Ужаса Сернистая, Технически Правая
Когда приблизилась полночь, по воле судьбы — или совпадения —две женщины на противоположных концах одного континента обнаружили, что одновременно смотрят на небо. Императрица Ужаса Малисия, Первая по Имени, плотнее запахнула свою скромную хлопчатобумажную ночную рубашку и наблюдала за полумесяцем из своих комнат над облаками, недалеко от вершины Башни. Сонинке называли их «Колдовской Ухмылкой», потому что таинственные ритуалы, которые Император придумал в лунном свете, не были замечены со времен миезан. Некоторые говорили, что частичка этого человека всё ещё была там, наверху, замышляя побег от смерти. Корделия Хасенбах, претендентка на трон Принципата, уже несколько часов смотрела в одно из немногих окон главного зала Рении. Она тоже видела восход луны и подумала, что это символично: солдаты Ликаона называли это «Крысиным ядом» —полумесяц в небе возвещал о начале битвы за разгром боевых отрядов ратлингов, которые каждый месяц пересекали северные реки. Скоро будет кровь. Этого требовала судьба Принципата. Ни одна из них не могла уснуть в ту ночь. Малисия спокойно налила себе чашку поистине ужасного вина, горько-сладкого на вкус. Корделия помешивала угли в камине железной кочергой и смотрела на танцующие красные пылинки, её мысли были далеко. В Эйне начиналась игра.֎
Тереза знала, что это будет преследовать её до самой смерти. Мерзость того, что она должна была сделать, нанесёт незаживающую рану на всю оставшуюся жизнь. Но какой у неё был выбор? У них был её муж. У них были её дети. Ликаонская женщина тихо подкралась к палатке Клауса Папенхайма, где всё ещё горела единственная свеча. Двадцать лет она боролась за принца. Она неуклонно следовала за ним, когда он бросил две сотни катафрактариев в мясо многотысячной армии ратлингов, когда Повелитель Длиннозубов попытался прорваться через стены Ганновена. Год спустя она вытащила его изо рта Древнего, когда чудовищная крыса размером с башню собиралась прокусить его. Она прошла через сотни сражений и стычек на его стороне, сражаясь за долг, который никто к югу от Нейстрии никогда не поймёт. И теперь она собиралась хладнокровно убить его, своего принца. Полог палатки бесшумно раздвинулся под её рукой, и она потянулась за ножом с комом в горле. Осознание того, что она собиралась сделать, ощущалось пеплом во рту. Тереза с удивлением заметила, что на столе горела единственная свеча, но самого принца Клауса не было видно. Ни за столом, ни в постели. Первый удар меча пришёлся ей в заднюю часть колена, и она упала, застонав от боли. Подняв глаза, она увидела двух старых товарищей, солдат, с которыми она пролила кровь, с печалью смотрящих на неё сверху вниз. Один из них выбил нож из её руки, и она даже не попыталась встать. — Мне жаль, Тереза, — сказал один из них. — Мне тоже, — сказала она и закрыла глаза. Она потерпела неудачу. Неужели они всё равно убьют её семью? Может быть, и нет, если она умерла за это. Она услышала, как лезвие опустилось, и почти улыбнулась. Враг пробрался через неё, но нашёл дом Хасенбах готовым к приёму. В этом было удовлетворение. — И всё же мы стоим, — прошептала она за мгновение до того, как меч забрал её жизнь.֎
Луис знал, что его не будут помнить как героя. Отняв сегодня одну жизнь, он завтра спасёт десятки тысяч, но похвалы за это не заслужит. Его имя десятилетиями будет синонимом предательства, слуги, который отвернулся от своей госпожи по приказу её врага. Он знал это, но всё равно носил кинжал под одеждой. У него не было ни жены, ни детей, но у него была сестра — ещё ребенок, милейшая маленькая девочка. И он знал, когда к нему пришёл человек Первого Принца, в какой Семье он хотел, чтобы она выросла. Не в тех, где любому, достаточно взрослому, чтобы носить оружие, вручали пику и отправляли в мясорубку. Не там, где армии бродили по земле, сжигая всё на