***
В последний раз Лив была на похоронах своей бабушки, но запомнила лишь в общих чертах. В голове сполохами мелькали заплаканные лица родственников, черные одежды, белые платки и руки-руки-руки, бесконечные руки, касающиеся чужих плеч в качестве поддержки, крепко обнимающие, держащие цветы, вытирающие дорожки слёз; шевелящиеся губы, всё говорящие и говорящие одни и те же слова. Мне жаль. Мы скорбим вместе с вами. Упокой господь её душу. Она в лучшем мире. Это нелегкий день для нас всех. Прощание с Ванадис проходило на круглом дворе позади Сессрумнира, и весь Фолькванг, все жители — временные и извечные — всё шли и шли, принося последние дары к ногам почившей богини — цветы, украшения, что-то съестное — и когда солнце только отмерило полудень, на короткой траве не оставалось места, чтоб подступить к алтарю. Постепенно толпа начала ровной волной пятиться назад, на почтительное расстояние. Двенадцать валькирий, двенадцать верных дев стояли у изголовья с прямыми спинами, в последний раз охраняя свою покровительницу. Время настало: Гунн от костра подожгла золотой факел; он передавался из рук в руки, от одной воительницы к другой, пока, наконец, Скульд не протянула светоч Лив. — Я? — прошептала растерянная девушка, беспомощно оглядываясь по сторонам. Локи, чьи глаза пристально наблюдали из тени тиса, закивал. — Ты — дочь. Богиня была твоим проводником в этот мир. А ты должна проводить её в мир мёртвых. Фишер сжала основание факела обеими руками и медленно двинулась в сторону алтаря, не говоря ни слова. Окинула долгим, трепетным взглядом лик богини: совсем как живая. Прекраснейшая из женщин всех девяти миров, облаченная в золотые одежды, сжимала холодными руками свой меч, служивший ей верой и правдой много веков — как знак того, что она была богиней войны. На голове лежал венок из свежих орхидей — как знак того, что она была богиней любви и красоты. Лив резким движением головы смахнула слезинку, катящуюся по щеке, и приложила к мелким кускам сандалового дерева факел, мгновенно отдающий весь свой огонь дровам и потухающий. Погребальный костёр разгорался; языки огня двигались по периметру, скоре перекидываясь и на плоть. Лив отвернулась, закрывая глаза руками, и вслепую упала в объятия Локи. — Тише-тише, золотко, — редкие слёзы перерастали в громкие рыдания, скорби по женщине, которую Лив едва знала. Женщине, которая ждала встречи с дочерью, но получила лишь миг в компании друг друга. — Я…я всё, я сейчас, — Фишер тщетно пыталась успокоиться, вытирая запястьями свои зареванные, красные глаза, но бог лишь покачал головой. — Не храбрись, когда не нужно, Лив. Боль нужна боли. И душа её распалась на куски. «Что есть смерть, в конце концов? Ведь мы даже существуем в той степени, в коей нас воспринимают. Рассуждать о ней гораздо сложнее, если не знать, существует ли путь дальше. Тогда ты думаешь, что пропадешь в пучине, канешь в лету, не чувствуя по ту сторону ни-че-го. Становясь ничем, оставляя после себя костюм, оболочку. И это мешает спать ночами, заставляя холодеть и ощущать приступы паники вперемешку с головокружением. А теперь, со знанием… Что есть смерть? Просто путь дальше. Путь каждого». Тело матери догорало, ветер разбрасывал пепел по земле. Жители Фолькванга кланялись, приветствуя свою новую правительницу.***
Руки Лив вцепились в складки платья; изо всех сил пытаясь держать лицо беспристрастным, она, наконец, взглянула на Одина. — И когда же придёт это время? Всеотец небрежно отмахнулся рукой от навязчивого вопроса, продолжая вещать о событиях, интересных в первую очередь его. — Мой сын…мой старший сын, на которого я возлагал так много надежд, вонзил кинжал мне прямо в спину. Где-то далеко, в тысячах километров от Лив, нервно хихикнул Локи, наслаждаясь собственной аналогией. — Не стоило прощать мелких проступков, что он позволял себе совершать. Комок мокрого снега всегда превращается в огромный валун, если катится к пропасти. Я всегда знал, что мои сыновья не займут трон — и не тешил их ложными надеждами, ожидая тот час, когда смогу обучить своего наследника всему, что знаю сам, покуда ещё могу держать копьё в руках. Но даже в этом деле мне подсобил зачинщик несчастий, спрятав тебя подальше от моих глаз, и мы слепо пропустили момент твоего возрождения, как рожденной от богини. И даже это было в строках пророчества. «И