Лунная соната

      Вспышка света на миг рассыпала по мозаичному полу беспорядочный ворох цветных бликов, словно разлетевшиеся осколки стекла. Но высокое в потолок витражное окно осталось равнодушно к натиску стихии. Мия напряжённо всматривалась в потёкшие лица изображённых на нём людей, ожидая следующего громогласного звука. И всё равно невольно вздрогнула, когда над головой раздался звучный треск, будто кто-то попытался рассечь крышу огромной плетью.       От затылка по позвонкам сбежала липкая волна страха. Пришлось несколько раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоить поднимающуюся из недр прошлого панику. Разумеется, она могла справиться с этим. Ничего сложного.       Подол платья слегка потянуло, заставив её отвлечься. Девушка перевала глаза на пристроившегося рядом с ней на скамье мальчика. Она бы не дала ему больше четырёх лет. Тонкие светлые волосы почти просвечивали, не скрывая макушку, а взгляд был неотрывно прикован к экрану её смартфона, на котором уже по которому кругу проигрывалось одно и то же видео с Йориком в главной роли. Поняв намёк, она быстро смахнула ролик, включив следующий. К счастью, в их с Тришей переписке подобного добра было навалом.       В груди тоскливо сжалось. Почему-то мысль о подруге, которая проводила самую нормальную юность, занимаясь самой нормальной работой, расслабляясь вечерами в самых нормальных барах и снимая самые нормальные в своей глупости видео с домашним питомцем, показалась ей особенно горькой. Вид счастливого шпица, любовно отзывающегося на ласку и внимание Триши, легче не делал. Мия всё чаще задумывалась о том, что не была для него лучшей хозяйкой. Периодически пропадая в поездках, занимаясь своей придуманной миссией, она неизменно оставляла его на попечение подруги, наверняка теряя позиции в его топе заслуживающих любви двуногих. Почему-то сейчас перед глазами встали совсем другие сценки, где руки Триши ловят первые неудавшиеся шаги крестника, а беззубая улыбка осуждающе горит лишь с собственного экрана.       «Ребёнок не собака, Мия.»       Тяжелый вздох наполнил лёгкие. И всё равно она как-то живо представила совсем другое маленькое, не менее беспомощное существо, требующее её заботы и безусловного участия. Могла ли она гарантировать это со всей твёрдостью и нерушимостью? Стало казаться, что даже рядом с ребёнком Триша бы выглядела куда гармоничнее, купаясь в ответной любви и обожании. А ей бы осталось лишь появиться в самый неподходящий момент его жизни с развевающимися за спиной волосами и потрёпанным супергеройским плащом, выдав что-то вроде: «Прости, что пропустила с десяток твоих дней рождений, я была слишком занята спасением мира».       Мия поморщилась на этой красочно расцветшей в голове картине, отмахиваясь от глупых образов и надуманных страхов. Только идиотка будет бояться будущего, которое сама же в данный момент строила.       Перед ней вдруг выросла немолодая женщина. Звонкий голос бегло выдавал какие-то заикающиеся фразы, без сомнения на нидерландском. Делай она это в замедленном режиме, Мия бы попыталась понять хоть часть сказанного, но в данном случае заранее бессмысленно. Сухая кисть, усыпанная многочисленными пигментными пятнами, потянулась к мальчику, стаскивая его с деревянной лавки. Встретив его сопротивление, она ещё что-то воскликнула и, подхватив его на руки, заглянула ей в глаза с выжидательной улыбкой.       И без всякого знания языка разворачивающаяся сцена была вполне понятна. Мия улыбнулась в ответ, неуверенно выдав одну из немногих выученных когда-то фраз:       — Het is oke.       Получилось как-то коряво и неблагозвучно, но собеседницу это уже не волновало. Маленькая, пухлая ладошка махнула ей напоследок. Мия робко махнула тоже и всё продолжала ощущать на себе взгляд огромных детских глаз из-за удаляющегося плеча женщины, пока они не скрылись за поворотом к лестнице. Наконец прислонившись спиной к холодной стене, она с наслаждением вытянула гудящие от долгих хождений ноги и всмотрелась в высокие арочные своды и ослепительно белый свет лампы прямо над ней.       Просторный вестибюль второго этажа с витражами и украсившими стены картинами нежных, будто потускневших от солнца цветов казался ей одним из самых запоминающихся и дивных экспонатов этого музея. Хотя она ещё не видела протянувшегося за стенкой Зала Славы и той самой нашумевшей картины Рембрандта, будто специально оставленных на яркий финальный аккорд их странного тура. Самобытный павильон азиатской культуры, забавные статуи, похожие одна на другую фамилии художников Ренессанса, о которых она никогда прежде не слышала, многочисленные предметы быта и оружия шестнадцатого и восемнадцатого века смешались в голове ещё где-то между нулевым и первым этажами, причудливо переплетясь голосами Виктора и Тильды Ларсен.       Мия прикрыла веки, чувствуя себя совершенно выжатой без всякой на то причины. Несколько часов хождений по лабиринтам экспозиции и безостановочным дождём сыплющиеся на голову факты о представленных экспонатах вытянули из неё все силы. Хотя, вероятно, всё началось ещё в зале Ренессанса, где Виктор с вампиршей на добрых полчаса сцепились в совершенно нелепом споре о триптихе Якоба Корнелиса, распространённом в живописи сюжете о поклонении волхвов и каких-то стеклянных шарах. Мия сомневалась, что Ван Арт вообще помнил о том, зачем они здесь, видимо, считая делом принципа обыграть Ларсен путь даже в этой мелкой, придуманной ими викторине. Отголоски их голосов по-прежнему гудели по барабанным перепонкам, и Мия была искренне благодарна, что сейчас Виктор занят срочным телефонным разговором, а вампирша затерялась где-то по дороге.       — Мы совсем Вас утомили.       Девушка резко распахнула глаза, вынырнув из своих мыслей и тут же встретившись взглядом с Аленом Равелем. При виде доброжелательного участия на его лице, она не сдержала мягкой улыбки, пусть и слегка усталой.       — Ну, это точно было увлекательнее, чем если бы я слушала аудиогид. Хотя на слово «волхвы» у меня теперь выработалась устойчивая аллергия.       — Ваше счастье, что не на Рембрандта!       — Мне кажется, меня уже ничто не впечатлит так сильно. Почему мы не поднялись сюда раньше?       На губах князя играла манящая усмешка, а взгляд его глубоких янтарных глаз был таким значительным, словно он собирался поведать ей тайну тысячелетия, не меньше.       — Ради неизгладимого завершения, конечно же. Человеческой памяти подвластно так мало, мы лишь безошибочно помним яркие концы и начала, упуская всю серость между. Да, вероятно, у нас уже не так много времени, чтобы насладиться всей экспозицией семнадцатого века. Но чем не повод вернуться сюда ещё раз?       — Так это всё очередная уловка! — Мия наигранно вскинула брови, показывая с какой лёгкостью раскусила его мотивы и так же наигранно делая вид, что возмущена этими простыми махинациями. Равель слегка склонил голову в её сторону, будто признавая поражение. Но улыбка на его губах стала какой-то тусклой. Он сделал несколько шагов в сторону, сцепив руки за спиной, и на какое-то мгновение замер в меланхоличном спокойствии, оценивая происходящее за стеклянной дверью.       Гул голосов посетителей, переговаривающихся на самых разных языках, смешивался с лёгкой поступью многочисленных подошв и переменчивым шумом дождя по окнам. Стало как-то особенно тоскливо и неуютно. Это впечатление лишь усилилось, когда раздался тихий и мягкий словно взволнованное ветром луговое поле голос князя.       — Зачем я здесь — не там,        Зачем уйти не волен,        О тихий Амстердам.       Вампир вновь повернулся в её сторону, как-то робко мазанув взглядом по её смешавшемуся лицу, словно он сам устыдился своей минутной слабости. Пальцы невольно стиснули скамейку. Почему-то эти строки показались ей слишком интимными и личными, или же дело было только в том, что знакомые рифмы принадлежали её собственным воспоминаниям, разделённым с мужем.       — Бальмонт?       — Виктор.       — Что? — Теперь Мия точно не пыталась скрыть удивления, на что лицо Равеля расплылось в самой искренней и тёплой улыбке.       — За свою жизнь я не прочёл ни строчки русской поэзии, но помню каждую из тех, что Виктор читал мне когда-либо, будто в очередной раз услышал их накануне. Любовь к Амстердаму всегда меня покоряла, а Виктор… умел это по-особенному.       Он медленно приблизился, и каждый шаг эхом отзывался в высоких сводах, заглушая гулкое биение её сердца. Даже без всякого применения своих сверхъестественных способностей она явственно различала в глазах вампира странную, необыкновенно светлую грусть.       — Вы всегда приезжаете так невовремя. Слишком поздно, слишком рано, вечно заняты и куда-то спешите. Так и норовите разминутся с этим городом, когда он так редко гостеприимен. Никогда в апреле. А ведь я обещал Вам тюльпаны.       — Чем не повод вернуться сюда ещё раз?       — Я запомню.       Они улыбнулись друг другу, негласно скрепляя этот маленький договор. Несмотря на позитивную точку, на душе Мии было неспокойно. От непонятной тревоги начало покалывать ладони, и она украдкой поскребла их ногтями. За всё время пребывания в музее у неё было не так много возможностей вклиниться в разговоры вампиров, и ещё меньше — сделать то, что просил Виктор — выудить немного информации. Но сейчас, когда она осталась наедине с Аленом, Мия даже не представляла, как подступиться к неудобным темам. Собравшись с духом, она чуть подалась вперёд и, стараясь выдать своё волнение за смущение, расплывчато начала:       — Когда Виктор сказал про Рейксмусеум, я всё думала, что буду третьей лишней. Ну знаете, вдруг вы хотели обсудить что-то между собой, а тут я навязалась. Но нас оказалось пятеро, и мне показалось, что вообще-то он был удивлён не меньше.       — Милая Мия, не скромничайте! Раздражён, разозлён, разочарован… Определённо не удивлён. Но, надеюсь, он простит мне эту небольшую наглость, — голландец отвлёкся от рассматривания стены над её головой. Внимательные глаза поймали её, и Мия совсем не кстати почувствовала себя пристыженной, будто он разгадал все её тайные замыслы. К её удивлению он вдруг выдал:       — Вас тревожит компания Ульфа и Тильды?       — Нет. Не знаю. Может, слегка некомфортно. Мы ведь так и не были представлены друг другу, а нашу первую встречу Вы помните. Странно после такого делать вид, что мы приятные знакомые, да?       — И мне очень хочется верить, что мы это исправим! Я подумал, что в неформальной обстановке, где много людей, вам будет проще узнать друг друга.       — То есть?       — Я не питаю иллюзий о Вашем мнении на их счёт — Виктор всегда был убедителен и едва ли давал Вам повод усомниться в своих словах. Но он упрямец, каких поискать! Появился здесь с уже готовым впечатлением о Ларсенах и даже не хочет пытаться увидеть что-то иное.       — Хотите, чтобы я его переубеждала?! — Удивление получилось совсем уж неприличным, но Мия и так из последних сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Абсурдность ситуации превышала все допустимые пределы. Знал бы Равель, что она была здесь ровно с противоположной целью. Хотелось бессильно простонать в голос от всех этих разворачивающихся игр и козней, частью которых она теперь невольно стала. Лучше бы сразу и без сожалений бросили на передовую, чем заставляли играть в двойных агентов.       — Нет, разумеется. Всего лишь составили своё непредвзятое мнение — уверен, не такое уж пессимистичное, как сейчас видится. И я был бы бесконечно счастлив, если бы Виктор его как минимум услышал.       — Почему его одобрение так важно?       — Всему своё время, — выдав это туманное замечание, Равель указал пальцем на что-то поверх головы Мии и вдруг без всякого перехода сменил тему, не оставляя никаких сомнений, что вопрос исчерпан. — 1484 год, осада башни Барневельд.       Мия тяжело вздохнула, признавая свой маленький провал. Она попыталась рассмотреть что-то в изображении над ней, слегка запрокинув голову, но попытка не увенчалась успехом. Пришлось обернуться всем телом, чтобы окинуть взглядом громоздкое панно, на котором мужчина в рыцарских доспехах взирал на что-то с высоты каменного парапета. Той самой башни, вероятно.       — Один из эпизодов войны «крючков» и «трески», между дворянством и буржуазией. «Трески» под командованием Яна ван Шаффелара захватили церковь и башню Барневельд, но попали в осаду. В результате переговоров противники заявили, что примут капитуляцию только, если они выдадут своего командира. Солдаты не хотели этого делать, но ван Шаффелар, желая спасти своих людей, сам бросился с башни.       Мия всмотрелась в суровое лицо мужчины, покорно раскинувшего руки и принимающего свою участь. Чудовищная и героическая смерть, но напоминала скорее старые рыцарские легенды, чем истину. Повернувшись к Алену, девушка не без скепсиса спросила:       — И они спаслись?       — Ну, конечно, нет! Перебили всех до последнего.       — И в чём тогда мораль? Бессмысленный подвиг.       — Поражения вообще бессмысленны. И они всегда неизбежны, пройдёт до них сотня секунд или сотня лет. Но, может, крупицы смысла есть в том, чтобы даже проиграть по собственным правилам.       Мия не понимала, к чему он ведёт. Коснувшийся позвонков почти замогильный холод говорил о том, что понимать не очень-то и хотелось. Поймав отразившуюся на её лице задумчивость, Равель улыбнулся краешком губ, а после склонился в слабом, совершенно старомодном поклоне и протянул ей раскрытую ладонь.       — Боюсь, мы можем не дождаться наших спутников и пропустить всё самое важное. Позвольте же наконец показать Вам то, ради чего сюда приходит каждый уважающий себя турист.       Ожидание действительно начинало утомлять, и Мия, отбросив все лишние мысли, легко вскочила с места, подобрав сумочку и сложенный пиджак. Уверенно приняв руку Алена и позволив ему пристроить хрупкую женскую кисть в сгибе локтя, она в который раз задумалась, что едва ли распознала бы в нём вампира в иных обстоятельствах. В её понимании некто с такими приятными руками просто не мог быть плохим человеком. С другой стороны, князем он явно стал не за доброту глаз и красивую душу. А будь всё так, как кажется на первый взгляд, они бы оба сейчас здесь не стояли.       Переступив за стеклянную ограду двери, Мия тут же окунулась в какофонию звуков снующих и переговаривающихся между собой посетителей. Здесь их было рекордное количество в сравнении с другими этажами. В самом дальнем конце протянувшегося коридора, прямо по центру дверного проёма, виднелся кусочек «Ночного дозора», спрятанного густой толпой словно тучным роем слетевшихся на самый сладкий плод насекомых. Мия сильно сомневалась, что им с Аленом удастся не то что насладиться этим произведением искусства, а вовсе протиснуться и встать на расстоянии вытянутой руки. Если только они не прибегнут к спрятанному в рукаве козырю в виде вампирского гипноза, и это была настолько нелепая и забавная мысль, что она невольно усмехнулась.       По обе стороны коридора располагались небольшие выставочные комнаты. Ненавязчивый сизый цвет стен разбавляли светлые своды, декорированные в том же стиле, что и вестибюль, который они только что покинули, и стеклянные люки вместо окон. Отсюда разбушевавшееся небо в скоплениях низких, синюшных клубов туч было видно особенно чётко, и Мия поёжилась при виде этой удручающей картины. Чтобы отвлечь себя, вновь обратилась в Равелю — сдаваться и уходить отсюда без какой-либо информации всё-таки не хотелось. В конце концов журналистка она или кто?       — По-моему, миссия с налаживанием контакта несколько провалена, нет? — Поймав на себе недоумённый взгляд вампира, она тут же добавила, стараясь сгладить резкую смену темы, — мы почти на финишной прямой, а голос Тильды Ларсен ещё не нашёптывает мне тысячу и одну историю о главном экспонате Рейксмусеума. Не говоря уже о том, что её сына вообще не видно с самого входа.       Мие почему-то показалось, что на слове «сын» бледная скула Равеля слегка дёрнулась, прятал он за доброжелательной маской недовольство этой темой или скептичную усмешку. Наверное, стоило обратить больше внимания на этот странный жест, но последовавший ответ тут же безраздельно захватил её внимание.       — Наверняка, бродит где-то поблизости или в зале военно-морской тематики. Ульф любит это место. Откровенно говоря, именно он навёл меня на мысль о том, чтобы встретиться здесь с вами. Ничто не объединяет так крепко, как любовь к прекрасному.       — Любитель искусства, значит? Какой хороший мальчик.       — Мне жаль, что первая встреча Вас так обидела. Искренне жаль, дорогая! Даже представить не могу, что пошло не так. Ульф чудесный юноша. Всегда тихий, вежливый, такой образованный. И талантливый! Видели бы Вы его копию «Фирвальдштетского озера», почти неотличима от оригинала!       В горле почему-то непроизвольно спёрло, терпким привкусом отдавшись во рту, будто она хлебнула пресной воды с примесью тины. Упоминание озера всколыхнуло какой-то мутный образ, давно забытый. Вероятно, отголосок ночного кошмара, не более. Упомянутая картина перед глазами не встала, хотя название и показалось ей знакомым. Мия сосредоточенно нахмурилась, вороша кучи разрозненных фактов в памяти, и, видимо, тем самым привлекла внимание Алена. Он настойчиво заглянул ей в глаза, не теряя улыбки, слегка повёл подбородком, как бы подначивая вспомнить. Она искренне старалась, но понимающе выдохнула, лишь когда тот воодушевлённо продекларировал:       — «Гладь озера освещена мерцающим сиянием луны; волна глухо ударяет о темный берег; покрытые лесом мрачные горы отделяют от мира это священное место; лебеди, подобно духам, проплывают с шелестящим плеском, и со стороны руин раздаются таинственные звуки эоловой арфы, жалобно поющей о страстной и неразделённой любви».       В ушах робких эхом отдались знакомые ноты. Мия согласно покивала и всё же несдержанно сморщила нос, красноречиво показывая своё отношение к обсуждаемой теме. Казалось, Равеля её жест скорее искренне удивил, чем возмутил. Он даже чуть притормозил их и без того медленный ход, придержав девушку за локоть и вскинув густые брови.       — Нет?! Впервые встречаю человека, которого Бетховен оставил равнодушным.       — Ну, фильм про собаку очень даже хорош. — Увидев застывший в янтарных глазах вопрос, Мия в который раз сделала отметку, что с вампирами шутки плохи (ещё невеждой сочтут), и с самой широкой улыбкой добавила. — Я просто шучу. И вовсе не равнодушной, скорее наоборот. Мой дедушка говорил, что подобная трактовка четырнадцатой сонаты — совершенное неуважение к Бетховену. Потому что она скорее про полное крушение надежд, и страха и борьбы там больше, чем нелепой влюблённости. И меня она больше удручает, чем восхищает.       — Вампиры часто находят особую красоту в страданиях, в Вас же по-прежнему играет жажда жизни. И это потрясающе! Хотя и огорчает. Виктору всегда великолепно удавалась третья часть.       — Да, я знаю. Слышала. — Мия снова улыбнулась. Получилось слабо. В душе опять тоскливо заныло. Казалось, все мышцы лица в миг стали аморфными, безвольными и тяжело потянули вниз брови и уголки губ. Голландец чуть сжал её предплечье. Даже если ей удалось сохранить лицо, он без сомнения уловил её изменившиеся эмоции.       — В любом случае, Ваш дедушка безусловно мудрый человек.       Мия утвердительно кивнула, не желая углубляться в детали собственной биографии. Она верила, что сказанное было правдой. Только доказательства затерялись где-то во времени. Им не довелось провести много дней вместе — стремясь к независимости, её мать избегала родительского дома как огня. Поэтому на первых в своей жизни похоронах двенадцатилетняя Мия совсем не скорбела, хотя и очень старалась. А образ дедушки в памяти так и остался собранным из крючковатых пальцев, с неповторимой ловкостью бегущих по чёрно-белым клавишам, терпкого запаха его кабинета и поеденного молью пиджака с чернильными пятнами от её детских ладошек.       К своему удивлению, об изначальных намерениях разговорить Равеля и так или иначе увести диалог в нужное ей русло, девушка вспомнила лишь когда начала вдаваться в совсем уж ненужные и неудобные детали их с Виктором знакомства. То ли князь был на редкость упорен в том, чтобы скрыть от неё любые упоминания его отношений с Ларсенами, то ли журналисткой она оказалась не такой уж хорошей, как себе представляла, любые её попытки вывести вампира на откровенность заканчивались полным фиаско и как-то неуловимо вынуждали говорить всё больше о себе. Она даже на какое-то мгновение задумалась, не воздействует ли он на неё внушением, потому что никак иначе подобный талант к дипломатии она объяснить не могла.       