своем пути, в то время как их правители тратили жизни, которые они должны были охранять. Он мог бы сделать мир лучше, и он это сделает. Стоимость не имеет значения. Принцесса Констанция из Эйне, должно быть, глубоко спала: вино, которым она баловалась, гарантировало, что она не пошевелится. Людовик проскользнул через вход для слуг и тихо вошёл в покои своей правительницы. Высокие стеклянные двери, ведущие на балкон, были открыты, бледные шторы развевались на ветру, когда лунный свет окутывал всё мягким сиянием. Тело принцессы было завёрнуто в покрывала, её возлюбленный месяца прижимался к ней. Оба ещё спали. Вынимая нож, Луис тихо выдохнул. Он мог бы это сделать. Он должен был. Он уже нервничал и замер, когда краем глаза заметил два силуэта, хотя и расслабился, когда понял что они не двигались. Они были… двумя другими слугами. Мёртвыми, с перерезанными горлами и кровью, капающей на одежду. Руки одного трупа были повернуты так, чтобы прикрыть глаза, руки другого — глаза. Что? Последнее, что почувствовал Луис, — это лезвие, перерезающее ему горло в полной тишине.֎
После этого Жак был готов к жизни. Всего одна ночная работа, и он будет жить, как принц, до конца своих дней. Он предполагал, что то, что ему велели сделать, было изменой, но какое, к дьяволам, ему было дело? Измена была предметом споров коронованных особ. Такие фантассины, как он, просто должны были послушно умереть, в то время как владельцы Принципата торговали несколькими акрами земли, залитыми кровью, сохраняя её, максимум, в течение десятилетия. Затем колокол звонил снова, сыновья умирали за те же самые проклятые акры, что были у их отцов: никто не выигрывал в этой игре, кроме принцев, и ему это дьявольски надоело. Ему предложили выход, настоящее будущее, и он собирался им воспользоваться. В любом случае, они не просили ничего такого, что он не был бы рад сделать. Принц Брюс, может быть, и кормится грудью у Хасенбах в наши дни, но некоторые из друзей Жака погибли, не давая дикарям проникнуть на их землю. Он не забыл этого, в отличие от их безмозглого чудо принца. Нескольких бесплатных напитков было достаточно, чтобы он узнал, когда пройдут патрули, и любой идиот мог достать факел. Ликаонцы ограничили использование огня во время кампании, но их приказы не распространялись дальше их собственных лагерей. Самонадеянные ублюдки уже превосходили аламанов численностью, и послезавтра разрыв увеличится ещё больше. Скатертью дорожка. Позвольте им уползти обратно в свою бесплодную пустошь дома и возобновить спаривание с крысятами. С факела в его руке капало масло, так что было бы неплохо сначала обернуть руку тканью. Фантассин не стал пытаться взломать висячий замок на амбаре, вместо этого сделал шаг назад и прижал свой факел к деревянной стене, пока он не загорелся. Он проделал то же самое с тремя другими, прежде чем отбросить свой факел и уйти. Крики тревоги в конце концов распространились, но слишком поздно. Зерно сгорит. Пусть гребаные ликаонцы пообедают пеплом. Жак насвистывал, возвращаясь в свою палатку, уже думая о милом маленьком магазинчике, который он собирался открыть в Брюсе, когда весь этот беспорядок уляжется.֎
Руки Аннет дрожали. Она ненавидела это делать, действительно ненавидела. Лошади никому ничего не сделали. Они были невинны, и что бы ни говорил Дом Света, она не была уверена, что у них нет душ. Они были такими чудесными созданиями, такими нежными и ласковыми, если вы умели обращаться с ними. Аннет делала это, как и её отец до неё, хотя, в отличие от него, она не стала конюхом принцессы Эквитанской. Однако остальные уважали её нововведения. Именно к ней они обратились, когда одна из лошадей заболела, и никто не знал почему. Даже маги слушали, когда она говорила. Они разбудят её до рассвета, подумала она, чтобы попросить её вылечить то самое зло, которое она собиралась совершить. Если бы