укроет от глаз божьих свою избранницу, что и от сердца, и от судьбы…». И ты следовала, как ведомая, боясь моего проклятья, верно? — Всё так, — наконец, подала голос Лив. — Как могла я вам верить, если вы хотели убить Локи? — Я лишь хотел наказать преступника, но был ослеплен своим доверием пред сыновьями. И понесу за это наказание, как любой другой. — Но, если я — героиня того самого пророчества, — осторожно приближалась к сути Фишер, боясь потревожить беспокойный нрав всеотца. — Разве…разве я могу сесть на трон, повелевать всеми мирами? Как? Ведь я — дочь смертного и бессмертной, полукровка. Меня никто не признает главой. И…у меня нет силы. Всё что умею — исцелять раны. Фригг нежно рассмеялась, пряча улыбку за изящной ладонью: — О, милая дева. В пророчестве о наследнике упоминалась вовсе не ты, дорогая. От этих слов плечи Лив расслабились от бесконечного напряжения — ух ты. Может, не всё потеряно? Может, она лишь косвенно столкнется с этим наследником? — Я хочу получить ответы. — Нет, — твердо молвил своё слово всеотец, спускаясь по ступеням и оказываясь прямо перед лицом смелой девушки. — Всему своё время. И время твоих ответов обязательно наступит. А сейчас…ты должна уйти. Лив, только и ожидая этих слов, кивнула и развернулась, делая шаг в сторону выхода. — Не только из моего замка, дева. Ты должна уйти из Асгарда. И эти слова обрушились на Фишер стеной из отчаяния. Уйти? Бросить всё? Снова остаться в одиночестве, лелея свою боль и тоску по бессмертному богу, который заполучил её сердце? — Но…почему? — шептала девушка одними лишь губами, почти без звука. — Я…я… Весь Фолькванг признал меня новой хозяйкой по наследству, и… Один понимающе покивал головой, снова становясь лишь обычным, пожилым человеком, который понимает каждую частичку её боли. — Мой старший сын вскоре понесет достойное наказание, но каждый твой шаг по Асгарду и другим мирам богов небезопасен. Никому не дано ведать, сколько боли готовы принести тебе бессмертные души, целясь в сердце. Твоё время ещё не пришло, и ожидание ты обязана скрасить, а Асгарде, среди подобных тебе. Иначе все девять миров рухнут, не получив нужное направление. Это мой приказ. Отправляйся на землю как можно скорее. — Я пойду с ней, — быстрыми шагами Локи приблизился к возлюбленной, кладя руку на плечо. — И буду беречь, пока солнце не погаснет на небосводе. — Не может быть и речи, — громыхал, как доспехами, Один. — Мой названный брат, без тебя равновесие миров будет разрушено: едва ты отлучился в Мидгард на несколько недель, как произошло то, что нам придется разгребать не одно десятилетие. Без тебя миры рухнут. И я лично закрою каждый твой путь к отступлению, если решишь ослушаться. Грядёт война, но вместе мы сможем выстоять, покуда юная полубогиня не вернет нам свою дань. Лив, мягко отстранившись, обняла себя руками и закрыла глаза. Одна. Она снова будет одна. Переживать бесконечную разлуку, тешить свою боль, упиваясь розовым вином, кричать по ночам, звать… Звать и звать того, кто не придёт. Но не сегодня. Безмятежная Фригг передала в руки девушки деревянную, испещренную рунами, шкатулку. Фишер тотчас же попыталась открыть её, но богиня погрозила пальцем: — Замок не поддастся, покуда не придёт время. Когда поймешь — смело прикасайся. — Ключ от врат миров поможет тебе найти путь домой, — Один вручил ей продолговатый предмет, точь в точь повторяющий каждый изгиб того, что они с Локи нашли в деревушке викингов. — Храни его, как зеницу ока, и никому не показывай. С его помощью сможешь вернуться обратно, когда божественная сила взовёт. И что Лив было на это отвечать? Вспылить, нарушить приказ, разрыдаться? Подвергнуть всем опасности из-за собственного эгоизма? Из-за того, кто являлся центром притяжения в безумном мире богов, кто прямо сейчас печалился не меньше? Так много скорби. Так много боли. Так много прощаний. И ни одна история не может длиться вечно. Кивнуть? И Фишер кивнула, выпуская из груди стаю золотых бабочек, что бились под ребрами все эти дни, больно жаля сердце любовью. Первой, такой наивной и большой любовью. Любовью, которая не спасет миры от гибели. Она должна. Должна отпустить, должна сделать вид, что всё идёт снова по плану. Но почему же боль пронзает грудную клетку, щемит отчаянием? «Когда мы сможем быть вместе?» «Я всегда буду рядом, золотко. Моё золотко». Вот и всё.***