Каким-то неведомым образом им удалось пристроиться на самом краю серого диванчика, несмотря на то, что количество желающих лицезреть знаменитую картину Рембрандта было достаточно. Сначала Мия даже ужаснулась тому, что целая группа людей примостилась прямо на полу возле картины, но, как объяснил ей Равель, ковровое покрытие было постелено специально для этих целей, и подобная странность начала казаться ей даже очаровательной. Многие держали при себе цветные брошюры, видимо, содержащие необходимую информационную сводку о картине. Немало людей здесь были в наушниках. Мия считала, что вытянула счастливый билет, вслушиваясь в увлекательный рассказ собственного гида.       Полотно действительно поражало размером, игрой света и тени, общей монументальностью и какой-то неуловимой подвижностью. Изображённые на ней люди были выписаны практически в полный рост и словно в любой момент готовы были спрыгнуть с рамы. Картину словно покрывала занавесь тайны, начиная с истории создания, общего замысла и заканчивая множеством мелких деталей, до сих пор остающихся без ответа. Подвижный сюжет и явные символы — то ли реальность, то ли насмешка творца. Шестнадцать лишних человек, за портреты которых не было уплачено ни цента. Затесавшееся среди них лицо художника. Маленькая фигура девочки, занявшая самую выгодную позицию в общей композиции. Её слишком взрослое лицо — портрет почившей в год окончания картины супруги. Последовавшая после этого безызвестность, бедность и смерть. В её голове уже рождались красочные образы и наводящие мистический холодок сюжеты. Статья действительно могла получиться что надо. Забыв о цели визита, Мия даже сделала парочку фотографий.       Ален рассказывал ей о странных происшествиях с картиной и как в 1975 году беседовал возле неё с неким безработным учителем, а тот не больше чем пару месяцев спустя каким-то неведомым побуждением нанёс полотну несколько ударов ножом. Реставрация заняла целых четыре года, но следы по-прежнему можно было увидеть, если хорошо присмотреться. Мужчина и вовсе покончил с собой полгода спустя, хотя Равель со всей убеждённостью доказывал ей, что тот был совершенно нормальным, интеллигентным человеком, а первое впечатление никогда прежде его не подводило. Наверное, поэтому разговор как-то сам собой зашёл о первых встречах Мии и Виктора, которые нельзя было назвать приятными, но запоминающимися так точно.       — Я обязательно должен присмотреться! Пока не увижу собственными глазами, буду считать, что Вы меня разыгрываете.       — Такое точно не придумаешь, чтобы похвастаться.       — Прямо кочергой?       — Дважды. Прямо по лицу, боже! — Мия приложила прохладные ладони к щекам, почувствовав, как они невольно раскраснелись. — Это ужас. Обещайте, что не скажете! И я ничего Вам не говорила!       — Мой рот на замке, а ключ я вверяю Вам в вечное пользование — слово князя. Но это надо же! Нет, я обязан убедиться, — он не сдерживал смеха, такого тихого и расслабленного, что Мия даже на миг позабыла, в чьей компании находилась, — Совершенно очаровательны, просто находка, дорогая!       — Издеваетесь?       — Ну что Вы! Я всё пытаюсь представить нашего друга хамящим, но у меня в голове не укладывается.       — О, так и сказал: «Помолчи, мне не интересно разговаривать с тобой». Конец цитаты.       — Вот это я и называю «неизгладимое первое впечатление»! Обидчики всегда получают от Вас столь суровые наказания?       — Уже хотите перейти мне дорогу?       — Теперь уж точно семь раз подумаю.       Смех постепенно затихал в горле, шероховатым послевкусием обволакивал лёгкие. Голова слегка гудела от долгого нахождения в замкнутом пространстве музея, но это волновало её в последнюю очередь. Мия верила (или очень хотела), что рассказанное останется между ней и Аленом. Вряд ли Виктор погладит её по головке за такую откровенность даже с учётом того, что главное осталось неозвученным — её собственная беспечность и с безрассудной наглостью украденный поцелуй, его минутное помутнение и слабость и тот абсурдный факт, что на второй встрече она едва не стала ужином будущего супруга. Всё это казалось неважным, и даже странно правильным, потому что привело к тому, к чему привело. А сейчас ей было слишком легко и беззаботно пусть даже в компании вампирского князя. В груди горело полное и обезоруживающее ощущение нормальности, и ей это нравилось. Жаль, что продлиться долго ему было не суждено.       — Знаете, почему картину назвали «Ночной дозор»?       — М?       — Искусствоведы девятнадцатого века, увидев тёмный фон, заключили, что действие происходит ночью. Однако после Второй мировой войны, в результате реставрации было обнаружено, что мрачные краски — лишь следствие копоти и потемневшего лака. Сейчас мы можем наблюдать, как тени создают солнечный полдень. Поэтому дозор скорее дневной, а первое впечатление и правда зачастую обманчиво.       Мия всмотрелась в его лицо, подсознательно улавливая, что говорили они давно уже не о картине. Голландец напротив напряжённо высматривал что-то в кучной толпе в центре комнаты, и вскоре девушка тоже отчётливо различила субъект наблюдения. На противоположной стороне, так же с краю диванчика сидела Тильда Ларсен. Закинув ногу на ногу, опершись локтем на низкую спинку и пристроив острый подбородок на ладони, она выглядела изящно и благородно даже в этой ленивой, скучающей позе. Словно лощёная пантера, притихшая после сытной трапезы.       Сердце ускорило свой бег, заставив её устыдиться этой предательской реакции. В помещении было шумно, но вряд ли достаточно, чтобы стать помехой вампирскому слуху. Шею обожгло жаром при мысли о том, что датчанка могла здесь находиться продолжительное время и услышать то, что не следовало.       «Идиотка, Мия.»       Может, паранойя звучала в ней громче требуемого, но стало почему-то до жути обидно. Собственное положение показалось ей особенно уязвимым, будто все люди вокруг вдруг исчезли, оставив её наедине с двумя вампирами, мотивы которых были такими же ненадёжными, как заключения искусствоведов о названии картины. Первой мыслью было уйти под каким-нибудь безобидным предлогом и найти Виктора. Второй — какой же трусихой она стала. И эта последняя отозвалась в ней такой отвратительной горечью, что Мия импульсивно сжала кулаки и твёрдо произнесла:       — Такая долгая прелюдия, чтобы подвести меня к мысли о том, что Тильда Ларсен не так плоха, как могло показаться при знакомстве?       Наверное, стоило чуть смягчить голос, потому что вырвавшийся вопрос больше походил на претензию. Когда Ален Равель вдруг поднялся с места, она почувствовала укол стыда, и всё равно не желала снимать обострившуюся броню, заранее готовая к любым поворотам событий.       — Мы просто беседуем. Я бы никогда не поставил Вас в положение, угрожающее Вашей безопасности и уж тем более жизни. Мне пока нравится моя голова. — Он улыбнулся ей краешком губ, совершенно спокойно и беззлобно, а Мия в которой раз удивилась, как легко он считал скрытый подтекст за простым вопросом. Вновь протянутая в её сторону ладонь. — Позвольте.       Мия не могла противиться, уже не удивляясь своей покорности и этим жестам, на автомате касаясь прохладных пальцев. При их приближении вампирша не сдвинулась с места, задержав короткий взгляд на руке Мии, цепко сжавшей рукав пиджака Алена, почти тут же вернув его к лицу князя.       — Gaan we al weg?       Мия едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Разумеется, датчанка знала, что девушка не владела нидерландским и не могла понять сути сказанного. Разумеется, она не могла не воспользоваться возможностью в очередной раз продемонстрировать ей своё мнимое превосходство.       — Напротив, собираемся продолжить нашу увлекательную прогулку по семнадцатому веку. И раз уж мы так удачно здесь встретились, будем рады твоей компании, моя дорогая. — Равель так же церемонно принял руку Ларсен, невесомо коснувшись поцелуем самых кончиков. Элегантно поднявшись, вампирша растянула губы в слабой улыбке, как если бы титулованной особой была она и своей благосклонностью оказывала ему величайшее одолжение.       Мия очень сомневалась, что у них был хоть малейший шанс поладить. Её раздражало в ней всё — лживая стать, тяжёлый взгляд, её тонкий нос и слишком высокий рост, из-за чего приходилось смотреть снизу вверх. Ещё больше она раздражала её каждый раз, когда открывала рот. Вот и сейчас она чувствовала, как закипела кровь, стоило Ларсен произнести единственное слово:       — Мина.       «Дрянь безмозглая.»       Мия даже не пыталась нарисовать на собственном лице вежливую улыбку, вскинув бровь и холодно исправив датчанку. Второй раз за день. Та же совершенно не выглядела пристыженной или задетой, продолжая держать напускную доброжелательность на пухлых губах.       — Никак не могу запомнить! Сразу всплывают в мыслях героини готических романов. Не обижайтесь, но Вас определённо должны были назвать вовсе не Мией. Такое невзрачное имя для кого-то вроде Вас…       — Тильда, прошу! Совершенное безобразие ссориться по таким пустякам в столь прекрасном окружении.       С языка упорно рвалась колкость о прогрессирующей деменции и напрашивающемся выводе о возрасте вампирши. Но потерять самообладание в данной ситуации значило лишь дискредитировать саму себя, поэтому Мия почти до боли прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не вспылить.       — Я буду ласкова. — Бросив на девушку последний оценивающий взгляд, Ларсен твёрдо сжала второй локоть князя, с какой-то странной, нехарактерной нежностью заглянув ему в лицо.       В этой по истине неудобной, словно неразношенная пара обуви, компании они и направились к одному из выходов, уводящего через небольшую лестничную площадку к следующей комнате. Мия слушала лишь краем уха, мысленно перебирая всё сказанное в разговорах с Аленом и нет-нет да поглядывая искоса в сторону вампирши. Хотелось поймать её взгляд, разворошить спрятанные мотивы и мысли, только бы не теряться в неизвестности — как много лишнего могло быть подслушано и как скоро всё это будет использовано против неё.       