только был другой способ! Но этого не было, и она должна была. Ради любви. Она всё ещё не могла поверить, что такой мужчина, как Антуан, влюбился в неё. Конечно, он тоже был слугой, но принадлежал к двору принца Канталя. Не такая дрянь, как она. Вы могли видеть это просто по тому, как он говорил, по тому, как он так опрятно одевался и носил элегантно уложенную бороду. Они были вместе уже два месяца, а после войны собирались пожениться. Он обещал, и он не подарил бы ей эти белые розы, если бы не имел это в виду. Но теперь какой-то злой человек угрожал его жизни, если только он не совершит столь же злой поступок, и сделает это так неразумно. Антуан никак не мог добраться до лошадей принцессы Эквитанской, её охранники избивали любого, кто хотя бы приближался. Но Аннет могла. Её трясущиеся руки налили точное количество капель, которое она должна была налить в корыто, прежде чем перейти к следующему, прозрачная жидкость бесследно исчезла в воде. — Мне жаль, — прошептала она лошадям. — Но они убьют его, если я этого не сделаю.֎
Люсьена Отевиля, главного повара армии принцессы Сеговии, на самом деле звали вообще не так. Он был рожден Джейкобом из Сатуса, хотя оставил и имя, и слабый акцент Праэс, когда присоединился к Глазам Империи. Технически он больше не был одним из них, давным-давно закончив прятаться в тавернах с компрометирующей татуировкой на руке, в то время как настоящие агенты выполняли свою работу. Пережив свое проникновение в группу сопротивления в Денье, он был повышен по приказу самой Ткачихи и отправлен в Принципат. Это было десятилетия назад, когда Завоевание было ещё свежо. С тех пор он пустил глубокие корни в Сеговии, женился и стал уважаемым членом семьи принцессы. И он никогда не переставал просовывать ежемесячный подробный отчёт между двумя незакрепленными камнями за пределами дворца, чтобы его забрал другой агент. Никто не пересекался с такими, как Леди Писец, независимо от того, насколько комфортно ты чувствовал себя за границей. В отличие от Повелителя Падали, Ткачиха не стала бы вас распинать: вы просто внезапно… исчезали вместе со всеми, о ком вы когда-либо заботились. Кроме того, если он будет осторожен, то сможет сохранить свое прикрытие и вернуться в Сеговию после этого. Прошло много времени с тех пор, как он кого-то резал, хотя когда-то у него был талант к этому, так что было к лучшему, что задание, которое ему дали, было немного более косвенным. Высокопоставленные командиры принцессы Луизы имели привычку неофициально собираться за выпивкой и бодрствованием приятными вечерами и не нарушали правила даже в этой кампании. Это была та самая мишень возможностей, которую Глаз никогда не перерастёт, вонзая в неё свои зубы. Джейкоб молча запер дверь крестьянского дома, захваченного офицерами, улыбаясь при звуках хриплого смеха, доносившегося изнутри. Он побрызгал маслом на дрова, затем выбрал ещё пять мест вокруг дома, чтобы помочь разгораться огню. Напевая себе под нос, он чиркнул сосновой спичкой и поджёг первую точку. Они не замечали этого, пока он не начал с четвертого — слишком пьяны, подумал он, — и к тому времени они были всё равно что мертвы. Не обращая внимания на панические крики и отчаянные попытки взломать дверь, Джейкоб закончил свою работу и растворился в темноте. Запах жарящегося мяса на ветру навевал приятные воспоминания, но также и идеи. Может быть, завтра на ужин свинина? Недавно он научился готовить левантийский соус с маленькими перчиками. Он бы спросил принцессу Луизу.֎