Последние часы в Асгарде казались слишком короткими, будто боги вертели стрелки часов, неумолимо приближая тот самый момент. Лежа на постели с грубыми, льняными простынями, Лив и Локи просто молчали, хватаясь за каждую секунду. Запоминая каждую черту лица, каждую прядь волос, отпечатывая в памяти блеск глаз, улыбки — кроткую и игривую, прикосновения, что болезненным наслаждением отдаются в сердцах. — Я буду помнить о тебе каждую минуту. — Разве я смог бы забыть о тебе, золотко? И объятия — рваные, беспорядочные, желанные и такие отчаянные. Последние. Душащие. Настоящие. Бог обмана ещё никогда не был так далёк от своего назначения, сжимая кожу худого, оголённого плеча своей богини, давясь собственными эмоциями. Столетия существования не говорили к тому, что он когда-либо сумеет так отчаянно желать, чтобы все миры понесли любые жертвы ради ещё одного мгновения рядом с Лив. Чуть отстранившись, Локи пересадил девушку на холодную простынь рядом и, прошелестев заклинание, сорвал кольцо с её указательного пальца, а затем снял и своё. Лив непонимающе заглянула в глаза: — Решил порвать все связи раз и навсегда? — Золотко, твои комментарии портят весь момент. Так что цыц. Сжав оба кольца в ладони, бог прошептал: — Мне довелось посредством ящика на стене познакомиться с вашими странными ритуалами. Поэтому, вещаю свою клятву: я, Локи, сын Фарбаути и Лаувейи, передаю свою судьбу и душу в руки прекрасной Лив, что пленила моё сердце и клянусь оберегать и беречь её душу в любом из миров, в котором бы она не оказалась. Клянусь пасть от руки любого из врагов, что посягнёт на её бессмертную душу. Клянусь ждать её, покуда Рагнарёк не уничтожит моё тело и не отправит на почин к Хель. В глазах Фишер вновь блеснули слёзы, но отказать она не смогла. — Я, Лив, дочь смертного Ода и богини Ванадис, передаю свою судьбу и душу в руки бога Локи, что захватил в свои тиски мою душу, и, надеюсь, никогда не отпустит. Клянусь хранить память о нём, покуда не уйду из Мидгарда и снова не прикоснусь к его телу, клянусь оберегать свою бесконечную любовь. Клянусь всегда быть его женой. Поцеловав Лив в висок, асгардец надел копию Драупнира ей на безымянный палец. Покачав головой, Фишер проделала то же самое, приникая к груди бога. — Это самое странное бракосочетание, на котором я когда-либо бывала. Ох, о чём это я. Я никогда раньше не бывала на свадьбах. А теперь — поцелуй свою жену. И Локи без промедления коснулся мягких губ, взъерошивая короткие волосы ладонью, прижимая хрупкое тело к себе. Никогда раньше бог не был так близок к отчаянью. — Я буду ждать тебя сквозь года и века. Буду ждать, даже если попаду в Хельхейм. — Я тебе верю. С тяжестью на сердце она достала из сумки тот самый ключ, что дал Один, прихватила и шкатулку. Асгардец встрепенулся: — Сейчас не время! — Идеальное время, — Лив и сама не замечала, как по щекам катятся дорожки из солёных слёз. И когда она успела стать настолько сентиментальной? — Я не вынесу ещё одного прощания с тобой. Просто…просто отпущу. И буду молиться, чтобы встретиться вновь. — Нет, Лив, нет, — Локи целовал её руки, не отпуская от тела. — Останься со мной, прошу, ещё ненадолго, останься! — Я люблю тебя, бог, который меня никогда не обманет. — Фишер вцепилась в ключ обеими руками, мысленно желая оказаться в месте, где впервые её душа познала спокойствие. И её тело растворилось, сгинуло, покидая мир богов. Мир, в котором ей было место. Бледно-синее мерцание стремительно тянуло вниз, ноющая боль поселилась внизу живота. Лив упала на белоснежный, нетронутый ногами человека снег. Время в Мидгарде шло совсем по-другому; кажется, успела наступить зима. Трясясь на ветру, она прижимала к груди бесценные дары покинутого мира и упрямо следовала навстречу поселению, что раскинулось подле долины Хестдален. Долины, в которой всё началось. Тонкое платье не спасало от злых ветров, и вскоре девушка совсем ослабла, едва двигая ногами в набитых доверху снегом ботинками. Почти падая, Фишер стукнула в дверь ближайшего домишки, устало прислоняясь к деревянной колонне. На порог вышла пожилая, миловидная женщина с морщинкой меж бровей, встрепенулась и затянула незнакомку внутрь. — Что с вами случилось? Вам нужна помощь? — Просто…просто стакан воды. И один звонок. На земли Норвегии медленной поступью надвигалось Рождество.