Ларсен её настроя не замечала, распинаясь обо всех попадающихся на глаза экспонатах и полотнах. Мия могла бы даже восхититься, но предпочитала упорно игнорировать любые положительные стороны датчанки и хранить гордое молчание. Равель периодически обращал её внимание на что-нибудь, вынуждая делиться мнением и включаться в их беседу, но девушка делала это без энтузиазма, всё больше ощущая, как сводит щёки от натужной улыбки.       — Ян де Витт. Последний из государственных деятелей, при котором Нидерланды носили гордое название «Республики Соединённых провинций». Выгодные мирные договоры с Англией, успешная внешняя политика, процветание торговли, культуры — истинный Золотой век. Он пользовался народной любовью, но людские чувства так несовершенны. Его убийство до сих пор отвратительным клеймом выжжено в истории страны, и даже время не властно такое простить.       Мия всмотрелась в выбеленное лицо мужчины, про которого так восхищённо рассказывал князь. Пухлые губы, орлиный нос и мягко спадающие на плечи локоны. Мраморный бюст завораживал. Драпировка ткани создавала стойкое ощущение, что перед ней был совсем не камень, а замурованный в гипс человек.       — Что с ним стало?       — О, взгляните сами. — Хотелось по-детски упрямо проигнорировать голос Ларсен, стоящей чуть в стороне, но, повинуясь беспечному любопытству, она всё же приблизилась к небольшой картине, на которую та указывала. И почти сразу пожалела об этом. — Люди поразительно бесчеловечны и поразительно горды называться «человеком». Ну не глупость ли?       Что именно было изображено, Мия с трудом разобрала при первом взгляде. Настолько чудовищной была картина, почётно вывешенная в одном из самых знаменитых музеев мира. Два изуродованных тела, свисающих вниз головами с непонятного столба или лестницы, напоминали туши животных в морозильных складах. Больше тёмного провала вспоротого живота пугал только бардовый череп с отслаивающимися лоскутами плоти. От этого зрелища или бьющейся на краю сознания мысли, что подобное действительно было, к горлу подступил тошнотворный комок. Последовавшие слова Равеля лишь усилили и без того гадкое чувство.       — Голландия проигрывала в войне с Францией. Паника, волнения, вера в желанного правителя, которого де Витт в своё время упразднил, сделали толпу безумной. Они хотели наказать виновного и сделали таковыми братьев де Витт. Их разорвали практически голыми руками, тела изуродовали, а внутренности частично съели. В Гаагском Историческом музее до сих пор хранится палец одного из братьев, который некто сохранил в качестве сувенира.       — Это… В голове не укладывается. Зачем вообще изображать подобную мерзость?       — Это часть нашей истории, пусть и одна из самых тёмных и неприятных. Об этом важно помнить, потому что таковы уроки, которые мы усваиваем, и такова цена власти.       Мия невольно поёжилась, когда меланхоличные звуки скрипки прорезали возникшую паузу. Рука Алена скользнула во внутренний карман пиджака, выудив вибрирующий смартфон. Сделав шаг назад и бросив им с Тильдой значительное «лёгок на помине», он ответил на вызов и всё продолжил удаляться, пока не скрылся в соседнем зале, ловко затерявшись среди людей.       В горле стало тесно. Частый пульс вибрировал где-то на уровне ключицы. Остаться наедине с чёртовой датчанкой — что могло быть хуже. Казалось, все чувства в миг обострились, будто готовя тело к скорому бегству или борьбе. Мия чутко вслушивалась в малейшие колебания звуков, гадая, что было в голове у Ларсен, но упорно избегала встречаться с ней глазами.       — Боитесь?       — А нужно?       — Я верю, что мы неправильно начали наше знакомство. — По её голосу Мия различила, что та улыбалась. Находила ли она смешной саму девушку или пыталась быть дружелюбной, её это почему-то задело. Не желая разыгрывать очередной спектакль, Мия резко повернулась в её сторону, окинула колючим взглядом из-под нахмуренных бровей и холодно заметила:       — А я верю, что первое впечатление нельзя произвести дважды. И наше с Вами взаимно неприятное.       — Жаль, что Вы так считается, потому что я всё ещё прощупываю. Мне не с руки портить с Вами отношения, ведь цель Вашего визита ясна как день. Древние Стражи мнили себя судьями и палачами. Вы потянете это бремя?       — У Вас есть причины опасаться?       — Любой бы опасался старика или воина, но я вижу перед собой лишь девочку, пользующуюся покровительством сильных. Не нужно быть частью вашего маленького расследования, чтобы знать его направление. Вы ведь за этим здесь? Вынюхивать и собирать информацию. Как дряхлеющий Мора, как и славные друзья Алена. Особенно госпожа фон Гельц, занимательнейший экземпляр! С такими союзниками и враги не нужны, верно?       Возмущение медленно, как закипающая отрава, поднималось в груди. Но, что странно, Мия отчётливо ощущала в нём примесь какой-то ненормальной, необъяснимой радости. Ей даже не нужно было путаться в догадках, сомневаясь в первых и последующих впечатлениях — истинная натура вампирши сочилась так же откровенно, как неприкрытая едкость в словах. И Мия была искренне рада, что в очередной раз оказалась права.       — Ваши слова доказывают, что боитесь здесь только Вы. Что бы Вы ни пытались провернуть, что бы ни скрывали, Вам нужно покровительство князя. И Вы боитесь его потерять. Сейчас особенно, потому что понимаете, какое влияние на него имеют друзья, с которыми он связан крепче, чем с едва знакомой женщиной. Наверное, всё шло так гладко, пока не появились мы. Но вот незадача, Ваш авторитет оказался пустым пшиком.       — Смехотворная попытка, даже очаровательно. Мы не враги, как бы Вам ни хотелось обратного. Поэтому ищите свою информацию, и, надеюсь, скоро вы увидите собственный хвост. О, и не забывайте погромче тявкать и выплясывать на задних лапках, тогда Орден наконец останется лишь в воспоминаниях.       — Мне не нужен Орден, чтобы вывести Вас на чистую воду.       Мия даже не заметила, в какой момент они с датчанкой оказались странно близко друг другу. Собственный голос звучал твёрдо, но сдавлено, будто она изо всех сил сдерживала рвущийся с губ пар. В висках кололо. Напряжённый взгляд датчанки не давал расслабиться. Она не могла позволить ей ещё раз проникнуть в собственное сознание, равно как и надавить в ответ. Но даже глухая защита ощущалась приятно, словно весомые нити контроля, натянутые между собственных пальцев.       Губы Ларсен на миг изогнулись в понимающей усмешке. Блеск потемневших глаз перестал давить своей силой, как будто сдавшись или смирившись. Мия не успела порадоваться собственному успеху, забыв о нём в ту же секунду, когда до слуха донеслось ровное:       — Держитесь подальше от Ульфа.       От этих слов Мия совершенно опешила, не понимая, к чему это было сказано. Тильда Ларсен не была похожа на того, кто мог быть искренне привязанным к кому-то и озабоченным его безопасностью. Действительно испугалась? Или взыграл материнский инстинкт? Жертвой она не выглядела. Да и сказано это было таким тоном, будто даже находясь в одном помещении с парнем Мия рисковала лишиться головы.       — Это угроза?       — Добрый совет. За который Вы ещё скажете мне «спасибо».       Мия хотела ответить, когда её тихо окликнули. Отвлекшись, она моментально разрушила ту завесу приватности, которая скрыла их чуждый для этого места диалог с вампиршей. К ним приближался Ален теперь в компании Виктора и Ульфа Ларсена. Последний выглядел отрешённым и даже потерянным, как если бы его огрели по голове. Лицо мужа хранило привычную маску холодности и бесстрастности, только твёрдо сжавшаяся на её талии рука выдавала исходящую от него нервозность. От этого жеста повеяло каким-то собственническим чувством, но ощущение привычного холода на своём теле распутало плотный комок в животе и позволило ей наконец облегчённо выдохнуть.       — Как удачно однако вы встретились, друг мой. Теперь мы наконец в полном составе завершим наш занимательный тур.       Равель витающего в воздухе напряжения не заметил или безукоризненно сделал вид, что всё по-прежнему. Мия утвердительно сжала запястье Виктора в ответ на его неозвученный вопрос, и всё продолжала наблюдать за Тильдой. Но вампирша, казалось, потеряла к ней всякий интерес, ловко нацепив маску доброжелательного спокойствия и изучающе рассматривая картину.       — Я думаю, не стоит здесь задерживаться. У Яна де Бана есть куда более приятные изображения, дамы. Чудесные портреты того же де Витта.       — Но вот парадокс, людей всегда сильнее влечёт уродство.       — Виктор, не становись циником, только не ты! Одно из самых печальных влияний власти на разум — невозможность созерцать мир чуть лучше, чем он есть.       — Это влияние опыта, не более.       Тихий, сдержанный смех датчанки оборвал их диалог. Она по-прежнему смотрела лишь на картину, и Мия не сразу поняла, к чему была эта глупая реакция. Разве что мгновенное помутнение рассудка на почве увиденного.       — Я даже не удивлён, что подобные вещи вызывают у Вас неуместный смех, мисс Ларсен.       — Разве Вы не находите это ироничным, господин Ван Арт? Людям предложили республику, они в очередной раз встали на колени перед монархом. Власть держит в узде, иначе бестолковые твари становятся не лучше зверей.       Стало вдруг неестественно тихо, будто над ними распростёрся невидимый купол, скрывший все посторонние звуки и окружающих людей. Мия снова бросила взгляд на тёмное полотно и вспомнила рассказ Алена. Действительно ли были в той ситуации правые и виноватые, или это последствие одной из многих грязных игр за власть, одного отрицать было невозможно — безнаказанность развязывала руки, сжигая все моральные устои и человечность ради короткого акта извращённого удовольствия и изуверства, не имевшего никаких положительных последствий. Это пугало больше, чем вид изуродованных тел.       — И нас они называют монстрами, — тихо и сдержанно заключила датчанка.       