Когда наступил рассвет, две женщины на противоположных концах одного континента прервали свой пост, разложив перед собой пергамент. Отчёты, один набор, полученный через почтовых голубей, а другой — через сложную ретрансляцию. Императрица Ужаса Малисия позволила себе улыбнуться, так как была одна в столовой. Принцесса Констанция Эйнэ была всё ещё жива, и коалиция держалась. Победа, смягченная только тем, что лошади всего контингента катафрактариев принцессы Эквитанской были отравлены. Убийство Клауса Папенхайма было бы удачным ходом, но она никогда не думала, что эта попытка может увенчаться успехом. А поскольку треть их припасов иссякла, армии Хасенбах скоро будут вынуждены вступить в бой. С пошатнувшимся флангом, поскольку руководящий состав принцессы Сеговии буквально превратились в дым. Принц Корделия Хасенбах нахмурилась, глядя на лежащие перед ней письма, деликатно поедая ложку бульона, в то время как её слуги стояли молча. Эквитан была значительно ослаблена, но в остальном она не произвела никакого эффекта. Её самые важные победы носили оборонительный характер, защищая свои силы вместо того, чтобы ослаблять силы противника. Потеря зернохранилищ не была серьёзной неудачей, решила она, поскольку дядя Клаус намеревался вскоре дать бой, но это означало, что отступление больше не было возможным вариантом, даже если это было необходимо. Этот раунд, она молча уступила, он достался Императрице. В Эйне продолжалась игра.֎
По расчётам Клауса, битва при Эйне началась, когда враг заметил его всадников на равнинах к северо-западу от города. Его парни немедленно отступили, когда коалиция послала за ними более крупные силы кавалерии, но к тому времени прозвучали рога. Огромные армии двух неохотно вступивших в союз принцесс начали свой неуклюжий марш на поле боя, как раз в тот момент, когда собственные солдаты принца Ганновена выстроились в строй. Приближался полдень, когда появился враг, и к тому времени Клаус расположил свои силы широким смотрящим наружу треугольником. К удивлению коалиции, центр его формирования состоял не из ликаонской пехоты, а из армий Лиониса и Сеговии, которые сами граничили с Брусом и Ланге, в то время как его северяне образовали крылья с обеих сторон. Сидя на коне, принц Ганновенский наблюдал, как среди слуг принцессы Эйне разразились насмешки. Они, вероятно, думали, что он расположил войска таким образом, потому что верил, что Лионис и Сеговия побегут при первой же возможности, если их не будут окружать более лояльные армии. Он бы на их месте поверил в то же самое. Гонцы немедленно начали курсировать туда-сюда между армиями принцесс Эйне и Эквитана, и он точно знал, о чём они будут говорить. Вместо мощного тарана командующие обеих армий будут выступать за распространение коалиционных линий, чтобы они могли охватить меньшую армию Клауса. Это был лучший способ заставить считаться с их численным превосходством. Теперь мы увидим, была ли ты права, Корделия. Прошел ещё час, а затем коалиционная армия начала двигаться вперед, как и раньше, к мрачному веселью седовласого мужчины. Его племянница прочла оппозицию, как книгу. В конце концов, ни одна из принцесс не захотела отпускать армии другой слишком далеко от своего поля зрения. Всегда существовал риск того, что другой правитель задержит атаку на своём фланге ровно настолько, чтобы другой понёс наибольшие потери, нанеся удар только после того, как строй Клауса уже был нарушен. Они уже думали, что победа в кармане, понял он, поэтому они планировали последствия. Существовала небольшая вероятность того, что в тот момент, когда его армия будет рассеяна, между двумя «союзными» принцессами разразится вторая ожесточенная битва. На ум пришла старая аламанская пословица: победители не должны поворачиваться спиной к двери. Сразу после того, как ваш враг победил, было лучшее время для того, чтобы вонзить нож. Даже если рассредоточение было бы лучшей тактикой, политика делала их глупыми. И несчастные недоумевали, зачем понадобился ликаонец на троне. Принц Ганновенский некоторое время наблюдал за продвижением вражеской пехоты, затем посмотрел на север. И Клаус, и коалиция объединили свою кавалерию в единый отряд и направили её в сторону, как это было принято