Дыхание стало частым, поверхностным. Казалось, в комнате остро не хватает воздуха. Будто издалека раздалось предложение младшего Ларсена посмотреть на кукольные домики и бегущий поток слов Равеля, уцепившегося за эту безобидную тему. Мия продолжала прожигать взглядом ровный профиль вампирши, пока она наконец не повернулась, мельком мазанув глазами по лицу девушки, и тут же последовала за князем с какой-то блаженной улыбкой.       Никто не придал значения сказанному, будто молча согласившись в этими резкими словами. Она давно привыкла к близкому общению с вампирами, совершенно не зацикливаясь на их природе и принимая любые острые моменты как должное. И всё же Старый Свет был другим — более холодным, строгим, консервативным. Как если бы вампиры по-прежнему чувствовали себя здесь полноправными, хоть и негласными хозяевами, как и несколько сотен лет назад. И находясь в их обществе, она всё острее ощущала, что это на самом деле так. Стоило ли вообще надеяться на нормальность этой экскурсии? Определённо, нет.       Оставшаяся часть экспозиции уже не вызывала у Мии ярких эмоций. Переплетения коридоров, маленькие комнатки, вереница полотен и где-то знакомых имён касались её сознания лишь на миг, тут же смазываясь и растворяясь под гнётом тягостных мыслей. Тело тоже начало протестовать от голода и усталости, гудели ноги. Она продолжала цепко удерживать ладонь Виктора как единственный ощутимый якорь, не позволяющий тонуть во всём произошедшем хаосе.       Она не хотела жаловаться, но, вернувшись в просторный вестибюль и услышав намерение вампиров пройтись по другому рукаву развилки, одарила Ван Арта красноречивым взглядом, означавшим «ещё шаг, и я растянусь на полу от бессилья». Ален легко и даже с некоторым энтузиазмом принял предложение оставить в этом туре небольшую недосказанность и вернуться когда-нибудь вновь. Энтузиазм Мии очнулся лишь тогда, когда они оказались в продуваемым ветром коридоре под музеем.       Улочка проходила прямо под полукруглыми сводами, опирающимися на массивные колонны. Привычных велосипедистов здесь не было, непрекращающийся дождь не располагал к прогулкам на двух колёсах. Грозы не было слышно, но бодрящий холод дождевых капель, казалось, проникал даже сюда. Сейчас Мию это безусловно радовало, снимая липкую испарину и усталость с кожи. Что-то бодрое играли уличные музыканты, собирая вокруг себя невольных пленников этого места, скрывающихся от непогоды. Девушка глубоко вдохнула, чувствуя, как расслабляются мышцы, а на губах расцветает искренняя улыбка.       Ален сделал короткий звонок, чтобы его машину доставили с парковки. Не желавшая прозябать на улице вампирша предпочла дожидаться в светлом холле музея. Но всё не могло идти совсем гладко. Накинув пиджак, проверив все карманы и перерыв сумочку, Мия обнаружила, что потеряла смартфон. Её это мало удивило. Перебрав в памяти весь маршрут, последнее, что она вспомнила особенно отчётливо — телефон точно был у неё в руках, когда она делала снимки «Ночного дозора». Мысль обо всех лестницах, которые вновь предстояло пройти, и всех людях, которых нужно было растолкать, она совсем скисла. Видимо, её лицо выражало настолько тяжкое страдание, что Виктор всерьёз обеспокоился её состоянием и, узнав в чём причина, сам отправился на поиски гаджета.       Мия нервно мерила шагами количество камней брусчатки, краем уха слушая разговор Алена и Ульфа Ларсена. Князь осыпал его вопросами о виденных полотнах. Парень был немногословен и отвечал хоть и вежливо, явно без большого желания.       — Страна каналов, омываемая Северным морем, и такое скудное разнообразие морских пейзажей. Ян Парселлис был прекрасным маринистом, но подавляющая часть его работ вывешена в Англии и лишь одна здесь. Разве справедливо?       — Но как же Виллем ван де Вельде? «Рафаэль морской живописи»!       — И Людольф Бакхёйзен. Да, разумеется. Корабли, баталии, вспененные волны. Этого мало. В неуловимой морской глади и хрупком спокойствии красоты часто больше.       — «Мельница в Вейке» Рёйсдала тоже оставила равнодушным?       — Много серости и мрачности, на мой взгляд.       — Тебе не угодишь!       — Мало что перебьёт неизгладимое впечатление от пристани Лангелиние в предрассветный час.       — Это тоска по дому, мой юный друг.       Вопреки словам Ульф совсем не выглядел тоскующим. По мнению Мии, он выглядел поразительно безжизненным. Она снова украдкой взглянула в его сторону, вспомнив почему-то слова Тильды Ларсен и почувствовав себя пристыженной. Этот юноша не давал ей покоя. Молодое лицо и тяжёлый взгляд производили впечатление разве что потерянного и уязвлённого ребёнка, а вовсе не того, кто шептал ей на ухо какие-то глупости в тёмной каморке.       Была ли Мия обижена за тот эпизод? Едва ли. Она была чертовски напугана. Она могла придумать не одну версию, в которой он с лёгкостью узнавал её имя от кого-то постороннего. Но не могла придумать ни одной адекватной версии, когда он мог застать её с розовыми волосами. Нелепый эксперимент после похищения вампирами и заброшенного завода, только бы никогда больше не видеть, как багрянец пачкает светлые локоны и красит воду оттенками собственной крови. Он закончился так же скоро, как её поездка в салон перед оперой во Флоренции, где никто никогда не знал имени таинственной спутницы Данте. Но каким-то неведомым образом её знал этот странный юноша.       Потерявшись в мыслях, она упустила момент, когда Равель отошёл в сторону, переключившись на звонок телефона. Упустила момент, когда её настойчивое внимание стало совсем неприличным и привлекло взгляд Ульфа Ларсена. Первым побуждением было отвести глаза. Решив, что изображать незаинтересованность слишком поздно, а всё остальное выглядит как бегство и трусость, Мия с той же твёрдостью вперилась в его лицо в ответ. Он казался удивлённым её реакцией и будто бы даже удовлетворённым.       Ладони покрылись липким потом, а сердце частым стуком заколотило в грудину. Мия сделала глубокий вдох, заключив, что выяснит всё сейчас или никогда, и уверенно направилась в его сторону, до побелевших костяшек стиснув ремешок сумочки. Остановилась она лишь в одном шаге, заглянув ему в глаза снизу вверх — кем бы он ни был, влияние гипноза наверняка бы смог различить, но ей было достаточно знать, что она распознает, солжёт он или нет.       — Мы знакомы?       В тёмно-серых из-за приглушённого света радужках блеснула едва уловимая весёлость. Мия не знала, от чего оскорбиться больше — от того, что вопрос не вызвал у него ни капли удивления, или от того, что нашёл он её смешной, в очередной раз показав свою превосходящую позицию.       — Вы знаете моё имя, я — Ваше. Полагаю, это вполне подходит под определение «знакомых».       Мия мысленно выругалась. Вопрос был прямым, однозначным и требовал только самого короткого ответа. И даже здесь она умудрилась облажаться, упустив не только истину, но и эффект неожиданности, теперь невосполнимый. Вскинув подбородок, не желая признать свой промах, она едко бросила:       — Да Вы просто счастливчик, раз не страдаете проблемами с памятью, как Ваша мать.       Его лицо осталось бесстрастным. Казалось только, что пухлые губы слегка потеряли цвет, плотно сжавшись. Однако глаза упорно держали нечитаемый отблеск стали, пристально всматриваясь в её. Вновь стало неуютно, и Мия даже задержала дыхание, выставив блок в сознании, хотя и рациональной частью понимала, что вампирский гипноз ему недоступен. Или же?..       — Вы же понимаете, что она делает это специально? — Вопрос прозвучал ровно, даже участливо. Она на миг впала в ступор, пару раз моргнув для верности, но возвышающая над ней фигура даже не думала исчезнуть. — В любом случае, это даже не Ваше имя, чтобы так задевать.       — Много знаете, а? Как распоряжаться своим именем я разберусь как-нибудь сама, спасибо.       — Это ведь просто буквы. Грош цена имени, если тот, кто его носит, ничего не стоит.       В груди пекло, обжигало жарким пламенем горло. Хотелось раздавить его волю или ударить. Ударить, наверное, больше. До саднящих костяшек и взбитой злости, только бы стереть эту тихую уверенность в сказанном и проступившую в смазанных чертах надменность. В затылке кольнуло, когда он резко сделал шаг навстречу, почти вплотную. Жар уступил место леденящему холодку, скатившемуся по шее. Почти как в той каморке на вечере у Равеля. Его сдержанный голос походил на певучую ворожбу, и стало казаться, что она в самом деле не в силах сдвинуться с места.       — Оно на памятном листке Оставит мертвый след, подобный Узору надписи надгробной На непонятном языке. Что в нём?       — Что Вы несёте?       — «Что в имени тебе моём…». Не я, Пушкин. А Вы безграмотная.       — А Вы хам!       — Совсем напротив.       Совершенно необъяснимым образом ей удалось заметить краем глаза, как ломкий силуэт Тильды Ларасен показался в толпе за стеклянной дверью. Без сомнения она их увидела, и увиденное ей мало понравилось. Времени не осталось. То ли почувствовав её смятение, то ли заметив вампиршу, Ульф тут же отстранился и сделал шаг в сторону, обходя её застывшую фигуру. Мия не знала точно, что ею двигало. Вероятно, нечто близкое к отчаянию. Она так же быстро опередила его, обогнув и встав перед, будто бросая вызов «попробуй сдвинь». Носа коснулся резкий запах пачули и розмарина, смешанный со свежими морскими нотами. Сдавленно, на выдохе, почти прошипела:       — Откуда Вы знали моё имя при первой встрече?       Ларсен снова сделал шаг назад, с нехарактерным интересом окинув её взглядом. Мия видела, что он сбирался ответить. Видела, что он нарочно тянул время, играя. Будто специально дождавшись, когда датчанка покажется в дверях, он начал медленно отступать в противоположную сторону, наконец тихо сказав:       — В Дании Ваше имя не редкость. У него красивое значение, я запомнил.       Снова ушёл. Снова не тот вопрос и не тот ответ. Он просто издевался над ней, растоптав последнюю веру, что она умела добывать нужную информацию и быть хоть немного полезной. Мия повернулась в сторону приближающейся Тильды Ларсен, готовая принять любой удар с гордо поднятой головой и выслушать о себе ещё что-нибудь интересное. Склизкий отголосок страха холодил напряжённые плечи. Аура вампирши тлела праведным презрением, как и направленный на неё взгляд. Вдох запнулся в горле, когда та вдруг скосила по траектории чуть в сторону, а спины коснулась прохладная ладонь.       Напоследок ненавидяще скользнув по ней глазами, датчанка гордо прошагала мимо. Мия повернулась ей вслед, мягко упершись в грудь Виктора. Наверное, появился из другого выхода. Узловатые пальцы демонстративно сжимали её смартфон, целый и невредимый.       — Будь добра…       — Не потеряю! — Выхватив телефон и отпечатав благодарный поцелуй на щеке мужа, Мия облегчённо прижалась к его плечу. Датчане уже были готовы покинуть укрытие музея, ловя широким зонтом тугие нити дождя. Сейчас, когда они стояли так близко друг к другу, она отчётливо видела их сходство — одного роста, с пухлыми губами и тяжёлыми взглядами — и их совершенный контраст, словно игра света и тени. Самое странное было осознавать степень их родства, когда выглядели они как одновозрастные сиблинги.       Мия и Виктор проводили их компанию до самого автомобиля. Ларсены держались впереди на почтительном расстоянии, Ален же бодро вышагивал рядом с Виктором, тараторя почти без умолку, будто сам воздух Амстердама придавал ему необъяснимую воодушевлённость. Даже небо слегка просветлело, хотя солнцу не дано было властвовать в этот день более — близился вечер. Она отчётливо различала полосы света, вспоровшие низкое небо и ярким акцентом лёгшие на башенки музея, представшего теперь во всей своей красе. Эта картина рождала в ней приятное спокойствие, и даже прохладное прощание Ларсенов, вежливое, как того минимального требовал этикет, его не портило. Они уже скрылись в салоне машины, когда Равель вдруг обратился к ней:       — Я буду очень ждать Вас, дорогая! Постарайтесь выспаться и набраться сил, потому что я не смогу отпустить вас так же рано, как в прошлый раз. Пусть и в самую короткую ночь в году.       Мия непонимающе заглянула ему в глаза, подняла взгляд на Виктора. Казалось, она пропустила что-то важное. Тот неуловимо кивнул, показывая, что объяснит позже.       — Завтра в восемь вечера. И не забудьте про дресс-код! — Будто тут же что-то вспомнив, он восторженно приподнял брови и, взяв девушку за руку, сказал, — О, позвольте мне сделать Вам подарок! Пусть он скрасит не только вечер, но и сбережёт Ваши время и нервы в муках выбора. Я пришлю платье?       Мия неопределённо пожала плечами, чувствуя почему-то неловкость от этого предложения. Но разве вампирским князьям отказывают?       — Чудно-чудно. — Ален сжал пальцами переносицу, слегка поглаживая и будто пытаясь вспомнить ещё что-нибудь важное. В глазах, направленных на Ван Арта, вдруг загорелся какой-то плутовской огонёк. Усмехнувшись, Равель с нехарактерной непосредственностью весело выдал. — Просто находка, друг мой. При уличном свете… Да, теперь вижу.       Мия вспыхнула, поняв ход его мыслей. «Как ребёнок, боже». Взглянув на Виктора, она различила в его лице лишь лёгкое непонимание и про себя молилась, чтобы сумбурные слова голландца так и остались для него тайной. Когда с прощанием наконец было покончено и автомобиль князя скрылся в потоке улиц, Мия повернулась к мужу с немым вопросом.       — Послезавтра летнее солнцестояние и самая короткая ночь в году. Ален падок на всякий символизм и счёл это время хорошей декорацией, чтобы отметить столетие своего титулования. Дресс-код формальный, обязательный элемент — цвет «голландский оранжевый».       Глаза Мии изумлённо расширились то ли от известия о таком долгом сроке правления Равеля, то ли от обескураживающего факта, что её собираются вырядить в цвет тыквы, который не шёл ей ни в каком виде. Не желая затрагивать ни того, ни другого, она просто выпалила:       — Снова оставишь меня в одиночестве в этом гадюшнике, я сбегу!       — Только не через окно. Каналы холодные и плохо пахнут.       — Ха-ха. — Упоминание того недоразумения с проникновением в запертые комнаты весьма нестандартным способом, наверное, должно было её устыдить, но Мия была совершенна серьёзна в своём замечании. Быть гордой одиночкой и чувствовать себя лишней на скупом празднике жизни ей совсем не понравилось. Она хмуро взглянула на мужа, тот лишь слегка улыбнулся, тут же припав поцелуем к её губам, чуть онемевшим от холода. Девушка отстранилась, когда почувствовала лёгкое покалывания от загоревшегося в них тепла.       — Я не оставлю, Мия. — Виктор на мгновение прижался своим лбом к её, мягкий кончик смольных волос щекотнул скулу, заставив её улыбнуться. — Никаких заговоров и рабочих дел, просто праздничный вечер. Всё будет в порядке. А сейчас я приглашаю тебя на ужин в тот очаровательный ресторан, который тебе так понравился в прошлый визит. В этот раз без Шабли Гран Крю Ле Кло, разумеется, но уверен, вкус блюд его отсутствие не испортит. И я не принимаю возражений.       — А я не возражаю и готова есть за двоих! — Звонко чмокнув его в уголок губ, Мия ухватилась за локоть вампира. Все неприятные разговоры и паршивая погода как-то неуловимо отошли на второй план, уступив место безграничной лёгкости, заполнившей уставшее тело до краёв. Её грубые ботинки по-прежнему поднимали тучи брызг, а холодные капли холодили голые лодыжки, но впервые за все эти тягостные часы, проведённые рядом с датчанами, её путь и конечная цель были такими привлекательными.

***

      Решение поужинать в Амстердаме было удивительно удачным и своевременным. Когда Мия с Виктором вернулись в поместье Денненбург, тяжёлые дождевые тучи, видимо, перекочевали за ними, обрушивая на мирный деревенский пейзаж сплошную стену ливня и сотрясая воздух ударами заряженных частиц. Крупный город и близость большого количества людей глушили чувство страха, но здесь, на этом маленьком клочке открытого пространства в окружении воды и леса, Мие стало не по себе.       Первое, что бросилось в глаза, непривычная темнота, в которой лишь свет фар обозначал очертания дома с тёмными провалами окон. Только от этого вида внутри сжался тревожный комок, ставший лишь туже, стоило Виктору открыть дверцу автомобиля с её стороны под аккомпанемент хлёсткого удара грома. От этого звука заложило уши, дыхание сбилось, а пальцы невольно отдёрнулись от ручки двери.       — Всё хорошо. Возьми зонт, вот так. Иди ко мне.       Мия вцепилась в металлическую ручку, как в спасительную соломинку, стараясь восстановить нужное количество вдохов и выдохов. Это мало помогало. Когда Виктор поднял её на руки, она не смогла отделать от мысли, что находилась теперь небезопасно высоко, так близко к бурлящему небу, выставив зонт как маяк для следующей вспышки молнии. Прижавшись к нему так близко, насколько было возможно и крепко зажмурившись, она ждала лишь, когда ноги снова встанут на твёрдую поверхность. К счастью, вампирская скорость отлично спасала даже в таких абсурдных случаях.       Оказавшись в стенах дома, они почти сразу наткнулись на Хеина Янсена. Расшатанные нервы шалили, поэтому Мия едва не подскочила на месте испугавшись до чёртиков проступившего во мраке лица камердинера. Испещрённое морщинами и проступившими в бликах свечного пламени тенями оно напомнило ей уродливую маску из какого-нибудь старого и низкобюджетного фильма ужасов.       Как оказалось, разбушевавшаяся гроза лишила поместье не только электроснабжения, но и всех сопутствующих благ цивилизации. Уповать на чудодейственное решение проблемы было бессмысленно так же, как и пытаться что-то чинить во время грозы. Совершенно паршиво.       Кроме всего прочего, в поместье по-прежнему не было Софии. За весь день она ни разу не появлялась и не давала о себе знать, а сеть упорно отказывалась связать их с ней. Мия сильного беспокойства не испытывала — по её искреннему убеждению, в любой стычке переживать скорее нужно было за жизнь и здоровье того, кто рискнул бы перейти дорогу фон Гельц. Виктор, видимо, придерживался другого мнения. По его резким жестам и попыткам дозвониться до вампирши, закончившимся лишь вместе зарядом телефона, она могла предполагать только, что его не устраивала неизвестность. Или утешала этим саму себя.       Убив какое-то время в компании Литы, обменявшись с ней последними новостями и доведя собственный смартфон до последнего издыхания, Мия решила отправиться спать. Долгий день, разговоры и горы информации давали о себе знать тянущей пульсацией в висках. Ровный гул дождя уже не тревожил, а даже наоборот. Но сон как на зло не шёл. Словно она упустила нужный автобус и теперь приходилось ждать следующего. И это ожидание начинало раздражать.       Расставленные в спальне свечи отбрасывали плавно извивающиеся тени на стены. Мия вслушивалась в звуки дома. Было так тихо, что она могла даже различить дребезжание старых оконных рам под натиском ветра. Из соседней комнаты раздавались тяжёлые басы, как если бы под ухом играла колонка. Но всего лишь надрывался старенький плеер Литы, который она, вероятно, забыла выключить, провалившись в сон. Песни звучали в нём совершенно рандомным образом — от нежной лирики до бодрого речитатива — перемешивая как совсем новые композиции, так и давно не проигрывающиеся по радио и позабытые хиты.       Не выдержав этой утомительно долгой пытки, Мия выбралась из кровати, закуталась в свой старый, но нежно любимый красный кардиган и, подхватив увесистый трёхрожковый канделябр с каминной полки, вышла за дверь. В коридорах и на лестнице было особенно темно. Она осторожно скользила ладонью по стенке, отмеряя каждую ступеньку, чтобы не оступиться.       В гостиной было даже относительно светло из-за количества свечей, но недостаточно, чтобы видеть детали дальше собственного носа. Хотя для вампиров это, разумеется, не было помехой. Виктор сидел на диване, уперевшись локтями в колени и крутя что-то в длинных пальцах. Мия на всякий случай погромче опустила подсвечник на ближайшую тумбу, чтобы дать знать о своём присутствии, и с ногами забралась на место подле мужа.       — Не спится?       — Угу. Что это у тебя?       