в процеранских войнах со времен Изабеллы Безумной. Кавалерия коалиции, полагаясь на свою большую численность — хотя это преимущество несколько уменьшилось из-за отравления лошадей Эквитана, что всё ещё заставляло старого солдата ухмыляться, — двинулась вперёд первой. Две массы встретились в яростной атаке в сторону главных армий, и впервые в тот день стало ясно различие между войной в Ликаоне и войной на юге. В войнах аламанов и арлеситов катафрактарии либо сражались с другими катафрактариями, либо выбивали пехоту из строя. Ключевой была мобильность, и поэтому предпочтение отдавалось легкой броне. Ликаонские катафрактарии, с другой стороны, сражались против ратлингов. Зазубренные стрелы и копья, используемые Цепью Голода, которые также часто были отравлены, означали, что пластинчатые доспехи стали стандартом. Когда кавалерия атаковала, это была настоящая бойня. Его ликаонские всадники прорвались прямо сквозь острие вражеского клина, прежде чем начали замедляться, и в ближнем бою разрыв между пластиной и кольчугой взял своё. Схватка продолжалась большую часть часа, пока кавалерия коалиции не сломалась и не обратилась в бегство, потеряв, возможно, до трети своей численности. Клаус сомневался, что они перегрупируются и вернутся, хотя на всякий случай не спускал с них глаз. Это зрелище, должно быть, потрясло принцесс Эны и Эквитана, решил он, но сейчас этого было бы недостаточно, чтобы заставить их задуматься. Две принцессы прямо сейчас чувствовали запах победы. Когда ряды пехоты встретились, звук сталкивающихся стен из щитов был подобен грому, но после первых доблестных усилий центра формирования Клауса огромная масса коалиционной армии начала оттеснять солдат Лиониса и Сеговии назад. Этот удар отражался до тех пор, пока не превратился в настоящее отступление, организованный треугольник его формирования медленно прогибался внутрь. Всё это он запланировал заранее. Он внимательно следил за центром, поскольку они были самой важной частью его стратегии. Сеговийцы, отметил он, сражались как дьяволы. Отступая, они заставляли коалицию истекать кровью за каждый дюйм. Похоже, он должен был извиниться перед принцессой Луизой. Старая лиса выполняла свою часть сделки и даже больше. Медленно его треугольник превращался в вогнутую обратно дугу, ликаонцы, которых он разместил на двух задних крыльях треугольника, теперь превращались в кончики дуги по мере того, как коалиция продвигалась всё глубже и глубже. Затем солдаты под командованием принца Лиониса превратили своё медленное отступление в нечто более похожее на бегство, оставив брешь в строю, и Клаус громко выругался. — Фабьен, ты, подлый ублюдок, — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Я надеюсь, что за это тебя зажарят на вертеле в Самой Дальней Преисподней.֎
Принц Фабьен Лионисский погнал своего коня вперёд, его войска шли в ногу так хорошо, как только могли. Без сомнения, старая скотина из Ганновена сейчас писала в штаны. Без Лиониса, удерживающего центр вместе с сеговийцами, в центре строя Папенхайма образовалась зияющая дыра. Теперь в дело вступит коалиция, разделив своих врагов на две меньшие силы и подавив их по отдельности. Как бы то ни было — решение перевернуть свой плащ было довольно легким. В то время как его двоюродные братья в Клеве и Эно больше не желали или не могли поддерживать его заявку на трон, его переписка в Арансе в последнее время начала приносить результаты. В тот момент, когда Хасенбах отступила в горы, поджав хвост, он мог схватить Бруса и заставить мальчика в Ланге поддержать его, вернув Фабьена во главе альянса, способного соперничать с любым другим. И Констанция из Эйне, и Энор из Эквитана предложили заплатить ему за привилегию стать их соперником, что было довольно забавно, и получение еще одного кредита в банке Правус было детской забавой. Было ли это золото праэс или нет, в