С губ Виктора сорвался едва слышный выдох. Он откинулся на спинку, бросив предмет на низкий столик перед ними. Металлический или серебряный плоский коробок с витиеватыми узорами напоминал кошелёк или флягу. По гладкой поверхности стола были небрежно раскиданы ещё какие-то маленькие коробочки, размером не больше фаланги. Присмотревшись и пощупав пальцем чуть липкую поверхность одной из них, Мия заключила, что это кюветы акварели. Озадаченно сведя брови, она схватила брошенный предмет и опустилась на спину, пристроив голову на бедре Виктора.       Прохладный, чуть больше ладони, точно из серебра — характерное потемнение заполняло узорчатые щели и место соединения явно открывающихся створок. Подушечки пальцев огладили тонкую гравировку. Красивая вещица и, наверняка, старинная. Неожиданная догадка блеснула в сознании.       — Портсигар что ли? Всегда думала, что ты резкий противник всего этого.       — Это Ульфа Ларсена. Некое подобие карманной палитры, вероятно.       Первой мыслью было в ту же секунду откинуть безвинный предмет, словно он был чумным. Вторая оказалась веселее и заставила её хитро прищуриться.       — Спёр?       — Невольно присвоил. Мы столкнулись в музее, портсигар выпал из его пальто. Он почти не обратил внимания, я почти не использовал гипноз. Спонтанное решение.       — Спёр, значит. — Даже в полумраке она легко различила промелькнувшее то ли раздражение на грубый сленг, то ли осуждение во взгляде вампира, но спорить он не стал. Прохладные пальцы легли на её лоб, двинулись к макушке, уводя волосы от лица, в какой-то отрешённой задумчивости.       — Всё равно оказалось бессмысленным. Придётся вернуть при встрече.       — Совсем ничего?       — Портсигар старый, на внутренней стороне створки выгравировано «Фредериксен». — Замок легко поддался, и Мия действительно различила в самом углу маленькую, витиеватую надпись. — Это может быть равно как производитель, как и совершенно незнакомый ему предыдущий владелец, так и семейная ценность. К несчастью, фамилия Фредериксен так же не редкость в Дании.       — У них совсем нет фантазии? Все фамилии похожи одна на другую!       — Популярное в девятнадцатом веке формообразование путём соединения имени отца и окончания «-сен», что в переводе «сын».       — Хм, сын Фредерика, сын Ларса… Можем поискать каких-нибудь Фредерика Ларсена и Ларса Фредериксена!       — Как иголку в стоге сена. Но я учту твои рекомендации. — Закатив глаза на прозвучавшую в его словах иронию, девушка захлопнула портсигар и вернула на стол. Какая-то мысль не давала покоя, билась где-то на задворках подобно угодившей в капкан птице, а Мия всё никак не могла до неё дотянуться. Перевернувшись на бок и удобнее устроившись на щеке, она скользнула глазами по цветным кюветам. Наверное, стоило рассказать о том, что слышала, не делая сильного акцента на том, как близко ей довелось пообщаться с Ларсенами. В конце концов, Виктор просил держаться от них подальше, но даже собранные ей крупицы информации могли бы быть полезны. Ей хотелось в это верить.       — Ален говорил, что Ульф поразительно талантлив в рисовании. Что-то про копию «Фирвальдштетского озера», неотличимую от оригинала. И он явно фанат маринистов. Я слышала, как они обсуждали нидерландских живописцев и какую-то пристань… — Мия пощёлкала пальцами, пытаясь вспомнить. Ну ум почему-то пришёл её «Золотой дебют» и тот полноватый ведущий. — Ланге…       — Лангелиние?       — Она самая!       — Чудесный парк в Копенгагене. Знаменитая «Русалочка» находится именно там.       — В общем, Ален решил, что Ларсен тоскует по дому, потому что голландские морские пейзажи его не впечатлили, а ту пристань он вспоминает с какой-то особой теплотой. Может, у него в роду есть какие-нибудь художники? Ну знаешь, говорят, зачатки таких способностей могут передаваться по наследству.       — Уверен, если и есть, то не столь выдающиеся. Ален вполне может преувеличивать степень его таланта.       — Потому что ты видел его работы и находишь их посредственными, или потому что они не удостоились Лувра, или он просто тебе не нравится?       — Мы проверим то, что ты узнала. Надеюсь, куда-нибудь приведёт. — От того, как невзначай он ушёл от вопроса, губы Мии растянулись в широкой улыбке, но продолжать тему она не стала, главное и так было сказано.       Она задумчиво рассматривала причудливые тени от свечей на деревянных поверхностях мебели, на развешанных по стенам полотнах. Казалось, мазки оживали под их робким теплом, приводя картины в движение. Оставленные на бронзовом подносе три крупные свечи исходили талыми дорожками воска, а тонкое пламя то и дело испуганно вздрагивало от её дыхания. Веки становились тяжёлыми. Казалось, они плавились тоже. Пальцы Виктора с нежностью перебирали её волосы, было спокойно и сонно. Бархатный голос вдруг потревожил замершую тишину:       — О чём вы говорили с Тильдой Ларсен?       — Ммм, да так…       — Мия.       — Ерунда, обменялись парой ласковых. Совершенная дрянь, не понимаю, что Ален в ней нашёл. Мозгов хватает только на то, чтобы коверкать моё имя.       — Имя — первое, что определяет человека от рождения, и последнее, что оставляет память о всех его деяниях, положительных или нет. Мы привязаны к присвоению названий глубже, чем кажется на первый взгляд. Опорочить и лишить имени весьма выигрышная тактика, чтобы задеть наиболее ощутимо.       — Значит, у Говарда тоже тактика?       — У Кроуфорда?       — Ага. Это его вечное «Амилия Ван Арт» уже в горле стоит. Или я его изведу, или он меня.       Виктор замолчал. Когда тишина начала затягиваться, Мия подумала, что ляпнула что-то не то. И была готова поставить все свои сбережения, что он сидел сейчас и обдумывал, чем ей не угодила его фамилия.       — Ты всегда остро реагировала на своё имя. Чем оно тебя так задевает?       — Потому что это не моё имя. — Простонала почти устало, будто эта тема ей жутко надоела, хотя они не касались её ни разу с тех пор, как Виктор вообще узнал о существовании полного варианта.       Она и сама не могла со всей ясностью и сложностью пылающих внутри чувств объяснить, почему в груди поднималось жгучее раздражение и какое-то детское упрямство, стоило ей заслышать ненавистное сочетание букв. И всё же приглушённо начала, надеясь, что после они точно навсегда закроют этот вопрос:       — Мама была несовершеннолетней, поэтому мнение бабушки стало решающим, когда мне давали имя. А, может, ей просто было всё равно на тот момент. Но вопреки всем документам она всегда звала меня Мией. Школьные друзья, первая влюблённость, нацарапанная в сердечке на скамейке в столовой, все успехи и победы помнили только Мию. А бабушка помнила Амилию, которая должна была ей слишком много, желательно за себя и за маму. Если меня звали полным именем, я заранее знала, что получу по полной программе, что бы ни натворила. Наверное, оно так и осталось для меня всеми… будто чужими ожиданиями. И Говард… Он постоянно напоминает, что я чему-то не соответствую, что постоянно должна быть кем-то другим. И твоя фамилия… Они такие громкие вместе. Ты не замечал? Почти оглушительные. И огромные, как будто я нацепила одежду на три размера больше! И что бы я ни сделала, кто-нибудь обязательно когда-нибудь скажет, что я опозорила славный род Ван Артов.       Голос оборвался резко, будто задохнувшись. Сердце билось где-то в горле, разгоняя горячую кровь по щекам. Мия не хотела бы, чтобы разговор вообще заходил об этом. Но слова уже вылились единым потоком, и она ждала лишь безапелляционного вердикта в ответ.       — Ларошфуко писал: «Громкое имя не возвеличивает, а лишь унижает того, кто не умеет носить его с честью».       — Ты не помогаешь!       — У него довольно циничные высказывания. Не злись, это просто пища к размышлению. — Костяшки ласково очертили линию скулы, но Мия продолжала гореть праведным возмущением, обиженно насупившись на столь холодный ответ на её откровенность. Голос Виктора снова коснулся слуха, уже тише и мягче. — Тебе не нужно равняться на придуманные ожидания и тем более на давно ушедший дворянский род, Мия. Не стыди себя за свой путь. И, если тебе от этого станет легче, как последний из рода Ван Артов я разрешаю тебе ославиться или опозориться под этой фамилий, как захочется. В пределах разумного, естественно.       Она снова перевернулась на спину, всмотревшись в его лицо. Ладонь Виктора продолжала гладить её волосы, другая мягко касалась предплечья. Почему-то жгло в носу, и Мия в очередной раз прокляла чёртовы гормоны. А потом наконец твёрдо произнесла, стискивая его руку и прижимая к своему животу.       — Ты не будешь последним.       Виктор будто тоже на миг замер, изучая её взглядом. Она не ждала бурной реакции или хоть сколько-нибудь различимых эмоций на свои слова. Для него это было нехарактерно, и Мия давно научилась видеть скрытые в молчании чувства. Блестящий в хлипком пламени свечей ободок его радужек стал совсем тонким, не пряча искренней благодарности и самой громкой любви за такими родными, тихими взглядами и жестами.       — Удивительно значение твоего имени в Японии. «Три стрелы».       — Не слишком прозаично.       — Зато каждая прямо в цель. — Прохладная подушечка пальца провела невидимую черту по её лбу, между нахмуренных бровей, разглаживая и снимая напряжение. — В мои мысли. — Скользнула к кончику носа, невесомо задела губы и подбородок, через ярёмную впадинку двинулась ниже и дважды отбила едва ощутимый ритм по грудине. — В моё сердце. — Пульс отчаянно сбился, ухнув куда-то вниз вслед за прохладной ладонью, замершей под рёбрами. — И в мою душу.       Мия улыбнулась, удивляясь самой себе, которая думала, что его слова могут быть лишены прозаичности. Даже в мелочи и самом обыденном слове он неуловимо открывал ей высокое, будто приоткрывая завесу вечного, непостижимого. Только ей, совсем чуть-чуть, одним глазком позволяя взглянуть, чтобы не захлебнуться в одномоментно большем.       Вспомнились строчки Бальмонта и последующие слова Алена, сказанные в музее. Сейчас Мия чувствовала каждый их оттенок, узнавая и понимая вложенное во всё то, что он не озвучил. Виктор любил по-особенному, красиво. И даже хорошо, что город когда-то не ответил ему взаимностью. Иначе она бы не смогла касаться теперь его чувств, завораживающих и влекущих сильнее любого искусства.       Пальцы зарылись в густые волосы. Дыхание сбилось уже в тот миг, когда он склонился к ней, укрывая надёжной тенью, и окончательно иссякло, стоило ему припасть к её рту. Узловатые пальцы бежали по рёбрам, вызывая лёгкую щекотку. Языки ласкали друг друга, без лишнего сейчас трепета, горячо и мокро, словно боялись не успеть насытиться. Голова кружилась, упуская захмелевшее, мутное сознание. С тающим на губах стоном она отстранилась первой, уже не в силах обходиться без кислорода.       Мия облизнула губы, пытаясь восстановить дыхание. Виктор гладил её лицо, не ожидая ответа. Она вдыхала едва ощутимый запах его парфюма, прикрыв дрожащие ресницы и чувствуя набегающие волны морока сна. Пальцы вампира очертили её ушко, а голос ласкающим шёпотом проникал в мысли.       — По более распространённой версии, у твоего имени скандинавские корни. В Швеции оно означает «своенравная, непокорная».       — Скандинавы знают толк в именах, м?       — У датчан даже прозаичнее — «возлюбленная».       Сердце сбилось с ритма, словно запнувшаяся о непреодолимую преграду скаковая лошадь, фатально и необратимо. Мия не могла точно сказать, почему почувствовала себя вдруг пристыженной, розовые чернила уже растекались по шее, и хорошо, что в полумраке это едва ли было заметно.       «У него красивое значение, я запомнил».       Подумалось вдруг, что датчан в её жизни стало как-то много. Что тянуло её к ним неправильно и до абсурдного глупо. Что, вероятно, это не более, чем разросшаяся в сознании сеть, связавшая между собой любые упоминания и свидетелей лунного камня. Что он по-прежнему уродливой меткой напоминал о её маленькой лжи и грубой недосказанности между ней и Виктором.       Мия резко села, почувствовав, как изображение на секунду поплыло перед глазами и погасло.       — Всё в порядке?       — Шея затекла.       Она схватила маленькую декоративную подушку, только бы занять чем-то подрагивающие пальцы. Бросив её вампиру на колени, она снова устроилась на боку, отвернувшись от мужа и нервно перебирая пальцами короткую бахрому на ткани. Дрожащие язычки пламени всё больше раздражали, пуская слепящие круги перед глазами. Виктор, вероятно, уловил её настроение, наклонившись и задув подтаявшие свечи. На плечи легла тяжёлая ткань пледа, обычно украшавшая спинку дивана. Мия спрятала в его складках голые ступни, с наслаждением закутавшись по самый нос.       Дыхание стало ровным. Она вслушивалась в слабые звуки дождя, бьющего по упругой листве на улице, и чувствовал себя в этот момент защищённой от всего на свете. Время потеряло свой ход. Мия бы не смогла однозначно ответить, спала ли вовсе. Какие-то смутные образы иногда достигали сознания, дремота сменялась мгновениями ясности. В такие моменты она ощущала падающий на неё голубой свет. Это слегка тревожило. Вот и сейчас она видела его робкое касание под неплотно прикрытыми веками и всё гадала, сон это или реальность.       — Ты умница, Мия.       Тихий голос Виктор, словно он и не к ней обращался, достиг слуха как через толщу воды. Губы растянула блаженная улыбка. Она зажмурилась подобно сытой кошке, вытянув ноги под пледом. Язык едва ворочался, и она глухо спросила:       — И почему сейчас?       Наверное, он и правда не ждал её ответа. Мия несдержанно зевнула, и стало тихо. Она приоткрыла один глаз, чуть повернув голову и посмотрев на вампира. Голубоватый свет от экрана планшета деликатно лёг на его лицо, высветлив худые щёки и кончик носа. Заметив её внимание, он приподнял уголок губ в мягкой усмешке и начал читать своим бархатным голосом, заставляя её покрываться мурашками то ли от этого волнующего звучания, то ли от информации, которая стройно укладывалась в мыслях, то ли от всего вместе.       — Карл Фредерик Эмануэль Ларсен, датский художник-маринист. В академии изящных искусств специализировался на морской тематике, после её окончания несколько лет путешествовал по Европе, посетил в том числе и Нидерланды. Ряд картин выставлен в Копенгагенском Государственном музее искусств. За полотно «Вид из Лангелиние в сторону Нюхольма с мачтового крана. Утреннее освещение» был удостоен премии Нойхаузена. Скончался в 1859 году в возрасте тридцати шести лет в результате неизвестной, быстротечной болезни.       Мия не могла оставаться на месте, подобравшись на коленях, почти вплотную прижавшись к Виктору и жадно всматриваясь в горящий экран без всякой тени сонливости. Она не могла не отметить, что картина и правда была по-своему чарующей. Нежной и умиротворённой в этой безупречно выписанной водной глади, похожей на талый лёд. Она поняла чувства Ульфа Ларсена, но сейчас это было неважным и второстепенным.       — Ты ведь про этот музей говорил, да? Таинственный вампир, две дочери…       — Теперь мы определённо можем это использовать.       Они встретились взглядами. В груди распускалось робкое, победное воодушевление от этой разгадки, пусть пока и не достаточно ощутимой в перспективе. Мия прижалась своими тёплыми губами к губам Виктора, пряча между ними улыбку. Будто даже в комнате просветлело, хотя, вероятно, причиной была лишь близость утра. Руки обвили шею мужа, холодный поцелуй тут же коснулся ключицы и ладони скользнули под кардиган, поглаживая спину. Хотелось быть ещё ближе. Перекинув одну ногу, Мия забралась на его бёдра, но почти сразу почувствовала, как теряет точку опору. Виктор резко поднялся на ноги, прижимая её к себе, вынуждая скрестить тонкие щиколотки у него за спиной. Шумный выдох вырвался из груди, хотелось смеяться от лёгкости и редкого момента беспечности.       — Что ты делаешь?       — Несу тебя в спальню. Я совсем не дал тебе выспаться.       — Да кому сдалось это «выспаться»?!       — Малыш…       Отчётливый щелчок в другом конце дома прорезал момент единения. Напрягая слух, Мия разобрала голос Хеина Янсена и частый стук каблуков. Внутри всё сжалось от непонятного предчувствия. Вероятно, Виктор тоже его уловил, спустив её на пол и обратив взгляд в сторону дверного проёма.       Показавшая перед ними София фон Гельц выглядела разозлённой. Не настолько, чтобы вцепить кому-нибудь в лицо, как в битве с Вудом, но отголоски той по истине пугающей маски отчётливо проступали в тонких чертах лица. Горящие глаза скользнули мимо девушки, остановившись на Ван Арте. Даже не направленный на неё взгляд вампирши, тяжёлый и давящий, заставлял воздух стыть в лёгких. Мия в серьёз испугалась, не сделает ли она сейчас чего-нибудь непоправимого. Однако голос Виктора звучал ровно и сдержанно, словно ничего необычного не происходило.       — Встреча прошла неудачно?       Очерченные губы насыщенного цвета бургунди резко скривились, будто в последний момент пряча хищный оскал. Она сделала несколько шагов вглубь гостиной, минуя их замершие силуэты. Мия обратила внимание на неестественно прямые плечи фон Гельц, выдающие натянутое напряжение в теле.       — Какая из? — Пластиковая папка для документов, которую София с самого появления сжимала в руках, звонко шлёпнулась на низкий столик перед диваном. Тон её голоса вдруг изменился, наполнившись едкой фальшью и наигранностью. — Так славно вышло, что под вечер со мной связалась Агата. Никогда не перестанет меня удивлять. Я всё чаще думаю, какое непростительное упущение, что слабость Артура перед женщиной не позволила добить её ещё в Праге. Стольких проблем бы удалось избежать.       — Будь добра, ближе к делу.       — Новый охотник Мора кое-что выяснил. Кое-что, что князю не сильно понравилось.       — София… — Голос Виктора стал тише, похолодев на несколько градусов. Мия почувствовала даже, как напряглись пальцы, по-прежнему сжимающие её плечи. Вампирша наконец повернулась в их сторону, сцепив руки на груди, уже более спокойно глядя из-под сведённых бровей. Взгляд прятал какую-то нехарактерную насторожённость, словно она пришла не только и не столько поделиться информацией, сколько получить нечто более важное в ответ.       — Тот образец, найденный у Алессии, часть целой партии препарата. Однако не того, что был заявлен. То ли брак, то ли подмена. Судя по всему, он был частью совместной работы фармкомпании и датских исследовательских лабораторий. Последние на постоянной основе поставляли им промышленные ферменты. Однако в этот раз почему-то использовали не собственного производства, а закупленные у… — губы Софии слегка дёрнулись в усмешке, будто даже произнести нужное название она считала абсурдным. Однако лицу тут же вернулась привычная сдержанность, смешанная с едва различимой горечью, — у LoznCorp.       Мия так сильно сосредоточилась на том, что говорила фон Гельц, пытаясь отследить непонятные ей механизмы работы химических предприятий, что не сразу осознала последнее услышанное. Даже показалось, что она просто плохо разобрала название, потому что звучало это действительно абсурдно.       — Но ведь… — Мия подняла взгляд на Виктора, смутно надеясь, что вот сейчас он опровергнет сказанное, но он не смотрел в ответ. Лицо затянуло непроницаемой маской, и только плотно сжатая линия губ выдавала простую истину. — Это ведь твоя компания.       В комнате в миг похолодело. Зрение стало мутным, нечётким. Твёрдо сжимающие плечи руки Виктора единственные не позволяли ей осесть и сдвинуться с места. Пальцы похолодели, в затылке ритмичным набатом стала отдаваться лёгкая боль. Счастье бывает недолгим, так вроде говорят? Картины, упомянутые в главе: триптих «Поклонение Марии», Якоб Корнелис ван Остсанен (он же Якоб ван Амстердам) Schildering door Georg Sturm de voorstelling van Jan van Schaffelaar werpt zich van den toren te Barneveld om de bezetting te redden, aan de zuidelijke wand in de Voorhal, 2012 — подвиг Ван Шафелара, пано в вестибюле. По оригинальному названию проще искать. «Фирвальдштетское озеро», Альберт Бирштадт «Ночной дозор», Рембрандт «Тела братьев де Витт», Ян де Бан «Udsigt fra Langelinie mod Nyholm med Mastekranen Morgenbelysning», Э. Ларсен Если хочется наглядности и есть лишнее время, можете виртуально погулять по музею: https://goo.gl/maps/xBhG6cuNw1MXY8AZ6 Сбоку можно выбрать этаж. Гугл даёт краткую сводку о почти любом экспонате при наведении на него. С телефона не рекомендую, я лично заблудилась. А так затягивает неимоверно, если честно))