конечном счете, для него мало что значило: после того, как он станет Первым Принцем, он мог объявить дефолт по долгу, и что они смогут с этим поделать? Вторгнуться в Принципат для выбивания денег? Смехотворно. На это можно было бы возразить, что, опустошая казну Империи, он выполнял работу Небес, решил он. Кроме того, если бы он не взял монету, это сделали бы его враги. Такого преимущества могло быть достаточно, чтобы похоронить его, даже если бы он был осторожен. Всё, что оставалось, подумал он, — это решить, нанесет ли армия Лиониса удар по солдатам Ланге на своем пути с поля боя. Он был склонен так поступить. Если бы он мог схватить мальчика-принца, все это княжество было бы так же хорошо, как и его. — Брат, — услышал он сбоку. Ах, Софи. Он увидел, что она всё ещё играет в солдата, в своих латных доспехах и на красивой белой лошади. Младшая из его сестёр всегда питала пристрастие к военной жизни. — Благоприятный день, Софи, — улыбнулся он. — Мы только что выиграли битву при Эйне. — Я вижу, — ответила темноволосая девушка. — Ты уверен, что раздраконить Хасенбах — это разумно? Когда их лошади поравнялись бок о бок, Фабьен презрительно фыркнул. — Она неплохо справляется с Приливами и Отливами для ликаонки, — признал он. — Но она далеко от дома. Девушки должны знать свое место. — Так получилось, что я имею представление о том, где оно находится, — согласилась леди Софи. Прежде чем он успел моргнуть, её меч вылетел из ножен и вонзился ему в горло. — На троне, — спокойно ответила его сестра. — Первый Принц шлет тебе привет, брат. Оседая на коня, последнее, что услышал принц Лиониса, — это то, что его сестра приняла командование армией и приказала ей строиться.֎
Принц Этьен Брабантский наблюдал, как армия Лиониса возвращается строиться, и в этот момент принял решение. Он верил, что принцесса Констанс станет хорошим Первым Принцем, и не только потому, что она пообещала женить своего сына на его старшей дочери. У неё были связи, опыт и видение, чтобы привести Принципат в золотой век. Но он уже несколько месяцев размышлял над письмом Хасенбах и пришел к выводу, что девушка была права. Уже не имело значения, кто займет трон: Принципат больше не мог позволить себе обходиться без верховного лидера. Разделение начало становиться слишком глубоким. Если он продолжит поддерживать принцессу Эйне, конца гражданской войне не предвидится. Аэнор из Эквитана имела сопоставимую поддержку и никогда бы не преклонилась перед женщиной, которую так сильно презирала, — но у неё не было личной вражды с Хасенбах. Ни у кого из них. Это была, как он полагал, лучшая причина, которую он мог придумать, чтобы посадить ликаонскую девушку на трон. Она не была бы эффективным Первым Принцем, подумал он: у неё не было достаточного количества союзников среди аламанов и арлеситов, чтобы держать Высшее Собрание в узде. Но у неё было достаточно сторонников, чтобы быть коронованной, и с ней в качестве номинального руководителя могло начаться исцеление. Хасенбах была не замужем и не проявляла никакого интереса к исправлению этого положения, так что её династия не должна была просуществовать дольше одного поколения. Аламаны могли бы вернуть трон через несколько десятилетий, и Принципат мог бы уйти от этих разрушительных дней. Все, что Этьену нужно было сделать, чтобы это сбылось, — это предать союзника. Ну что ж, подумал он. Воды текут и текут, но прилив вечен. Природу этой игры нельзя было изменить, какой бы суровой она ни была временами. Он жестом приказал своему пажу затрубить в рог. Опоздание на дело принцессы Констанс означало, что она подсластила его расположение множеством льгот, в том числе тем, что силы Брабанта были расположены в тылу коалиционной армии. Без сомнения, теперь она пожалеет об этом решении. Его армия остановилась, перестроилась по призыву сержантов, а затем бросилась в тыл коалиционным силам. Только тогда он заметил это: вдалеке принцесса Орна делала то же самое. За несколько мгновений положение двух принцесс, возглавлявших коалицию, превратилось из кануна победы в окружение в лучшем случае. Он отметил, что осталось ровно столько выхода, чтобы у солдат коалиции был путь к бегству вместо того, чтобы сражаться насмерть. Опыт принца Ганновенского в деле. Катафрактарии Папенхайма медленно развернулись позади коалиции и образовали клин, готовясь к атаке в незащищенную спину. Плачущие Небеса, подумал он, все части складываются воедино. Возможно, у Хасенбах действительно было что-то большее, чем просто номинальное лицо, если она могла быть такой безжалостной.֎
За плечами Клауса Папенхайма было не одно сражение. В кампании в Ланге было очень мало серьезных сражений — он выбрал засады и рейды, используя способности Авгура, чтобы находить уязвимые моменты, — но он много раз сражался с ратлингами на берегах озера Нецах, чтобы помешать им собрать достаточное количество отрядов, чтобы угрожать Ганновену. Но сейчас было что-то другое. Ряды коалиции начали сокращаться, пока все силы… не рухнули. После того, как он дважды послал своих катафрактариев в атаку им в спины, ему пришлось сдерживать всадников или рисковать тем, что их сметет людской поток бегущих солдат. У них был приказ убедиться, что ни Эйне, ни Эквитан не удалось сбежать с поля боя, и ветеран знал, что до наступления темноты обе женщины будут в плену в его лагере. Предсказание Авгура о том, куда они отправятся, позаботилось об этом. Возможно, он только что закончил гражданскую войну в Принципате. Некоторые княжества всё ещё отказывались преклонять колени, но правителей, поддерживающих Корделию, было достаточно, чтобы она могла быть избрана Первым Принцем на законных основаниях. Он никогда по-настоящему не сомневался, что его племянница сможет это сделать, сможет привести их к победе, но всегда было ощущение, что победа была чем-то далёким. Годы спустя, после долгой и тяжелой борьбы. Вместо этого он провел кампанию длительностью чуть больше года, и весь юг Принципата лопнул, как перезрелый фрукт. Седовласый мужчина почти задрожал. Он знал, что армии ликаонцев не были значительно сильнее армий аламанов и арлеситов. У них были преимущества, но и у южан тоже. Впервые он по-настоящему понял, что имела в виду Корделия, когда сказала, что Императрица находится в процессе уничтожения Принципата. Она делала нас хрупкими, не поддающимися восстановлению, и никто этого даже не замечал. Принц Клаус Папенхайм обнаружил, что его взгляд устремлен на восток, где вдалеке почти угадывались очертания высоких гор, отделяющих Принципат от Кэллоу. Это ещё не конец. Даже не близко.֎
Когда наступила ночь, две женщины на противоположных концах континента обнаружили, что смотрят на поспешно принесённые отчеты. Корделия Хасенбах, ныне Первый Принц Принципата во всём, кроме имени, отложила пачку пергамента и позволила себе на мгновение насладиться этим чувством. Она выиграла. Пройдя по краю, но она победила. Она доказала, что простой смертный может сразиться со всевидящим монстром в Башне и выйти вперёд. Принципат не умер, и Калерния не погрузится в анархию. Затем момент прошёл, и Принцесса Рении взяла себя в руки. Нужно было ещё поработать. Всегда будет чем заняться, и сейчас работы будет больше, чем когда-либо прежде. Лицо Императрицы Ужаса Малисии оставалось безмятежным, даже когда она отложила письмо и поднялась на ноги. Необходимо будет предусмотреть непредвиденные обстоятельства. Хасенбах нельзя было отказать в престоле, но её можно было ослабить. Темнокожая женщина подошла и встала у старой доски шатранджа, её Имя мелькнуло на дрожащих душах, которые Император Ужаса Чернокнижник привязал к фигурам. — Твой ход, дорогая, — пробормотала она. — Сыграем ещё? Не дожидаясь ответа, она подтолкнула вперёд пешку.